Книга: Коготь Хоруса
Назад: Глава 1 КОЛДУН И МАШИНА
Дальше: Глава 3 ОРАКУЛ

Глава 2
СЕРДЦЕ БУРИ

Если вы услышите, как имперские проповедники вопят о «порче» варпа, о «Хаосе» и его непостоянной сущности, то знайте — это не так. Пантеон злобен: настоящее, сознательное зло. Существование столь колоссальной и темной эмоции отрицает саму идею любого случайного воздействия. И то, и другое не может быть одновременно правдой.
Перемены в эмпиреях и преображения плоти — это не стихийные, беспорядочные изменения. Варп, несмотря на все свое внешнее безумие, совершенствует своих избранников. Он творит их заново, вытягивая тайны их душ и воплощая это знание в смертной плоти. Когда нилот сливается с консолью своего истребителя или десантного корабля, это не уродство, вызванное случайным проклятием, или же некая непостижимая божественная прихоть. Невзирая на всю претерпеваемую им боль, он обнаруживает, что его рефлексы и реакции стали куда более отточенными, а также получает больше физиологического и чувственного удовольствия от совершаемых в пустоте убийств. Вооружение воина становится продолжением его тела, в зависимости от того, насколько важным он считает то или иное орудие.
Такова простейшая из истин о жизни в Великом Оке. Каждый видит твои прегрешения, секреты и желания, отчетливо начертанные на твоей плоти.
И еще у варпа всегда есть план. Бесконечное множество планов. План для каждой души.
«Тлалок» столетиями путешествовал по морям, где в бурлящих волнах реальность сходилась с преисподней. Его мостик вмещал семьсот человек, большая часть которых навсегда срослась со своими постами посредством кибернетических усовершенствований или же путем более «естественного» слияния плоти с машиной — результат долгих лет, проведенных кораблем в Пространстве Ока.
Основную часть передней стены занимал колоссальный экран-оккулус. На нем, в сердце лилового шторма, плавно вращалась планета. Чтобы добраться до нейтральной территории, выбранной точкой сбора флота, потребовалась максимальная концентрация — однако они добрались. Место сбора и задумывалось как предельно недоступное, по очень простой причине: предательство не замышляют прямо на виду у врагов.
После странствия сквозь яростную бурю сердце шторма было желанной передышкой для всех нас, однако обладавшие психическим чутьем ощущали особенное облегчение. На нашем пути к месту сбора в шторме обитало бессчетное множество сгинувших душ и бесформенных сущностей, кормившихся ими. Обе разновидности эфирных духов терзали барьер реальности, выставленный вокруг «Тлалока»: души мертвых, с воплями сгоравшие в волнах варпа, и Нерожденные, беснующиеся на своем бесконечном пиру.
Здесь, в сердце бури, было спокойно. Конечно, во многих областях Великого Ока океан варпа был тише — пожалуй, даже в большей его части. Однако сейчас это место подходило для наших целей.
— Твоя чужая все еще кричит, — произнес мой брат Ашур-Кай. — Я отправил ей в пищу нескольких рабов. Похоже, они не помогли.
У Ашур-Кая были красные глаза, а на лице навечно застыло выражение настороженного отвращения. В его алом взгляде не было ничего сверхъестественного — всего лишь физический дефект, от которого он страдал с рождения. Чрезмерно налитые кровью радужки плохо реагировали на яркий свет, а белая как мел кожа легко обгорала под недобрым прикосновением светила любого из миров. Подсадка геносемени легиона Космического Десанта улучшила его состояние — до того, как он стал воином Легионес Астартес, ему было сложно даже открывать воспаленные глаза при прямом солнечном свете — однако ахромию было невозможно вылечить или обратить вспять.
При личном общении экипаж обращался к нему как к лорду Кезраме — постоянно искажая его родовое имя — или же просто «лорд-навигатор». Среди группировок легионов, знакомых с ним, его чаще называли Белым Провидцем.
Все мы знали, что за спиной Ашур-Кая смертные члены экипажа именуют его куда менее лестными титулами. Это его не интересовало. Пока рабы уважали моего брата и повиновались ему, его совершенно не заботили их мысли.
Когда он говорил вслух, а не прибегал к привычной беззвучной речи, голос его звучал раскатисто и низко, с неприятным гортанным бульканьем в конце каждой фразы. Таким голосом очень легко угрожать, хотя Ашур-Кай был не из тех, кому требовалось произносить вслух угрозы. Также, даже с большой натяжкой, его характер нельзя было назвать мягким. Мой брат стремился к эффективности и ценил тонкое мастерство. Это имело для него значение. Большое значение.
На центральном возвышении мостика у него был трон — однако Ашур-Кай занимал его нечасто, предпочитая в одиночестве стоять на высоком подвесном балконе над постами экипажа. Там он мог отсечь шум и запахи всех тех, кто трудился внизу. Также ему не было дела до того, что показывает оккулус. У него было две обязанности: добираться и видеть, а видение требовало немалых усилий. Так что он стоял там, над братьями и нашими рабами, пристально глядя через открытые порталы окон в неприкрытую пустоту Пространства Ока.
Его трон — размещенный перед моим командирским постом и расположенный лишь чуть-чуть ниже — щетинился бесчисленными соединительными кабелями и психо-чувствительными системами, которые позволяли ему удаленно связывать свой разум с машинным духом корабля. Подобный интерфейс было проще использовать, нежели альтернативный вариант, однако Ашур-Кай считал его нечувствительным и медленным. Это просто не соответствовало чистоте подлинно единого мышления. Намного проще было потянуться и соприкоснуться разумом с Анамнезис, обмениваясь информацией с ее физическими составляющими посредством телепатической связи и позволяя ей видеть его шестым чувством. Такая связь с «Тлалоком» позволяла гармоничность действий и реакций, с которой не мог бы сравниться ни один из рожденных в Империуме навигаторов, подключенных к своим тронам.
Это не значит, что ему было легко. Как-то он поделился со мной сомнениями, что смертному удалось бы достичь необходимой глубины концентрации, и я беспрекословно поверил ему. Если от своих психических обязанностей он уставал через несколько дней, то у не модифицированного человека вообще не было ни малейшего шанса. Он излучал силу в виде белой ауры, которая никогда не грела. Ты словно купался в воспоминаниях о солнечном свете.
Заговорив, он не смотрел на меня. Я ощутил краткое прикосновение, когда его чувства мимоходом прошлись по моим: психический эквивалент контакта взглядов. В миг единения я почувствовал, как на меня упал отблеск собственной ауры. Если его казалась светом без солнца, то моя оставляла ощущение скользящего по шелку ножа.
— Ты мог бы, по крайней мере, поблагодарить меня за то, что я покормил ее, — сказал он, все еще не оборачиваясь.
Я подошел и встал рядом с ним, опершись о перила верхней палубы. Каждое наше движение сопровождалось гулом активированного доспеха.
— Благодарю тебя, — добродушно произнес я.
— Я берег тех рабов для себя. Чтобы наблюдать за узорами, в которые сложатся брызги их крови. Улавливать их последние вздохи и читать в этих финальных судорогах сокровенные стремления их душ. Чтобы вырвать их глаза и разгадать тайны непролитых слез.
— Ты просто позер, — сказал я.
— А ты исключительно плохой провидец, Сехандур.
— Ты постоянно это твердишь.
— Я так и считаю. Ты ослеплен сентиментальностью и не думаешь о мелочах. Впрочем, все, что заставляет ее заткнуться, — стоящая жертва. От этого создания у меня болит голова.
Я наблюдал, как перед нами на оккулусе проплывает мертвый корабль. Еще горстка кораблей держалась в стороне, каждый поодиночке. Рядом с каждым судном по обзорному экрану струились просперские руны, фиксирующие результаты первичного ауспик-сканирования.
Слишком мало кораблей. Слишком мало.
— Что-то не так, — предположил Ашур-Кай.
— Число кораблей не обнадеживает. Возможно, прочие еще в пути.
— Нет, не с флотом. Что-то не так с пряжей судьбы. Сколько раз за последние месяцы мне снился этот шторм? Помяни мои слова, мы движемся навстречу опасности.
Мало что раздражает меня до оскомины так, как прорицание. Какая еще наука или волшба столь бесполезна и неточна? Какое еще искусство столь часто меняет местами причину и следствие?
Взгляд красных глаз Ашур-Кая наконец-то упал на меня.
— Ты готов?
Я молча кивнул. Он проследил за моим взглядом — я смотрел на оккулус. На видеодисплее были рассыпаны названия пришвартованных кораблей, осторожно державшихся на расстоянии от собратьев: «Зловещее око», «Челюсти белой гончей», «Королевское копье».
Небольшой флот окружал колоссальный остов обесточенного линейного крейсера. Корабль был давно мертв: сто лет назад его сразили орудия людей и клинки демонов. Когда-то он странствовал среди звезд, повинуясь амбициям полубога, и с яростной гордыней носил имя «Его избранный сын». Теперь же он ворочался с боку на бок, дрейфуя в сердце бури: разверстые раны и искореженный штормом металл. Как и несколько раз прежде, ему предстояло послужить нам нейтральной территорией.
Еще живые корабли медленно сходились. Все прикрывались от угрозы обстрела из лэнсов приближающихся сородичей. Каждый сам по себе был крепостью, выделявшейся хребтовыми бастионами и выступающими носами, а громадные корпуса с потрепанной броней вмещали в себя экипаж рабов, которого хватило бы на целый город.
Самый крупный из них представлял собой выдающийся памятник военному гению человечества. «Зловещее око». По всему лазурно-зеленому корпусу окруженного крейсерами линкора виднелись шрамы от бессчетных сражений. Рядом со своим флагманом плыли «Королевское копье» и «Восход трех светил». Казалось, они сомневаются, стоит ли приближаться к безжизненному остову. «Его избранный сын» — или хотя бы то, что от него осталось, — носил на себе следы расцветки их легиона.
Каждый из собравшихся кораблей видел лучшие дни, и это было еще мягко сказано. Маленький флот Фалька был близок к полному уничтожению.
«Челюсти белой гончей» — как и «Тлалок», один из самых малых крейсеров — приближались медленнее, однако пришвартовались ближе всех. Мы держались на расстоянии.
— Фальк и Дурага-каль-Эсмежхак уже тут, — указал я на бегущие руны. — Как и Леор из Пятнадцати Клыков.
При упоминании последнего имени тонкие губы Ашур-Кая скривились.
— Как мило.
Я повернулся к еще одной группе изящных просперских рун.
— Не узнаю этого корабля. Второго в цветах Шестнадцатого… Кто командует «Восходом трех светил»?
Колдун-альбинос долгое мгновение, не моргая, безразлично глядел на меня.
— Я не архивариус легиона, — наконец произнес он. — А учитывая полученные кораблем повреждения, я сомневаюсь, что командир «Трех светил» времен Осады — кем бы он ни был — по-прежнему стоит у руля.
Я отмахнулся от его сварливой реплики и обратился к оперативной палубе:
— Вызвать «Зловещее око».
Люди и существа, когда-то бывшие людьми, кинулись исполнять распоряжение. Пока мы ожидали открытия канала связи, Ашур-Кай развлекал себя тем, что извлек свой меч и принялся изучать змеящиеся руны, выгравированные по бокам.
— Советую тебе взять на эти… переговоры Оборванного Рыцаря.
Должно быть, мое лицо на миг омрачилось. Даже в моменты наибольшей открытости Ашур-Кай редко расщедривался на эмоции, которые имело бы смысл скрывать, — однако в ту секунду его тонкие брови чуть поднялись в легкой удивленной гримасе.
— Что? — спросил альбинос. — В чем дело?
— В последнее время он мне противится, — признался я.
— Я это учту. Но возьми Оборванного Рыцаря, Хайон. Мы рассчитываем на честь людей, у которых нет чести. Давай не будем полагаться на авось.

 

Повелители трех армий встретились на нейтральной территории. Там отсутствовала гравитация. Мы ковыляли в ботинках с магнитными захватами, из-за чего походка становилась крайне неуклюжей. Каждый из нас прихватил горстку телохранителей и подопечных на останки «Его избранного сына», и мы сошлись в безжизненном и безвоздушном мраке командной палубы мертвого корабля. Десятки опустевших контрольных кресел выстроились перед разбитым обзорным экраном оккулуса. Замерзшие и мутировавшие тела сервиторов были изъедены варпом. Многие из них свободно парили, другие же оставались пристегнутыми к своим постам. Эти иссохшие идолы с промерзшими костями наблюдали за нашими переговорами, пялясь на нас отключенными смотровыми линзами, пустыми глазницами и ледышками глаз.
По полу были разбросаны тела мертвых воинов — воинов, облаченных в истлевшие от времени комплекты керамитовой брони, носившей стершиеся знаки различия Сынов Хоруса. Корабль был мертв уже очень, очень давно. Экипаж оставался не погребенным и не сожженным.
Фальк прибыл первым. Его воины, все в доспехах зеленого оттенка океана или же черной броне юстаэринцев, оцепили зону и заняли оборонительные позиции по всему стратегиуму. Одна из стрелковых групп присела за возвышением ближе к задней части мостика: в их руках неподвижно застыли тяжелые снайперские винтовки. Несколько других отделений заняли узловые точки и приподнятые платформы. Воины сидели на корточках или прикрывали стоявших на коленях братьев. Другие, подняв оружие, целились в направлении нескольких открытых люков, которые вели в оставшуюся часть корабля.
Несмотря на изменившиеся за это время боевые доспехи, я узнал нескольких офицеров Сынов Хоруса. Нельзя скрыть личность от тех, кто может читать разум. Каждая сущность обладает собственным ароматом, каждый человек проецирует собственную ауру.
Наша группа вошла внутрь под прицелом дюжины стволов болтеров, цепко следящих за нашими передвижениями.
— Как же ободряет, что Фальк все так же осторожен, — произнес по воксу Ашур-Кай.
Он находился на борту «Тлалока», однако соединился со мной разумом, смотрел моими глазами и, несомненно, заодно наблюдал за данными с записывающих сенсоров моего шлема. Потрескивание электрической связи не лишило его голос влажной хрипотцы.
«Опустите оружие, Фальк». Я вложил в импульс одни лишь слова, позаботившись о том, чтобы не допустить в телепатический сигнал никаких эмоций, — иначе просьба могла превратиться в психическое принуждение.
Фальк стоял в одиночестве, недалеко от трупа в доспехах, пристегнутого к центральному командирскому трону. Шлем терминатора был увенчан уже не просто офицерским плюмажем, а двумя закрученными рогами, похожими на бараньи. Рога образовывали чудовищную костяную корону. Услышав мою беззвучную просьбу, он поднял руку, приказывая своим людям сместить прицел.
Прежде чем он заговорил, в наушниках раздалась серия щелчков: вокс-системы наших доспехов настраивались друг на друга.
— Хайон, — сказал он, и я услышал в его интонации неприкрытое облегчение.
— Мои извинения за задержку. Шторм сделал путешествие нелегким.
Он поманил меня к платформе на возвышении. Его голос напоминал скрежет гравия.
— Я слыхал, что ты пал при Дрол Хейр.
— При Дрол Хейр я был на правильной стороне, — отозвался я. — В кои-то веки.
В лучшие времена Фальк входил в число самых высокопоставленных офицеров XVI легиона. На его доспехе до сих пор сохранился драгоценный золотой нагрудник, врученный ему в качестве награды генетическим отцом. Широко распахнутое, лишенное века око горело испытующим блеском. За время, прошедшее с момента нашей последней встречи, варп изменил Фалька. На костяшках и локтях прорезались костяные гребни, а рогатая корона свирепо утверждала его власть над братьями. Варп медленно преображал его физическое тело, и сквозь человеческие черты проступала холодная эффективность убийцы.
Самым наглядным были устрашающие бивни, появившиеся на лицевом щитке. Бивни воплощали свирепость и непокорство — черта, часто встречающаяся среди элиты терминаторов Девяти легионов.
Как и большинство из нас в ту бесславную эпоху, он в первую очередь был предан своей группировке и тем воинам, кому мог доверять более других. Его клан образовался из рот, которыми он когда-то командовал на войне, и перебежчиков, набранных за столетия, прошедшие после Осады Терры. Они называли себя Дурага-каль-Эсмежхак — «серое, что следует за огнем» — древний хтонийский траурный термин, относящийся к пеплу, который остается после кремации тела.
Слишком сентиментально — ведь глубоко в душе Фалька пылал позор поражения. И все же я восхищался тем, что он принимает это с мрачным юмором, а не отрицает напрочь. Или, хуже того, не возвеличивает неудачи прошлого.
Мы начали приближаться, и рука Фалька поднялась в предостерегающем жесте.
— Только ты, брат.
Мои спутники остановились. Гире не требовались магнитные подошвы, чтобы цепляться за палубу. Волчица стала бродить по залу, обнюхивая трупы, несмотря на отсутствие воздуха, и рыская, как это делал бы настоящий волк. Я чувствовал, что она настороже и приноравливается к окружающей обстановке. Ей не нужны были предупреждения, чтобы оставаться начеку.
Мехари и Джедхор были Мехари и Джедхором. «Если нас атакуют, — передал я им обоим, — уничтожьте любого, кто выступит против нас».
«Хайон», — бесстрастно отозвался Мехари.
Джедхор кивнул, не сказав ни слова. Пальцы перчаток обоих рубрикаторов напряглись — воины прижали болтеры к груди.
Я в одиночестве направился к возвышению.
— Вызывая меня, ты не сказал ничего определенного, — заметил я.
— Так и задумывалось. Где Белый Провидец?
— Командует «Тлалоком» в мое отсутствие.
— А где твоя чужая? — В его голосе вдруг вспыхнуло отвращение. — Твоя сосущая боль пиявка не с тобой?
— К ее вящему неудовольствию, она тоже еще на борту «Тлалока».
Ей пришлось остаться там. Даже если бы ее голод не был столь острым и я мог бы позволить ей находиться здесь, среди всех этих воинов, она все равно была бесполезна там, где нет атмосферы. Ее крылья делали любой пустотный скафандр неуклюжим до полной никчемности.
Фальк указал на мою правую руку, лежавшую на обтянутом кожей чехле. Чехол с коллекцией потрепанных пергаментных карт был пристегнут цепью к моему поясу. Рогатый шлем Фалька вполне соответствовал прозвучавшему в воксе гортанному рыку.
— Я вижу, в твоей колоде больше карт, чем в прошлый раз, когда наши пути пересекались.
Он не мог видеть улыбку за моим лицевым щитком, но, несомненно, уловил нотку насмешки в голосе.
— Несколько добавилось, — согласился я. — Я не сидел без дела.
— Ждешь неприятностей?
— Я ничего не жду, просто подготовлен. Где остальные?
Он тихо выдохнул:
— Хайон, вы с Ашур-Каем, скорее всего, последние, кто прибудет. Мы пробыли здесь несколько недель, и ни единого слова. Леор утверждал, что вы тоже мертвы.
— И он почти не ошибся.
Мы с Фальком издавна знакомы. Мы доверяли друг другу, насколько вообще возможно доверять постороннему в Девяти легионах. Когда его не охватывала ледяная боевая ярость, он был терпелив. Мы не раз служили вместе — сперва в ходе Великого крестового похода, затем во время самой осады Терры и, наконец, когда мы начали свою новую жизнь в Великом Оке.
— Так зачем я тащился сюда? — спросил я его.
— Подожди Леора. Тогда я все объясню.

 

Прибывшая абордажная команда Леора беспорядочно, без всяких церемоний ввалилась в зал. Группа воинов, окруженная простыми солдатами, шагала, не соблюдая строя. Шлемы, увенчанные стилизованными коронами с символом бога Войны, медленно поворачивались — бойцы осматривались по сторонам. Отделанные бронзой боевые доспехи имели цвет крови, пролитой на железо, и на них виднелись заделанные трещины — следы бесконечных ремонтов и сбора несовпадающих частей.
Никто из абордажников даже не стал делать вид, будто проверяет обстановку, держа на изготовку болтер. У большинства даже не было стандартных болтеров — их заменяли цепные топоры, пристегнутые к запястьям цепями. Другие воины несли подвешенные к плечам массивные роторные пушки. Ни один не занял оборонительной позиции, несмотря на следящие за их движениями болтерные стволы. Казалось, они неспособны на подобные предосторожности. Или же просто доверяли Фальку и его людям до такой степени, что считали это излишним.
Их предводитель держал тяжелый болтер с ловкостью воина, рожденного для этой ноши. Он швырнул оружие одному из подчиненных и подал своим людям знак оставаться у южного входа.
До войны он был центурионом Леорвином Укрисом из 50-й роты тяжелой поддержки XII легиона. Тогда я его не знал. Наше знакомство состоялось уже в годы жизни в Империи Ока.
Леор направился прямиком к возвышению и встал перед Фальком, который, в свою очередь, стоял перед командирским троном мертвого корабля. Тело бывшего капитана звездолета было облачено в светлую, припорошенную инеем броню.
Пожиратель Миров бросил взгляд на останки, уделив трупу не больше чем полсекунды внимания. Затем повернул ко мне свои синие глазные линзы и ротовую решетку, изготовленную в виде стиснутых зубов ухмыляющегося черепа. Он не стал меня приветствовать. Не поприветствовал даже Фалька, которого оглядел следующим. Он стоял и смотрел на нас обоих, а мы наблюдали за ним.
— Колдун, твоя колода Таро с набором сомнительной ерунды выглядит толще, — обратился он ко мне.
— Так и есть, Леор.
— Замечательно. — Судя по интонации Леора, дело обстояло как угодно, но только не так. — Я слышал, ты умер при Дрол Хейр.
— Был близок к этому.
— Ну, кто-нибудь из вас намерен мне рассказать, зачем я здесь?
— Ты здесь потому, что ты мне нужен, — произнес Фальк. — Вы оба нужны мне.
— А где остальные? — поинтересовался Леор. — Палавий? Эстахар?
Фальк покачал головой.
— Луперкалиос пал.
Никто из нас не ответил. По крайней мере, не сразу. Слова даются нелегко, когда тебе сообщают, что легион мертв.
Среди медленно дрейфующих флотилий легионов постоянно ходили слухи — слухи о том, что крепость Сынов Хоруса пала или что уничтожен аванпост XVI легиона. Их обещали непременно разрушить, и сотни командиров и полководцев эхом повторяли эту угрозу на протяжении десятков лет при каждой встрече кораблей в нейтральных космопортах или же во время совместных набегов.
И вот теперь нам сообщили, что это, в конце концов, произошло. Меня разрывали два чувства: изумление, что такое вообще оказалось возможным, и обида за то, что «Тлалок» не позвали в рейдерский флот.
— Монумент пал? — спросил Леор. — Я слышал эту историю тысячу раз, однако каждый раз она оказывалась фальшивкой.
Голос Фалька, и без того басовито-раскатистый, загудел, как земля при сдвиге тектонических плит.
— Думаешь, я стал бы шутить над чем-то столь серьезным? На нас напали Дети Императора, которые вели за собой корабли всех прочих легионов. Монумента больше нет. От него остались лишь засыпанные пеплом развалины.
— Так вот почему от твоего флота осталась разве что половина, — отозвался Леор.
Сейчас уже не было никаких сомнений, что под щерящимся забралом он улыбается.
— Вы только что сбежали, потеряв последнюю крепость.
— Луперкалиос не был последней крепостью. У нас есть и другие.
— Но это была единственная, имеющая значение, а?
Черепные имплантаты Леора нарушали работу его нервной системы. Его плечи конвульсивно подергивались, пальцы сводило неритмичными спазмами. Лучше всего было не обращать на эти приступы внимания. Упоминание о них выводило Леора из себя, а его сложно было назвать благоразумным даже в лучшие минуты.
Фальк уступил и кивком признал верность его слов. Луперкалиос, Монумент, был для XVI легиона как крепостью, так и мавзолеем. Именно там погребли тело их примарха после Терранского Перелома. Мало кому из прочих легионов дозволялось приблизиться к последнему бастиону Сынов.
— Сколько вас осталось? — спросил я. — Сколько Сынов Хоруса еще дышат?
— Насколько нам известно, Дурага-каль-Эсмежхак — последние. Другие бы, конечно, спаслись, но… — Он дал фразе повиснуть в воздухе.
— Тело, — тихо произнес я.
Фальк знал, о чем я говорю.
— Они его забрали.
В воксе раздался грубый смешок Леора.
— Они его не сожгли?
— Они его забрали.
Останки Хоруса Луперкаля — которого мы со временем начали называть Первым и Ложным магистром войны — похищены с места своего торжественного упокоения в сердце крепости, возведенной, дабы воспеть его поражение.
Я медленно выдохнул и задумался о том, зачем Детям Императора красть его кости. Просто акт святотатства? Возможно, возможно. III легион не славился своей нравственностью. Однако этот поступок имел большее значение. Я практически слышал, как варп шепчет о нем — хотя варп может шептать о чем угодно. Лишь глупец внемлет каждой его песне.
— Я призвал вас сюда… — начал Фальк.
— Попросил, — прервал его Леор и сделал жест в направлении южного входа на другом конце огромной палубы мостика, где остались его люди. — Ты попросил Пятнадцать Клыков присутствовать. Мы не отвечаем на приказы.
Фальк предсказуемо проигнорировал вспышку Леора. Он поднял руку и трижды стукнул кончиками пальцев по доспеху напротив сердца — хтонийский жест искренности. Понаблюдайте за любым из нас: сколь бы долго мы ни прожили в ирреальных волнах Ока, вы всегда увидите отголоски культур, в которых мы были рождены.
Однако я помню, как в тот миг Фальк замешкался. Эта нерешительность была ему совершенно несвойственна, но сейчас гордость боролась с прагматизмом. Когда мы прибыли на место, он засомневался, стоит просить ли нас о помощи.
— Я обратился к тем, кому мог доверять, — откровенно сказал я он. — К моим былым союзникам. Ты знаешь, зачем они забрали тело магистра войны.
Это был не вопрос. На протяжении всего времени, что Девять легионов жили в Оке, люди перешептывались о том, что останкам можно найти иное применение, нежели простое хранение в военном музее.
Кости примарха… Какое бы подношение из них вышло. Какой дар силам по ту сторону завесы! Тут пахло чем-то похуже, чем простое извращение и воровство.
— Не уверен, что хочу это знать, — пробормотал Леор. — Их представление о ритуальном осквернении…
Я покачал головой, прерывая его.
— Они забрали его, чтобы взять образцы. Чтобы использовать его генетическое наследие.
Легионер Сынов Хоруса кивнул. Слово «клонирование» нелегко давалось всем воинам Девяти легионов. Даже здесь, в нашем лишенном законов адском мире некоторые прегрешения оставались омерзительными. Клонирование нашего рода редко проходило успешно. Что-то в наших генах сбивало процесс, порождая злокачественную нестабильность. Клонировать примарха? На такое не был способен никто из нас. Возможно, вообще никто, за исключением Императора Человечества в те времена, когда его труп еще не воссел на созданную им машину душ.
— Они не в силах клонировать Хоруса, — сказал Леор. — Этого никто не может сделать.
— Это уже однажды сделали, — заметил Фальк.
Пожиратель Миров фыркнул в вокс, будто свинья.
— Ты имеешь в виду Абаддона? Эту байку? Не надо ссать нам в уши и утверждать, будто это дождь истины.
Я разрешил ему эту довольно сомнительную игру слов, не прерывая его.
— Зачем им это делать? — продолжил Леор. — Чего ради? Хорус уже один раз потерпел неудачу, а тогда под его знаменем шла половина Империума. Никаких вторых шансов.
— Ты и вправду не видишь смысла в воскрешении Первого Примарха? — спросил Фальк.
— Ничего такого, ради чего я стал бы утруждаться, — согласился Пожиратель Миров.
— Хайон? Я знал, что Леор будет наполовину слеп в этом вопросе, но что скажешь ты? Ты действительно не видишь никакой опасности в возрождении примарха?
Я не видел ничего, кроме опасности. Тут открывалось столько духовных и ритуальных возможностей, что голова разболелась.
Принести живого примарха в жертву Четырем богам…
Съесть бьющееся сердце и теплый мозг магистра войны, смакуя его силу и забирая ее…
Собрать армию недоразвитых симулякров, созданных по образу и подобию Первого Примарха…
— Хорус Перерожденный одержит победу в Войнах легионов, — предположил я.
Фальк кивнул, изменив позу.
— И не только это. Он будет единственным из примархов, кто все еще смертен. Единственным, кто еще может вторгнуться в Империум.
— Но клонирование. — Леор произнес это слово словно ругательство, с присущим легионерам инстинктивным отвращением.
Ему не хотелось верить, что даже извращенный Третий способен на подобное святотатство.
— А почему ты против этого замысла? Разве ты не хочешь, чтобы он вернулся?
Фальк был проницателен и чертовски умен. Я доверял его мнению, и его ответ лишь утвердил меня в этой вере.
— Это будет не Хорус Луперкаль, — сказал он Леору. — Каждый из Сынов Хоруса почувствовал, как наш отец умер, когда Император поглотил его душу. Какого бы выходца с того света ни хотел поднять Третий легион, получится бездушная оболочка, рожденная из останков нашего отца.
Я чувствовал, как в его мозгу пульсируют злоба и разочарование.
— Они уже поставили нас на грань вымирания. Неужели этого недостаточно? Им так необходимо помочиться на наши кости?
Мы с Леором снова переглянулись. Пожиратель Миров перевел взгляд обратно на Фалька и снова заговорил:
— Брат, скажи нам, чего ты хочешь. Если Луперкалиоса больше нет, что у тебя осталось? Вряд ли тебе удастся взять Град Песнопений в осаду лишь для того, чтоб сжечь останки Хоруса.
Фальк промолчал, и нам все стало ясно. Леор гортанно и неприятно рассмеялся.
— Даже не думай, Вдоводел. Будь благоразумен. Хочешь спрятаться? Мы можем тебя спрятать. Хочешь бежать? Начинай убегать. Но не замахивайся на Град Песнопений. Ты еще не успеешь взглянуть на их крепость, как Третий легион обратит тебя в пепел.
— Для начала, — терпеливо произнес Фальк, — мне нужен нейтральный порт. Чтобы отремонтировать и доукомплектовать мой флот.
— Галлиум, — сказал я. — «Тлалок» был там не так давно.
— Мне не хочется испытывать терпение Правительницы. Учитывая, как сейчас охотятся на Сынов Хоруса, Галлиум — это последнее прибежище.
Галлиум был одним из многочисленных городов-государств Механикум. Один из воинов IV легиона объявил его своим протекторатом и передал управление высокопоставленному адепту Марса. Согласно внутреннему хронометру «Тлалока», в последний раз мы швартовались там одиннадцать месяцев назад. Принимая во внимание шторм, сквозь который мы прорвались, в оставшемся позади мире могло пройти пять минут, а могло и пятнадцать лет.
Кераксия и Валикар, правительница и страж Галлиума, славились своим яростным нежеланием принимать участие в Войнах легионов. Нейтралитет значил для них больше, чем топливо, боеприпасы и слава. Фальк был прав, явившись на Галлиум в нынешнем статусе преследуемого изгнанника, он злоупотребил бы гостеприимством тех, кто не желал вступать в Войны легионов.
Леор с шумом пожал плечами:
— Перевооружиться и дозаправиться… Но чего ты надеешься добиться потом? Даже если твой флот приведут в порядок, твой легион так же мертв, как легион Хайона. — Он сделал жест в направлении Мехари и Джедхора. — Не хотел оскорбить.
— И не оскорбил, — заверил я его.
Леор повернулся обратно к Фальку:
— Полагаю, ты пригласил нас сюда, чтобы убедить на былой союз, а? Ценю твое гостеприимство, но я мог бы прислать отказ заранее, задействовав «Белую гончую» где-нибудь в другом месте. Ты прервал выгодный рейд.
— Такая неблагодарность? Ты должен мне, Леорвин.
Леор встал перед Фальком — лицом к лицу, нагрудник к нагруднику. Так часто случается в группировках легионов, даже тех, что внешне кажутся союзными. Рисовка сродни искусству, равно как и своевременное упоминание мельчайших деталей обязательств и накопившихся долгов. Мы чрезвычайно серьезно к этому относимся.
— Я должен тебе, брат. Не твоему легиону. Я отказываюсь умирать вместе с ними. Хочешь бежать? Я сказал, что помогу тебе бежать. Хочешь спрятаться? Я даже помогу тебе прослыть трусом, если ты вдруг возжелал именно этого. Но никакие стенания по поводу того, что Дети Императора похитили труп твоего отца, не заставят меня пойти против армады Третьего легиона. Вы заслужили такую участь, когда сбежали с Терры, и это привело к нашему поражению в войне.
Старое обвинение. Обвинение, которое преследовало Сынов Хоруса в изгнании и вынуждало спасаться бегством от пушек боевых кораблей Девяти легионов с самого момента гибели их примарха.
Это бы ни к чему не привело. Я положил руки на плечи обоим воинам и заставил их разойтись на несколько шагов.
— Довольно. Мы проиграли войну, когда магистр войны утратил контроль над легионами на Терре. Мы уже потерпели неудачу, когда Хорус пал.
— Никогда не спорь с тизканцем, — проворчал Леор. — Фальк, все равно это отдает безумием. Мы говорим о сверхъестественной археонауке, генетическом шедевре Императора. На что надеяться обычному мастеру по работе с плотью? Чтобы сотворить нечто вроде примарха, им потребуется целая вечность. Сам Император смог создать лишь двадцать проклятых тварей, и на это ушли десятки лет.
— Я не готов рисковать, — холодно и резко отозвался Фальк.
Он был холериком, однако его злость отдавала холодом, а не жаром. Когда Фальк Кибре выходил из себя, то утрачивал кажущуюся теплоту.
— Мы не можем вечно прятаться в этом шторме. «Тлалок» прибыл последним. Все остальные, кто готов был ответить на зов, мертвы, сгинули или же слишком запоздали, чтобы принимать их в расчет. Хватит откладывать. Хватит убегать. Вы оба клялись помочь мне, когда я звал вас.
Шлемы не давали смотреть друг другу в глаза, но когда я заговорил, то почувствовал, что наши взгляды встретились.
— У тебя есть план?
— Взгляни сам.
Легионер Сынов Хоруса извлек портативный гололитический проектор и вдавил активационный символ. Резкий зеленый свет заплясал на броне — это настраивалось изображение.
Перед нами предстал корабль. Даже сжатый до мигающей голограммы нездорового нефритового цвета, он настолько впечатлял, что от его размеров и мощи у меня перехватило дыхание. Громадный линкор, величие которого выходило за рамки самого понятия «величие». Судя по крепостям на хребте и бронированному носу, этот тяжеловесный убийца был вариантом «Сцилла» древней модели корпуса типа «Глориана».
Когда-то я, равно как и Леор, знал этот корабль. Таких линкоров построили лишь горстку. Сам Император вручил их легионам Космического Десанта для использования в качестве флагманов. И только одна «Глориана» во всех флотилиях Императора была создана по конструкторской схеме варианта «Сцилла».
Леор скрестил руки поверх нагрудника. Он носил на груди Империалис, демонстрируя крылатый знак верности Империуму без тени смущения. Он даже полировал эмблему, так что она блестела серебром на темно-красной броне. Думаю, ирония ситуации доставляла ему удовольствие.
Он резко качнул головой, и в воксе раздалось урчание шейных сервоприводов.
— Брат мой, твой легион только что умер. Сейчас не время гоняться за призраками.
— Но я совершенно серьезен, — пророкотал Фальк. — Я отыщу «Дух мщения». И с ним смогу разрушить Град Песнопений.
— Сотни группировок веками искали его, — заметил я со всей тактичностью, на какую был способен.
— Сотни группировок понятия не имели, где искать.
— А ты считаешь, что знаешь?
Он ввел в гололитический проектор другую команду. Изображение на несколько секунд расплылось, а затем превратилось в примитивную проекцию Великого Ока. Свободной рукой Фальк обвел край Ока, обращенный к ядру, — отравленные звезды, глядящие на Терру.
— Лучезарные Миры.
В воксе, словно выстрел, прозвучал смешок Леора:
— И как ты планируешь провести свои разбитые корабли через Огненный Вал?
Это был неверный вопрос. Я задал верный:
— Откуда тебе известно, что «Дух мщения» там?
Фальк отключил изображение.
— Мне говорили, что флагман укрыт в пылевой туманности за Огненным Валом. Я поведу свой флот к Лучезарным Мирам и хочу, чтобы вы оба отправились со мной.
За Огненным Валом. Так вот зачем я был ему нужен.
Ни я, ни Леор ничего не ответили. Возможно, другим бы показалось, что от слов Фалька разит простым отчаянием. Его маниакальное желание выследить бывший флагман своего легиона заставляло предположить, что он живет в прошлом и лелеет отзвуки былой славы вместо того, чтобы вершить новое будущее. Однако здесь не учитывалась вся глубина падения Сынов Хоруса.
Когда-то они были первыми среди равных, а теперь стояли на грани вымирания. Сколько их миров пало с тех пор, как Девять легионов впервые укрылись в Оке? Сколько кораблей они потеряли — как в бою, так и от хищных рук соперников? Из всех, кого Фальк мог призвать, только я никогда не стал бы высмеивать его ярость при виде этого стремительного угасания. Сколь бы тщетной она ни была.
Монумент уничтожили, а труп их отца похитили, осквернив даже само наследие легиона. План Фалька не был отчаянным. С утратой Луперкалиоса Сыны Хоруса миновали этот этап, ведь отчаяние — признак надежды. Это не было даже борьбой за выживание. Нет, мы услышали последний судорожный вдох воина, который отказывался умирать, не исполнив долга. Последняя битва, чтобы имя его легиона с гордостью вошло в историю.
На мгновение я снова услышал вой. Почуял запах прогорклого пепла, оставленного неправедным огнем.
— Я помогу тебе, — произнес я.
Леор уставился на меня так, словно я рехнулся.
— Ты ему поможешь?
— Да.
— Благодарю, — сказал Фальк, склонив голову. — Я знал, что ты будешь со мной, Хайон.
Почему я вызвался добровольно? Впоследствии великое множество людей задавало мне именно этот вопрос. Спросил даже Телемахон, в один из тех редких моментов, когда мы смогли терпеть общество друг друга достаточно долго, чтобы побеседовать, как истинные братья.
И конечно же, спросил Абаддон. Хотя в своей мудрости он заранее знал ответ.
Леор проявил куда меньше энтузиазма.
— Фальк, я хочу получить ответы. Откуда ты знаешь, что он за Огненным Валом? Кто посылает тебя в этот дурацкий Крестовый поход?
Фальк развернулся к своим людям и передал по воксу приказ:
— Приведите его!

 

За целую вечность до того, как мы с Фальком встретились в сердце шторма, чтобы поговорить об угасании его легиона, я наблюдал гибель моего собственного рода.
Часто иносказательно говорят, будто легион Тысячи Сынов умер дважды, однако это просто поэтичное преувеличение. Рубрика самонадеянного Аримана не могла убить нас, поскольку мы были уже мертвы. Его неудачное «спасение» стало для нас не более чем погребальным костром.
Мы умерли, когда пришли Волки. Умерли, когда сгорел наш родной мир. Обратился в пепел Просперо и его сияющая столица, хранилище знаний человечества: Тизка, город Света.
Представьте себе уходящие вдаль ряды громадных стеклянных пирамид. Они были созданы, чтобы почтить прекрасное небо, и построены так, чтобы отражать солнечный свет и служить маяками, видимыми с орбиты. Вообразите эти пирамиды — просторные ульи, увенчанные сверкающими шпилями, обиталища образованных и просвещенных жителей, посвященные хранению всех знаний Галактики. Верхушки пирамид-библиотек и домов-зиккуратов представляли собой старомодные обсерватории и лаборатории, предназначенные для наблюдения за звездами, колдовства и прорицания оракулов. Все называли все это Искусством — имя, которым многие из нас пользуются и по сей день.
Такова была Тизка, подлинная Тизка. Тихая гавань мирного познания, а не та уродливая пародия, что существует ныне на Сорциариусе.
Впрочем, мы не были невинны. Отнюдь. Даже сейчас кое-кто из моих братьев, живущих на Сорциариусе, оплакивает свою участь. Они взывают к Башне Циклопа, крича, что их соблазнили, предали и что они не могли знать о грядущем воздаянии.
Но нам следовало бы о нем знать. Глупые оправдания и стенания никогда не изменят правды. Мы слишком глубоко заглядывали в волны демонического варпа, хотя сам Император требовал от нас оставаться слепыми. Тогда мы верили, как до сих пор верят остатки моего бывшего легиона, что единственным благом является знание, а единственным злом — невежество.
И на нас пало возмездие. Это возмездие пришло к истинной Тизке в обличье наших диких кузенов, VI легиона — так же известных, как Эинхериар, Влка Фенрика, Стая или, на их примитивном Низком Готике, Космические Волки.
Они обрушились на нас по приказу, который исходил не от Императора, а от магистра войны Хоруса. Тогда нам ничего не было об этом известно. Лишь впоследствии нам предстояло узнать, что Император потребовал от нас возвращения на Терру под позорным арестом. Это Хорус, который манипулировал течением еще не объявленной по-настоящему войны, устроил так, что назначенное нам взыскание превратилось в казнь. Ему хотелось, чтобы мы возненавидели Империум. Хотелось, чтобы мы — те, кто выживет, — встали рядом с ним в битве против Императора, потому что больше деваться нам будет некуда.
И Волки оказали ему услугу. Пребывая в неведении, столь же трагичном, как наше собственное, они обрушились на нас. Даже сейчас я не питаю к Волкам ненависти. Единственное их прегрешение состояло в том, что их предали те, кому они доверяли. В ту более бесхитростную эпоху у них не было причин усомниться в словах Первого магистра войны.
У Черного Легиона есть для Волков собственное имя. Мы зовем их «Тульгарач», «Обманутые». Некоторые презрительно улыбаются этому названию, другие же произносят его без насмешки. Само слово подчеркивает скорее коварство обманщика, чем глупость обманутых. Уничтожение Просперо стало триумфом Хоруса, а не Волков.
Что же касается Тысячи Сынов, то я больше не знаю, как они именуют Волков. Я мало контактирую со своим бывшим легионом и его угрюмыми владыками. Так повелось с тех пор, как я заставил своего отца Магнуса преклонить колени перед моим братом Абаддоном.
Однако я вел речь о Просперо и его скорбном конце. В день гибели легиона, когда небо начало лить огненные слезы, я был на планете. Первый услышанный нами вой был ревом десантных капсул, мчавшихся к земле, словно кометы. Вместе с большинством братьев я неверяще глядел, как ясное синее небо над белыми пирамидами чернеет от пехотных транспортов. Громадные «Грозовые птицы» заслоняли солнце своими широко раскинутыми крыльями. Меньшие по размерам десантно-штурмовые корабли носились вокруг своих менее быстрых кузенов, проявляя к ним ту же жутковатую привязанность, которую мухи питают к трупу.
Мы были не готовы. Будь мы готовы, Империум лишился бы двух легионов, которые уничтожили бы друг друга в день самой ожесточенной битвы, какую когда-либо видели и мы, и Волки. Однако нас застали совершенно врасплох. Враги вцепились нам в горло еще до того, как мы вообще поняли, что нас атакуют. Наш генетический отец Магнус, Алый Король, знал, что за его прегрешения против имперского эдикта грядет расплата. Он хотел принять кару как мученик, а не сопротивляться ей как мужчина.
Наш флот дал бы армаде Эйнхериар бой на равных, но перед приходом Волков он отошел к дальним границам системы, оставив планету без прикрытия с неба. Враги, наши собственные кузены, прошли мимо безмолвствующей и бессильной системы орбитальной защиты легиона. Они спикировали вниз, не потревоженные отключенными лазерными батареями городской обороны.
Известие распространялось от вокса к воксу, от одного телепатически связанного разума к другому. Одни и те же слова, снова и снова: «Нас предали! Волки пришли!»
Я не стану спорить насчет философской подоплеки того, заслуживала ли Тысяча Сынов казни. Но я познал, что значит осиротеть на войне, лишиться семьи и братства.
Так что, возможно, я согласился помочь Фальку, чтобы пройти вместе с дорогим мне человеком тот же скорбный путь, который выпал на мою долю. А может, мне просто стало одиноко на борту моего корабля-призрака, в окружении поднятых из пепла мертвецов, чья стертая память не позволяла предаться общим воспоминаниям, — и я ухватился за последний шанс сразиться рядом с сородичами, заслуживавшими моего доверия. Или, может, воскрешение Хоруса было непомерной мерзостью, которой я не мог ни вытерпеть, ни допустить.
Или мне просто хотелось забрать флагман Девяти легионов себе.

 

— Приведите его.
Из бокового коридора появились еще несколько воинов Фалька. По их походке было заметно, что они привыкли перемещаться в условиях низкой гравитации — этого не могла скрыть даже громоздкая терминаторская броня. Юстаэринцы. Когда-то элита воинских кланов Сынов Хоруса.
Их было пятеро, а между ними под конвоем шел воин в магнитных наручниках, со сцепленными за спиной руками. Красный доспех покрывали золотые строки крошечных аккуратных рун — молитвы и благословения на забытом в Империуме языке, известном нам как колхидский.
Когда пленника подвели к нам, Леор фыркнул:
— Признаться, такого я не ожидал.
Я тоже. Воина в черном и сочно-багряном облачении воинов-жрецов Несущих Слово заставили опуститься перед нами на колени. Его древний шлем был откован из бронзы с примесями. Одна из глазных линз имела изумрудный оттенок, другая же сверкала глубокой синевой терранских сапфиров. Я задумался, что это означает.
— Это подарок? — поинтересовался Леор. — Или игрушка для подопечной Хайона?
— Подожди, — отозвался Фальк. — Сам увидишь.
Я чувствовал, что Леор глядит на пленника сверху вниз с презрительной ухмылкой. Что же касается меня, я прикоснулся к разуму Несущего Слово и ощутил упорный, безжалостный отпор. Жрец берег неприкосновенность своего «я». Бесспорно, у него был дисциплинированный разум, обладающий собственным психическим потенциалом. Однако нетренированным. Незакрепленным. Сырым. Он не родился с шестым чувством. Оно развилось, когда его душа налилась силой и вспыхнула ярче в плодородных волнах Великого Ока.
— Мы ждем, — сказал Леор.
И в этот миг все мы ощутили перемену. Леор резко вскинул голову, его рука дернулась к закрепленному за спиной топору. Из шлема Фалька донеслось пощелкивание приглушенных вокс-сообщений, которыми он обменивался со своими воинами. Те, как один, прижали болтеры к наплечникам, готовясь к чему-то еще не зримому нам. Я ощущал это как шепот в неподвижном воздухе, как движение невидимого существа. Так чувствуешь пересекающего комнату человека, даже если глаза у тебя закрыты.
Мехари и Джедхор вскинули свои болтеры мгновением позже людей Фалька. В тени зарычала моя волчица.
«Что-то приближается, — предостерегла она. — Или кто-то».
Никто не возник посреди комнаты в воронке психического шторма и не ворвался в реальность с громким хлопком телепортации. Пока мы трое наблюдали за пленником, а наши воины целились через палубу из десятков болтеров, сгорбившийся на капитанском троне у нас за спиной труп встал. Сгнившие пряжки фиксирующих ремней легко лопнули.
Мы с Леором крутанулись почти в унисон — братья, рожденные в разных легионах. Болтеры Мехари и Джедхора нацелились на восставшего мертвеца. По моему топору пошла рябь пробуждающегося энергополя, а зубья цепного клинка Леора вгрызлись в безмолвную пустоту.
Поднявшись со своего трона, мертвый офицер Сынов Хоруса не предпринял никакой попытки напасть. У трупа не было оружия. Мертвец был облачен в уродливую многослойную броню «Марк-V» со знаками Ереси и следами поспешных починок между сражениями. Он стоял и глядел на нас, а мы целились ему в голову. Распахнутый глаз на наплечнике, символ Сынов Хоруса, затянула катаракта инея.
Я не в силах представить себе жизнь без шестого чувства, поскольку мой дар развился в ранней юности. Мне кажется ущербным смотреть на другого человека, говорить с другим воином и не ощущать смену его эмоций во время беседы. Фигура на троне была трупом, существом, лишенным мышления и синаптических реакций. Именно поэтому я не ощутил в нем никаких признаков жизни, когда мы вошли. Ни разума, ни жизни, ни чувств.
И все же теперь что-то было. Этот слабый отголосок личности дразнил меня — я чувствовал присутствие чужого разума, но не мог разглядеть никаких подробностей.
Невозможно — однако в воксе раздался треск, и к нашему общему каналу подключился еще один сигнал.
— Братья, — произнес придыхающий, сипящий голос. — Братья мои.
Назад: Глава 1 КОЛДУН И МАШИНА
Дальше: Глава 3 ОРАКУЛ