Глава 18
КОПЬЕ
Впервые я увидел Град Песнопений в ту ночь, когда мы омрачили своим присутствием его небеса. Многие из группировок Девяти легионов говорят о той битве так, словно участвовали в ней, и рассказывают, как доблестно сражались, хоть и не были готовы встретиться с численно превосходящим врагом. Они пользуются этим, чтобы клеветать на нас, — как будто могут нас уязвить, утверждая, что мы лишены чувства чести. Некоторые из историй даже клятвенно уверяют, что в том бою мы носили черное, словно уже стали Черным Легионом по названию, как и по духу.
Все это ложь. Говоря подобное, прочие группировки умащивают свои языки обманом, причина которого — гордыня и зависть. Многие военачальники хотели бы по праву заявлять, что присутствовали в одном из самых определяющих сражений Девяти легионов, а те, кто действительно там был, выискивают объяснения своему поражению. И все же истории сохраняются, отбрасывая на происхождение Черного Легиона тень зависти. Наши соперники продолжают настаивать, что исход того дня определила грубая сила. Как еще оправдать свою неудачу, если не сделать вид, будто поражение было неизбежно?
Быстро, яростно, эффективно. Вот как все произошло. При всей мощи «Духа мщения», в его залах находилась лишь горстка воинов. Даже на орбите враги превосходили нас в соотношении двадцать к одному.
Как же мы тогда взяли верх? Ответ прост. Мы победили благодаря дерзости нападения и верности друг другу. Победили, вцепившись в глотку.
Планета называлась Гармонией. Для меня даже сейчас остается загадкой, было ли это искажением изначального эльдарского имени, или же всего лишь тщеславным заблуждением III легиона. Несмотря на то что Дети Императора раскололись при Скалатраксе, Град Песнопений служил прибежищем для многих группировок III легиона и их союзников. Обитаемый мир с богатыми рудами спутниками, которые поочередно захватывали враждующие города-государства Механикум. Система была не более мирной, чем любое другое место в Оке. Ее называли своим домом десятки группировок.
Все наши познания об устройстве города строились на описании Телемахона. У нас не было тактических гололитов и схем текущего размещения обороны. Одно из последних моих отчетливых воспоминаний перед путешествием — как мой недавно освобожденный брат в серебристой маске качает головой в ответ на один из многочисленных вопросов Абаддона.
— Телепортация там так же ненадежна, как и во всем Оке.
Это никого не удивило.
— Штурм планеты будет возможен только при помощи десантных капсул.
Абаддон тряхнул головой.
— Это не потребуется. Мы выиграем схватку, не ступая на саму планету.
Я помню о путешествии к Гармонии чрезвычайно мало. По просьбе Абаддона на меня легла тяжкая обязанность, и на что-либо другое не оставалось сил. Я приступил к своей работе еще до того, как когнитивные системы Анамнезис полностью установили на борту «Духа мщения». Абаддон, по крайней мере, чувствовал, что вверяет мне этот нелегкий труд, а я даже не знаю о судьбе Итзары.
— Ты увидишь ее, когда мы доберемся до Града Песнопений, — пообещал он мне. — Она восторжествует и будет править или же окажется подчинена и станет служить. Но, так или иначе, ты увидишь ее, когда пробудишься.
Его слова сложно было назвать ободряющими. Тем не менее я приступил к тому делу, которое он мне поручил.
Я стоял на коленях в центре стратегиума и простирал свои чувства наружу — ночь за ночью и день за днем. Моя концентрация до последней йоты была обращена на то, чтобы цепляться за холодную сущность за пределами звездолета, удерживать ее психическим захватом и тянуть вместе с нами по неспокойным волнам Ока. Вообразите себе, что тащите труп в океане густой жижи. Представьте изнурительное плавание, когда усталая рука грозит разжаться, стоит отвлечься лишь на один удар сердца.
Такова была моя задача. «Дух мщения» двигался, а я тянул следом за нами колоссальный мертвый груз.
Я даже слабо осознавал течение времени. Позднее братья рассказали мне, что на переход у нас ушло несколько месяцев странствия, — однако я помню лишь размытые пятна перед глазами, вызывавшие головную боль, да бесконечные нашептывания Проклятых и Нерожденных. Время перестало что-либо значить. Порой казалось, будто я только что приступил к делу — в иные же дни я с трудом мог вспомнить что-либо из своей жизни за пределами абсолютного сосредоточения, необходимого, чтобы сделать то, о чем меня попросил Абаддон. Помню, как обливался потом от требовавшихся усилий. На протяжении нескольких месяцев я только концентрировался, потел, сыпал проклятьями и страдал от боли.
Это Нефертари кормила меня питательной пастой и подносила воду к моим губам. Моя подопечная массировала и разрабатывала мне мускулы, предотвращая спазмы, и заботилась о том, чтобы меня не постигло истощение. Я ни разу не поблагодарил ее, поскольку так и не узнал, что она была там. Они с Гирой присматривали за мной, пока я стоял на коленях, погруженный в медитацию. Чужачка уходила лишь для того, чтобы передохнуть в Гнезде, а волчица вообще не покидала своего места возле меня.
Перед тем как приступить к своим обязанностям, я вернул Телемахону былую личность. Впоследствии мечник признавался мне, что за время путешествия много раз приходил посмотреть на меня и раздумывал, нанести удар или же удержать руку. У него это звучало так, будто, устояв, он оказал мне милость, однако я не глупец. Тогда, как и всегда потом, он боялся Гиру и Нефертари. Выступить против меня означало навлечь на себя гибель от их когтей.
В то время я никак не ощущал этой напряженности. Я стоял на коленях, безмолвный и сосредоточенный, и тянул через пустоту позади нас колоссальную массу холодной стали и мертвого железа.
Наконец раздался голос. Глубокий, гортанный голос, который преодолел бурлящее давление моей концентрации. Он произнес мое имя.
— Хайон.
Я ощутил руку на своем плече. Братское прикосновение, твердое и благодарное. Оно медленно, очень медленно возвращало меня к себе самому.
От яркого освещения просторного мостика «Духа мщения» казалось, будто в глаза мне брызнули кислотой. Ко мне вернулись звуки: суматоха трещащих сервиторов и крики экипажа. Потребовалась почти целая минута, чтобы я смог разглядеть экран оккулуса, где перед нами вращалась прекрасная планета с красной почвой и черными морями. На единственном массиве суши располагался один громадный рукотворный выступ, видимый с орбиты, нечто черно-серое. Это могло быть только Градом Песнопений.
— Воды. — Слово вырвалось из моей опаленной гортани сухим хрипом. — Воды.
Нефертари поднесла к моим губам оловянную чашку с водой. По языку прокатился холодный поток с металлическим привкусом фильтрационных химикатов и старой отливочной формы. Мне никогда еще не доводилось пробовать ничего настолько сладостного.
Реальность мало-помалу возвращалась ко мне. Корабль вокруг меня содрогался. Я пробудился, когда битва уже шла.
— Итзара? — спросил я свою подопечную. — Машинный дух…
Я едва мог говорить. Пересохшая глотка отказывалась повиноваться.
— Она?..
— Она жива. — Нефертари прижала к моему лбу холодные кончики пальцев.
Ее кожа раскраснелась здоровьем от недавнего приема пищи, а черные волосы стали на ладонь длиннее, чем были до того, как я погрузился в транс. Прошли месяцы. Этот факт давался мне с трудом.
— Она победила?
— Она жива, — повторила эльдарка.
— Хайон. — Присутствие Абаддона заставило меня собраться с мыслями.
Он стоял неподалеку — ожившее рядом со мной прошлое. Аляповатой брони пилигрима Преисподней больше не было, ей на смену пришел покрытый вмятинами и трещинами комплект боевых доспехов, выполненных в черной расцветке юстаэринцев. Он был вооружен простым силовым мечом, и ничем более. Я ожидал, что он зачешет волосы назад и соберет их в изукрашенный племенной хвост, однако черные пряди остались грязными и спутанными, ниспадая на его лицо.
— Ты готов, брат?
Я не был уверен в ответе. Меня одолевала слабость — казалось, будто внутренний часовой механизм моего разума забит прогорклым маслом. Я заставил слезящиеся глаза отыскать оккулус. Все происходило слишком быстро, чтобы я мог поспеть за событиями. Раздавались приказы на знакомом мне языке, однако их смысл все еще оставался мне недоступен.
Нас окружал, преследовал и пытался блокировать флот — фрегаты сопровождения, обогнавшие крейсеры-матки в нетерпеливых атаках. Огонь орудий бессильно молотил по несокрушимым щитам «Духа мщения».
Я увидел Цах'ка, выполняющего свои обязанности смотрителя на новой командной палубе. Экипаж рабов и слуг с «Тлалока» выкрикивал сообщения и обслуживал свои посты с контролируемой, упорядоченной поспешностью. Я чувствовал их бритвенно-острое нетерпение, их голод и ощущал, как их наливающиеся ауры сгущают воздух вокруг. Они могли бы запаниковать, но их успокаивал опыт. Все работали, громогласно отчитывались и делали то, что им велели и чему их учили.
— Ультио, — позвал Абаддон через весь мостик. — Говори.
— Пустотные щиты держатся, — раздался голос Анамнезис, эхом раскатившийся по просторному залу.
— Будь наготове. Мы вот-вот бросим копье.
— Абаддон! — рявкнула она в ответ.
Ее голос был не просто наделен эмоциями, а насыщен ими. Казалось, что ей настолько не терпится, что она сейчас засмеется.
— Дай мне убить их. Дай сорвать железо с костей их кораблей и задушить среди холода пустоты.
— Скоро, Ультио, скоро.
В голосе командующего слышалась симпатия. Симпатия к ее кровожадным репликам, быть может.
— Продолжай держать щиты, пока мы выходим на низкую орбиту. Выдвигай орудия.
— Повинуюсь.
Она согласилась с его распоряжением, и вот тогда-то я ее и увидел. Анамнезис не была закрыта и заперта за охраняемыми дверями в сердце корабля, как на «Тлалоке». Ее бак-вместилище стоял посреди стратегиума, что открывало ей отличный вид на мостик и его экипаж. Второстепенные когнитивные капсулы, содержавшие в себе ее необозримый интеллект, были прикреплены по всем стенам командной палубы и рассыпались по потолку, словно улей с гремящими и лязгающими жуками. Многие из них заменили собой знамена старых войн, которые свисали с балок до реактивации «Мстительного духа».
На центральном возвышении, где когда-то вершил суд Хорус Луперкаль, в своей бронированной оболочке жизнеобеспечения плавала Анамнезис. От хищных эмоций ее лицо кривилось практически в оскале. Пальцы скрючивались в холодной аква витриоло в ответ на жажду крови, исходящие эманации которой я ощущал. Она выглядела более живой, чем мне доводилось видеть за все десятки лет после ее погребения. Не человечной, только не с этим звериным выражением лютого голода, но определенно живой. Что в ней изменилось, когда она соединилась с машинным духом этого императора линкоров?
Абаддон назвал ее «Ультио». Слово из высокого готика, означающее «отмщение».
«Анамнезис», — отправил я ей импульс.
Мой мысленный голос звучал заторможенно от долгого неиспользования.
«Хайон», — передала она в ответ по каналу.
Я чувствовал, что она отвлечена, что ее мысли полностью поглощены наслаждением от охоты на более слабую добычу.
«По моей коже ползают паразиты, они колют мою плоть, оставляя мелкие царапины плазмой и лазерами».
«Я никогда не слышал, чтобы ты так говорила. Кто ты?»
В ответ нахлынуло ощущение личности.
«Я — Анамнезис. Я — Итзара Хайон, сестра Искандара Хайона. Я — „Дух мщения“. Я — Ультио».
Облегчение яростно боролось с непроходящим замешательством. Мне жгуче хотелось задать ей сотню вопросов, но времени не было, совсем не было.
— Пора, брат, — произнес Абаддон. — Бросай копье.
Копье. Моя обязанность.
Я в последний раз сосредоточил свои силы на колоссальной массе там, в пустоте. Сперва я откинул маскирующий покров Эфирии, который скрывал копье из виду. Вражеский флот немедленно направил на него свои орудия.
— Быстрее, Хайон. Быстрее.
— Ты. Не. Помогаешь.
— Бросай копье!
Я обвил его удушающей хваткой, чувствуя своим сознанием каждую ледяную грань. А затем, сконцентрировавшись до последнего предела, метнул копье в планету, именуемую Гармонией.
В тот миг вокруг меня сомкнулась тьма. Сознание покинуло меня. Вместе с ним скрылась и память.
Впоследствии другие говорили мне, что я поднялся на ноги, скривив пальцы, будто когти, и закричал на город, который вот-вот должен был убить. Не могу сказать, правда ли это, поскольку не помню ничего, кроме ликующего, головокружительного облегчения в миг, когда копье вышло из-под моего психического контроля. Порой сильнее всего осознаешь бремя лишь тогда, когда оно наконец падает с твоих плеч.
«Дух мщения» задрожал, сопереживая Анамнезис в ее капсуле жизнеобеспечения. Реальность сгустилась вокруг меня как раз вовремя, чтобы я успел увидеть, как копье рассекло вражеский флот — слишком быстро для их тяжелых орудий — и вспыхнуло в атмосфере Гармонии.
Абаддон остался рядом со мной и помог встать. Меня терзала такая тошнота, что даже моя усовершенствованная физиология давала сбой. Мучаясь от слабости, последовавшей за психическими усилиями, я наблюдал, как у нас на глазах разыгрывается гамбит Абаддона.
Град Песнопений был готов отразить штурм. Заполнявшие горизонт бронированные бастионы нацеливали в небо защитные турели и зенитные орудия. Но одно дело отбить вторжение, и другое — устоять в катаклизме. Несмотря на слабость, я не удержался от того, чтобы понаблюдать за падением копья, глядя на него глазами обреченных на поверхности.
Над Градом Песнопений погас день. Широко раскрытыми и обращенными вверх глазами чернорабочих, рабов для удовольствий и воинов III легиона я видел, как стрелковые укрепления полыхнули в беспомощной ярости, когда на месте солнца начала разрастаться тень. Визгливые гимны, транслируемые вокс-башнями, утонули в металлическом грохоте защитных батарей, озаряющих темнеющее небо. Черный силуэт, поглотивший светило, вспыхнул в падении — сперва полыхнув при входе в атмосферу, а затем загоревшись от ярости пушек Града Песнопений.
Небеса расколол удар грома: падающее копье пробило звуковой барьер. Оно рушилось уже не по прямой — мчась вниз, оно крутилось, от корпуса струился черный дым, а на хребтовых укреплениях ревело пламя.
С момента, когда оно вошло в атмосферу Гармонии, до мига удара о землю прошло меньше минуты. Достаточно, чтобы обитатели увидели падающую на них смерть. Недостаточно, чтобы что-либо предпринять.
Оно врезалось в землю с мощью топора Бога Войны. Все глаза, которыми я смотрел, ослепли. Все чувства, которые я разделял, погрузились во тьму и холод. С орбиты мы видели лишь черную завесу удушливого дыма, расходящуюся над городом. Наши сенсоры фиксировали тектонические подвижки такой интенсивности, что по другой стороне планеты шла дрожь. Сама Гармония корчилась в муках.
Думая о той ночи сейчас, я все еще испытываю чувство утраты, последовавшее за падением копья. «Тлалок» представлял собой почти два километра и восемь мегатонн древней, облеченной в железо ярости. Когда-то он странствовал меж звезд под знаменами XV легиона, и его экипаж составлял двадцать пять тысяч верных душ. Я протащил его пустой труп через все Око Ужаса, в точности как меня попросил Абаддон. А затем метнул его прямо в сердце твердыни III легиона.
На мостике «Духа мщения» раздались радостные крики, исторгнутые тысячей глоток. Я еще не пришел в себя окончательно, так что вопли почти оглушили меня. Я рискнул сестрой и пожертвовал кораблем. А теперь они все ликовали. На какое-то мгновение мне подумалось, что я сошел с ума.
— Вот вам за Луперкалиос! — Фальк торжествующе ударил обоими своими громовыми молотами друг о друга. — Давитесь пеплом.
Абаддон отвернулся от дыма разрушения, застилавшего весь оккулус. Его тихие слова прозвучали вслед за ликующими криками, став дуновением прохладного ветерка после рева урагана.
— Ультио, уводи нас обратно на высокую орбиту.
— Повинуюсь.
— Крысы вот-вот начнут спасаться с тонущего корабля. Перебьем им хребты, пока они бегут.
«Дух мщения» содрогнулся, его двигатели взревели громче и злее. Анамнезис двигалась, подражая ему, — она поплыла вверх в своей емкости, плотно сжав зубы и повелевая звездолету подниматься вместе с ней. Я все еще едва мог поверить своим глазам. Ее присутствие здесь, перед столь многими существами. Энергия ее тела и слов.
— Хайон, Телемахон, отправляйтесь к абордажным капсулам.
Я слышал слова Абаддона, но не сделал ни шагу, чтобы выполнить распоряжение. На мостике было слишком много захватывающего. Установленный высоко над многоярусной палубой оккулус демонстрировал тридцать видов извне на корпус «Духа мщения», каждый с отдельного угла обзора. Наши пустотные щиты полыхали, покрываясь калейдоскопической рябью под тщетным огнем вражеского флота.
— Они начинают меня раздражать, Ультио, — заметил Абаддон с отстраненным видом. — Начинай убивать их.
— Повинуюсь.
Находиться на борту линкора типа «Глориана», когда он открывает огонь, — ни с чем не сравнимый опыт. Все, созданное человечеством в области межзвездных премудростей, проявляется и жестоко бьет по вашему слуху и равновесию. Никакие глушители не в силах замаскировать невероятную канонаду, когда целый город орудий с ревом отправляет боезапас в черноту. Никакие гравитационные стабилизаторы не могут целиком скрыть гром, сотрясающий металлические кости корабля.
Руны на мерцающем тактическом гололите, проецируемом в воздухе над постами рядового экипажа, начали вспыхивать и пропадать. Обзорные изображения оккулуса демонстрировали, как фрегаты и эсминцы превращаются в горящие остовы, падающие в атмосферу Гармонии.
Анамнезис сопровождала каждую серию выстрелов криком. С каждым залпом ее орудий в воксе мостика раздавался очередной вопль. Я не мог сказать, что следовало первым: ее крики или же огонь пушек. Они были неотделимы друг от друга. Ее пальцы изогнулись, словно когти. Она пристально смотрела наружу из своего бака. Я сомневался, что в тот момент она видела кого-либо из нас. Ее зрение было соединено со сканирующими системами корабля. Она видела пустоту и звездолеты, с которыми расправлялась каждым судорожным движением пальцев.
Однако мы не были неуязвимы. Пустотные щиты испещрили оспины, которые превращались в разрывы, а затем — в зияющие раны. Вражеские крейсеры окружали нас, выходя на траверз и рискуя получить залп наших бортовых батарей, пока делали собственные выстрелы. Более рассудительные — или, возможно, более трусливые — боевые суда держались подальше и кромсали нас на расстоянии дальнобойными лэнсами. Я чувствовал, что Анамнезис недовольна, — это было очевидно по давящей волне, которая начала расходиться от ее изменившейся ауры. Ей хотелось сменить курс и пуститься в погоню за паразитами, царапающими и жгущими издалека ее железную кожу.
— Удерживать нос по направлению к руинам города, — скомандовал Абаддон.
Он в большей степени обращался к Анамнезис, чем к стаям мутантов, служивших рулевыми. Было похоже, что в ее связи с экипажем нового корабля нет прежнего симбиоза. Казалось, что Анамнезис гораздо меньше полагается на их когтистые руки на рулевых рычагах.
— Повинуюсь.
Ее голос в динамиках звучал яростно. Раздраженно, из-за недоступности удовольствия.
Я не смог удержаться от того, чтобы вновь не потянуться вовне, пытаясь нащупать на поверхности кого-то, кто еще оставался в сознании. Представшая мне сцена стала откровением. Центра громады, ранее бывшей Градом Песнопений, просто больше не существовало. От места падения «Тлалока» во все стороны рванулся воющий вихрь жидкого огня и разрушения. Все превратилось в пыль, пепел и пламя.
Падение одного-единственного рокритового небоскреба способно задушить облаком пыли город среднего размера. Попробуйте в таком случае представить, что будет, когда громадный мегаполис убивают при помощи двухкилометрового боевого корабля, брошенного с орбиты и несущего в сердце города тысячи тонн летучих химикатов и тактических боеголовок. Я удивлюсь, если у вас это получится. Палящий воздух был настолько густым, что в нем можно было утонуть.
Когда-то Град Песнопений был известен по всему Пространству Ока визгливыми гимнами, транслируемыми над его горделивыми вершинами: воплями страдальческого экстаза бессчетных жертв III легиона. Теперь же эти вершины попросту перестали существовать. Единственной слышимой песнью стал оглушительный гул вздымающейся земли, которая со стоном совершала тектонические подвижки в стороны от колоссального кратера. Еще недавно здесь располагался политический и стратегический центр города. Пыль, пепел и перегретый пар уже взметнулись вверх и начинали неотвратимо распространяться по всему континенту. Рана, нанесенная мной Гармонии, отбрасывала такую же тень, как та, что причинил метеорит, истребивший ящероподобных рептилий древней Земли после их непрерывного владычества на протяжении миллионов лет.
Но хотя материальный ущерб и был, вне всякого сомнения, кошмарен, еще хуже была метафизическая травма, которую я нанес планете в тот день. Уничтожив население Гармонии, я способствовал появлению тысяч демонов, рожденных в последние мгновения беспомощного ужаса и жгучей боли. Пользуясь восприятием этих злобных сущностей, я и смог пройтись среди шлака и щебня, когда-то бывших Градом Песнопений.
Повсюду вокруг себя я ощущал нечто, состоящее из примитивных эмоций и истерзанных душ: порождений страдания, ужаса и меланхоличного наслаждения. В окружающей мгле проплывали силуэты. Большинство из них были слишком уродливы для человека, даже в общем понимании. Казалось, что некоторые из проходящих мимо призраков пошатываются, возможно обожравшись ужасом, который породил их на свет. Большинство прочих сидели, сгорбившись. Стремительный ливень из песка и камешков лязгал по их бронированным шкурам, пока они пожирали обугленные останки миллионов рабов, слуг, союзников и властителей мертвого города и выпивали их все еще вопящие души.
Все это выглядело так, словно вскрыли колоссальный нарыв, и теперь порча свободно растекалась по измученной земле.
Меня вновь вернул в чувство голос Абаддона:
— Каково это — уничтожить мир одним ударом, брат?
Я выдавил из себя слабую улыбку:
— Утомительно.
Казалось, будто его золотистые глаза поглощают свет. Так умирают звезды: пожирая сияние, которое когда-то дарили Галактике.
— Отправляйтесь к абордажным капсулам. Хайон. Время уже почти пришло.
Я все еще не подчинялся приказу. Теперь с поверхности уже поднимались первые корабли. Они двигались вне строя и порядка, спасаясь с обреченной планеты. Я задержался на мостике, когда мы открыли по ним огонь. Некоторые рушились обратно на землю в огне, другие мы пропускали в целости. Если наши пушки и выбирали цель согласно некоему смыслу и плану, то я не мог понять этой схемы.
Абаддон то ли почувствовал, то ли угадал мои неторопливые раздумья и ответил на них, кивнув в направлении Анамнезис, занимавшей почетное место командира.
— Я позволяю ей сбросить поводок, — пояснил он. — Даю нашей богине пустоты убивать так, как она считает нужным. Видишь, как она расцветает?
Анамнезис ничто не сдерживало: орудия «Глорианы» повиновались каждому ее вздоху, и она убивала, чего ей недоставало в бытность душой-ядром «Тлалока». Она была самим боевым кораблем, воплощением «Духа мщения», и это проявлялось в каждой напряженной мышце и каждом ударе рук, рассекающих аква витриоло. Машинный дух флагмана не подчинил ее. Она вобрала его надменную жестокость в себя. Абаддон был прав. Она расцветала.
Анамнезис была беспощадна к бегущим вражеским звездолетам, вспарывая их смертельными выстрелами носовых лэнсов снова, снова и снова — далеко за пределами математической точности, необходимой для того, чтобы просто обездвижить или уничтожить противника. Она терзала их. Пожирала их.
Абаддон позволял это. Поощрял.
Я не заметил Саргона. Он возник как будто из тени Абаддона и указал своей боевой булавой на оккулус. Его юное лицо оставалось совершенно безмятежным даже сейчас, когда прочим бесчисленным членам экипажа приходилось перекрикивать грохот. Саргон, как всегда, являл собой спокойствие в сердце бури. Это его обыкновение я еще множество раз отмечу в будущем.
Абаддон заметил жест Несущего Слово и кивнул. Он повторил его, направив на оккулус свой простой солдатский меч и выделив один из кораблей в спасающейся группе.
— Вот.
В соответствии с его выбором, руна звездолета на тактическом гололите начала пульсировать тускло-красным светом. Наши ауспик-сканеры захватили новую добычу, и я прочел поток данных.
«Прекрасный». Крейсер типа «Лунный», модель корпуса «Гальцион». III легион. Рожден в орбитальных доках над Священным Марсом.
— Пусть остальные бегут, — распорядился Абаддон.
Анамнезис крутанулась в своем баке. Ее пальцы были до сих пор скрючены, будто когти.
— Но…
— Пусть бегут, — повторил Абаддон. — Ты поиграла со своей добычей, Ультио. Сосредоточься на «Прекрасном». Это из-за него мы здесь.
— Я могу уничтожить его. — Интонацию этой новой Анамнезис пропитывала злоба. — Могу отправить его на землю разорванным и горящим…
— Ты получила свои указания, Ультио.
Казалось, что Анамнезис воспротивится, предпочитая утолять собственную страсть к битве, а не подчиняться своему новому командиру. Но она уступила. Мышцы расслабились, и из динамиков мостика раздался ее выдох.
— Повинуюсь. Вектор преследования рассчитан.
Пока экипаж трудился, воплощая эти приказы в жизнь, Абаддон еще раз обернулся ко мне:
— Хайон, пора. Мне нужно, чтобы ты был готов, если есть хоть какая-то надежда, что это сработает.
Впервые за последние годы я отсалютовал вышестоящему офицеру, ударив кулаком поверх сердца.
За многие тысячи лет, которые я прожил, сражаясь и выживая в бушующих по всей галактике войнах, я давно успел приучиться к бесстрастности в бою. Схватка может будоражить кровь, особенно когда встречаешь ненавистного врага, однако прилив адреналина — вовсе не то же самое, что беспорядочный гнев. Эмоции приемлемы. Недостаток самоконтроля — нет.
Одна из самых сильных сторон Черного Легиона заключается в том, что война для нас не содержит в себе ничего мистического. Мы сражаемся, поскольку нам есть за что сражаться, а не боремся на глазах у богов в лихорадочном состязании за обещанную неуловимую славу.
Война для нас — обычное дело. Это работа. Мы разобрали ее по косточкам и выяснили, что там нечего бояться и нечего праздновать — это всего лишь наша задача, которую мы должны выполнить с беспощадной сосредоточенностью ветеранов. Воинская доблесть Черного Легиона измеряется не тем, сколько черепов мы забрали, и не тем, как много миров трепещет при звуке нашего имени. Мы гордимся хладнокровной концентрацией, безжалостной эффективностью и тем, что выигрываем все битвы, какие только можем, не считаясь при этом с ценой.
Еще случаются моменты личного триумфа и горячки гордыни — мы остаемся воинами-постлюдьми, а потому подвластны тем остаткам человеческих эмоций, что несем в себе, но они второстепенны по отношению к целям легиона. Суть не в том, чтобы жертвовать чувствами и полнотой жизни, а в том, чтобы обуздывать их во имя высшей цели. Легион — это все. Важна победа. Посредством подобной верности и единства мы исполняем дело нашего легиона и нашего магистра войны, а не вершим волю Пантеона.
А что же после боя? Пусть Четверо богов наделяют силой, кого сочтут нужным. Пусть Империум демонизирует любого из нас, кого пожелает проклясть. Это должно заботить лишь слабых людей.
По крайней мере, таков наш идеал. Если бы я заявил, будто все военачальники Черного Легиона выше подобных вещей, это было бы ложью. Как и в любой группировке или завоевательной армии, у нас есть стандарт, которому не каждый в силах соответствовать. Порой Эзекарион не дотягивает до него. Я не раз забирал черепа в тяжелых битвах или же полностью утрачивал остатки сдержанности и выкрикивал в лицо съежившимся врагам свое имя и титулы.
Даже Абаддону за эти тысячи лет доводилось сбиваться с пути. Как он любит говорить, истина дается не сразу.
Захват «Прекрасного» сформировал нас еще до того, как мы официально надели черное облачение Легиона. Абаддон наплевал на все представления о славе и известности. Он ударил со всеподавляющей силой, чтобы достичь одной-единственной цели. Мы не медлили в небе над Гармонией, не разносили вражеский флот в труху и не превращали все города планеты в пыль. Не грозили по воксу, требуя у слабого противника капитуляции и покорности. Абаддон вверг врагов в смятение, а затем вцепился в горло. Победа превыше всего.
Прошло так много времени с тех пор, когда я сражался за что-то иное, нежели выживание. Именно это в наибольшей мере задержалось в моем сознании с того дня. У меня вновь были братья. У нас были приказы и план атаки. Была общая цель.
Что же касается самого сражения, скажу вам так: оно было прямолинейным в своей простоте, хотя и более ожесточенным, чем ожидал кто-либо из нас. Абордажи всегда проходили яростно: одна из сторон бьется, оказавшись загнанной в угол, а другая — будучи практически полностью отрезанной от подкреплений. Некоторые из самых худших бесчинств войны, какие мне только доводилось видеть, происходили в ходе абордажных боев.
Едва восстановившись после транса, ослабев от применения психических сил и все еще слабо представляя, что последние несколько месяцев сделали с Анамнезис, я направился к люлькам абордажных капсул, приказав отделению рубрикаторов держаться возле меня. Телемахон, Нефертари и Гира ждали меня. Мое место было рядом с ними, в первой волне.
В том, что случилось дальше, для меня мало веселого. В этот поздний час ложь никому не поможет, и я пообещал говорить правду, поэтому именно так я и поступлю. Итак, вот правда. Вот как родился Черный Легион, пройдя крещение кровью и заплатив цену, которую я так и не смог простить.
