Глава 15
СЕКРЕТЫ
Я очнулся первым. Телемахон и Леор стояли, безвольно ссутулившись. У первого голова клонилась вперед, словно в дремоте, второй уставился в никуда остекленевшими глазами, приоткрыв рот. На задворках моего разума раздавался приглушенный гул — психический шум, возникающий при промотке их воспоминаний. Я чувствовал их грезы, но не мог разобрать никаких подробностей.
Саргон сделал жест из числа стандартных боевых символов легионов.
— Да, — тихо ответил я. — Я в порядке.
Мне никогда еще не доводилось переживать столь ясного психического видения, но мастерство Саргона проявлялось в том, что оно не воспринималось как нечто насильственное. Абаддон прошел по моим воспоминаниям вместе со мной, разделив мою заботу о братьях перед тем, как те обратились в прах, и став свидетелем рождения моей волчицы в миг, когда я ближе всего подошел к смерти. И все же я не жалел о том, что он увидел, и не ощущал в этом опасности. Он узрел многие из ключевых моментов моей жизни, прожив их со мной, однако самые глубокие мысли остались неприкосновенными. Это говорило о поразительном контроле над Искусством. Возможно, не о потрясающей силе, но о невероятной дисциплинированности.
— Я был прав, выбрав тебя, — произнес Абаддон, стоявший рядом с Саргоном. — Все, что ты видел, Хайон. Все, что сделал. То, как ты борешься против повторения ошибок прошлого. На тебе кобальтово-синее облачение твоего отца, а в твоих жилах — его кровь, однако у всех нас есть шанс стать гораздо большим, нежели сыновьями своих отцов. У тебя, меня и подобных нам. Ты жаждешь подлинного, честного братства — тот, кто связывает себя такими узами с демонами и чужими, рожден для пребывания среди сородичей.
Я прищурил глаза, не зная, насмехается он надо мной или нет. В точности то же самое утверждала и Нефертари, пусть и совершенно иными словами.
В ответ на мой пристальный взгляд он постучал кончиками пальцев по доспеху напротив сердца, как всегда делал Фальк.
— Я не хочу оскорбить. Мне тоже этого не хватает, Хайон. Не хватает единства легиона и уз верности. Ясной цели. Сосредоточенного следования к победе.
Странно было слышать подобные слова от воина, который бросил своих братьев, что стало отдельной легендой. Так я ему и сказал, получив в ответ задумчивую улыбку.
— А теперь ты упорствуешь. Тебе известно, о чем я говорю. Мне не хватает возможностей легиона и того, что он был наделен властью так поступать. Все наши силы сейчас… Они — легионы по названию, раскраске и остаткам культур, но это не армия, а орда, которая связана отмирающей преданностью и борется лишь за выживание. А ведь когда-то мы были братством и сражались лишь ради победы. Наш род больше не ведет войну, мы совершаем набеги и грабежи. Мы больше не маршируем полками и батальонами, а дробимся на стаи и банды.
Я рассмеялся. Я не хотел потешаться над ним, однако не смог сдержать смеха.
— Абаддон, ты веришь, будто все изменишь?
— Нет. Сейчас этого никто не в силах изменить. — Его золотистые глаза вспыхнули истовым пылом, а вены под кожей запульсировали, становясь чернее. — Но мы в силах принять это, брат мой. Сколько в Девяти легионах тех, кто жаждет вновь стать частью настоящего легиона? Ты настолько самолюбив, что считаешь, будто одинок в своих амбициях, тизканец? Как насчет Валикара Резаного, который больше верен своей паучьей королеве с Марса и их общему миру, чем Железным Воинам? Как насчет Фалька Кибре, готового положить жизнь на то, чтобы убить Хоруса Перерожденного, и обратившегося к тебе за помощью? Как насчет Леора — генетического отпрыска этой обезумевшей от крови аватары: Ангрона, никогда не питавшего к собственным сыновьям даже крупицы любви? С тобой даже Телемахон, а ты обманываешь самого себя, делая вид, будто это всего лишь результат того, что ты переписал его разум. Ты лишил его возможности испытывать удовольствие без твоего разрешения, но не переделывал всю его душу. Если ты ему позволишь, он станет настоящим братом, а не узником.
— Ты не можешь знать этого наверняка.
— Хайон, даже рождение — неопределенность. Нет ничего определенного, кроме смерти.
От его уклончивости мои губы скривились в оскале, слишком напоминавшем Гиру.
— Избавь меня от школьной философии. С чего мне доверять Телемахону?
— Потому что он такой же, как мы, и страстно стремится к той же цели, которую мы хотим достичь. Так же, как и ты, он — сын сломленного легиона. Третий легион уже давно предался низменным излишествам и бессмысленному самопотаканию. Когда-то Дети Императора получали удовольствие от победы. Теперь же они ищут наслаждения любой ценой, алчут страданий, а не триумфа. Хайон, тысячи и тысячи воинов в Оке жаждут чего-то такого, за что стоит сражаться. Мое странствие вместе с Саргоном состояло не только в постижении приливов и отливов волн Ока. Оно было поиском тех, кто встанет рядом со мной.
Я ничего не ответил на его пылкий вызов. Действительно, что тут можно было сказать. Он ясно показал, что я живу без всякой цели, и предложил надежду взамен пустоты. Я никогда не думал, что услышу подобные слова от другого легионера, не говоря уж о том, кто давным-давно ушел в легенды.
— В том, чем мы стали, есть сила и чистота, — произнес Абаддон. — Теперь в группировках Девяти легионов присутствует жестокая честность. Они следуют за военачальниками, которых выбрали, а не за теми, кого им назначили. Создают традиции, уходящие корнями в культуру их родных легионов, или же полностью отвергают свое происхождение по собственной прихоти. Эта неудержимая свобода восхищает меня, и я не желаю поворачивать вспять, колдун. Я говорю о том, чтобы взять имеющееся у нас и… улучшить его. Усовершенствовать.
Оказалось, что мне трудно говорить. Слова лежали на языке, однако протолкнуть их дальше было нелегким делом. Произнести их означало озвучить то же праведное безумие, которое столь пылко проповедовал Абаддон.
— Ты говоришь не просто о создании новой группировки. Ты подразумеваешь новый легион. Новую войну.
Его взгляд ни на миг не отрывался от моего. Я ощущал это, продолжая смотреть ему в глаза и чувствуя жар амбиций, исходящий от лихорадочных мыслей изгнанника.
— Новая война, — согласился он. — Настоящая война. Мы были рождены для битвы, Хайон. Нас создали, чтобы мы покоряли Галактику, а не гнили в этой преисподней и гибли от клинков своих братьев. Кто создатели Империума? Кто сражался, чтобы очистить его территорию и расширить границы? Кто усмирял мятежные миры и расправлялся с отвергавшими свет прогресса? Кто прошел от края до края Галактики, оставляя за собой след из мертвых предателей? Это наш Империум. Построенный на сожженных нами планетах, сломанных нами костях и пролитой нами крови.
Больше всего меня потряс не его пыл и даже не его амбиции, хотя от их масштабов и захватывало дух. Нет, сильнее всего меня потрясли его мотивы. Я ожидал ожесточенности, вызванной неудачей, а не лидерского идеализма. Он не хотел мести — не важно, мелочной или же абсолютно оправданной. Он хотел того, что принадлежало нам по праву. Хотел творить будущее Империума.
— Ты тоже это видишь, — произнес он, ощерившись в ухмылке.
Как и у остальных юстаэринцев, у него на зубах были выгравированы хтонийские руны храбрости и решимости. Они вдруг показались чрезвычайно уместными для улыбки паломника, который возвращается к своим людям, чтобы стать крестоносцем.
— Теперь ты чувствуешь, не так ли?
— Новая война, — медленно и тихо произнес я. — Не порожденная злобой и не основанная на мести.
Абаддон кивнул.
— Долгая Война, Хайон. Долгая Война. Не мелкий мятеж, поглощенный гордыней Хоруса и его жаждой занять Трон Терры. Войны за будущее человечества. Хорус бы продал весь наш род Пантеону за возможность хоть один миг посидеть на Золотом Троне. Мы не можем допустить, чтобы нас использовали так же, как его. Силы существуют, и мы не вправе делать вид, будто это не так, — однако не можем и позволить священному долгу выродиться в слабость, как сделал Хорус.
— Недурно сказано, — произнес позади меня Леор.
Я обернулся — и он, и Телемахон пришли в себя, чего я до сих пор не ощущал. Вне всякого сомнения, они слышали большую часть пламенной речи Абаддона. На темнокожем, изуродованном швами лице Леора было выражение беспощадного спокойствия, какого я никогда еще не видел. Он пытался говорить насмешливо, но я полагаю, что каждый из нас расслышал в его голосе примесь благоговения.
Телемахон промолчал. Выкованная из серебра прекрасная посмертная маска безмолвно и испытующе глядела на нашего хозяина. Я задумался, что бы легионер Детей Императора сказал обо всем этом, не перепиши я его разум.
Похоже, Абаддон уловил мои мысли, поскольку заявил:
— Хайон, ты должен освободить мечника. Ты забрал у него не только направленную против тебя агрессию.
— Я это понимаю, но, если бы я его освободил, мы бы убили друг друга.
Тогда он улыбнулся, и улыбка уже не была столь терпеливой. За харизматичным военачальником проглянул железный тиран.
— Хочешь сделать первые шаги в новую эпоху, надев брату на горло ошейник?
— Первые шаги? Эзекиль, я пока еще ни на что не соглашался. И, несмотря на все твои слова, я чувствую, что ты тоже недоговариваешь. Ты странствовал в одиночестве столь долго, что едва ли готов довериться кому-то другому.
Он пристально взглянул мне в глаза. Я почувствовал, что он согласен с моими словами и не станет их оспаривать.
— Истина не дается сразу, Хайон. Я мудрее, чем был во время восстания моего отца. Я увидел намного больше из того, что может предложить Галактика, а также то, что лежит за покровом реальности. Однако я не высокомерен, брат. Я знаю, что еще многое можно сделать и многому научиться. Единственное, что мне точно известно, — годы блуждания в одиночестве для меня закончены. И теперь я устанавливаю связь с теми, кто сильнее всего похож на меня мыслями, поступками и амбициями. Я не предлагаю никому из вас роли в планах тирана. Я предлагаю место рядом со мной, пока мы вместе ищем путь.
— Братство, — тихо произнес Леор. — Братство для тех, у кого нет братьев.
Абаддон вновь постучал поверх сердца.
Когда легионер Сынов Хоруса умолк, я повернулся к Леору и заметил, что у того дрожат руки.
— Что тебе снилось, брат?
— Много чего. В том числе война на Терре. — Пожиратель Миров опустил взгляд на свои перчатки, наблюдая, как кулаки сжимаются и разжимаются под хоровое урчание сервоприводов суставов.
Как я вновь пережил момент, когда едва не умер на Просперо, так и Леор явно пережил тот миг, когда лишился рук.
Я не проталкивался в его сознание. Впервые он сам охотно впустил меня туда. Я увидел его на стене каменных укреплений. Леор командовал своими воинами, направляя бурю их огня лающими выкриками. Грохот бесчисленных тяжелых болтеров был словно сбивающийся голос механического божества. В небе бушевала буря из завывающих черных теней, над головой с бреющего полета атаковали десантно-штурмовые корабли.
Имперские Кулаки наступали под прикрытием многослойных абордажных щитов из пластали, и у них в руках дергались болтеры. Леор, стоявший в переднем ряду своих воинов, навел на врага массивную плазменную пушку. Набирая заряд, та выла, словно дракон, — в ее обвитом кабелями чреве происходила термоядерная реакция.
Один болт. Один миг невезения. Один-единственный снаряд с треском врезался в катушки магнитного ускорителя пушки, ударив с силой, которую оружие выдерживало сотню и больше раз. Но сейчас зазубренные обломки с лязгом прошли сквозь входной клапан, заткнув пушку в ту самую секунду, когда она была готова выпустить на волю свой заряд.
Оружие взорвалось у него в руках. Взрыв отшвырнул его прочь, но окатил нескольких его людей всеуничтожающим потоком фиолетового пламени. Леор ударился спиной о стену укреплений, оставшись позади своих наступавших бойцов. Гвозди жалили, и воины даже не заметили, что командир пал.
Находясь внутри его памяти, я не мог ощутить его боль и даже увидеть ее на лице, скрытом оплавленным шлемом. Но я увидел, как он смотрит на свои руки… которых больше не было. Взорвавшаяся пушка испарила их. Вместо рук остались культи по локоть.
Я вышел из его сознания. Когда я это сделал, он сильно содрогнулся.
— А ты, Телемахон? — спросил я. — Что ты видел?
— Старые сожаления. Ничего больше.
Я мог бы спросить, что он имеет в виду, или просто вытащить это из его воспоминаний, однако отстраненное достоинство в голосе мечника убедило меня не делать ни того ни другого. Увидев самый мрачный час в жизни Леора, я не хотел задерживаться на несчастье, постигшем Телемахона.
Гира.
Ее имя всплыло непроизвольно. Лихорадочное напоминание.
Я развернулся, и на мой наплечник аккуратно, но властно опустилась рука Абаддона.
— Куда ты идешь, колдун?
Я встретился с ним взглядом, отказываясь поддаваться на угрозу.
— Разыскать мою волчицу.
Мы оба повернулись на тихий лязг керамита о керамит. Саргон провел костяшками пальцев по предплечью — еще один жест из числа стандартных боевых знаков легионов. Движение, означающее собственную кровь. Он знал о моей связи с ней — с мостика «Его избранного сына» — и вдобавок видел это в моих мыслях.
— Где она? — спросил я у него.
Пророк повернул свое невероятно юное лицо к Абаддону. Левой рукой он сделал жест «атаковать цель», а затем приложил ладонь к сердцу. Последовало еще несколько знаков — в них я не узнал традиционного боевого жаргона.
Абаддон убрал руку с моего плеча.
— Твоя волчица у Саргона. Она напала на него и теперь… выведена из строя.
Как только он произнес последнее слово, я пришел в движение.
Джамдхара — традиционное тизканское оружие, нечто среднее между кинжалом и коротким мечом. Ты обхватываешь рукоять, и клинок проходит между костяшками пальцев сжатой руки. Оно никоим образом не уникально для Просперо — другие человеческие культуры на иных планетах называют аналогичное оружие «тычковыми ножами» или кулачными кинжалами, а также совейя, улу, кваттари и — по меньшей мере, в одном из диалектов Старой Индуазии — катар.
Рукоять моей джамдхары была выполнена из бедренной кости тизканского астролога-философа Умерахты Палфадоса Суйена. Умирая, старик настоял, чтобы его кости отдали в дар легиону Тысячи Сынов для переделки в ритуальные инструменты и отправили к столь обожаемым им звездам.
Подобное не являлось чем-то необычным среди интеллектуальной и культурной элиты Просперо. Считалось великой честью быть «погребенным в пустоте»: таким образом ты продолжал вносить свой вклад в будущее человечества даже после смерти.
Клинок оружия был черным, изготовленным из сплава адамантия с природными металлами моего родного мира, а на его поверхности были аккуратно, вручную вытравлены спиралевидные рунические мандалы, которые крошечным шрифтом повторяли одну из последних и наиболее знаменитых лекций Умерахты. Это было рассуждение о сути вселенной. Каждые несколько месяцев я повторно перечитывал его в фальшивом свечном свете люминосфер и обдумывал смысл.
Эту джамдхару вручил мне Ашур-Кай при приеме в его философский ковен, в последний день моего обучения у него. В легионе Тысячи Сынов были базовые культы, основанные на психической специализации каждого воина, однако они считались всего лишь самым поверхностным — и предназначенным для военного использования — слоем многоуровневого сообщества. Ниже культов располагались философские салоны, круги ученых, симпозиумы и ритуальные ордена, более озабоченные вопросами просвещения, нежели военной структуры.
— Я горжусь тобой, — произнес Ашур-Кай единственный раз, и более этого не повторял — и вручил мне клинок. — Здесь ты находишься среди равных, Сехандур.
В тот миг я плашмя приложил клинок ко лбу, закрыл глаза и поблагодарил наставника беззвучным телепатическим импульсом. Этот клинок обозначал окончание моего ученичества. Этот клинок указывал, что я готов к посвящению в более глубокие тайны Искусства.
И спустя десятки лет, когда Абаддон сказал мне, что его пророк вывел мою волчицу из строя, именно этот клинок я приставил сбоку к шее Саргона.
Некоторые смерти отзываются резонансом. Они более насыщены эмоциями, чем прочие, и приводят к ужасному единению убийцы с убитым. Мало какие смерти так резонируют, как рассечение человеческого горла. Это ощущение и этот звук неповторимы. Булькающие глотки, которые так отчаянно стараются перевести в дыхание. То, как гортань еще мучительно пытается работать, а легкие трепещут и силятся вдохнуть. Безжалостная и полная ненависти близость с тем, кто умирает у тебя на руках.
Отчаянная паника у него в глазах, когда дрожащие конечности начинают подламываться под ним. В этой панике мольба, последние функции мозга вопят: нет, нет, этого не может быть, это несправедливо, это не может происходить на самом деле. Вялая, жалкая ярость, когда убитый понимает, что все так и есть, и он не в силах этого изменить. Кончено. Он мертв. Ему остается лишь умереть.
Вот такую смерть я и обещал Саргону. Именно это проносилось у меня в мыслях, пока я угрожал перерезать его и без того изуродованное горло. Как же приятно было бы оборвать его жизнь этой сдавленной песней беспомощного бульканья. Что же касается его, он стоял неподвижно, пребывая в совершенном ошеломлении.
Даже Леор вздрогнул от моей реакции. Его лицо подергивалось, отвечая на внезапный укус Гвоздей. Телемахон молча наблюдал из-под своей маски, хотя его удивление физически ощущалось в воздухе между нами. Абаддон медленно поднял руку. Его золотистые глаза были расширены, в движениях по-прежнему ощущалась власть. Я шокировал его, однако он не позволял удивлению взять над ним верх.
— Где она? — спросил я сквозь сжатые зубы.
— Хайон… — начал было Абаддон.
«ГДЕ ОНА?» — отправил я импульс, острый, как пронзающее череп копье.
Отделенный от моих мыслей Саргон вообще никак не отреагировал, но Абаддон с Телемахоном отшатнулись назад, схватившись за голову. Леор рухнул как подрубленный, из его носа потекла кровь.
— Хайон… — предпринял еще одну попытку Абаддон, моргая и прогоняя боль в носовых пазухах, вызванную моей яростной телепатией. — Я недооценил твою привязанность к демону. Приношу за это извинения. Но отпусти оракула, и мы отыщем твою волчицу. Ты знаешь, что я не хочу причинять тебе вреда. Ни тебе, ни твоим братьям, ни твоему фамильяру.
Сейчас мне стыдно, что я не отпустил Саргона сразу же, однако доверие уже не давалось легко ни одному из воинов Девяти легионов. На протяжении еще нескольких ударов сердца я продолжал прижимать клинок к плоти Несущего Слово, а затем отпустил оружие с низким, влажным рычанием, которым могла бы гордиться Гира.
— Ну и темперамент, — заставил себя улыбнуться Абаддон.
Я подошел помочь Леору подняться на ноги. Мы взялись за руки, и я потянул его вверх. На тыльной стороне перчатки он носил выполненный из меди символ бога Войны — «на удачу», как он всегда утверждал, хотя и был мало религиозен. Я чувствовал лучащийся оттуда жар даже сквозь его руку, даже сквозь свой доспех. Левая сторона его лица дергалась так сильно, как никогда прежде. Вместо обычного мыслительного процесса я регистрировал в его мозгу лишь усталую боль. Он боролся с Гвоздями за контроль над собственным телом.
— Гх-х-х, — произнес он.
Губы покрывала слюна.
— М-мхм.
— Прости меня, брат.
— Мхм… — В его черных глазах снова проступало узнавание.
Он выругался на награкали и более ничего не сказал.
Я обернулся к Саргону:
— Где моя волчица?
Несущий Слово отвел меня к ней безо всякого сопротивления. Молчание, царившее среди нас, было первым действительно неловким моментом после нашего прибытия. У меня копились вопросы — вопросы, которые мне мучительно хотелось задать. Насколько хорошо на самом деле Абаддон знал этого оракула? Какими еще способностями обладал Саргон? Я все еще был уверен, что при необходимости смогу пересилить его, однако то, что отрезало его от телепатии, чем бы это ни было, говорило о психическом манипулировании очень высокого уровня. Даже мне было бы нелегко с этим справиться. Что видели Леор и Телемахон, бродя по собственным воспоминаниям? Я многое бы отдал за то, чтобы увидеть содержимое их разумов, как это сделал Абаддон с моим.
Я так и не дал ни одному из этих вопросов сорваться с языка. Несмотря на всю учтивость и покладистость Саргона, он меня нервировал. Казалось, будто он — оружие, приставленное к моему загривку. Я не раз замечал, что он бросает на меня схожие взгляды, и знал, что в нем гнездятся такие же противоречия. Идти рядом с ним — все равно что стоять перед искаженным отражением. Я обладал дисциплиной и выучкой в применении Искусства, однако моим самым главным подспорьем всегда была необузданная мощь. Саргон же, напротив, казался аккуратным и строгим практиком, который полагается на абсолютный контроль, чтобы возместить недостаток грубой силы.
Абаддон же наблюдал за нами обоими, и в его нечеловеческих глазах было нечто вроде веселья. Казалось, что напряженная атмосфера между оракулом и мной совершенно его не беспокоит.
Мы добрались до Гиры, и я опустился перед ней на одно колено. Она была связана Саргоном возле его медитационной камеры и дремала в коридоре. Это встревожило меня сильнее, чем если бы ее изгнали, поскольку демоны не нуждаются во сне для поддержания сил. За все годы я ни разу не видел, чтобы она спала, как настоящий волк.
На палубе вокруг нее были вырезаны зубчатые колхидские руны, от которых у меня заболели глаза. Их выполнили в спешке, нацарапав клинком на темном железе, чтобы сдержать волчицу и обуздать ее.
Я почувствовал, что хмуро смотрю на Саргона, хотя с неохотой восхитился поспешным делом его рук. Он мог бы ее уничтожить. Но вместо этого позаботился о том, чтобы нейтрализовать, не причиняя долгосрочного вреда. Я не питал иллюзий, будто он поступил так из милосердия, — это был просто здравый смысл. Если бы я ощутил, что она умерла, я бы разорвал его на части вне зависимости от того, ручной он оракул Абаддона или нет.
Я не стал просить его освободить ее. Я наступил на одну из вырезанных рун, накрыв ее сапогом. Гира открыла свои белые глаза в ту же секунду, как я нарушил ритуальный круг. Ее оцепенение скорее напоминало не сон, а стазис, поскольку она воспряла без заторможенности мыслей и усталости в конечностях. Пробудившись, она в тот же миг сверкнула зубами, оскалившись на Саргона.
«Ко мне», — передал я.
Она поднялась и повиновалась, тихо приблизившись и не отрывая взгляда от Несущего Слово.
«Я хочу его крови».
«Тебе следовало быть умнее и не нападать на другого колдуна, Гира».
«Едва ли это я напала на него! — Ее мысль была едкой и настойчивой. — Он лишил меня голоса, нарушив связь с тобой. Только после этого я обратила против него когти с клыками».
Я оглянулся на Саргона, стоявшего во мраке коридора для экипажа. Рядом с ним стояли Абаддон, Леор и Телемахон.
— Все в порядке? — поинтересовался Абаддон.
В его металлических глазах угрожающе блестел отраженный тусклый свет. Я решил, что разберусь с Саргоном так или иначе в свое время и на собственных условиях. Не было нужды высказывать недовольство бывшему Первому капитану. Я не был ребенком-подмастерьем, который бегает к наставнику по малейшему поводу.
— Все в порядке, — ответил я.
— Хорошо. Если не возражаешь, Хайон, я бы хотел попросить тебя об услуге.
При этих неожиданных словах мы все повернулись к нему.
— Проси.
Он изобразил скорбную улыбку — своего рода шутку, принятую среди братьев.
— Захвати меня на «Тлалок», когда отправишься назад. Я уже слишком давно не разговаривал с Фальком.
Мы должны были вернуться втроем: Абаддон, Гира и я сам. Телемахон и Леор вызвались остаться с Саргоном на борту «Духа мщения» и исследовать корабль.
— Остерегайтесь Саргона, — предупредил я их обоих. — Он вызывает у меня мало симпатии и еще меньше доверия.
Леор просто пожал плечами, но Телемахон излучал в моем направлении безмолвное неудовольствие.
— Чем он заслужил твою неприязнь? — спросил мечник.
— Его следы присутствуют во всем, что выпало на долю Фалька и остальных. Он в какой-то мере виновен в этом.
— Верное предположение, — признал Леор.
Пожиратель Миров еще раз предложил вернуться со мной на случай, если Фальку и его одержимым братьям потребуется более жесткая рука.
— Нет. Пойдем только мы с Абаддоном. Чем меньше огней душ будет там гореть, тем лучше. Скорее всего, Дваждырожденные все еще неуравновешенны. И голодны.
— Удачи, брат.
Это было впервые, когда Леор назвал меня братом, — обстоятельство, на которое я не стал обращать внимание там и тогда. Я напомнил ему об этом спустя несколько столетий, когда его кровь стекала в реку Тува на планете Макан.
— Благодарю, что остался с нами, Леор. Ты, Угривиан и остальные.
Я решил, что он, возможно, улыбнулся, однако это оказалось всего лишь подергивание, вызванное лицевым тиком и дефектами мышц.
— Убирайся с глаз долой, сентиментальный глупец! — Он ударил кулаком по Империалису на нагруднике, исполнив забавный отголосок салюта. — Ступай и отыщи Фалька.
Так я и поступил. Взяв с собой Абаддона и мою волчицу, я вернулся на «Тлалок», чтобы разыскать воина, который был мне другом.
Наше прибытие вызвало определенное волнение. Когда мы выгрузились, спускаясь по аппарели «Громового ястреба», нас ждала Нефертари, а также Ашур-Кай, Угривиан со своими воинами и три дюжины рубрикаторов, выстроившихся ровными рядами.
Все взгляды приковал к себе Абаддон. Он принял это внимание непринужденно и даже отвесил размашистый поклон в направлении массы обращенных к нему лиц и забрал.
«Поверить не могу», — передал мне Ашур-Кай.
«Если тебе сложно поверить в его присутствие, тогда тебе надо взглянуть на то, что стало с „Мстительном духом“. Это памятник безумию».
«Я должен увидеть это», — пришел от него чрезвычайно настойчивый импульс.
«Увидишь. Это еще далеко не конец, Ашур-Кай. У Абаддона есть свои планы».
«Планы, выходящие за пределы осады Града Песнопений?»
«Далеко за них».
«Интригующе. Мы поговорим позже», — заверил меня он.
«Поговорим. Впрочем, отмечу еще одно — Саргон жив. Оракул избежал катастрофы, которая постигла Фалька и Дурага-каль-Эсмежхак».
Нетерпение моего бывшего наставника подняться на борт «Духа мщения» превратилось в настоящую жажду. Поговорить с оракулом, обменяться пророческими видениями… Эта жажда стала еще острее после уничтожения Солнечного Жреца.
«Скоро, — пообещал я ему. — Скоро».
Абаддон поочередно поприветствовал каждого из воинов, обращаясь к ним по именам. Вновь проглядывал опытный командир, скрывающийся за беззаботным паломником. С каждым часом, что я проводил в его присутствии, я ощущал, как он вновь становится самим собой, что прежде казалось невозможным. Его поведение все больше и больше укрепляло меня во мнении, что он ждал этого — ждал нас.
Каждый боец — будь то воин дикого племени или профессиональный солдат — чувствует, что командир оказывает ему некую честь, когда называет по имени и отмечает заслуги. Абаддон не просто назвал имена Угривиана и его людей, а вспомнил несколько свершений их боевой роты в ходе Великого крестового похода и — ко все меньшему моему удивлению — в годы, проведенные внутри Ока, пока они несли службу в составе Пятнадцати Клыков.
«Это не пилигрим, — передал мне Ашур-Кай. — Это военачальник. Предводитель. Он уже становится своим для воинов Леора».
Ашур-Кай не ошибался. Они все смеялись и обнимались, радостно приветствуя друг друга запястье к запястью, — и делали это с непринужденностью тех, кто рожден быть воином. Абаддон так органично сближался с этими людьми не путем манипулирования или обмана, а простого и искреннего обаяния. Думаю, если бы ему понадобилось прибегать к манипуляциям, я счел бы его подлым и наглым. Но вместо этого я приободрился.
Еще я размышлял о словах Абаддона, что он нуждался во мне, наблюдал за мной и выбрал меня. Что хотел привлечь меня на свою сторону, пообещав новое братство. В тот момент я подумал, что он уже стал своим не только для воинов Леора.
Даже я не поверил собственным глазам, когда после этого Абаддон поименно поприветствовал каждого из моих рубрикаторов. Ашур-Кай был к этому еще менее подготовлен, и на лице альбиноса явно читалось ошеломление. Имена всех рубрикаторов были нанесены на их наплечниках или нагрудниках, однако Абаддон уделял каждому время, перечисляя отличия, заслуженные ныне сгинувшими воителями в Великом крестовом походе, или же сражения, которые они вели в Оке после Осады Терры.
Мы, Легионес Астартес, обладаем эйдетической памятью и ее пиктографическим воспроизведением. Было несложно допустить, что у Первого капитана самого прославленного легиона окажется доступ к личным архивам сил прочих примархов, но то обстоятельство, что он пополнил свои познания за годы странствий по Великому Оку, стало настоящим откровением.
Откровением было не только это. При всех, кроме меня и Ашур-Кая, наши рубрикаторы стояли в бесстрастном молчании, даже не воспринимая существования других живых существ. Однако с Абаддоном было не так. Когда он обращался к ним, они со скрежетом медленно поворачивали к нему головы в шлемах, и я чувствовал, как между ними протягивается едва заметная нить узнавания.
Голос Ашур-Кая вдруг угрожающе заледенел:
«Он опасен для нас. Как могут пепельные мертвецы на него реагировать?»
«Не знаю, брат».
«А если он… Как ты считаешь, он может ими командовать?»
«Не думаю. Это больше похоже на некое узнавание. Не та власть, которую имеем над ними мы с тобой».
«Ты готов утверждать это наверняка, Хайон?»
Я не ответил ему. В Абаддоне было слишком много того, чего я не мог распознать или предсказать.
«Ото всех его поступков веет особой значимостью».
На это я тоже не ответил. Увлечение Ашур-Кая судьбой и пророчествами время от времени накладывало на него отпечаток мелодраматичности. Я ощущал его страх, хотя и не разделял чувств бывшего наставника.
Абаддон дошел до Нефертари, которая стояла особняком, поодаль от стройных рядов воинов Легионес Астартес. От его разума, обычно столь замкнутого, вдруг ощутимо пахнуло примитивным отвращением — самой сильной эмоцией из тех, что я пока что в нем чувствовал. Как и многих из нас, его отталкивала сама ее нечеловечность, хотя он и не дал этому отторжению проявиться.
Крылатая эльдарка терпела его внимание с лишенной эмоций чужеродной сдержанностью.
— Дева Комморры, — приветствовал он ее.
— У тебя это звучит, словно титул, — отозвалась Нефертари. Она сменила позу, и биолюминесцентные кристаллические когти, венчавшие ее перчатки, щелкнули и лязгнули друг о друга.
— Многим в легионах известно об эльдарке Хайона, которая прячется от собственного народа в самом сердце царства своего врага. Разве тебя не мучает голод, Нефертари? Разве жажда душ не раздирает тебя ночь за ночью?
Слова были легкой шпилькой, однако интонация почему-то этому не соответствовала. То, как он говорил, лишало едкие вопросы всякой колкости. Она одарила его тенью улыбки и зашагала ко мне.
— Прости меня за готик, — сказал ей вслед Абаддон. — Хотя я и убил сотни твоих братьев и сестер, но так и не выучил наречия, на которых говорит ваш род.
У Нефертари была резкая усмешка. Эльдарская дева и сама по себе смахивала на улыбающийся нож.
— Он мне нравится, — произнесла она вполголоса.
Закончив с приветствиями, Абаддон повернулся ко мне:
— А что с людьми Телемахона?
— Ашур-Кай взял нескольких в плен, когда они брали нас на абордаж во время шторма, — начал было я.
— Их больше нет, — продолжая улыбаться, вмешалась Нефертари. — Если хочешь представиться им так же, как остальным, то их тела висят в моем Гнезде.
Абаддон фыркнул, весело отказываясь от предложения.
— Какая же ты гадкая милашка, чужая. А что с Фальком? Где он, Хайон?
— Я тебя к нему отведу.
Нефертари попыталась последовать за нами, но я поднял руку, останавливая ее. Она повиновалась приказу, хотя и долго, задумчиво смотрела на меня, взвешивая, стоит ли спорить. Оперенные крылья раскрылись и раскинулись, явно демонстрируя раздражение, а затем вновь прижались к телу. В выражении ее глаз читалось предостережение, и я кивнул, принимая его.