4
Скорость войны
Более длинная дорога
Братство Феникса
Зачистка Лаэрана в какой-то степени отражала стремление Фулгрима к достижению совершенства. Ведущиеся на океанической планете битвы были жестокими и безжалостными, каждая победа давалась в таких кровавых сражениях, каких еще не знала история Легиона, но скорость ведения военных действий поражала. Истребление лаэров и покорение нового мира покупались ценой жизни многих Детей Императора.
Каждый захваченный атолл быстро превращался в военную базу для последующих операций и удерживался силами Аркайтских отрядов, а космодесантники неутомимо продолжали кампанию, разработанную их примархом. Несмотря на передовые технологии лаэров, им еще не приходилось сталкиваться с таким целеустремленным противником, как Легион Фулгрима. Благодаря до мелочей проработанному плану и предвидению примарха все усилия лаэров остановить или хотя бы замедлить продвижение космодесантников оказывались безуспешными.
Живые и убитые воины Лаэрана доставлялись на борт «Гордости Императора» для исследования, проходившего при строжайшем соблюдении карантинных мер. Тела ксеносов препарировались апотекариями Легиона, стремившимся получить как можно больше сведений о противнике. Порой существа разительно отличались от тех воинов, с которыми Астартес столкнулись на Атолле-19; среди них попадались и летающие особи с перепончатыми крыльями и ядовитыми шипами, и водоплавающие с генетически измененными легкими и зазубренными гарпунами вместо хвостов. Наличие столь кардинальных различий среди представителей одной нации приводило в изумление, а на борт корабля для изучения доставлялись все новые и новые образцы.
С каждой новой победой воины Легиона вызывали все большее восхищение, и всевозможные произведения искусства, прославляющие их подвиги, шли от летописцев нескончаемым потоком, вскоре превратившим корабли флотилии в летающие галереи, где стены были увешаны превосходными картинами, а вдоль всех переходов стояли мраморные статуи на пьедесталах из переливающегося оникса. Были написаны целые библиотеки поэм и симфоний, а еще разнесся слух, что Бекья Кински в ознаменование грядущей победы начала писать новую оперу.
Первый капитан Юлий Каэсорон, лишенный возможности вести первую штурмгруппу, удостоился чести координировать действия всех войск под общим руководством лорда-командира Веспасиана. Хотя Эйдолон и превосходил Веспасиана в званиях, сейчас он был занят приведением к Согласию мира Двадцать восемь — два.
Война за Лаэран велась на множестве фронтов. Дети Императора сражались на парящих в воздухе атоллах, в руинах древних городов, стоящих посреди океана, где бурный прибой бился о стены, когда-то возносившиеся на сотни метров над поверхностью суши.
Спустя несколько дней после начала кампании были обнаружены подводные города, и отделения Астартес вели бои в кромешной тьме подводных укреплений, куда не проникал луч солнца, высаживаясь с зависших над океаном крейсеров и прорубаясь сквозь толщу воды и стены строений на штурмовых торпедах.
Соломон Деметр со своей Второй ротой овладел первым из этих городов всего за шесть часов, и его план сражения удостоился похвалы самого примарха. На долю Мария Вайросеана выпали бесчисленные стычки на орбите против кораблей лаэров, уцелевших в ходе предварительных боев. Его воины брали на абордаж лаэрские суда, управляемые пилотами, телепатически связанными со своими кораблями, похожими на каких-то отвратительных паразитов.
Юлий Каэсорон координировал атаки на атоллы и изучал маршруты передвижения лаэров, до поры до времени считая их беспорядочными. На первый взгляд атоллы казались независимыми образованиями, дрейфующими над океаном Лаэрана по собственному разумению, но после тщательного анализа всех сведений Юлий заметил, что все летающие города совершали свои перемещения в пределах круга, центром которого был один определенный атолл.
Он не был ни самым большим, ни самым впечатляющим объектом среди всех остальных, но чем больше становилось известно о маршрутах других атоллов, тем явственнее обозначалось его выдающееся значение. Советники-стратеги высказали теорию, что там, вероятно, находится общее для всего Лаэрана правительство, но, когда выводы были представлены Фулгриму, он мгновенно понял истинное назначение этого атолла.
Центральный атолл не был резиденцией правительства. Он был местом всеобщего поклонения.
Флюоресцентные лампы заливали апотекарион «Гордости Императора» ослепительным сиянием, которое причудливо отражалось в витринах застекленных шкафов и на поверхностях сверкающих стальных сосудов и боксов с хирургическими инструментами или органами. Апотекарий Фабий командовал двумя помощниками, толкавшими тяжелую каталку с телом лаэрского воина. Тело было только что изъято из ячейки морга, где постоянно поддерживалась низкая температура.
Фабий завязывал свои длинные белые волосы, такие же как и у примарха, в тугой гладкий узел, что еще больше подчеркивало резкие черты его лица и холодность темных глаз. Его скупые точные движения и отрывистые распоряжения свидетельствовали о целеустремленности и тщательно продуманной методологии. Доспехи Фабия в данный момент оставались в оружейной, работать он предпочитал в робе хирурга, поверх которой надел плотный прорезиненный фартук, уже перемазанный темным ихором лаэров.
От привезенного тела поднимались холодные струйки пара, и Фабий удовлетворенно кивнул помощникам. Тяжелая каталка остановилась возле каменной столешницы хирургического стола, на котором лежал другой лаэр, только что доставленный с поля боя. Этот воин был убит выстрелом в голову, и его тело нисколько не пострадало. Ткани последнего образца еще оставались теплыми на ощупь и распространяли маслянистый запах. С потолка на тонких кабелях свисали гололитические панели, проецирующие бесконечные мерцающие строчки сведений прямо на стерильные стены апотекариона.
Последние несколько часов Фабий занимался еще не остывшим трупом убитого лаэра, и результаты его исследований оказались ошеломляющими. Апотекарий извлек из тела все внутренности и разложил органы, словно трофеи, на серебряных подносах вокруг рабочего стола. Подозрение, которое возникло у Фабия еще во время атаки на Атолл-19, теперь полностью подтвердилось, и, вооружившись недостающими данными, апотекарий послал лорду Фулгриму известие о своих изысканиях.
И теперь примарх стоял у входа в апотекарион, а на почтительном расстоянии от него замерли воины Гвардии Феникса, вооруженные алебардами. Просторный светлый апотекарион в его присутствии казался тесным. Фулгрим пришел прямо с поля боя, в своих пурпурно-золотых доспехах, и еще не успокоился после яростных схваток с врагами. Война велась уже третью неделю, бои следовали один за другим, и с каждой одержанной победой Астартес оттесняли лаэров к последнему атоллу, в котором примарх опознал храм.
— Было бы неплохо услышать хорошие вести, апотекарий, — произнес Фулгрим. — Я должен завоевать этот мир.
Фабий кивнул и склонился над холодным трупом. Из встроенного в рукавицу нартециума появился скальпель, и апотекарий разрезал нитки, скреплявшие края рассеченной грудины. Он развернул толстые лоскуты кожи и мускулов и закрепил их зажимами, чтобы открыть внутренности. Снова увидев содержимое грудной клетки лаэра, Фабий не мог удержаться от улыбки — расположение каждого органа вызывало у него восхищение. Эти существа можно было сравнить с превосходно отлаженными машинами для убийства.
— Вот, мой господин, — сказал Фабий. — Я никогда и не подозревал, что такое возможно, и, вероятно, об этом не догадывался никто другой, кроме самых исключительных теоретиков Терры.
— О чем ты? — потребовал разъяснений Фулгрим. — Не испытывай мое терпение своими загадками, апотекарий.
— Это восхитительно, мой господин, просто восхитительно, — продолжал Фабий, становясь между двумя трупами лаэров. — Я провел генетический анализ, и его результаты представляют огромный интерес.
— Меня может интересовать только одно: наиболее эффективный способ истребления этих существ! — с легким раздражением откликнулся Фулгрим, и Фабий понял, что пора переходить к сути.
Бремя командования столь интенсивной и жестокой кампанией не могло не подействовать даже на примарха.
— Конечно, мой господин, конечно, — закивал Фабий. — Но мне кажется, вам было бы интересно узнать и то, как они жили. Из проведенных мною исследований можно сделать вывод, что лаэры в своем стремлении к совершенству не слишком отличаются от нас. — Фабий показал на раскрытые грудные клетки лаэрских воинов. — Посмотрите на эту парочку. Их геном практически идентичен, это совершенно точно — представители одного вида, одной расы. Но вот их внутренние органы… Они модифицированы.
— Модифицированы? — повторил Фулгрим. — С какой целью?
— Я могу предположить, что целью является максимальное соответствие предназначенной им роли в лаэрском обществе, — ответил Фабий. — Эти удивительные существа генетически и химически изменяются еще при рождении, чтобы наиболее продуктивно выполнять свои функции. Вот этот, к примеру, явный воин, его центральная нервная система приспособлена действовать на самом высоком уровне функциональности в отличие от посланников, схваченных нами в самом начале военных действий. Вот, посмотрите-ка на эти железы.
Фулгрим наклонился над трупом и поморщился от чужеродного запаха:
— И в чем их особенность?
— Они предназначены для выработки и доставки на корпус лаэра особого вещества, которое мгновенно образует корку на поврежденных участках. Это позволяет закрывать раны через считаные секунды после их возникновения. Нам повезло, что капитан Деметр убил его таким точным выстрелом.
— У всех имеются такие органы? — спросил Фулгрим.
Фабий отрицательно покачал головой и показал на гололитические панели. Тотчас появились изображения препарированных тел лаэров и вращающиеся проекции их различных органов.
— Нет, далеко не у всех, — пояснил Фабий. — И это вызывает еще большее восхищение. Каждый лаэр при рождении подвергается модификации, чтобы в совершенстве соответствовать роли, для которой он предназначен, будь это воин, разведчик, дипломат или даже артист. У некоторых ранее захваченных особей наблюдались увеличенные зрительные полости, обеспечивающие максимальное поглощение света. Зато другие были созданы с прицелом на физический труд. Они чрезвычайно выносливы, очевидно, это рабочие.
Фулгрим перевел взгляд на экраны, усваивая информацию со скоростью, не доступной ни одному из смертных.
— Они движутся к собственному совершенству.
— Абсолютно верно, мой господин! — воскликнул Фабий. — Лаэры, изменяя свое физическое строение, сделали первый шаг на пути к совершенству.
— Фабий, ты веришь, что лаэры могут быть совершенными? — спросил Фулгрим, и в его голосе прозвучали предостерегающие нотки. — Следи за своими словами. Глупо было бы сравнивать этих ксеносов с творениями Императора.
— Нет-нет, — поспешно ответил Фабий. — Преобразования, проведенные в нас Императором, непостижимы, но что, если это лишь первый шаг на долгом пути? Мы — Дети Императора, и, как всякие дети, мы должны учиться ходить и самостоятельно продвигаться вперед. Что, если мы присмотримся к своей плоти с целью улучшить ее и таким образом сможем приблизиться к совершенству?
— Какие еще могут быть улучшения?! — воскликнул Фулгрим, нависая над Фабием. — За такие слова я должен был бы тебя убить, апотекарий!
— Мой господин, — заторопился Фабий, — цель нашей жизни — во всем стремиться к совершенству, а это значит, что надо отбросить всякую брезгливость или благоговение, которые лишь ограничивают наши стремления.
— Созданное Императором уже совершенно, — заявил Фулгрим.
— Так ли это? — спросил Фабий, поражаясь собственной смелости, позволившей усомниться в совершенстве чудодейственных преобразований организмов Астартес. — Вы же помните, как наш любимый Легион едва ли не полностью был истреблен сразу же после рождения. В результате несчастного случая погибла большая часть геносемени, послужившего основой нашего создания. А вдруг в этом ужасном бедствии повинен не несчастный случай, а наше несовершенство?
— Я помню свою историю, — сердито бросил Фулгрим. — К тому времени, когда отец впервые привез меня на Терру, в Легионе оставалось не больше двух сотен воинов.
— А вы помните, что сказал Император, узнав о постигшем Легион несчастье?
— Помню, апотекарий, — ответил Фулгрим. — Мой отец сказал, что пережить несчастье лучше в самом начале жизни. Я должен был возродить Легион и восстать из пепла, подобно фениксу.
Примарх, вспоминая боль и муку давно минувших дней, пристально смотрел на апотекария, а Фабий видел в его взгляде силу и зарождающийся гнев и понимал, что затеял опасную игру. Своим откровенным разговором он вполне мог подписать себе смертный приговор, но открывшиеся перед ним возможности стоили такого риска. Постижение секретов создания Астартес стало бы величайшим делом его жизни. Если такое не стоит некоторого риска, тогда ради чего рисковать?
Фулгрим повернулся к гвардейцам Феникса.
— Оставьте нас, — сказал он. — Ждите снаружи и не заходите, пока я вас не позову.
Фабий знал, что даже на борту флагманского корабля телохранители неохотно оставляли примарха вне поля своего зрения. Но гвардейцы беспрекословно подчинились и вышли из апотекариона.
Дождавшись, когда они закроют за собой дверь, Фулгрим снова повернулся к Фабию. Задумчивый взгляд примарха перемещался с лица апотекария на рассеченные трупы лаэров и обратно.
— Ты уверен, что сможешь улучшить геном Астартес? — спросил Фулгрим.
— Я пока не могу сказать ничего определенного, — ответил Фабий, с трудом сдерживая свой восторг. — Но я уверен в том, что стоит попытаться это сделать. Не исключено, что старания останутся безрезультатными, но в противном случае…
— Мы приблизимся к совершенству, — закончил за него Фулгрим.
— Только из-за недостатка совершенства мы можем подвести Императора, — продолжил Фабий.
Фулгрим кивнул.
— Ты можешь работать дальше, апотекарий, — сказал он. — Делай, что должен.
Братство Феникса встречалось в Гелиополисе при свете живого огня. Люди подходили по одному и парами, минуя огромные бронзовые врата, и занимали места у широкого круглого стола, поставленного в центре. Оранжевые отблески пламени курильниц отражались от высокого потолка и поверхности стола. Вокруг него через равные промежутки стояли стулья из черного дерева, с высокими спинками, и половина их уже была занята Детьми Императора в плащах с капюшонами. Отполированные доспехи сверкали, но было заметно, что они знавали лучшие дни.
Соломон Деметр увидел, как через Врата Феникса вошли Юлий Каэсорон и Марий Вайросеан, а вслед за ними еще несколько капитанов, не задействованных в сражениях. Друзья заняли места по обе стороны от него, и Соломон, приветственно кивнув, не мог не заметить их усталости, но был рад увидеть живыми и невредимыми после очередной опасной высадки на лежащую внизу планету.
Зачистка Лаэрана оказалась нелегкой для каждого из них. На поверхности одновременно оставались три четверти состава Легиона, и в такой выматывающей войне почти не было времени для передышки. Едва очередная рота воинов возвращалась на корабль для пополнения боеприпасов, как их снова посылали в новое сражение.
План лорда Фулгрима был блестящим и смелым, но не оставлял возможности для отдыха и восстановления сил. Даже обычно неутомимый Марий сегодня выглядел совершенно измотанным.
— Сколько? — спросил Соломон, заранее опасаясь услышать ответ.
— Одиннадцать погибших, — произнес Марий. — И я боюсь, что еще один может умереть через день или два.
— Семеро, — вздохнул Юлий. — А как у тебя?
— Восемь, — ответил Соломон. — Клянусь огнем, это чересчур жестоко. И у всех остальных ситуация не лучше.
— Если не хуже, — добавил Юлий. — Наши роты лучшие.
Соломон кивнул. Он понимал, что Юлий и не думал хвастать, этого за ним не водилось, он просто констатировал факт.
— А вот и новая кровь, — сказал он, заметив среди членов Братства Феникса два незнакомых лица.
Оба воина несли на плечах капитанские знаки отличия, но краска на них едва успела просохнуть.
— Неблагоприятные условия не должны сказываться на командном составе Легиона, — заметил Марий. — Хороший лидер обязан оставаться в безопасности, чтобы иметь возможность вдохновлять подчиненных ему людей.
— Марий, не надо цитировать мне устав, — сказал Соломон. — Я сам присутствовал при написании этой части. В сущности, я сам принял решение идти по центру.
— А ты, случайно, не принимал решение оставаться чертовски удачливым и живым? — вмешался Юлий. — Я уже потерял счет случаям, когда ты должен был быть убитым.
Соломон улыбнулся, радуясь, что война на Лаэране не сломила духа его приятеля:
— Знаешь, Юлий, боги войны ко мне благосклонны, и они не допустят, чтобы я погиб на этом неудачном подобии планеты.
— Не говори таких вещей, — предостерег его Марий.
— Каких вещей?
— О благосклонности богов и тому подобном, — пояснил капитан Третьей роты. — Это не соответствует духу Легиона.
— Не расстраивайся, Марий, — усмехнулся Соломон и хлопнул друга по наплечнику доспехов. — За этим столом есть только один бог сражений, и я сижу с ним рядом.
Марий стряхнул его руку с плеча:
— Не смейся, Соломон, я говорю серьезно.
— Я это прекрасно знаю, — огорченно кивнул Соломон. — Тебе надо немного встряхнуться, друг мой. Нельзя же постоянно ходить с мрачными физиономиями, правда?
— Война вообще не самое веселое занятие, Соломон, — возразил Марий. — Хорошие люди погибают, а ответственность за их жизни лежит на наших плечах. Каждая смерть подрывает наши силы, а ты над этим насмехаешься?
— Мне кажется, Соломон не это имел в виду, — вмешался Юлий, но Марий не дал ему продолжать:
— Не защищай его, Юлий, он сам отвечает за свои слова, и у меня сжимается сердце, когда он веселится после гибели храбрых воинов.
Слова Мария больно задели Соломона, и он ощутил, как в ответ на замечание Мария в его душе разгорается гнев. Он ближе наклонился к капитану Третьей роты:
— Я никогда не посмел бы с легкостью относиться к тому факту, что люди гибнут, но я знаю, что, если бы не я, живых осталось бы гораздо меньше. Все мы относимся к войне по-разному, и я сожалею, если мое поведение тебя оскорбляет. Но я такой, какой есть, и никто не заставит меня измениться.
Соломон не отрываясь смотрел на Мария, почти надеясь на продолжение неожиданно возникшего спора, но его друг только покачал головой:
— Извини меня, дружище. Бесконечные сражения настроили меня на агрессивный лад, и я постоянно ищу повода выплеснуть свою ярость.
— Все отлично, — ответил Соломон, и его гнев мгновенно испарился. — Я и сам порой не могу удержаться от насмешек, хотя и знаю, что они неуместны. И ты меня извини.
Марий протянул руку, и Соломон с готовностью ее пожал.
— Война имеет свойство выставлять нас глупцами именно в тот момент, когда мы должны служить образцом.
Соломон кивнул.
— Ты прав, — сказал он, — но я не способен придумать другого занятия. Заботы о культурном развитии я предоставляю Юлию. Кстати, как поживает банда летописцев, с которыми ты подружился? Скольким произведениям искусства ты послужил образцом? Клянусь, Марий, скоро не останется ни одной палубы, где бы ты не рисковал наткнуться на собственную физиономию, увековеченную на холсте либо в мраморе.
— Твоя внешность, Соломон, уж точно не нуждается в запечатлении в произведениях искусства. Зачем людей пугать? — Юлий рассмеялся, успешно оборачивая привычное оружие Соломона — дружескую насмешку — против него же. — И вряд ли их можно называть бандой. Музыка госпожи Кински вызывает восхищение, и да, я надеюсь позировать для портрета кисти Серены д'Анжело. К совершенству можно стремиться в разных областях деятельности, не только в войне.
— Какое самомнение… — протянул Соломон, широко разводя руки.
В этот момент Врата Феникса вновь отворились и вошел Фулгрим — в полном боевом облачении, в доспехах, с наброшенной поверх накидкой из перьев огненного цвета. Его появление произвело, как обычно, грандиозное впечатление. Астартес с восторгом уставились на обожаемого командира, и все разговоры за столом моментально стихли.
Все собравшиеся воины, поднявшись, склонили головы, и примарх Детей Императора занял свое место за столом. Как обычно, Фулгрима сопровождали Эйдолон и Веспасиан, и их доспехи тоже были покрыты накидками из перьев. В руках лорды-командиры держали высокие посохи, набалдашниками которым служили небольшие курильницы из темного металла, горевшие неярким красным огнем.
Хотя круглый стол теоретически отвергал все различия в рангах и званиях, ни у кого не могло возникнуть и тени сомнения относительно того, кто возглавляет это собрание. В других Легионах собрания воинских лож могли проходить менее официально, но Дети Императора строго придерживались обычаев и ритуалов, поскольку повторение вело к совершенству.
— Братья Феникса, — заговорил Фулгрим, — именем огня, приветствую вас.
Бекья Кински сидела за широким столом в своей каюте и через окаймленный бронзой иллюминатор наблюдала за плывущим в космосе голубым миром. Но, склонившись над чистыми листами нотной бумаги, она едва ли замечала красоту представшей ее взору картины — после того как Остиан Делафур отверг ее, душа Бекьи оскорбленно кипела.
Хотя мальчик был неискушен и не выделялся особой физической привлекательностью, что отличало всех ее любовников в прошлые годы, но он был молод, а очарование молодости Бекья ценила выше всех остальных преимуществ. Отравить его невинность горькой искушенностью своего опыта и возраста было одним из немногих оставшихся ей удовольствий. С самых ранних лет Бекья имела возможность получить в свое распоряжение любого мужчину или женщину, и никто не осмеливался противиться ее воле. Быть отвергнутой сейчас, когда она достигла вершин успеха, казалось немыслимым.
Гнев на Остиана, не принявшего ее предложения, сжигал душу Бекьи огнем, и она поклялась отомстить за беспримерное нахальство.
Никто еще не смел отказать Бекье Кински!
Она прижала пальцы к вискам и легонько помассировала их в надежде уменьшить головную боль, наплывающую волнами. Неестественно гладкая поверхность кожи показалась ей слишком холодной, и Бекья уронила руки на письменный стол. Хирургическая коррекция успешно скрывала все видимые признаки ее возраста, но все равно уже недалеко то время, когда человеческое искусство уже не в силах будет противостоять разрушительному воздействию времени.
Бекья взяла со стола перо, и рука замерла над листом нотной бумаги, но тонкие линейки так и остались возмутительно чистыми. Бекья сама распустила слухи о начале работы над триумфальной симфонией, посвященной лорду Фулгриму, однако до сих пор в ее записях не появилось ни единой ноты.
Избрание в гильдию летописцев было грандиозной, но вполне ожидаемой честью, поскольку ни один человек не решился бы оспаривать непревзойденный талант Бекьи Кински. Ее выдвижение являлось логическим продолжением всей ее деятельности на музыкальном поприще и, казалось, открывало неограниченные горизонты для творчества. По правде сказать, башни Терры опостылели Бекье: одни и те же лица, одни и те же банальности — жизнь стала казаться пресной. Что могло заинтересовать ее на Терре, если она испробовала все плотские и наркотические удовольствия, которые можно было купить за деньги? Какие новые ощущения мог предложить унылый и выхолощенный мир, слишком старый мир, чтобы удовлетворить разнузданный вкус Бекьи?
Она решила, что Галактика, пробужденная и покоренная возродившимся величием человечества, предоставит ей новые, невиданные чувства и переживания.
И поначалу так оно и было. Заново открытые миры изобиловали чудесами, а общество других талантливых людей возбуждало самолюбие, и музыка стекала с ее пальцев на нотные линейки совсем как в то время, когда она сочиняла «Симфонию ночи изгнания», принесшую Бекье почетную мантию Серебряного Меркурия.
Теперь ее уже ничто не вдохновляло, и музыка иссякла.
Парящий в космосе мир медленно плыл по своей орбите, и она лихорадочно надеялась, что его красота снова подарит ей возможность творить.
Вместе со всеми собравшимися боевыми братьями Соломон поднялся, приветствуя любимого примарха. Находиться в обществе лорда Фулгрима само по себе было великой честью, а сознание причастности к избранным доставляло особую радость.
— Мы рады приветствовать вас, наш господин и повелитель, — произнес он в унисон с остальными воинами.
Эйдолон и Веспасиан шагнули к своим местам и, прежде чем сесть, вставили жезлы в специальные подставки в подлокотниках кресел. Капитан не мог не заметить напряженность в их взглядах и задумался, что могло произойти между двумя лордами-командирами перед их появлением в зале.
Братство Феникса очень отличалось от воинских лож, существовавших в других Легионах. В те времена, когда Дети Императора сражались бок о бок с Лунными Волками, они очень подружились с воинами Хоруса и в промежутках между боями не раз обсуждали свои братства.
Ложа Лунных Волков, по существу, представляла собой сообщество, открытое для всех желающих стать его членами, неформальный кружок для откровенных разговоров, где ранг и положение не имели значения, где люди могли свободно высказывать свое мнение, не опасаясь последствий. Соломон и Марий даже как-то получили приглашение на одно из таких собраний и провели приятный вечер в отличной компании под предводительством офицера по имени Сергар Таргост. Несмотря на несколько театральную обстановку и закрытые капюшонами лица присутствующих, собрание понравилось Соломону, но он не мог не заметить, что Марию такое неформальное общение лиц разных званий не доставило удовольствия. По традициям Детей Императора, в их ложе могли состоять только офицеры высшего звена.
Приглашения на сегодняшнее собрание были разосланы самим Фулгримом, и Соломон гадал, что намерен им рассказать примарх.
— Братья мои, зачистка Лаэрана близится к завершению, — заговорил Фулгрим, вызвав этими словами оживление в рядах слушателей. — Нашей атаки ожидает последний бастион ксеносов, и я сам поведу вас в это сражение. Разве не обещал я лично водрузить наше знамя на развалинах последней крепости лаэров?
— Обещал! — выкрикнул Марий, и Соломон обменялся взглядами с Юлием, поскольку оба они в голосе третьего капитана услышали льстивые нотки.
Остальные воины после возгласа капитана Третьей роты застучали кулаками по столу, и Фулгрим поднял руку, успокаивая восторги своих воинов.
— Сражения на Лаэране не были для нас легкими, и каждому пришлось терять в боях своих братьев, — печальным тоном продолжил Фулгрим, отдавая должное горю, которое все они испытывали. — Но тем большую честь мы завоевали. Когда люди станут вспоминать эти дни и наши успехи, они могут посчитать хроники недостоверными, думая, что ни один Легион не в состоянии покорить целую расу в столь короткое время. Но мы не обычный Легион, мы избранники самого Императора, и нам одним выпала честь носить на груди изображение его орла.
Каждый из воинов в подтверждение его слов прикоснулся ладонью к нагруднику доспехов, а Фулгрим продолжил свою речь:
— Ваша отвага и ваши жертвы не останутся незамеченными, и в Галерее Героев навечно останутся имена и подвиги погибших. Я навсегда сохраню память о них в своей душе, как сохранят ее и те, кто займет их место.
Фулгрим встал и обошел вокруг стола, остановившись возле вновь прибывших воинов. Один из них взирал на присутствующих орлиным взором прирожденного воина и сразу понравился Соломону, тогда как второй офицер, казалось, чувствовал себя неловко, став объектом всеобщего внимания. Соломон легко мог понять смущение нового члена общества, поскольку хорошо помнил, как его самого представляли Братству Феникса.
— Гибель наших братьев, как бы печальна она ни была, дает возможность другим воинам приблизиться к совершенству, занимая место павших. Приветствуйте их, братья, приветствуйте появление новых членов в наших рядах!
Двое новичков поднялись со своих мест и поклонились членам ложи, а Соломон присоединил свои аплодисменты к общей овации. Фулгрим положил руку на плечо того офицера, который выглядел более скромным.
— Это капитан Саул Тарвиц, — произнес примарх. — Он проявил истинную отвагу, сражаясь на атоллах Лаэрана. Этот воин будет отличным пополнением наших рядов. — Затем Фулгрим повернулся к тому, кто выглядел безоглядным храбрецом. — А это, братья мои, Люций, опытный мастер меча, превосходно понимающий, что значит быть одним из Детей Императора.
Оба имени были знакомы Соломону, хотя он знал этих людей только понаслышке. Люций ему очень понравился — в нем он отчасти узнавал собственное неистовство. Но вот Тарвиц выглядел, как бы выразился Марий, обычным линейным офицером.
От Тарвица не ускользнула заинтересованность Соломона, и он уважительно склонил голову. Деметр ответил кивком и моментально понял, что в этом воине нет ни капли величия и он вряд ли многого достигнет.
Оба воина опустились на свои места, а Фулгрим, шелестя по гладким плитам пола накидкой из перьев, снова обошел вокруг стола. Соломон посмотрел на Мария. Он внезапно понял, что примарх не испытывает желания продолжать монолог. Марий в ответ только едва заметно пожал плечами.
— Война на планете почти закончена, и после взятия последнего атолла настанет время строить планы относительно последующих странствий сквозь тьму. Я получил весточку от своего брата Ферруса Мануса, в которой говорится, что Железные Руки готовятся к новому походу, и он почтительно просит нас оказать ему помощь в борьбе с жестоким противником. Он начинает массовое наступление против врагов человечества в районе Малого Двойного скопления, и нам предоставляется шанс продемонстрировать принципы стремления к совершенству, основополагающие для нашего Легиона. После покорения лаэров мы встретимся с моим братом в окрестностях звезды Кароллис и поможем Пятьдесят второй экспедиции, а потом отправимся к Аномалии Пардас, как планировалось раньше.
Перспектива снова идти в бой с воинами X Легиона заставила сердце Соломона забиться чаще, и он обнаружил, что вместе со всеми радостно улыбается этой мысли. О братских узах между Фулгримом и Феррусом Манусом ходили легенды, и, несмотря на десятилетия сражений Фулгрима рядом с Хорусом, его привязанность Феррусу нисколько не ослабла и была крепче, чем между другими примархами.
— А теперь пора сказать им и обо всем остальном! — раздался пронзительный голос, и Соломон изумленно замер, не в силах поверить, что кто-то осмелился обратиться к примарху таким тоном.
Когда на этот возглас обратились многочисленные разъяренные взгляды, то оказалось, что это не кто иной, как лорд-командир Эйдолон.
— Спасибо, Эйдолон, — сказал Фулгрим, и Соломону стало ясно, что примарх с трудом сдерживается, чтобы не указать лорду-командиру на вопиющее нарушение протокола. — Как раз к этому я и перехожу.
Необычное выступление Эйдолона повергло всех собравшихся в смятение, и обществом овладело беспокойство. Непонятное чувство стеснило грудь Соломона, он не знал, чего следует ожидать, но происходящее ему определенно не нравилось.
Фулгрим вернулся на свое место.
— К несчастью, — заговорил он, — не все из нас смогут принять участие в этой кампании, поскольку мы должны подчиняться общим требованиям Крестового Похода. Покорение Галактики и приведение миров к Согласию требуют значительных усилий, и Воитель приказал, чтобы часть наших сил была направлена на усмирение отдельных территорий, которые стремятся выйти из повиновения.
В зале раздались протестующие и разочарованные возгласы, и у Соломона при мысли лишиться возможности сражаться рядом с двумя величайшими воинами современности перехватило дыхание.
— Лорд Эйдолон в сопровождении отряда численностью около роты на «Гордом сердце» отправится к Поясу Сатира Ланкса, чтобы удостовериться, что имперские управляющие должным образом воплощают в жизнь законы Империума. Капитан Тарвиц и капитан Люций, вам следует подготовить своих людей для немедленного перебазирования на борт «Гордого сердца». Это будет первым заданием для вас в качестве новых членов Братства Феникса, так что я не жду от вас ничего другого, кроме совершенного выполнения приказа. Я знаю, что вы меня не разочаруете.
Оба офицера отдали честь, и Соломон видел, что, несмотря на сожаление из-за невозможности дальше воевать вместе с основными силами Легиона, доверие Фулгрима наполнило их сердца радостью.
Но еще он заметил, что похожей радости не было в сердце Эйдолона, и знал, что лорд-командир, несмотря на честь сражаться под руководством Воителя и командовать значительными силами, разочарован подобным назначением. Но поскольку сражениями на Лаэране руководил Веспасиан, другого выбора не оставалось. Соломон знал, что Эйдолон прекрасно это понимает и, окажись он на месте лорда-командира, сам испытал бы горькое разочарование.
— После вашего возвращения мы будем воспевать вашу храбрость, а сейчас давайте пировать и пить в честь грядущей победы над Лаэраном! — провозгласил Фулгрим.
Врата Феникса распахнулись, пропуская слуг с подносами, нагруженными изысканными блюдами и сосудами с вином.
— Выпьем за предстоящую победу! — крикнул Фулгрим.
