19
Неверная оценка
Стук молотов и грохот отдаленных кузниц разносился по всему Анвиларию «Железной длани», но Габриэль Сантар, Первый капитан Железных Рук, его почти не слышал. По периметру зала на страже стояли морлоки в терминаторских доспехах, и самые могучие из них охраняли вход в личное убежище примарха — Железную Кузницу. В облаках пара, залетающих с палубы, грозные фигуры терминаторов напоминали Сантару мстительных хищников мерзлой тундры Медузы, в честь которых и были названы воины этого подразделения.
Его сердце билось в такт с огромными молотами на нижних палубах, а перспектива находиться в обществе двух самых могущественных созданий во всей Галактике наполняла сердце гордостью, но никак не страхом.
Феррус Манус, великолепный в блестящих черных боевых доспехах, в мерцающем кольчужном плаще, переливающемся, словно крученое серебро, стоял рядом с ним. Высокий ворот из кованого железа, как обычно, скрывал нижнюю половину его лица, но Сантар достаточно хорошо знал своего примарха, чтобы понять, что тот улыбается в предвкушении встречи со своим братом.
— Мое сердце переполняется радостью, я снова увижу Фулгрима, Сантар, — сказал Феррус.
В голосе примарха X Легиона Сантар услышал нотки беспокойства, отвечающие его собственному настроению, и он искоса глянул на своего командира.
— Мой господин, что-нибудь не так? — спросил он.
Взгляд серебряных глаз обратился в его сторону.
— Нет, не могу этого сказать, мой друг, но ты присутствовал при нашем расставании с Детьми Императора после победы над Диаспорексом. Наши Легионы прощались совсем не так, как подобает братьям по оружию.
Сантар кивнул. Он хорошо помнил церемонию прощания на верхней посадочной палубе «Гордости Императора». Церемонию пришлось провести на борту флагмана Фулгрима, поскольку «Железная длань» получила сильные повреждения, спасая «Огненную птицу» от двух крейсеров Диаспорекса, и примарх Детей Императора счел невозможным проводить на его борту столь торжественное событие.
Несмотря на гнев капитана и команды своего корабля, Феррус Манус со смехом принял условия своего брата и согласился взойти на борт «Гордости Императора».
Феррус Манус и Сантар в сопровождении морлоков прошли к ожидавшему Фениксийцу и его боевым капитанам сквозь строй гвардейцев Феникса в причудливо украшенных доспехах. Этот почетный караул был больше похож на строй вражеских воинов, нежели на гвардейцев любимого брата.
По мнению Сантара, церемония была проведена с неподобающей поспешностью. Фулгрим заключил своего брата в объятия, казавшиеся настолько же неловкими, насколько дружескими были приветствия при встрече. Конечно, Феррус Манус не мог не заметить перемен в поведении брата, но даже по возвращении на «Железную длань» он ничего не сказал. Лишь напряженно сжатые челюсти примарха, когда он смотрел на уходящие в бурлящий водоворот варпа корабли Двадцать восьмой экспедиции, выдавали его огорчение безразличием Фулгрима.
— Вы думаете, Фулгрим еще чувствует себя униженным из-за того, что произошло у звезды Кароллис?
Феррус не ответил сразу, и Сантар понял, что именно тревожит примарха.
— Мы спасли его самого и его драгоценную «Огненную птицу» от угрозы превратиться в космическую пыль, — продолжил Сантар. — Фулгрим должен быть благодарен.
Феррус невесело усмехнулся.
— Значит, ты плохо знаешь моего брата, — сказал он. — Для него унизительно уже то, что он вообще нуждался в помощи, поскольку склонен считать свои действия почти безукоризненными. Не вздумай упомянуть об этом случае в его присутствии, Габриэль. Это серьезно.
Сантар покачал головой и скривил губы в усмешке:
— Они все слишком уверены в своем превосходстве. Разве вы не заметили, каким взглядом смерил меня их Первый капитан, когда мы впервые взошли на борт «Гордости Императора»? Не надо быть слишком проницательным, чтобы заметить их высокомерие. Оно написано на лице каждого из его воинов.
Феррус Манус обернулся к нему, и вся мощь серебряных глаз обрушилась на Сантара; их холодная глубина быстро остудила неуместный порыв сдержанной яростью. Сантар понял, что зашел слишком далеко, и проклинал внутреннее пламя, загоравшееся при первом же намеке на оскорбление его Легиона.
— Прошу прощения, мой господин, — произнес он. — Я высказался, не подумав.
Гнев Ферруса исчез так же быстро, как и возник. Примарх склонился к Сантару и почти зашептал ему на ухо:
— Да, ты говорил необдуманно, но от всего сердца, за это я тебя и ценю. Как тебе известно, эта встреча не была запланирована, поскольку я не просил Детей Императора помочь в уничтожении противников. Пятьдесят вторая экспедиция не нуждается в помощи, если речь идет всего лишь о зеленокожих.
— Тогда почему они здесь оказались? — спросил Сантар.
— Я не знаю, хотя и рад возможности снова увидеть брата и устранить возникшие между нами препятствия.
— Может, и он чувствует то же самое и прибыл, чтобы восстановить дружбу?
— Я в этом сомневаюсь, — сказал Феррус Манус. — Не в привычках Фулгрима признавать свои ошибки.
Огромные черные врата Анвилария распахнулись, и Фулгрим в своей отороченной мехом накидке, развевающейся от потоков горячего воздуха кузниц, шагнул вперед. На пороге зала он на мгновение замер. Следующий шаг выведет его на дорогу, которая может навсегда разлучить его с горячо любимым братом. Он уже различал силуэты Ферруса Мануса, стоящих рядом Первого капитана и главного астропата и мрачные фигуры морлоков, застывших вдоль стен зала.
Юлий Каэсорон, величественный в своих терминаторских доспехах, и десять гвардейцев Феникса, сопровождавшие примарха, подчеркивали торжественность встречи. Выждав подходящий момент, Фулгрим вступил в жаркий и сухой зал Анвилария и, больше не останавливаясь, прошел к своему брату. Юлий Каэсорон проследовал за ним, а гвардейцы Феникса разошлись по периметру и присоединились к морлокам, так что у каждого терминатора в серо-стальных доспехах появился пурпурно-золотой двойник.
Обращение к Феррусу Манусу напрямую таило в себе немалый риск, но честь быть причастным к неизбежному успеху Воителя перевешивала все сомнения Фулгрима.
Воитель уже начал процесс привлечения других примархов на свою сторону, и Фулгрим пообещал, что сможет привести в его ряды Ферруса Мануса без единого выстрела. Вся история их знакомства и последующей дружбы подсказывала ему, что Феррус Манус обязательно поверит в правоту их начинаний. С глаз Фулгрима упала пелена лжи, и он считал своим долгом просветить любимого брата.
— Феррус! — воскликнул он, открывая объятия. — Мое сердце радуется нашей новой встрече.
Феррус Манус обнял его, похлопал серебряной рукой по меховой накидке, и Фулгрим почувствовал, как братская любовь заполняет его грудь.
— Своим приездом ты доставил мне неожиданную радость, брат мой, — ответил Феррус, отступил на шаг и окинул Фулгрима взглядом с головы до ног. — Что привело тебя в систему Каллиниды? Или, по мнению Воителя, мы недостаточно быстро расправляемся с врагами?
— Напротив, — широко улыбнулся Фулгрим. — Воитель лично шлет тебе свою похвалу и предоставил мне честь отметить быстроту твоих завоеваний.
Он сдержал усмешку, чувствуя, как гордость переполняет сердце каждого воина, присутствующего в Анвиларии. Конечно, Воитель ничего такого не говорил, но лесть никогда не помешает, если хочешь завоевать чье-то сердце и мысли.
— Вы слышали, братья? — воскликнул Феррус Манус. — Воитель удостоил нас своей похвалой! Слава Десятому Легиону!
— Слава Десятому Легиону! — громогласно откликнулись Железные Руки, и Фулгрим, видя такую примитивную радость, едва не рассмеялся.
Он мог бы показать этим глупым солдатам, что такое настоящее удовольствие, но всему свое время.
Феррус хлопнул серебряной ладонью по плечу Фулгрима:
— Ну же, братец! Кроме удовольствия передать одобрение Воителя, что еще привело тебя к нам?
Фулгрим улыбнулся и опустил руку на рукоять Разящего Огня. Он счел неуместным идти на встречу с братом без меча, выкованного им два столетия назад в кузнице горы Народной, но остро ощущал отсутствие серебряного оружия. Феррус, заметив его жест, протянул руку и достал из-за спины Сокрушитель — огромный боевой молот, созданный Фулгримом.
Оба примарха одновременно улыбнулись, и всем стало ясно, что их братские узы нерушимы.
— Ты прав, Феррус, я хочу поговорить еще кое о чем, но это касается лишь нас двоих, — сказал Фулгрим. — Речь пойдет о будущем Великого Крестового Похода.
Феррус мгновенно стал серьезным.
— Тогда поговорим в Железной Кузнице, — предложил он.
Марий неподвижно замер на посту в капитанской рубке «Гордости Императора». Вид «Железной длани», представшей в обзорном иллюминаторе сплошной стеной из стали и бронзы, наполнял его тело непередаваемо чувственными ощущениями. На взгляд Мария, корабль был ужасно уродливым, его корпус, не перекрашенный после битвы у звезды Кароллис, все еще испещряли шрамы и вмятины. Что это за Легион, если его воины путешествуют на судне, неспособном соответствовать их мастерству и славе? Разве у его лидера совсем нет гордости и он не счел нужным украсить свою флотилию, чтобы она соответствовала совершенству представляемого Легиона?
Марий чувствовал, как в его душе разгорается гнев, и постарался держать свои эмоции под контролем, обнаружив, что уже смял латунные поручни по бокам командного пульта. Гнев стимулировал недавно вживленные в мозг центры наслаждения, и он мог сохранять спокойствие лишь благодаря мощным усилиям воли.
У него имелся точный приказ примарха, приказ, который, в зависимости от обстоятельств, сулил жизнь или смерть всем, кто находился на борту «Железной длани». И смерть грозила ему, если он не выполнит этот приказ. Фулгрим намеренно выбрал его для этой роли, поскольку был уверен, что среди Детей Императора нет более ответственного воина, чем Марий. Выполнению этого приказа не помешают ни сомнения, ни конфликт с совестью.
После того как Вайросеан отдался во власть Фабия, Марию казалось, будто его кожа — это тюрьма для целого сонма ощущений, бурливших в мышцах и костях его тела. Каждое переживание наполняло его радостью, каждая боль дарила спазмы наслаждения. Юлий подсказал ему прочитать труды Корнелия Блейка, и Марий передал эти знания воинам своей роты. Все его офицеры и многие из рядовых Астартес побывали на «Андронии» ради химического или хирургического усовершенствования. Спрос на мастерство апотекария Фабия оказался так велик, что для удовлетворения всех запросов Легиона пришлось установить совершенно новый комплект автохирурга.
После неожиданной атаки на орбитальную станцию ДС-191 Железные Руки встретили их с распростертыми объятиями, и дружеские узы, завязавшиеся в сражениях против Диаспорекса, были обновлены. Сторожевые суда Железных Рук расступились, и «Гордость Императора» в сопровождении своего эскорта беспрепятственно встала среди кораблей Пятьдесят второй экспедиции.
Произнеся всего одно слово, Марий мог нанести Железным Рукам непоправимые повреждения. От этой мысли на лбу выступила испарина, и каждое нервное окончание от возбуждения, казалось, стремилось пробить кожу и вырваться на поверхность.
Если миссия Фулгрима завершится успешно, необходимость в таких решительных мерах отпадет.
Неожиданно для самого себя Марий вдруг понял, что желает провала переговоров своего примарха.
В Железной Кузнице Феррус Манус хранил самые Дорогие реликвии и собственноручные творения. Гладкие стены из блестящего полированного базальта были увешаны всевозможным оружием, доспехами и механизмами, созданными серебряными руками примарха. В центре зала возвышалась огромная наковальня, и Феррус Манус давным-давно объявил, что это священное обиталище доступно только для его братьев-примархов, и никого другого. Фулгрим только однажды заходил внутрь.
Когда-то Вулкан, примарх XVIII Легиона, чтобы описать величие сооружения, воспользовался языком Древней Терры и назвал наковальню святилищем. В знак признания мастерства Ферруса Вулкан подарил ему знамя с огненным драконом, и теперь оно висело рядом с ружьем удивительно искусной работы; заряжающийся сверху магазин и перфорированный кожух оружия образовывали оскаленную морду дракона. Фулгрим никогда не видел такой искусной чеканки, красовавшейся на бронзовых и серебряных накладках ложа, и сейчас он остановился перед ружьем. Линии и изгибы были столь прекрасны, что язык не поворачивался назвать его просто оружием, это было настоящее произведение искусства.
— Я сделал его для Вулкана две сотни лет назад, — сказал Феррус. — Еще до того, как он повел свой Легион к созвездию Мордант.
— А почему же оно все еще здесь?
— Ты же знаешь Вулкана, он любит работать с металлом и не признает того, что создано без помощи молота и жара горна. — Феррус поднял вверх свои серебряные руки. — Я думаю, ему не по нраву то, что я могу обрабатывать металл без огня и молота. Сто лет назад он вернул мне ружье и сказал, что оно должно оставаться здесь, рядом со своим создателем. Кажется, суеверия еще не совсем забыты, как ни старается брат заверить нас в обратном.
Фулгрим протянул руку, чтобы дотронуться до ружья, но сжал пальцы в кулак, так и не прикоснувшись к теплому металлу. Нельзя тронуть такое совершенное оружие и не выстрелить из него.
— Я понимаю привлекательность тщательно изготовленного оружия, но тратить такое мастерство на предмет, целью которого является убийство, кажется мне немного… экстравагантным, — сказал Фулгрим.
— Вот как? — усмехнулся Феррус, покачивая молот и указывая на Разящий Огонь на бедре Фулгрима. — А чем же мы тогда занимались на Урале?
Фулгрим вынул меч из ножен и повернул его в руке, отбрасывая лезвием дрожащие красноватые блики на стены Железной Кузницы.
— Это было соревнование, — с улыбкой сказал он. — Тогда я еще не знал тебя и не мог допустить, чтобы ты меня превзошел.
Феррус прошелся по Кузнице, указывая своим молотом на разные замечательные предметы собственного изготовления.
— В оружии, механизмах и приспособлениях нет ничего такого, что делало бы их уродливыми, — сказал Феррус. — Уродство — это мера несовершенства. Кому, как не тебе, это понимать.
— Тогда ты, должно быть, образец несовершенства, — сказал Фулгрим, маскируя улыбкой язвительное замечание.
— Я достаточно хорош для тебя или Сангвиния, брат мой. И для сражений. А теперь рассказывай, ради чего ты приехал. Ты говорил о будущем Великого Крестового Похода, а сам рассуждаешь об оружии и былых временах. Что происходит?
Фулгрим напряженно помолчал, внезапно осознав, к чему хочет склонить своего брата. Он надеялся подойти к опасной теме издалека, выяснить позицию Ферруса, определить возможность его добровольного согласия, но брат, со своей медузианской откровенностью, спросил напрямик и потребовал открыть карты.
Как неискусно и грубо.
— Когда ты в последний раз видел Императора? — спросил Фулгрим.
— Императора? Какое это имеет значение?
— Прошу, ответь мне. Когда это было?
— Очень давно, — признал Феррус. — На Орине Септимус. На хрустальном мысе над кислотным океаном.
— А я видел его на коронации Воителя, на Улланоре, — сказал Фулгрим, приближаясь к огромной наковальне и постукивая пальцами по холодному металлу. — Я плакал, когда он объявил, что настало время оставить Великий Крестовый Поход сыновьям, а самому пора возвращаться на Терру ради еще более высоких целей.
— Великий Триумф, — печально кивнул Феррус. — Я тогда возглавлял кампанию в туманности Каэлор и был слишком далеко, чтобы присутствовать лично. Единственное, о чем я сожалею, что не простился с нашим отцом.
— Я был там. — Голос Фулгрима прерывался от нахлынувших эмоций. — Я стоял на помосте рядом с Хорусом и Дорном, когда Император объявил о своем отъезде, и это второй из самых печальных моментов в моей жизни. Мы умоляли его остаться, увидеть результаты его начинания, но он от нас отвернулся. Он даже не открыл свои высшие цели, сказал только, что, если не вернется на Терру, все наши завоевания могут обратиться в прах.
Феррус Манус сосредоточенно прищурил глаза:
— Ты говоришь так, словно он нас бросил.
— Именно так оно и было, — горько подтвердил Фулгрим. — Так и есть.
— Ты сам говорил, что наш отец возвратился, чтобы сохранить то, ради чего мы сражались и проливали кровь. Неужели ты думаешь, что ему не хотелось бы увидеть окончательную победу Великого Похода?
— Я не знаю, — сердито ответил Фулгрим. — Он мог бы остаться, какое значение имели еще несколько лет? Что могло быть таким важным, чтобы он покинул нас именно тогда?
Феррус сделал шаг ему навстречу, и в зеркальных глазах брата Фулгрим увидел отражение своей боли и гнева, вызванных предательством всего, за что последние два столетия сражались Дети Императора.
— Я не понимаю, к чему ты клонишь, Фулгрим, — упавшим голосом сказал Феррус, постепенно осознавая важность слов своего брата. — Что ты имел в виду, говоря о втором самом печальном моменте в твоей жизни? Что может быть еще печальнее?
Фулгрим сделал глубокий вдох. Настало время откровенности, пора высказать все, ради чего он приехал.
— Что может быть печальнее? День, когда Хорус сказал, что отец нас предал, что он собирается бросить нас в своем стремлении к божественности, — произнес Фулгрим, наслаждаясь выражением изумления, ужаса и ярости на лице брата.
— Фулгрим! — закричал Феррус. — Во имя Терры, что с тобой случилось? Предательство? Божественность? О чем ты толкуешь?
Фулгрим быстрыми шагами подошел к Феррусу Манусу. Теперь, когда он сделал последний шаг и открыл цель своего приезда, его голос зазвенел страстью:
— Хорусу открылось истинное положение вещей, мой брат. Император уже покинул нас и теперь строит планы своего апофеоза. Он лгал нам, Феррус. Мы были для него лишь инструментами для возвращения Галактики под его власть, для подготовки его обожествления! Он представлялся образцом совершенства, а оказался низким лжецом!
Феррус оттолкнул его и попятился, загорелое морщинистое лицо побледнело от ужаса. Фулгрим понимал, что необходимо продолжать натиск:
— Другие уже осознали эту истину и встают на сторону Воителя. Мы нанесем удар, прежде чем Император узнает, что его замыслы открылись. Хорус возвратит Галактику тем, кто проливал кровь ради ее завоевания.
Слова без остановки лились из его рта, а Фулгриму нестерпимо хотелось смеяться, стремление наконец освободиться было так велико, что он не мог остановиться. Легкие с трудом перекачивали воздух, и стук крови в ушах не отличался от грохота молотов в далеких кузницах.
Феррус Манус тряхнул головой, и Фулгрим с ужасом увидел, что его изумление превращается в ярость.
— Это и есть новое направление Великого Крестового Похода, о котором ты говорил?
— Да! — крикнул Фулгрим. — Брат мой, настанет великая эпоха совершенства! Все наши завоевания уже отданы в руки несовершенных смертных, которые попусту растрачивают добытую нами славу. То, за что мы платили кровью и слезами, должно снова стать нашим, неужели ты этого не видишь?
— Я вижу только предательство, Фулгрим! — взревел Феррус Манус. — Ты говоришь не о возвращении всех наших завоеваний; ты говоришь о предательстве всего, ради чего мы воевали!
— Брат мой, — взмолился Фулгрим, — прошу тебя! Ты должен меня выслушать! Адептус Механикум уже пообещали свою поддержку Воителю! Нам грозит война, которая окутает пламенем всю Галактику. Когда все закончится, тем, кто не на нашей стороне, не будет пощады!
Он видел, как лицо Ферруса вновь обретает цвет: яркий агрессивный красный цвет, так хорошо ему знакомый.
— Феррус, ради нашего братства, я умоляю тебя присоединиться!
— Братства?! — закричал Феррус. — Наше братство погибло в тот час, когда ты стал предателем!
Фулгрим попятился, увидев в горящих серебряных глазах грозную решимость.
— Лоргар и Ангрон уже готовы вступить в войну, и Мортарион тоже скоро будет с нами. Ты должен присоединиться, иначе будешь уничтожен!
— Нет, — бросил Феррус, поднимая на плечо свой Сокрушитель. — Это ты будешь уничтожен!
— Феррус, не надо! — умолял Фулгрим. — Подумай хорошенько. Разве я пришел бы к тебе, если бы не верил в правоту нашего дела?
— Я не знаю, что случилось с тобой, Фулгрим, но это предательство, а для предателей уготована только одна участь.
— И ты… собираешься меня убить?
Феррус замер, и Фулгрим увидел, как плечи брата в отчаянии опустились.
— Я твой брат, и я поклялся никогда тебе не лгать, — настаивал Фулгрим, все еще надеясь удержать брата от поспешных поступков.
— Я знаю, что ты не лжешь, Фулгрим, — печально ответил Феррус. — И потому ты должен умереть.
Фулгрим выхватил меч, а Феррус Манус с непостижимой быстротой размахнулся молотом, целясь ему в голову. Оружие столкнулось с оглушительным грохотом, и эхо многократно усилило его. Лезвие меча вспыхнуло огнем, а из молота вылетели молнии. Два примарха сошлись в поединке, Фулгрим старался достать пылающим лезвием до Ферруса, а командир Железных Рук блокировал клинок рукоятью своего молота.
Железная Кузница заполнилась светом и звоном, оружие гремело. Феррус резко бросил молот вниз и ударил кулаком в лицо Фулгрима. Удар был достаточно силен, чтобы пробить броню дредноута, но, чтобы поразить плоть примарха, этого было мало. Фулгрим выдержал удар и боднул лбом Ферруса, а затем, развернувшись на месте, взмахнул огненным мечом, целясь в шею противника.
Клинок попал в ворот Ферруса и соскользнул, не оставив на черном металле даже царапины. Феррус уклонился от повторного выпада и крутанул молот одной рукой, обеспечивая пространство для следующего удара. Воины стали осторожно кружить по залу; оба знали, каким опасным может быть его противник, поскольку не одно десятилетие воевали плечом к плечу. Фулгрим заметил на глазах Ферруса слезы. Сожаление и радость, одновременно вызванные этим зрелищем, заставляли его бросить оружие и прижать брата к груди, чтобы тот мог разделить это изумительное ощущение.
— Феррус, это бессмысленно, — сказал Фулгрим. — Уже в этот момент на Истваане-три Воитель готовится избавиться от слабых душ.
— О чем ты толкуешь, изменник? — сердито спросил Феррус.
Фулгрим рассмеялся:
— Против Истваана-три будут посланы воины четырех Легионов, но только те отделения, кто не поддерживает Воителя и его грандиозные планы на будущее Галактики. Скоро, а может, уже сейчас эти слабые элементы будут уничтожены в ходе вирусной бомбардировки.
— Пожиратель Жизни? — прошептал Феррус, и Фулгрим с наслаждением увидел в его глазах ужас. — Великий Трон! Как ты можешь участвовать в подобном преступлении, Фулгрим?
В груди Фулгрима заклокотал дикий смех, и он ринулся в атаку, описав огненным мечом стремительную дугу. Молот Ферруса снова блокировал удар, но это оружие не было создано для длительных поединков, и Фулгрим обогнул рукоять своим клинком и нанес укол в лицо брата.
Горящее лезвие рассекло щеку Ферруса, и плоть обуглилась, сравнявшись цветом с железными доспехами. С губ Ферруса сорвался крик; меч, созданный его руками, нанес ему предательский удар. На мгновение он был ослеплен и, качнувшись, отступил от Фулгрима.
Фулгрим не отставал, не желая давать противнику пространство для размаха. Он снова нанес удар кулаком в лицо и на этот раз услышал, как треснула кость. Феррус развернулся от удара, нижнюю часть лица залила кровь. Все существо Фулгрима при виде боли, причиненной брату, переполнилось восторгом, опасный поединок чрезвычайно обострил его ощущения.
Пока Феррус, ослепленный и оглушенный, не пришел в себя, Фулгрим снова шагнул вперед и размахнулся мечом. Клинок стремительно приближался к шее Ферруса, но, вместо того чтобы поднять молот и блокировать удар, примарх Железных Рук бросил оружие и схватил падающее лезвие серебряными руками.
Прерванный выпад вызвал в руках Фулгрима пронзительную боль. Он попытался выдернуть лезвие, но Феррус намертво зажал его в кулаках. Клинок даже не шелохнулся, а стальные руки брата покрылись рябью, словно переходя из твердого состояния в жидкое. Металл меча тоже, казалось, плавился, и, когда огонь с лезвия перекинулся на руки Ферруса, Фулгрим на мгновение прищурился.
Пламя меча ожило и влилось в широко открытые серебряные глаза Ферруса.
— Я создал этот меч, — прошипел он, — и я могу его уничтожить.
Едва он произнес эти слова, как Разящий Огонь взорвался расплавленным металлом. Сила взрыва сбила с ног обоих примархов, раскаленные добела капли, разлетаясь, прожгли их доспехи и плоть.
Ошеломленный Фулгрим прокатился по полу и заморгал, избавляясь от искр в глазах. Он все еще сжимал в руке Разящий Огонь, но от меча осталась только дымящаяся рукоять с оплавленным остатком лезвия. Вид уничтоженного меча прорвал красную пелену, окутавшую сознание, и символизм происшедшего стал ясен.
Брат был для него мертв, он предпочел погибнуть, не пожелав присоединиться к новому галактическому порядку Воителя. Фулгрим надеялся, что до этого не дойдет, но не представлял себе другого выхода из трагической ситуации.
Феррус лежал неподвижно, его руки все еще пылали после разрушения Разящего Огня. Сознание страшного преступления, совершенного в его святилище, причиняло ему сильнейшую боль, заставившую застонать. Фулгрим торопливо поднялся на ноги и, наклонившись, поднял боевой молот своего брата. В это оружие он вложил сердце и душу, он выковал его по своей руке, но так давно… Словно с тех пор прошла целая эпоха.
Рукоять отлично легла в ладонь, и Фулгрим, легко забросив молот на плечо, торжествующе встал над распростертым телом брата. Феррус, приподнявшись на локтях, взглянул на него залитыми кровью глазами:
— Тебе лучше убить меня, иначе я буду добиваться твоей смерти.
Фулгрим кивнул и поднял над головой Сокрушитель, готовясь нанести решающий удар.
Могучее оружие дрогнуло в его руках, но Фулгрим понимал, что тяжесть молота тут ни при чем. Его останавливало осознание того, что он намеревался сделать. Тьма в его глазах встретилась со сверкающим серебром взгляда брата, и перед лицом предстоящего убийства его решимость поколебалась. Он опустил молот.
— Феррус, ты же мой брат, — сказал он. — И я не колеблясь пошел бы с тобой на смерть. Почему ты не хочешь сделать того же для меня?
— Ты мне не брат, — вместе с кровью выплюнул Феррус.
Фулгрим тяжело сглотнул, собираясь с силами. Это необходимо было сделать. Он слышал смутный гул голосов, требующих лишить Ферруса Мануса жизни, но их заглушали воспоминания о великой дружбе, когда-то связавшей его с братом. Что может сравниться с этими узами?
— Я навсегда останусь твоим братом, — произнес Фулгрим.
Он размахнулся молотом и по широкой дуге обрушил оружие на челюсть Ферруса. Голова брата дернулась назад, и Феррус снова рухнул на пол Железной Кузницы. Удар, которого хватило бы, чтобы снести голову любого смертного и отбросить ее в воздух на сотню метров, только лишил его сознания.
Далекие голоса в голове настойчиво требовали довершить убийство, но Фулгрим, проигнорировав их, отвернулся от брата. Он крепче сжал рукоять молота и направился к двери, ведущей обратно, в Анвиларий.
За его спиной остался Феррус Манус, побежденный, но живой.
Высокая дверь Железной Кузницы распахнулась, и Юлий увидел выходящего Фулгрима с могучим Сокрушителем на плече. Габриэль Сантар тоже заметил это оружие, но не сразу понял, что это означает, пока Юлий, обернувшись, не крикнул:
— Фениксийцы!
Гвардейцы Феникса тотчас с изумительной синхронностью взмахнули золотыми алебардами и обезглавили стоявших рядом морлоков. Десять голов покатилось по полу, а Юлий с усмешкой наблюдал, как Габриэль Сантар и главный астропат с ужасом озираются по сторонам. Гвардейцы Феникса, словно палачи после казни, размеренными шагами сошлись в центре зала, выставив перед собой окровавленные алебарды.
— Во имя Аверния, что вы делаете? — вскричал Сантар, как только дверь Железной Кузницы с глухим стуком захлопнулась за спиной Фулгрима.
Юлий видел, что Первый капитан Железных Рук жаждет обнажить меч, но не делает этого, понимая, что за первым же его движением последует неминуемая гибель.
— Где Феррус Манус? — тревожно спросил Сантар, но взмахом руки и полной сожаления улыбкой Фулгрим заставил его замолчать.
— Он жив, Габриэль, — сказал Фулгрим, и Юлий при этих словах с трудом скрыл свое удивление. — Он не прислушался к доводам разума, и теперь пострадаете все вы. Юлий…
Юлий улыбнулся и повернулся к Габриэлю. Из рукавиц его терминаторских доспехов выдвинулись когти, с которых потекли голубые огоньки. Даже если Сантар и сознавал, что последует дальше, было уже поздно. Юлий ударил потрескивающими энергетическими когтями по груди Первого капитана и провел рукой вниз. Лезвия пробили доспехи, рассекли кожу на груди и вышли из живота.
Габриэль Сантар рухнул на пол, корчась в судорогах от электрошока и заливая все вокруг потоками крови, а Юлий с наслаждением вдохнул запах плоти, обожженной электрическими разрядами.
Фулгрим одобрительно кивнул и включил канал связи с «Гордостью Императора».
— Марий, — произнес он, — мы возвращаемся на «Огненную птицу». Неплохо было бы отвлечь корабли Двадцать пятой экспедиции. Можешь открыть огонь.
