7
Будут другие океаны
Возвращение
Феникс и Горгон
Остиан начал осторожно отсекать мелкие кусочки мрамора, но затем, когда проступила форма скульптуры, в душе вновь поднялась горечь, вызванная выходкой Бекьи Кински, и он стал откалывать целые пласты, почти не задумываясь над своими действиями. Наконец Остиан с напряжением вдохнул через маску воздух, полный мелкой мраморной пыли, и отступил от мраморной глыбы, прислонившись к огораживающим площадку стальным поручням.
Воспоминание о Бекье заставило его крепче сжать металлическую рукоятку резца и яростно сжать челюсти. Поверхность выходила не такой гладкой, как он задумал, и линии он представлял не такими резкими, но его состояние не способствовало восстановлению гармонии — обида была слишком велика.
Он снова вспомнил тот день, когда они с Сереной рука об руку шли на пусковую палубу и беззаботно радовались перспективе познакомиться с новым миром. После победы, одержанной Детьми Императора на Лаэране или, вернее, на Двадцать восемь — три, в коридорах «Гордости Императора» царило радостное возбуждение.
Серена пришла к нему в роскошном платье и с радостным известием о покорении мира. Платье, по мнению Остиана, едва ли подходило для экскурсии на планету, почти целиком залитую водой. По пути через высокие великолепные залы корабля они шутили и смеялись и по мере приближения к пусковому отсеку встречали все больше и больше летописцев.
В прекрасном настроении скульпторы и художники смешивались с писателями, поэтами и композиторами и в сопровождении закованных в броню Астартес направлялись к выделенным для поездки челнокам.
— Остиан, как нам повезло, — промурлыкала Серена, подходя к огромным позолоченным створкам герметичных дверей.
— В чем? — спросил он, слишком захваченный общей радостью, чтобы заметить злобный взгляд Бекьи Кински, обращенный в его спину.
Ему наконец-то предстояло увидеть океан, и от этой чудесной перспективы сердце едва не выпрыгивало из груди. Остиан старался успокоиться, вспоминая произведения суматуранского философа Салонума, писавшего, что настоящая цель путешествия состоит не в том, чтобы увидеть новые пейзажи, а в том, чтобы обрести новый взгляд.
— Лорд Фулгрим ценит наши старания, сердце мое, — пояснила Серена. — Я слышала, что в некоторых экспедициях летописцы не часто видят самих Астартес, не говоря уж о знакомстве с приведенными к Согласию мирами.
— Ну, ведь Лаэран уже нельзя назвать враждебным миром, — заметил Остиан. — Там не осталось ни одного лаэра, разве что мертвые.
— Хорошая зачистка! Мне рассказывали, что Воитель до сих пор не позволяет летописцам спуститься на поверхность Шестьдесят три — девятнадцать.
— Ничего удивительного, — ответил Остиан. — Говорят, что там все еще держатся силы сопротивления, так что я вполне понимаю запрет Воителя на допуск гражданских лиц.
— Сопротивление! — пренебрежительно фыркнула Серена. — Астартес быстро его подавят. Кто может против них устоять? Разве ты их не видел? Они по сравнению с нами все равно что боги! Неуязвимые и бессмертные!
— Ну, не знаю, — протянул Остиан. — В «Ла Фениче» до меня доходили слухи об ужасных потерях даже среди космодесантников.
— «Ла Фениче»! — насмешливо повторила Серена. — Вряд ли стоит верить всему, что говорится в этом змеином гнезде, Остиан.
Тут, мысленно признал Остиан, Серена была права. «Ла Фениче» — так называлась часть корабля Детей Императора, предоставленная в распоряжение летописцев. Это было высокое просторное помещение на одной из верхних палуб, которое служило местом отдыха, столовой, выставочным залом и местом дружеских встреч. У Остиана вошло в привычку проводить там вечера, болтать, выпивать и обмениваться новостями с приятелями. Там зарождались грандиозные замыслы, в воздухе носились новые идеи, постоянно кипели споры о еще не воплощенных в жизнь творениях, и сама атмосфера этого места казалась одурманивающе притягательной.
Да, атмосфера в «Ла Фениче» способствовала творческим озарениям, но после обильных возлияний зал превращался в змеиное гнездо скандалов и интриг. Остиан понимал, что столь высокая плотность богемы на квадратный метр не могла не стать рассадником вульгарных сплетен, слухов, изредка правдивых, но чаще — чудовищно искаженных, клеветнических и откровенно безрассудных.
Но истории о яростных сражениях на Лаэране определенно несли зерно истины. Рассказывали о трех сотнях погибших Астартес, кое-кто увеличивал число убитых до семи сотен, и прибавляли в шесть раз больше раненых.
В подобные цифры было невозможно поверить, но Остиана больше всего поражала целеустремленность Астартес, заставившая уничтожить целую цивилизацию всего за один месяц. Казалось, космодесантников больше всего волновало соблюдение сроков. Но неужели понесенные ими потери и в самом деле так велики?
Все мысли о погибших Астартес мгновенно испарились, как только он и Серена вошли на стартовую палубу и массивные герметичные двери наглухо отрезали их от остального корабля. От грандиозного зрелища, представшего глазам, у Остиана отвисла челюсть. Потолок помещения скрывался где-то в темноте, а рабочие и сервиторы в противоположном конце палубы казались совсем крохотными. Через пылающий алым прямоугольник защитного поля в помещение заглядывала ледяная тьма космоса, и Остиан невольно вздрогнул, представив на мгновение, что может произойти, если поле исчезнет.
По всей протяженности пусковой палубы, сияя идеально вычищенными пурпурно-золотыми корпусами, словно породистые жеребцы в стойлах, на аппарелях стояли грозные штурмкатера и «Громовые ястребы».
Погрузчики сновали по всей палубе, перевозя ящики со снарядами и кассеты ракет, с громким ревом проезжали топливозаправщики, а рабочие в ярких комбинезонах невозмутимо управляли всем этим движением. Куда бы Остиан ни направил взгляд, повсюду кипела работа, ни на минуту не прекращалась активность только что завершившей очередную войну флотилии, не затихал грохот индустрии смерти…
— Остиан, закрой рот, — сказала Серена, посмеиваясь над его изумлением.
— Извини, — пробормотал он.
Для удивления находились все новые и новые поводы: огромные краны поднимали в своих лапах бронированные суда, словно пушинки, между боевыми кораблями в идеальном строю маршировали отряды Астартес.
Эскорт Астартес собрал всех летописцев в одном месте, и вскоре Остиану стал понятен сложный рисунок передвижений по пусковой палубе. Без этого, как он осознал, в помещении царила бы анархия и постоянно происходили бы катастрофические столкновения. Летописцев повели через пусковую палубу к высоченному космодесантнику, стоявшему вместе с двумя итераторами на небольшом возвышении, затянутом пурпурной тканью. Все сопутствующее летописцам возбужденное веселье мгновенно испарилось. В космодесантнике Остиан узнал Первого капитана Юлия Каэсорона, воина, посетившего концерт Бекьи Кински, но итераторов он видел впервые.
— Почему здесь находятся итераторы? — прошипел Остиан. — Я уверен, там не осталось никакого населения, нуждающегося в просвещении.
— Они пришли не ради лаэров, — ответила Серена, — а ради нас.
— Ради нас?
— Конечно. Хоть лорд Фулгрим и одобряет нашу работу, он хочет быть уверен, что мы всё увидим в правильном свете, чтобы по возвращении могли рассказать правду. Я думаю, ты не забыл капитана Юлия и узнал того мужчину с редеющими волосами. Это Иполид Зигманта, довольно сдержанный тип. По-моему, он слишком любит слушать собственный голос, но, как мне кажется, это довольно распространенная среди итераторов черта.
— А женщина? — спросил Остиан, заинтересованно глазея на черноволосую красавицу.
— А это Коралин Асеник. Настоящая гарпия: актриса, итератор, да еще красивая женщина в придачу. Целых три причины, чтобы ей не доверять.
— О чем ты? Итераторы здесь для того, чтобы распространять Имперские Истины.
— Все это так, мой дорогой, но среди них есть и такие, кто словами маскирует мысли.
— Она выглядит очень милой.
— Мой дорогой мальчик, ты, как никто другой, должен понимать, что наружность — это еще не все. Внешность Гефеста не исключает наличия прекрасной души, тогда как за привлекательностью Цитеры может скрываться черное сердце.
— Это верно, — согласился Остиан и взглянул на голубые волосы Бекьи Кински, припомнив ее попытку соблазнения. — Затем он снова повернулся к Серене. — Серена, но если все это верно, то как я могу доверять тебе? Ты ведь очень красивая женщина.
— А ты можешь мне довериться, поскольку я, как художник, всегда ищу суть вещей. Актриса же скрывает от публики свое истинное лицо и показывает только то, что считает нужным.
Остиан хихикнул, но в этот момент раздался звучный и мелодичный голос капитана Юлия Каэсорона, достойный самого искушенного итератора:
— Уважаемые летописцы, я сердечно рад вас сегодня видеть, поскольку ваше присутствие послужит оправданием деяний, совершенных моими воинами и мной на Лаэране. Не стану отрицать, война была тяжелой, нам приходилось сражаться на пределе возможностей, но подобные испытания только помогают нам приблизиться к совершенству. Как учит нас лорд-командир Эйдолон: чтобы испытать себя, нам всегда нужен противник, на котором можно проверить свои силы. Из всех летописцев мы выбрали вас, самых выдающихся документалистов и хроникеров нашей экспедиции, чтобы показать вам новый мир Империума, а вы в свою очередь должны рассказать об увиденном остальным.
У Остиана стеснило грудь от неожиданной похвалы, высказанной в их адрес Астартес, а красноречие капитана приятно удивило.
— Однако Лаэран все еще является зоной боев, и, хотя отряды лорда-командира Файля обеспечивают безопасность, вам предстоит увидеть последствия войны — кровавые и грубые свидетельства сражений. Пусть они вас не пугают. Чтобы рассказать правду, вы должны увидеть войну, ее славу и ее жестокость. Для достижения истины вы должны испытать все сопутствующие ей ощущения. Если кто-то чувствует, что подобные сцены могут его оскорбить, пусть подаст знак, и его освободят от этой поездки.
Ни один человек не откликнулся на предложение, да Остиан и не ожидал, что такие найдутся. Вряд ли кто-то мог противиться искушению увидеть новый мир, и по лицу Каэсорона он понял, что воин разделяет их нетерпение.
— Тогда мы начнем с распределения по кораблям, — сказал Каэсорон, и оба итератора, спустившись с платформы, двинулись к летописцам, держа в руках планшеты.
Сверяя фамилии со своими списками, летописцы направляли людей к транспортным кораблям.
Коралин Асеник пошла в их сторону, и у Остиана, подробно рассмотревшего ее лицо, учащенно забилось сердце. Стройная, элегантная женщина, обладательница черных блестящих волос, чьи пухлые губы влажно блестели, а глаза сияли внутренним светом, свидетельствующим о дорогой аугметической операции.
— Как ваши имена? — спросила она.
Услышав протяжный шелковистый голос, Остиан мгновенно забыл все слова. Голос обволакивал его, словно горячий дым, так что он только заморгал и тщетно старался вспомнить, как его зовут.
— Его зовут Остиан Делафур, — высокомерно ответила Серена. — А меня — Серена д'Анжело.
Коралин проверила свой список и кивнула:
— Да, госпожа д'Анжело, для вас зарезервировано место на «Полете совершенства», ваш «Громовой ястреб» стоит вон там.
Она повернулась, намереваясь идти дальше, но Серена поймала женщину за рукав.
— А мой друг? — спросила она.
— Делафур… — повторила Коралин. — О, боюсь, ваше приглашение на поверхность аннулировано.
— Аннулировано? — воскликнул Остиан. — Что вы говорите! Почему?
Коралин покачала головой:
— Я не знаю. Мне известно лишь то, что вам не разрешается посетить поверхность планеты Двадцать восемь — три.
Ее голос звучал по-прежнему музыкально, но смысл слов раскаленным кинжалом вонзился в его сердце.
— Я не понимаю, кто мог отозвать мое приглашение?
Коралин с преувеличенно тяжелым вздохом снова проверила списки:
— Здесь сказано, что приглашение аннулировано капитаном Каэсороном по рекомендации госпожи Кински. Это все, что я могу вам сказать. А теперь прошу меня извинить.
Красавица-итератор прошла дальше, а Остиан ошеломленно застыл, утратив дар речи. Такой подлости он не ожидал даже от Бекьи Кински. Он повернул голову, как раз чтобы увидеть, как Бекья поднимается по трапу штурмкатера и с усмешкой посылает ему воздушный поцелуй.
— Ведьма! — воскликнул он, сжимая кулаки. — Я не могу в это поверить!
Серена ласково коснулась его руки:
— Все это смешно, дорогой, но, если ты не можешь лететь, я тоже останусь. Экскурсия на Лаэран потеряет всякий смысл, если рядом со мной не будет тебя.
Остиан качнул головой:
— Нет, поезжай. Я не хочу, чтобы эта сумасшедшая с голубыми волосами лишила удовольствия нас обоих.
— Но я так хотела показать тебе океан.
— Будут и другие океаны, — сказал Остиан, стараясь не показывать своего разочарования. — А теперь, пожалуйста, иди.
Серена кивнула и медленно погладила его по щеке. Остиан, поддавшись порыву, отвел ее руку и наклонился, чтобы поцеловать Серену, едва прикоснувшись губами к ее напудренной щеке. Она улыбнулась:
— Обещаю, как только вернусь, я расскажу тебе обо всем в самых мельчайших подробностях.
Остиан смотрел, как она взошла на борт, а потом двое угрюмых солдат Имперской Армии проводили его обратно в студию.
И тогда, в гневе, он набросился на мраморную глыбу.
На выложенных плиткой стенах и металлическом потолке медицинского отсека взгляду было не за что уцепиться, слуги и сервиторы апотекария Фабия поддерживали повсюду безукоризненную чистоту. Соломон, лежа на кровати и ожидая, пока срастутся кости, разглядывал их день и ночь и чувствовал, что скоро сойдет с ума от этой ничем не нарушаемой белизны. Он не мог вспомнить, сколько прошло времени с того момента, когда штурмкатер упал в океан во время решающей атаки на лаэров, но казалось, что миновала целая жизнь. Он помнил только боль и темноту, помнил, что отключил большую часть жизненных функций и ждал, пока спасатели вытащат его переломанное тело из груды металла, некогда бывшей боевым кораблем.
К тому моменту, когда к нему вернулось сознание, он уже лежал в апотекарионе «Гордости Императора», Лаэран был давно покорен, но цена победы оказалась неимоверно высокой. Апотекарии и медики беспокойно сновали взад и вперед по медицинской палубе, полностью отдавая себя исполнению долга, чтобы как можно больше воинов могли вернуться в строй, и как можно скорее.
За Соломоном ухаживал лично апотекарий Фабий, и воин был рад этому, зная, что Фабий — один из лучших и опытнейших хирургов Легиона. По обеим сторонам помещения тянулись ряды больничных коек, примерно пятьдесят были заняты ранеными Астартес. Такого количества находящихся на излечении братьев Соломону еще ни разу не приходилось видеть. И он не знал, сколько еще Астартес находятся на остальных медицинских палубах.
Окружающая обстановка вызывала у него меланхолию. Хотелось поскорее покинуть это место, но силы еще не вернулись, и все тело непереносимо болело.
— Апотекарий Фабий сказал, что ты и глазом не успеешь моргнуть, как снова очутишься в тренировочной камере, — сказал Юлий, словно прочитав мысли Деметра. — В конце концов, у тебя всего лишь сломано несколько костей.
Юлий Каэсорон сидел на стальном стуле возле кровати. Его свежеотполированные доспехи блестели, а полученные в боях царапины и вмятины уже были исправлены оружейниками Легиона. На наплечнике доспехов печатями из красного сургуча были прикреплены новые свидетельства его подвигов и героизма, записанные на длинных полосках кремового пергамента.
— Какие несколько костей! — воскликнул Соломон. — При ударе мне переломало все ребра, обе руки и обе ноги, даже череп раскололся! Апотекарий сказал, что я только чудом сохранил способность ходить, а когда в конце концов до меня добралась поисковая партия, воздуха в доспехах оставалось лишь на несколько минут.
— Ну, тебе ведь не угрожала реальная опасность, — заметил Юлий, пока Соломон, морщась от боли, пытался приподняться на своем ложе. — Как ты говорил? Боги войны не допустят твоей смерти на такой пустяковой планете, как Лаэран? Они и не допустили, не так ли?
— Нет, — проворчал Соломон, — кажется, не допустили, но они не позволили мне принять участие в финальной битве. Я пропустил всю потеху, когда ты завоевывал славу рядом с Фениксийцем. — Он заметил тень, на мгновение омрачившую лицо Юлия. — Что произошло?
Юлий пожал плечами:
— Даже не знаю. Просто… Я не уверен, что ты захотел бы в финале оказаться рядом с примархом. В этом храме… было что-то неестественное.
— Неестественное? О чем ты говоришь?
Юлий оглянулся по сторонам, словно опасаясь, что его кто-то услышит.
— Это трудно описать, — продолжил он. — Сол, мне казалось… Мне казалось, что сам храм ожил. Знаю, это звучит глупо…
— Живой храм? Ты прав, это звучит глупо. Как храм может быть живым? Это же просто здание.
— Я и сам не понимаю, — признался Юлий. — Но мне так показалось. Я не знаю, как еще это описать. Ощущение было пугающим и в то же время прекрасным: все эти цвета, звуки, запахи… При всей моей ненависти, я уже тогда думал о нем с тоской. У меня обострились все чувства, и я ощущал приток энергии…
— Похоже, мне надо бы там побывать, — вставил Соломон. — Как раз притока энергии мне и не хватает.
— Я даже возвращался туда вместе с группой летописцев, — со смехом сказал Юлий, но Соломон уловил в его голосе смущение. — Они считали, что я оказываю им великую честь, сопровождая на поверхность планеты, но я сделал это не ради них, а ради себя.
— А что думает по этому поводу Марий?
— Он ничего не видел, — ответил Юлий. — Третья рота так и не добралась до храма. К тому времени, когда они расчистили себе путь, сражение закончилось. Марий сразу вернулся на «Гордость Императора».
Соломон закрыл глаза, представив терзания Мария, когда тот, прорвавшись к полю боя, обнаружил, что победа уже завоевана. Он уже слышал, что Третья рота не смогла выполнить тщательно разработанный план Фулгрима, и понимал, какие мучения испытывал его друг при мысли, что он подвел своего примарха и не выполнил долг.
— Как держится Марий? — спросил он немного спустя. — Ты говорил с ним?
— Почти не говорил, — ответил Юлий. Он заперся на оружейной палубе и день и ночь работает со своими воинами, чтобы впредь они не смогли потерпеть неудачу. И он, и его Астартес сгорали от стыда, но Фулгрим их простил.
— Простил?! — внезапно разозлившись, воскликнул Соломон. — Насколько я слышал, южные склоны атолла были укреплены надежнее всех других районов, а по пути к поверхности было сбито слишком много кораблей с воинами Третьей, так что у Мария не было ни единого шанса вовремя добраться до Фулгрима.
Юлий кивнул:
— Это известно тебе и мне, но попробуй сказать об этом Марию. Он твердо уверен, что Третья рота опозорена, и теперь, чтобы восстановить свою честь, его воины должны сражаться вдвое отважнее.
— Он должен понять, что добраться до храма вовремя не было никакой возможности.
— Может, и так, но ты знаешь Мария, — возразил Юлий. — Он решил, что надо было найти способ и преодолеть все трудности.
— Юлий, поговори с ним, — попросил Соломон. — Ты ведь понимаешь, каково ему сейчас.
— Я поговорю с ним позже, — пообещал Юлий и поднялся со стула. — И он и я входим в состав делегации, встречающей Ферруса Мануса, прибывающего на борт «Гордости Императора».
— Ферруса Мануса? — воскликнул Соломон, выпрямился на кровати и тотчас сморщился от боли. — Он прилетит сюда?
Юлий поддержал его за плечо.
— Встреча с Пятьдесят второй экспедицией должна состояться через шесть часов, и примарх Железных Рук посетит наш корабль. Фулгрим и Веспасиан призвали старших офицеров его встретить.
Соломон снова поднялся и свесил ноги с кровати. Его зрение внезапно помутилось, и сверкающая белизна стен ударила по глазам ослепительной молнией.
— Я должен быть там, — невнятно пробормотал он.
— В твоем состоянии надо оставаться в постели, и нигде больше, друг мой, — сказал Юлий. — Вторую роту будет представлять Кафен. Ему повезло, он выбрался из катастрофы лишь с несколькими царапинами и синяками.
— Кафен, — протянул Соломон и снова рухнул на кровать. Он был истинным Астартес, неуязвимым и бессмертным, и до сих пор ему не приходилось чувствовать себя настолько беспомощным. — Юлий, присмотри за ним. Он отличный парень, но иногда бывает слишком резким.
Юлий рассмеялся:
— Соломон, тебе надо поспать. Понимаешь? Или твои мозги тоже пострадали от удара?
— Поспать? — возмутился Соломон, вытягиваясь на кровати. — Вот когда умру, тогда и высплюсь.
Для встречи делегации Железных Рук была выбрана верхняя стартовая палуба, и Юлий при мысли о том, что скоро снова увидит Ферруса Мануса, испытывал приятное волнение. После Тигрисса Детям Императора больше не доводилось сражаться рядом с X Легионом, по он все еще помнил триумфальные шествия и победные костры.
Для торжественной встречи он надел плащ цвета слоновой кости, отделанный по краям пурпурными листьями и орлами, а на голове красовался золотой лавровый венок. Как и остальные Астартес, собравшиеся приветствовать Ферруса Мануса, Юлий держал шлем на сгибе руки. Слева стоял Марий, его суровое лицо хранило печаль, что совершенно не соответствовало общему радостному настроению в предвкушении воссоединения сыновей Императора. Соломон был прав, решил Юлий, надо позаботиться о собрате и вытащить его из пропасти самобичевания, которую он сам для себя выкопал.
Гай Кафен, напротив, едва сдерживал радостное волнение. Он переминался с ноги на ногу, не в силах поверить в свою удачу. Мало того что он благополучно пережил катастрофу, едва не угробившую его капитана, так еще и был избран присутствовать на этом августейшем собрании. Группу дополняли еще четыре капитана: Ксиандор, Тирион, Антей и Геллеспон. Юлий достаточно близко был знаком с Ксиандором, но остальных знал только по слухам.
Лорд-командир Веспасиан тихо разговаривал с примархом, облаченным в полный боевой доспех, сверкающий латный ворот которого в виде орлиных крыльев поднимался над шлемом, украшенным шишаком и пластинчатым плюмажем, ниспадавшим на плечи ослепительным каскадом.
На поясе примарха висел его Разящий Огонь, и Юлий почему-то очень обрадовался тому, что не видит там изогнутого клинка с серебряной рукояткой из храма Лаэрана.
Над их головами нависал крючковатый нос «Огненной птицы», штурмкатера примарха, свежевыкрашенный после того, как слегка обгорел при входе в атмосферу Лаэрана.
Веспасиан, кивнув на какое-то замечание Фулгрима, развернулся и с выражением спокойного оживления на лице направился к группе капитанов. В Веспасиане было все то, что Юлий считал необходимым для воина и командира, сдержанного, обходительного и непреклонного. Его золотистые вьющиеся волосы всегда были коротко подстрижены, а черты привлекательного лица свидетельствовали о благородстве, доброте и твердости характера. Юлий сражался рядом с Веспасианом в бесчисленных битвах, и воины, которыми он руководил, сравнивали его отвагу с героизмом примарха. И хотя такое сравнение приводилось в шутку, его солдаты, в подражание лорду-командиру, проявляли чудеса храбрости и силы.
Вместе с тем Веспасиан был всеобщим любимцем, поскольку его непревзойденные способности воина и командира сочетались с редкой скромностью, мгновенно привлекавшей к себе сердца всех окружающих. По обычаю Детей Императора, воины, служившие под началом Веспасиана, во всем следовали за своим командиром и на его примере старались достичь превосходства через чистоту цели.
Веспасиан прошел вдоль строя капитанов, желая убедиться, что все в порядке и его воины не уронят чести Легиона. Дойдя до Гая Кафена, он остановился и улыбнулся.
— Могу поспорить, что ты до сих пор не можешь поверить своей удаче, Гай, — произнес Веспасиан.
— Никак нет, — ответил Кафен.
— Но ты меня не подведешь?
— Никак нет! — повторил Кафен, и Веспасиан хлопнул его по плечу:
— Молодчина! Я давно к тебе приглядываюсь, Гай. Уверен, в грядущей кампании ты многого достигнешь.
Кафен просиял от гордости, а лорд-командир остановился между Юлием и Марием. Кивнув капитану Третьей роты, он слегка наклонился и шепотом обратился к Юлию, поглядывая на загоревшиеся красные огоньки защитного поля:
— Ты готов к встрече?
— Готов, — ответил Юлий.
Веспасиан кивнул:
— Молодец. Хоть один из нас готов.
— Ты хочешь сказать, что ты не готов? — с удивленной улыбкой спросил Юлий.
— Нет, — усмехнулся Веспасиан. — Но бывать в обществе сразу двух примархов приходится далеко не каждый день. Я провел довольно много времени в обществе Фулгрима и уже не смотрю на него с открытым ртом, как простой смертный, но видеть их обоих в одной комнате…
Юлий понимающе кивнул. К непреодолимому обаянию личностей примархов было невозможно привыкнуть, а их гениальность и физическая харизма вызывали трепет у самых закаленных воинов, прошедших через битвы с темными силами Галактики. Юлий хорошо помнил свою первую встречу с примархом и ужасное смущение, когда он понял, что не в состоянии вспомнить даже собственное имя.
В присутствии Фулгрима люди немели от его непогрешимости и сильнее ощущали собственное несовершенство, но, как сказал Фулгрим при их первой встрече, высшее совершенство человека именно в том и состоит, чтобы отыскать свои слабые стороны и избавиться от них.
— Ты уже встречался с примархом Железных Рук? — спросил Юлий.
— Да, встречался, — ответил Веспасиан. — Он во многом напоминает мне Воителя.
— Как это?
— А ты когда-нибудь общался с Воителем?
— Нет, — признался Юлий. — Но я видел его во время триумфального марша на Улланоре.
— Тогда ты поймешь, когда с ним встретишься, парень, — сказал Веспасиан. — Они оба происходят из миров, где души закаляются огнем. Их сердца — это сплав стали и кремния, а в венах Горгона бурлит лава Медузы — пылающая, непредсказуемая и неистовая.
— А почему ты называешь Ферруса Мануса Горгоном?
Веспасиан усмехнулся. Громада прибывающего штурмкатера уже вплотную подошла к затянутому защитным полем люку, на черном, как полуночное небо, корпусе появились разводы конденсата. Двигатели взревели, корабль развернулся, демонстрируя ряды ракет и дополнительные грузовые отсеки, установленные на корме.
— Кое-кто говорит, что это отголоски древней легенды об олимпийском господстве, — пояснил Веспасиан. — Горгоном было названо столь уродливое существо, что человек обращался в камень от одного лишь взгляда на него.
Подобное сравнение вызвало гнев Юлия.
— Неужели людям позволительно так оскорблять примарха?
— Не беспокойся, парень, — успокоил его Веспасиан. — Мне кажется, Феррус Манус вполне доволен своим прозвищем. В любом случае происхождение имени несколько другое.
— Какое же?
— Это прозвище много лет назад дал ему наш примарх, — сказал Веспасиан. — В отличие от Фулгрима, Феррус Манус не тратит времени на живопись, музыку или другие виды искусства, которыми наслаждается наш примарх. Рассказывают, что после встречи в кузнице горы Народной они оба вернулись в Императорский дворец. В это же время с дарами для Императора туда прибыл и Сангвиний. Он привез великолепные статуи, высеченные из светящихся скал Баала, прекрасные драгоценности и артефакты из арагонита, опала и турмалина. Примарх Кровавых Ангелов привез множество удивительных сокровищ, которых хватило бы на дюжину помещений дворца.
Штурмкатер Железных Рук наконец вошел в отсек и остановился, звучно ударив в пол массивными шасси, но Юлий нетерпеливо ждал продолжения рассказа лорда-командира.
— Конечно, Фулгрим обрадовался, обнаружив, что один из братьев разделяет его любовь к прекрасному, но на Ферруса Мануса сокровища не произвели никакого впечатления. Он сказал, что глупо тратить время на пустые безделушки, когда в Галактике еще остается так много непокоренных миров. Мне говорили, что Фулгрим рассмеялся, услышав эти слова, и назвал брата Горгоном. Еще добавил, что Феррусу трудно будет правильно оценить звездные миры, которые предстоит вернуть отцу, если он не научится понимать красоту.
Рассказ Веспасиана вызвал у Юлия улыбку, и он задумался, насколько правдива эта история и насколько преувеличены приведенные факты. Но легенда вполне достоверно отображала личность примарха Железных Рук.
Шипение опустившегося трапа прогнало все посторонние мысли, створки люка разошлись, и примарх Железных Рук, сопровождаемый воином с морщинистым лицом и четверкой терминаторов в серых доспехах, вышел из штурмкатера.
С первого взгляда Феррус Манус производил впечатление настоящей глыбы. Примарх Железных Рук был гигантом, и его почти квадратная фигура составляла разительный контраст со стройным силуэтом Фулгрима. Его доспехи мерцали, как темный оникс, латная рукавица казалась выкованной из железа, а блестящая кольчужная накидка покачивалась в такт шагам. За спиной был закреплен чудовищный боевой молот, и Юлий понял, что это и есть страшный Сокрушитель, выкованный Фулгримом для брата.
Феррус Манус не надел шлема, и его лицо напоминало неровную гранитную плиту, на которой два столетия звездных войн оставили свои грубые отметины. При виде своего брата-примарха гранит расколола широкая приветливая улыбка, и эта разительная перемена была настолько неожиданной, что казалась неправдоподобной.
Юлий потихоньку взглянул на своего примарха и заметил, что эта улыбка отразилась и на его лице. Неожиданно для себя Юлий понял, что и сам разулыбался, словно простофиля на ярмарке.
От такой сердечной встречи богоподобных воинов его сердце запело. Примарх Железных Рук распахнул объятия навстречу брату, и Юлия поразила переливающаяся поверхность его рук, хорошо заметная в резком свете пускового отсека.
Фулгрим шагнул навстречу брату, и оба примарха обнялись и рассмеялись от радости, а Феррус Манус крепко хлопнул Фулгрима по спине.
— Рад тебя видеть, брат мой, — проревел Феррус Манус. — Клянусь Троном, я по тебе скучал.
— И твой вид радует мое сердце, Горгон! — ответил Фулгрим.
Феррус Манус, все еще обнимая Фулгрима за плечи, несколько отступил от него и посмотрел на встречающую делегацию. Затем он опустил руки и вместе с Фулгримом прошел к строю капитанов Детей Императора. Феррус Манус возвышался над всеми, словно легендарный гигант, и у Юлия от близости примарха перехватило дыхание.
— Я вижу у тебя знаки отличия Первого капитана, — заговорил Феррус Манус. — Как твое имя?
Юлий с ужасом припомнил первую встречу лицом к лицу с Фулгримом, ожидая повторения унизительной ситуации, но, заметив улыбку на лице примарха, сумел придать своему голосу немного твердости:
— Юлий Каэсорон, капитан Первой роты, господин.
— Рад познакомиться, капитан, — сказал Феррус Манус, схватил его за руку и энергично пожал, а второй рукой махнул воину с покрытым морщинами лицом, который вышел из штурмкатера вслед за ним. — Я слышал о тебе много хорошего.
— Благодарю вас, — выдавил из себя Юлий, моментально опомнился и добавил: — Мой господин.
Феррус Манус рассмеялся:
— А это Габриэль Сантар, капитан моих ветеранов, а еще он, к своему несчастью, исполняет обязанности моего советника. Мне кажется, вы должны получше узнать друг друга. Если не знаешь человека, как можно доверить ему свою жизнь, верно?
— Совершенно верно, — ответил Юлий, непривычный к столь неформальному общению с повелителями.
— Он лучший из моих воинов, Юлий, я думаю, тебе есть чему у него поучиться.
Юлий напрягся.
— А я уверен, — выпалил он, — что и он найдет чему научиться у меня.
— О, в этом я ничуть не сомневаюсь, — кивнул Феррус Манус, и Юлий, заметив озорной блеск в его странных, серебристых глазах, почувствовал себя глупцом.
Он перевел взгляд с примарха на Сантара, оба воина обменялись кивками, словно оценивая друг друга, и Юлий заметил на лице ветерана молчаливое уважение.
— Рад видеть, что ты еще жив, Веспасиан! — воскликнул Феррус Манус, отойдя от Юлия и заключив лорда-командира в сокрушительные объятия. — А вот и «Огненная птица»! Давненько я не видел полета Феникса!
— Тебе не придется долго ждать, брат, — откликнулся Фулгрим.
