Глава четвертая
Братья по мечу
На поросшем травой склоне Холма воинов свистел холодный ветер, и Равенна плотнее закуталась в зеленый плащ. Она не спускала глаз с вереницы воинов, которые вышли из Рейкдорфа. Процессию возглавлял Зигмар, облаченный в сияющие бронзовые доспехи и железный шлем. Рядом с ним шел король, а следом — Пендраг и Альвгейр: один нес знамя Зигмара, а другой — знамя короля.
Воины в броне на носилках из щитов несли Триновантеса, покрытого зеленым знаменем, и при виде тела брата Равенна почувствовала в горле ком.
Слева от нее стоял Герреон, похожий на туго натянутую струну. Процессия приближалась. Равенна взглянула на брата. Черты его красивого лица казались высеченными из камня. Он надел самую лучшую тунику из алой шерсти и не подвязал больную руку, здоровая же покоилась на рукояти меча.
Сестра сняла его руку с оружия и вложила в нее свою ладошку. Герреон нахмурился, но тут же смягчился, увидев скорбь в ее глазах.
— Не волнуйся, сестра, — сказал он. — Я не собираюсь глупить.
— Я и не думала, что собираешься, — солгала Равенна.
Брат пожал ее руку и снова устремил взгляд на приближавшихся воинов, которые были уже на полпути к холму. Равенна тоже смотрела на них. Вот они прошли могилу Дрегора Рыжая Грива, и Зигмар с отцом поклонились своему предку.
Отец короля умер задолго до рождения Равенны, но истории о нем по сей день волновали молодых унберогенов, и подвиги Дрегора знали все в этих землях.
По извилистой тропинке похоронная процессия поднялась к месту последнего упокоения Триновантеса — вырубленной в склоне холма пещере, обрамленной высокими колоннами из выветрившегося камня. Триновантес был одним из стражей королевской палаты, поэтому ему выпала посмертная честь упокоиться в таком месте и лежать на каменной плите позади своего отца. Сбоку от входа покоился тяжеленный валун, по грязному земляному следу было видно, где его катили, готовясь к погребению героя.
Король Бьёрн остановился у отверстой пещеры, а Зигмар торжественно поклонился Равенне и Герреону. Какое-то время никто не шевелился, слышалось лишь жалобное завывание ветра, который оплакивал утрату красноречивее всяких слов.
Наконец король Бьёрн шагнул к пещере и опустился на колени, склонив голову перед темным входом. На ветру развевался темно-синий плащ короля, в лучах полуденного солнца сияла бронзовая корона.
— Воина предают земле, за которую он с честью сражался, — рокотал голос Бьёрна. — Звали его Триновантес, он умер смертью героя, обагрив топор кровью врагов и получив много ран. Узри его, могущественный Ульрик, и даруй ему подобающий герою прием!
Король достал бронзовый кинжал и резанул по ладони. Потом сжал пальцы в кулак, чтобы кровавые капли обагрили землю перед темным входом в склеп.
— Приношу тебе в жертву кровь королей, — продолжал Бьёрн, — и почтение его братьев по мечу.
Зигмар провел воинов, которые несли Триновантеса, мимо короля и шагнул во мрак склепа. Пальцы Герреона сильно сжали руку Равенны. Девушка не сводила взгляда с тела брата, которого вносили внутрь.
Когда из могильного склепа донесся скрежет металла и тихие голоса, из глаз Равенны брызнули слезы. Вот на свет вышли воины в доспехах и, гордо выставив перед собой щиты, встали позади короля. Последним из склепа, где теперь лежал ее брат, появился Зигмар, в его руках был щит Триновантеса, который он держал перед собой наподобие блюда. Натянутая на дереве кожа порвалась, на ободе не хватало нескольких медных гвоздей.
Зигмар медленно подошел к Равенне и Герреону, на его лице застыло страдание. Несмотря на горечь утраты, сердце Равенны стремилось к нему. Девушка почувствовала, как напрягся Герреон, когда Зигмар протянул ему щит.
— Триновантес был самым отважным человеком из всех, кого я знаю, — сказал Зигмар. — Это его щит, который теперь переходит к тебе, Герреон. Носи его с честью и заслужи славу, как и твой брат.
— В чем слава-то? — зло спросил Герреон. — В том, чтобы идти на смерть по приказу друга? И где тут слава?
Зигмар не выказал никаких признаков гнева, но Равенна прочла в его взгляде тлеющую, порожденную скорбью ярость. Сын короля все еще протягивал щит, и Равенна высвободила ладонь из руки брага, чтобы он мог его взять.
— Он был моим другом, Герреон, — проговорил Зигмар. — Я оплакиваю его гибель так же, как ты. Да, я дал приказ, который привел к его смерти, но такова война. Достойные мужи умирают, и мы чтим их подвиг. И продолжаем жить, храня память о павших.
Равенне очень хотелось, чтобы Герреон взял щит Триновантеса, но похоже было, что ее брат решил усугубить положение и не принять от Зигмара щит.
Юноши смотрели друг другу в глаза, и Равенне хотелось кричать от досады. Но вместо этого она взяла щит брата и держала его перед собой, склонив голову перед Зигмаром.
Зигмар удивился, когда она забрала у него щит, но гнев его улетучился, и в глазах мелькнуло понимание.
— Благодарю тебя, — сказала Равенна, и, несмотря на горе, голос девушки прозвучал сильно и гордо. — Я знаю, что ты нежно любил нашего брата, и он тоже тебя любил.
Зигмар ответил:
— Триновантес был моим братом по мечу, память о нем навсегда останется в наших сердцах.
— Да, — подтвердила Равенна, — будет жить.
Герреон так и не шевельнулся, но щит уже перешел из рук в руки, а потому Зигмар отошел и встал рядом с Пендрагом. На ветру развевалось и хлопало алое знамя.
Король свирепо посмотрел на Герреона, но ничего не сказал и встал на прежнее место рядом со своим Рыцарем-Защитником. Зигмар и Вольфгарт вышли вперед и встали около камня, который должен был запечатать вход туда, где теперь покоился Триновантес. Пендраг передал знамя Зигмара другому воину и присоединился к побратимам.
Они уперлись плечами в каменную глыбу, на ногах напряглись мышцы. Равенна подумала, что они не смогут сдвинуть валун, однако он подался, сначала медленно, потом быстрее.
И наконец глыба загородила вход в пещеру. Когда она встала на место с каменным стуком страшной завершенности, Равенна закрыла глаза.
Надвигалась ночь. Бьёрн сидел на камне и смотрел на могилу Триновантеса. Перед ним стоял мешок с бычьим сердцем. Он ждал с нетерпением, и небольшой, разложенный перед склепом костер не мог спасти от холодного ветра, который, словно грабитель, похищал тепло из тела короля. Эта необходимая часть погребального обряда всегда огорчала Бьёрна. Но он король, а потому ему надлежит исполнять положенное.
Он перевел взгляд на небо. В вышине медленно проступали первые звезды, появлялись еще и еще огоньки, казавшиеся тусклыми крапинками. Эофорт говорил, что это дыры в мир смертных, через которые боги из своего царства взирают на людей. Бьёрн не знал, правда ли это, но идея казалась ему неплохой, а потому он готов был преклоняться перед мудростью советника.
Когда король услышал тихие звуки приближавшихся с другой стороны холма шагов, он отвлекся от созерцания звезд и взялся за рукоять топора. В темноте он не мог ничего разглядеть, ведь сумерки были временем теней и призраков, а глаза Бьёрна уже не видели так хорошо, как в молодости.
— Успокойся, Бьёрн, — произнес кто-то тихим, но сильным голосом. — В эту ночь я не причиню тебе зла.
Из-за могильника появилась согбенная старушка в черном, но, увидев ее, Бьёрн не выпустил из рук топор. Она опиралась на сучковатый посох. И волосы ее были белыми, словно скрывающий демонов туман.
Сравнение расстроило Бьёрна, который поднялся навстречу ведьме из Брокенвалша, не собираясь выказывать эмоций при виде этой гостьи.
— Принес жертвоприношение для бога мертвых? — спросила ведьма.
На морщинистом и очень старом лице сияли глаза молодой девы, умные и озорные.
— Да, — ответил Бьёрн, наклоняясь к мешку.
— Тебя что-то огорчает, Бьёрн?
— Такие, как ты, всегда меня огорчают, — отвечал Бьёрн.
— Такие, как я? — насмешливо переспросила старуха. — Однако же именно я помогла тебе, когда в твои земли явилась чума. И я предупредила тебя о гигантском звере из Стенающих холмов. Благодаря мне ты процветаешь и унберогены ныне стали одним из самых сильных племен запада.
— Все это верно, — согласился Бьёрн. — Только сказанное тобой никак не влияет на мое мнение: Тьма облепила тебя наподобие плаща. Ты наделена властью над людьми.
Ведьма рассмеялась горьким, сухим смехом:
— Так что именно тебя беспокоит? Что моя сила больше, чем у людей?
— Да, это, — признал Бьёрн.
— По крайней мере, честно, — кивнула ведьма и опустилась на корточки подле склепа. — Давай скорей сердце.
Бьёрн бросил мешок, колдунья поймала его на лету и вывернула содержимое в костер. Сердце тут же зашипело, и в воздухе сильно запахло паленым мясом. Оно потрескивало и стреляло жиром; от мясного духа рот Бьёрна наполнился слюной.
— Бог мертвых к тому же ведает сновидениями, — сообщила ведьма. — Он посылает видения тем, кто проводит в его царство души умерших.
Бьёрн ничего не сказал, не желая поддерживать разговор о культе смерти. Ведьма посмотрела ему прямо в глаза и спросила:
— Хочешь услышать о моих снах?
— Нет, — отрезал Бьёрн. — Что из того, что мне интересно, может тебе присниться?
Колдунья пожала плечами, ворочая в костре охваченное пламенем сердце, сморщившееся и почерневшее.
— Сны — врата в будущее, — сказала она. — За суетой, гордостью или отвагой не спрячешься от бога мертвых, а ведь раньше или позже все попадают в его царство.
— Ритуал еще не окончен? — спросил Бьёрн, рассерженный болтовней ведьмы.
— Подходит к концу. Только ведь ты должен лучше всех знать, что не следует торопиться, когда приносишь жертву богам.
— Что это значит? — вопросил Бьёрн, угрожающе возвышаясь над колдуньей. — Говори прямо!
Старуха посмотрела на него, и Бьёрн почувствовал, что его сердце будто сжалось в ледяных тисках. Он ощутил ледяную руку так же точно, как огонь пожирал бычье сердце. В глазах колдуньи отражалось пламя костра, только тепло от него совсем исчезло.
Завывал холодный ветер, и за спиной короля, словно живой, бился плащ. Бьёрн перевел взгляд на небо — оно стало черным и беззвездным. Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким.
— Ты стоишь на краю бездны, король Бьёрн! — прошипела ведьма, и голос ее ножом полоснул безмолвие ночи. — Так что слушай внимательно. Дитя грома в опасности, ибо силы Тьмы ополчились против него, только он еще не знает об этом. Если он выживет, то человеческая раса восторжествует и будет властвовать над землей, морем и небом, но стоит ему споткнуться — и мир потонет в крови и огне.
— Дитя грома? — переспросил Бьёрн, отрываясь от созерцания мертвых небес. — О чем это ты?
— Я говорю о далеком будущем, когда ни тебя, ни меня уже не будет на свете.
— Если меня не будет в живых, какое мне дело?
— Ты великий воин и хороший человек, король Бьёрн, но после тебя придет тот, кто станет воином величайшим.
— Мой сын? — уточнил Бьёрн. — Ты говоришь о Зигмаре?
— Верно, — кивнула колдунья. — Я говорю о Зигмаре. Он стоит перед вратами Морра, и богу мертвых известно его имя.
Сердце Бьёрна сжалось от страха. В Кровавую ночь он потерял жену, и возможность пережить сына ужасала его пуще всего на свете.
— Спаси же его! — взмолился король.
— Нет. Только ты можешь его спасти.
— Как?
— Дав мне священную клятву, когда я попрошу, — отвечала ведьма, взяв Бьёрна за руку.
— Проси же! — вскричал Бьёрн. — Я поклянусь, в чем пожелаешь.
Старуха покачала головой, ветер утих, и вновь засветили звезды.
— Я еще не попросила, Бьёрн, но будь готов, когда я спрошу с тебя обет.
Король кивнул и отшатнулся от ведьмы. Он оглянулся по сторонам и заметил, что небо вновь стало обычного сумеречного цвета. Он тяжело вздохнул и снова взглянул на склеп Триновантеса.
Огонь потух, бычье сердце сгорело дотла.
Колдунья исчезла.
Зигмар видел, как померк крохотный мерцающий огонек на Холме воинов, и поник головой. Он знал, что закончился погребальный обряд по его умершему другу. Отца на склоне он разглядеть не мог, но точно знал, что Бьёрн не станет пренебрегать обязательством перед мертвыми.
Зигмар содрогнулся и взглянул на садящееся на западе солнце. Скоро стемнеет, часовые на стенах уже зажгли светильники, освещавшие открытое пространство перед стенами Рейкдорфа. Ночь — опасное время, когда живущие в лесах и горах монстры заявляют права на землю.
«Нет, с этим покончено, — подумал Зигмар. — Настала эра людей».
— Я прогоню тьму, — прошептал он, положив ладонь на тяжелый квадратный камень в самом центре Рейкдорфа.
Камень был шершавый и красный, с тонкими золотыми прожилками, — ничего подобного к западу от гор не встречалось. Солнечные лучи нагрели его поверхность, и Зигмар ощутил тепло, словно камень выражал согласие с мыслями и чувствами юноши. Услышав топот приближающихся шагов, Зигмар поднял голову.
По городу, гордо задрав головы, шествовали все еще облаченные в доспехи Вольфгарт и Пендраг. Зигмар обрадовался и улыбнулся, ведь он так сроднился с этими храбрецами, которые сражались и истекали кровью бок о бок с ним.
— Ну, чем ты тут занимаешься? — вопросил Вольфгарт. — Пора бы выпить, к тому же немало женщин жаждут приветствовать наше возвращение.
Зигмар поднялся и сказал:
— Хорошо, что вы пришли, друзья мои.
— Все ли в порядке? — поинтересовался Пендраг, уловив тон Зигмара.
Зигмар кивнул в ответ и снова сел на корточки подле красного камня.
— Знаете ли вы, что это? — спросил он друзей.
— Само собой, — кивнул Вольфгарт и опустился рядом с Зигмаром.
— Это Клятвенный Камень, — ответил Пендраг.
— Верно, — улыбнулся Зигмар. — Первые вожди племени унберогенов привезли Клятвенный Камень из далеких восточных земель и положили там, где решили основать город.
— И что с того? — недоумевал Вольфгарт.
— Вокруг этого камня вырос Рейкдорф. Племя наше процветает, обрабатывает землю, которая вдесятеро возвращает нам заботу о ней. — Зигмар положил на Клятвенный Камень ладонь. — Когда мужчина клянется женщине в верности, над камнем соединяются руки влюбленных. Когда новый король обещает вести свой народ, то именно здесь приносит клятву. И если воины заключают союзы, их кровь падает на камень.
— Ну, — начал Пендраг, — ты пока не король, и я надеюсь, что ты не собираешься жениться на одном из нас.
— Уж лучше бы не собирался! — вскричал Вольфгарт. — На мой вкус, он слишком тощий да жилистый.
Зигмар покачал головой:
— А ты прав, Пендраг. Я позвал вас сюда для того, чтобы вы оба запомнили навсегда этот момент. При Астофене мы одержали великую победу, но это только начало.
— Начало чего? — не понял Вольфгарт.
— Нас, — пояснил Зигмар.
— Ты, Пендраг, кажется, был не прав, — сообщил Вольфгарт. — Может, он все-таки хочет жениться на нас?
— Говоря «мы», я подразумеваю расу людей. Астофен — только начало, но я предвижу наше великое будущее. На наши поселения вечно нападают дикие твари, нам досаждают зеленокожие, а мы с мрачной настойчивостью продолжаем сражаться друг с другом. Тевтогены и тюринги вторгаются в наши владения на севере, а мерогены — на юге. Норсы вечно враждуют с удозами, а ютоны и эндалы воюют вообще с незапамятных времен.
— Что ж, так было всегда, — пожал плечами Вольфгарт.
Пендраг кивнул и сказал:
— Людям свойственно воевать. Сильный отнимает у слабого, а могущественный всегда хочет больше.
— Пришла пора положить этому конец, — заявил Зигмар. — Давайте же поклянемся сделать так, чтобы племена не воевали между собой. Ежели мы хотим не просто выжить, а процветать, тогда нужно объединиться.
Зигмар снял с пояса Гхал-мараз, положил его поперек Клятвенного Камня и сказал:
— В День определения я бродил среди могил предков и видел нашу землю как на ладони. Я видел дремучие леса с городками, похожими на островки среди темного моря. Мне явилась сила народа, но также слабость и страх людей, прячущихся за высокими стенами, отделяющими их друг от друга. Я чувствовал недоверие и подозрительность, делающие нас уязвимыми перед лицом врага. Затем меня посетило видение могучей Империи людей, где правит справедливость и сила. Если нам суждено претворить в жизнь это видение, мы должны отказаться от всех мелочных соображений.
— Высокая цель, — решил Пендраг.
— И достойная.
— Достойная — это да, — заявил Вольфгарт. — Только невыполнимая. Племена живут ради войн и сражений, так было и будет всегда.
Зигмар покачал головой и положил руку на плечо Вольфгарта:
— Ошибаешься, друг мой. Вместе мы можем воплотить в жизнь нечто великое.
— Вместе? — переспросил Вольфгарт.
— Верно. Вместе. — Теперь ладонь Зигмара легла на боек грозного боевого молота. — Одному мне не справиться, нужна помощь моих братьев. Так поклянитесь же вместе со мной, друзья мои. Давайте присягнем, что отныне все наши деяния будут направлены на воплощение в жизнь видения о единой Империи людей.
Вольфгарт с Пендрагом переглянулись, словно считая его сумасшедшим. Но Пендраг, улыбаясь, обратился к нему:
— Эта клятва… нужна кровь, так? А ведь мы только что пролили ее немало.
— Нет, друзья. Пусть наша кровь принадлежит Ульрику, мне же достаточно вашего слова.
— Я даю слово, — кивнул Пендраг, опуская ладонь на рукоять молота.
— Вольфгарт?
Улыбаясь, тот качнул головой:
— Вы оба спятили, но это великое безумие, так что я с вами.
Вольфгарт положил руку на Гхал-мараз, и Зигмар сказал:
— Над этим грозным оружием я клянусь перед лицом всех богов нашей земли в том, что не успокоюсь и буду трудиться во имя объединения всех племен в могучую Империю.
— Я тоже клянусь.
— И я.
Сердце Зигмара возликовало, когда в глазах братьев по мечу он прочел безграничную веру в себя.
Вольфгарт кивнул и спросил:
— И что теперь? Ты хочешь, чтобы мы втроем выступили в поход и сегодня же завоевали целый мир? Задача не из легких.
— Пока что нас трое, но это лишь начало, — заверил друга Зигмар. — Нас станет больше.
— Многим наш путь придется не по вкусу, — предупредил Пендраг. — Без кровопролития не обойтись.
— Путь будет долгим и трудным, — согласился Зигмар, — но я уверен, что некоторые вещи стоят того, чтобы за них сражаться.
Вольфгарт взглянул куда-то вдаль от Клятвенного Камня и сказал:
— Верно. Должно быть, ты прав.
Зигмар проследил за взглядом побратима, и сердце его забилось быстрее, когда на краю площади он увидел Равенну. Девушка куталась в зеленую шаль, по плечам рассыпались волосы цвета воронова крыла. Зигмар понял: никогда еще Равенна не казалась ему столь прекрасной.
Разрываясь между торжественностью только что произнесенной клятвы и желанием поспешить к Равенне, Зигмар взглянул на друзей.
— Не мешкай, — сказал Пендраг. — Ты будешь глупцом, если не пойдешь.
Они шли к реке и смотрели, как последние лучи заходящего солнца исчезают за горизонтом. С востока наползала тьма, и тишину тревожило лишь бряцание брони часовых и плеск речных волн.
Равенна ничего не сказала, когда к ней подошел Зигмар, и вдвоем они молча направились к реке, несущей на юг темные, словно деготь, воды. В доспехах Зигмар чувствовал себя очень неуклюжим, и, в отличие от бесшумной и грациозной поступи Равенны, каждый его шаг сопровождался лязгом.
Они петляли средь лежащих на берегу лодок и сохнущих сетей и наконец оказались у небольшой дамбы, где в речное дно для укрепления берегов были вбиты длинные бревна. Равенна ступила на мол и дошла до самого конца, глядя на воды Рейка, стремящиеся к далекому западному побережью.
— Триновантес любил плавать, — вспомнила Равенна.
— Точно. У него одного хватало сил переплыть реку, борясь с течением. Всех остальных сносило вниз, и приходилось возвращаться в Рейкдорф пешком.
— Даже тебе?
— Даже мне, — улыбнулся Зигмар.
— Я скучаю по нему.
— Всем нам его не хватает, — заверил сестру погибшего друга Зигмар. — Если бы можно было найти слова, которые облегчили бы горечь утраты…
Равенна покачала головой:
— Слова тут бессильны, Зигмар. К тому же я не желаю смягчать боль.
— Не понимаю тебя, — удивился Зигмар. — К чему упиваться страданиями?
— Потому что иначе я могу его забыть, — сказала девушка. — Если душа не будет болеть, тогда можно забыть, что была война, что воины, в том числе ты, видели его смерть.
— Ты меня обвиняешь в гибели брата?
Равенна отвернулась, и последние лучи заходящего солнца расплавленной медью вспыхнули у нее на волосах. Она проговорила:
— Орк пронзил моего брага копьем, не ты. Я не виню тебя в смерти Триновантеса, но ненавижу то, что воины — как ты и как он — вынуждены защищать нас от мира, в котором мы живем. Не выношу то, что приходится строить стены и прятаться за ними, не терплю то, что нужно ковать мечи и сражаться с врагами.
Зигмар коснулся плеча девушки и сказал:
— Мир — смутное место, Равенна, без мечей и воинов все мы обречены на погибель.
— Знаю, — кивнула она. — Я не так наивна и понимаю, что без вооруженных воинов не обойтись, но мне это не нравится. Как и то, что из-за войны я лишилась брата и, быть может, расстанусь с тобой.
— Я не собираюсь в поход! — рассмеялся Зигмар.
Равенна обернулась, и смех замер у него в горле: в глазах девушки стояли слезы.
— Ты воин и сын короля, — проговорила она. — Твоя жизнь — война. Вряд ли тебе суждено умереть от старости, лежа в постели.
— Прости меня. — Зигмар протянул к девушке руки.
Равенна упала в его объятия и горько зарыдала — только теперь, когда уже завершились все похоронные обряды. Она долго держалась. Вместе стояли они над рекой, пока за горизонт садилось солнце и зажигались звезды. Ночь выдалась безоблачной, и, глядя на темное небо, Зигмар видел созвездие Большого Волка, Копье Мирмидии и Весы Верены.
Ему не хотелось шевелиться, чтобы увидеть другие звезды, не хотелось портить этот удивительный миг. Долго Равенна оплакивала погибшего брата, и Зигмар безмолвно обнимал девушку, понимая бессмысленность слов утешения. Наконец слезы Равенны иссякли, и она посмотрела на него припухшими, но такими же решительными глазами, как тогда, когда на Холме воинов взяла из его рук щит Триновантеса.
— Спасибо тебе, — сказала она, вытирая слезы кончиком шали.
— Я ничего не сделал.
— Еще как сделал.
Озадаченный, Зигмар ничего не сказал. А Равенна чуть отступила от него и снова обхватила себя руками.
— Знаешь, там, у Клятвенного Камня, все показалось мне таким торжественным, — вдруг резко перескочила на другую тему Равенна. — Я имею в виду вас с Вольфгартом и Пендрагом.
Зигмар колебался, подбирая ответ.
— Мы клялись, — наконец сказал он.
— Клялись? В чем?
Зигмар не знал, стоит ли рассказывать Равенне об их планах, но тут же понял, что сможет претворить в жизнь мечту об Империи лишь тогда, когда она поселится в сердцах и умах людей. Ибо идея — штука могущественная и двигается скорее любой армии.
— В том, чтобы положить конец войне, — ответил Зигмар, — объединить племена и основать Империю, которая сможет противостоять порождениям Тьмы.
Девушка кивнула и поинтересовалась:
— И кто же будет править этой Империей?
— Мы. Унберогены.
— То есть ты.
Зигмар спросил:
— Что, разве это так плохо?
— Нет, Зигмар, потому что у тебя золотое сердце. Я в самом деле уверена в этом. Если тебе когда-нибудь удастся основать Империю, то она будет сильной и справедливой.
— Ты говоришь «если»? Не веришь в мои силы?
— Если такое вообще возможно, то ты справишься, — сказала Равенна, делая шаг вперед и взяв Зигмара за руку. — Только пообещай мне кое-что.
— Все что угодно.
— Осторожней. Ты же не знаешь, о каком обещании пойдет речь.
— Не имеет значения, — улыбнулся Зигмар. — Твое желание для меня закон.
Равенна погладила его по щеке:
— Ты милый.
— Я серьезно! Проси, я исполню.
— Тогда пообещай мне, что когда-нибудь войнам придет конец, — сказала Равенна, глядя ему прямо в глаза. — Когда ты достигнешь желаемого, опусти оружие и перестань сражаться.
— Обещаю, — не задумываясь ответил он.
