Книга: Не ведая страха. Битва за Калт
Назад: 7
Дальше: АБСОЛЮТНОЕ//ПОДАВЛЕНИЕ

8

[отметка: — 4.44.10]
Эонид Тиель просыпается. Он ненадолго соскользнул в режим отдыха. Ему стало скучно. Он долго ждал. Никто не пришел.
Он просыпается, поскольку больше не один в вестибюле сороковой палубы.
Он кланяется.
— Ты Тиель? — спрашивает Жиллиман.
— Да, повелитель, — отзывается Тиель.
Примарх выглядит рассеянным. Возможно, он в состоянии сказать, каким оружием пользовались, а затем положили на место и какие тренировочные клетки работали.
— Ты ожидал здесь какое-то время.
— Да, повелитель.
— Сегодня много дел. Мое внимание было отвлечено.
Это не оправдание, а всего лишь простое объяснение. Тиелю хочется сказать, что он не понимает, зачем примарх всем этим занимается, однако он не настолько глуп.
— Ты развлекался? — интересуется Жиллиман, снимая со стенной стойки меч и изучая лезвие.
— Я… я решил провести время, практикуясь, — отвечает Тиель. — Здесь есть оружие, с которым я не знаком. Я подумал, что смогу извлечь пользу из…
Жиллиман кивает. Кивок означает «заткнись».
Тиель затыкается.
Жиллиман осматривает меч, который держит в руке. Он не глядит на Тиеля. Тот ждет, вытянувшись. Под мышкой зажат шлем, грубо окрашенный в красный цвет, обозначающий дисциплинарное взыскание.
— Я пришел сюда не за тобой, — произносит Жиллиман. — Я вышел поразмыслить. Я забыл, что ты здесь.
Тиель никак не реагирует.
— Эта мысль меня угнетает, — говорит Жиллиман, снова задвигая меч в стойку. — Я что-то забыл. Я был бы признателен, если бы ты не делился ни с кем этим неосторожным признанием.
— Разумеется, повелитель. Хотя едва ли вас можно осуждать за то, что вы забыли обо мне. Я крайне мелкая деталь.
Теперь примарх смотрит на него.
— Запомни две вещи, сержант. Первое — мелких деталей не существует. Информация — это победа. Невозможно и непозволительно отбрасывать данные как несущественные, пока не окажешься в состоянии оценить их значимость, а это всегда происходит задним числом. Так что все детали важны, пока не станут излишними в силу обстоятельств.
— Да, повелитель.
— А что второе, Тиель?
Перед тем как ответить, Эонид Тиель слегка колеблется.
— По какой угодно шкале приличий, — отвечает он, — мое нарушение достойно порицания. А стало быть, я в любом случае не мелкая деталь.
— Безусловно, — произносит Жиллиман.
Примарх поворачивается и смотрит на высокий потолок зала. Над тренировочными клетками, где Тиель проводил в чрезмерном напряжении последние часы, висит слабое марево.
— Думаю, я мог его обидеть, — говорит Жиллиман.
— Повелитель?
Жиллиман снова переводит глаза на Тиеля, устремляя на него задумчивый взгляд.
— Сегодня день большой деликатности, — произносит он. — Мы творим часть будущего Империума в той же мере, как приводим к Согласию звездную систему. Мы скрепляем родство. Исправляем слабость. Это политика. Разрыв между Тринадцатым и Семнадцатым — это разрыв в имперском строю. Хорус это знает. Потому-то он и зашивает его, и мы все можем проглотить собственное неудовольствие по этому поводу.
Жиллиман потирает скулу кончиками пальцев. Он меланхоличен.
— Будущее зависит от сплоченности легионов, — говорит он. — Там, где единство слабо, где его не хватает, его необходимо восстановить или усилить. Это принуждение. Мы ладим друг с другом ради высшего блага.
Тиель предпочитает продолжать молчать.
— Он так… переменчив, — говорит Жиллиман. — Так подвержен крайностям. Страстно желает угодить, легко обижается. Для него не существует середины. Он так стремится стать тебе лучшим другом, а затем, при малейшем намеке на оскорбление, злится на тебя. Разъяренный. Обиженный. Как ребенок. Если бы он не был мне братом, то был бы политической обузой и помехой эффективному управлению Империумом. Я знаю, что бы с ним сделал.
— Уверен, что смог бы показать, как именно, повелитель, — произносит Тиель и подмигивает.
— Это была шутка, сержант?
— Возможно, я только что предпринял очень неудачную попытку сострить, повелитель, — признает Тиель.
— В сущности, было довольно забавно, — говорит Жиллиман.
Он разворачивается, чтобы уйти.
— Оставайся тут. Я дойду до тебя по ходу дела.
— Да, повелитель.

 

[отметка: — 3.01.10]
— Рядовой Перссон, — окликает Графт, с жужжанием двигаясь по тропинке.
В устье реки поднимается ветер, от которого шелестит темнотравье. Доносится пустой металлический запах холодной воды и грязи. Скоро наступит ночь. В крепости и вокруг нее зажигаются огни, их отражения скачут по черной реке.
— Рядовой Перссон, — зовет сервитор.
Пора остановиться. Конец дневных трудов. Умыться, привести себя в порядок и поужинать. Олл устал, однако он примерно в восьми рядах от места, где рассчитывал находиться. Слишком большая часть дня потрачена на взгляды в небо, на бегущие огни кораблей. Слишком большая часть дня ушла на наблюдение за тяжелыми посадочными модулями, которые блестят, проходя над головой.
Графт катится к нему. Увеличенные для загрузки боеприпасов громадные верхние конечности сервитора заменены на типовые руки для перемещения грузов.
— Пора остановиться, рядовой Перссон, — говорит Графт.
Олл кивает. Они сделали при свете все, что было в их силах.
Но у него нет ощущения, что пора остановиться. Кажется, что вот-вот что-то начнется.

 

[отметка: — 1.43.32]
Вентан и Селатон наблюдают, как Арбут беседует с очередной группой представителей гильдии рабочих. Позади них медленно втягивается в грузовую шахту выпускной желоб, громадный и серый, словно горный склон. На рокритовом покрытии блестят масляные пятна.
— Не понимаю, что в этом трудного, — произносит Селатон. — Она велит им работать усерднее. Они работают усерднее. У нее есть власть.
— Все сложнее.
— В самом деле, капитан? Они этим занимались целый день. Насколько я могу судить, основная уловка состоит в продолжительности и частоте перерывов на отдых.
— Усталость — это проблема, — напоминает сержанту Вентан. — Человеческая проблема. Нам нужно сотрудничество. Нужно признавать их качества.
— Вы имеете в виду — слабости.
— Качества.
— Я до глубины души рад, что не избран быть человеком, — замечает Селатон.
Вентан смеется.
— Но все же за это нас вздернет примарх, если сборы отстанут от графика.
— Нет, достанется мне, — говорит Вентан. — И мы не опоздаем. Сенешаль достаточно убедительна.
— Правда, сэр?
— Думаю, гильдия еле волочила ноги потому, что полагала, будто им следует предложить дополнительную оплату.
— Сознательно работать медленно? — спрашивает Селатон, для которого внове такой принцип.
— Да, сержант. Они суетятся из-за переработки, выторговывают себе обильную надбавку, а затем дают небольшую слабину, которую смогут выправить и произвести впечатление, будто работают изо всех сил. Думаю, наш новый друг сенешаль Арбут заставила их держать ухо востро, представив такие новые понятия, как патриотизм и благоприятное расположение примарха.
Селатон кивает.
Небо над космопортом грозового серого цвета, ветер разгоняет неровные облака, подсвеченные садящимся солнцем. Особенно ярко сияют огни прибывающих транспортов.
— Мы остаемся без света, — замечает Селатон. — Раньше, чем прогнозировалось.
— Результат шторма, — говорит Вентан.
— Возможно, — отвечает Селатон.

 

[отметка: — 1.01.20]
Мобильная база «Кампанила» проходит внутреннюю точку Мандевилля Веридийской системы, внешнее маркировочное кольцо 16 и локальный пост. Она передает полные и точные швартовочные коды кораблям-наблюдателям на кольце 14 и звездному форту Веридий Максим. Звездный форт отменяет захват цели и дает базе сигнал проходить. Кажется, что корабль замедляет ход.

 

[отметка: — 0.55.37]
Вспышка телепортации.
По открытому склону расходятся вибрация и потрескивания энергетического разряда, холодный северный воздух пропитывается озоном.
Темный Апостол Эреб обретает плоть и возникает из росчерка света. Он одет не в церемониальный доспех. Его экипировка — сугубо функциональная боевая броня, она зачернена пеплом и по всей поверхности исписана мелким паукообразным почерком.
Его ожидает ударная группа. Во главе Эссембер Зот из Гал Ворбак, воитель, отличающийся воспламеняющей других яростью. Его меч уже обнажен. Доспех выкрашен в цвет крови.
Так их узнают враги. Алые, цвета пламени, преисподней, крови и Октета.
С Зотом рабочая бригада из Ценвар Каул — семьдесят человек, все бездетные. Они трудились с момента прибытия на рассвете на одном из первых кораблей.
Расположенное в двух тысячах километров от города Нумин плато Сатрик — уединенное место. Уже наступила суровая зима. Область Сатрик выбрана в качестве одной из шестидесяти восьми точек сбора из-за своего размера и ландшафта. По всей длине склона стоят посадочные модули, распахнувшие к серому небу грузовые люки.
Эреб осматривает работу.
Эта искрящаяся инеем область плато Сатрик особенно прекрасна. Чтобы установить ее совершенство по отношению к прочим возможным местам, потребовалось несколько дней сравнительного изучения с использованием орбитальных сканов. Она постоянно горизонтальна по отношению к уровню моря. Сориентирована соответственно магнитному полюсу и приливному процессу, и в день объединения над ней будет благоприятный восход луны. Также она обладает прочими качествами, которые не смогла бы выявить стандартная имперская физика. Векторы имматериума выверены. Сегодня покров эмпиреев в этом месте тонок.
Это поистине совпадение. Эреб размышляет, насколько же оно совершенно. Не просто пригодное к работе, подходящее или приемлемое. Идеальное. На ближайшие шестьдесят дней, начиная с сегодняшнего. Как будто некая сила создала совершенство точно в нужное время.
Люди Каул выложили круг. Отполированные черные камни, взятые с вулканических склонов Исстваана-V и отмеченные символами, образуют идеальную окружность диаметром в километр.
Эреб принимает от Зота последний камень. Это камни призыва. Он ощущает тошноту от скрытой силы, лишь только взяв один из них в руку.
Он помещает камень в разрыв в круге. Вставая на место, тот щелкает о камни по бокам.
— Начинайте, — говорит он Зоту.
Люди Ценвар Каул приближаются с прочими приношениями из системы Исстваана. Двигаясь процессией, они несут портативные стазис-колбы, словно кадила на катерическом богослужении. Жидкость в стазис-колбах замутнена кровью. Собранные прогеноидные железы. Геносемя. Сгинувшая жизнь преданных душ принесена теперь для окончательного кощунства. Здесь геносемя Саламандр, Железных Рук, Гвардии Ворона. Эребу ведомо, что Губительные Силы не делают различий, поэтому здесь также и другое геносемя: Детей Императора, Гвардии Смерти, Повелителей Ночи, Железных Воинов, Несущих Слово, Альфа-Легиона и даже Лунных Волков. Годятся все, кто пал в тайных мерзостях на Исстваане-III и — V.
Эреб останавливает первого человека в процессии и прикасается к стеклу стазис-колбы. Он знает, что внутри искромсанная ткань в непрозрачной суспензии.
— Тарик… — шепчет он.
Он кивает. Люди Каул начинают заносить колбы в круг. Когда носители проходят за камни, то начинают выть. Их рвет. Некоторые умирают или получают инсульт. Они падают, разбивая колбы.
Это не имеет значения.
Поднимается луна, бледный завиток в сиреневом небе, уже насыщенном светом.
Зот вручает Эребу инфопланшет, и Апостол сверяет время прибытия.
Он отслеживает информацию об использовании швартовочных кодов. Отдает планшет назад, а взамен берет устройство вокс-связи.
— Пора, — произносит он.

 

[отметка: — 0.40.20]
— Принято, — отвечает Сорот Чур.
Он возвращается к остальным. Его люди смешались с ротой Люциеля на ротных палубах «Самофракии». Они завершили ритуальный обед, организованный Луциелем. Никто из них не нуждается в пище, и уж точно не в тех превосходных продуктах, которые предоставил Луциель, однако это символический жест. Отобедать как союзники, как воины-короли. Сплотиться в преддверии грядущей войны.
— Проблемы? — спрашивает Люциель.
Чур качает головой.
— Небольшой вопрос по погрузочным платформам.
Чур смотрит на Луциеля.
— Почему вы изменили эмблемы и окраску доспехов? — спрашивает Люциель.
— Мы создаем себя заново, — отвечает Чур. — Новой системой мы отмечаем новое начало. Возможно, это из-за характера возлюбленного нами примарха, да благословит его космос. Гонорий, мы еще не вполне нашли себя. Не как вы. Мы стремились понять подходящую нам роль. Не думаю, что ты ценишь собственную удачливость. Чистоту вашего предназначения и положения Ультрамаринов. С самого начала вы обладали репутацией, которую не нужно было ставить под сомнение, и задачей, которую не требовалось прояснять.
Он делает паузу.
— Я годами презирал Лоргара, — тихо произносит он.
— Что?
— Ты слышал.
— Сорот, ты не должен…
— Взгляни на своего примарха, Гонорий. Такого выдающегося. Столь благородного. Я завидовал вам, завидовал Имперским Кулакам, Лунным Волкам, Железным Рукам. И я не одинок. Мы боремся с переменчивым разумом, Гонорий. Страдаем от бремени блестящего, но способного ошибаться командующего. Друг мой, мы более не несем Слово. Мы несем Лоргара.
— Некоторые быстро находят свою роль, — твердо говорит Люциель. — Я думал на эту тему. Другим требуется время, чтобы развиться и обнаружить свое предназначение. Твой примарх, великий Лоргар, — сын Императора. Для него найдется роль. Может статься, что она окажется куда значительнее, чем выпавшая Жиллиману или Дорну. Да, нам повезло, что у нас есть ясность. Я это знаю. Так же у Кулаков, Рук и Ангелов. О Терра, Сорот, таковы Пожиратели Миров и Волки Фенриса. Возможно, нехватка ясности, от которой вы страдали до сих пор, вызвана тем, что роль Лоргара все еще непредставима.
Чур улыбается.
— Поверить не могу, что ты его защищаешь.
— Почему?
Чур пожимает плечами.
— Думаю, мы наконец обретаем цель, Гонорий, — говорит он. — Отсюда наша новая решимость. Изменения геральдики и цвета доспехов. Я… Меня попросили присоединиться к наступлению.
Люциель недоумевающе хмурится.
— Ты говорил.
— Мне нужно кое-что доказать.
— Зачем? — спрашивает Люциель.
— Я должен подтвердить свое стремление к новой цели.
— И как ты это сделаешь? — интересуется Люциель.
Чур не отвечает. Люциель замечает, что пальцы Несущего Слово шевелятся, постукивая по столешнице. Что это за волнение? Нервозность?
— Я кое-что узнал, — внезапно произносит Чур, меняя тему. — Немного из военного искусства, которое ты, думаю, оценишь.
Люциель поднимает кубок и отхлебывает вина.
— Продолжай, — улыбается он.
Чур поигрывает своим кубком, золотым бокалом с прямыми стенками.
— Это произошло на Исстваане, когда там шел бой.
— Исстваан? В системе Исстваана было сражение?
Чур кивает.
— О нем не сообщали. Это было приведение к Согласию?
— Оно случилось недавно, — говорит Чур. — Полные рапорты о кампании все еще ратифицируются магистром войны. Затем они станут доступны.
Люциель вскидывает брови.
— Жиллиман не одобрит, что его хоть какое-то время держат не в курсе. Это так намереваются впредь вести Великий крестовый поход? Жиллиман настаивает на общности всей военной информации. И Исстваан пребывал в Согласии…
Чур поднимает руку.
— Это было недавно. Оно еще свежо. Теперь все кончено. Ваш примарх узнает обо всем, как должно. Суть в том, что сражение было ожесточенным. Империум столкнулся с врагом, который обнаружил смертельную силу предательства.
— Предательства? — переспрашивает Люциель.
— Как ты понимаешь, не в качестве стратегии. Не тактического предательства с целью застать врасплох и ослабить. Я имею в виду — как качества. Сила…
— Не уверен, что понимаю, о чем ты, — слегка успокаиваясь, улыбается Люциель. — Ты как будто говоришь о… магии.
— Почти что так и есть. Враг верил, что в предательстве заключена сила. Завоевать доверие противника, замаскировать свою враждебность, а затем обратить… Ну, они полагали, что это действительно наделяло их силой.
— Не понимаю, каким образом.
— В самом деле? — спрашивает Чур. — Могущество, как они думали, зависит от степени предательства. Если союзник внезапно обращается против союзника — это одна степень. Но если верный друг выступает против друга… Это чистейшая мощь, поскольку предательство намного глубже. Поскольку потребовалось переступить через такое количество моральных ограничений. Доверие. Дружбу. Верность. Надежду. Честность. Подобное деяние столь сильно, поскольку в него было невозможно поверить. С его помощью было достигнуто могущество сродни результату мощнейшего кровавого жертвоприношения.
Люциель откидывается на спинку.
— Безусловно, интересно, — говорит он. — Ну, что они так думали. С точки зрения культуры это во многом говорит о силе их кодексов чести. Если они верили, что подобное наделило их силой, то это похоже на суеверие. Разумеется, в категориях военного мастерства и техники в этом мало стратегической ценности. Кроме, как я предполагаю, психологической.
— Для них это, безусловно, работало.
— Разумеется, пока вы их не сокрушили.
Сорот Чур не отвечает.
— В чем дело? — спрашивает Люциель.
— Это как жертвоприношение, — произносит Чур. — Ты осознаешь и совершаешь величайшее возможное предательство, и оно словно жертвоприношение, необходимое для посвящения и начала грандиозного обряда победы и разрушения.
— Все еще не понимаю. В этом нет тактической методологии.
— Правда? Правда, Гонорий? А если есть? Что, если это совершенно иной способ ведения войны, выходящий за рамки практических техник, отрицающий и затмевающий все воинские законы, которые систематизированы Ультрамарином и признаны Империумом? Ритуальная война? Своего рода демоническая война?
— Ты так говоришь, как будто веришь в это, — смеется Люциель.
— Подумай над моими словами, — тихо говорит Чур. Он озирает зал, глядя, как его люди беседуют и пьют с людьми Люциеля. — Подумай… Если бы Несущие Слово выступили против Ультрадесанта, разве не было бы это величайшим предательством? Не Лоргар против Жиллимана, поскольку они в любом случае недолюбливают друг друга. Прямо здесь, в этом помещении — двое людей, которым и в самом деле удалось стать друзьями?
— Это был бы отвратительнейший обман, — соглашается Люциель. — Вынужден признать, что в нем была бы некоторая сила. Эффект шока в легионе. Мы невосприимчивы к страху, однако ужас и ошеломление могут на краткое время обезоружить в силу невообразимости сути поступка.
Чур кивает.
— И это стало бы центральным элементом, — говорит он. — Жертвенной искрой, от которой вспыхнет ритуальная война.
Люциель мрачно кивает.
— Думаю, ты прав. Было бы хорошо понять и иметь в виду врага, который столь убежден в силе бесчестья.
Чур улыбается.
— Жаль, что ты не понимаешь, — произносит он.

 

[отметка: — 0.20.20]
«Кампанила» пересекает внутреннее кольцо. Ее коды приняты сетью обороны. Перед ней на сортировочной станции располагается громада сгруппированного флота. Сияющая слава Калта.
Войдя внутрь орбиты луны Калта, она начинает резко ускоряться.

 

[отметка: — 0.19.45]
— Чего не понимаю? — спрашивает Люциель.
— Меня просили присоединиться к наступлению, — произносит Чур.
— И?
— Я должен подтвердить свое стремление к новой цели.
Люциель глядит на него.
Всего одну секунду. Одно мгновение. И в это мгновение он наконец понимает, что пытался сказать ему Сорот Чур.
Чтобы не разорвать одну невозможную связь, от Сорота Чура требуется изменить другой.
Кубок выпадает из пальцев Люциеля. Рука, ведомая одним лишь инстинктом, уже движется к пистолету.
Его замедляет лишь незамутненное, выводящее из строя ошеломление.
Плазменный пистолет Чура уже у того в руке.
Кубок еще не успел удариться о стол.
Чур стреляет. Выпущенный в упор заряд плазмы попадает в торс Гонория Люциеля. Он раскален, как звезда главной последовательности. Он испаряет броню, панцирь, укрепленные кости, спинной мозг. Уничтожает мясо, оба сердца и второстепенные органы. Обращает кровь в пыль. Выстрел, словно удар молота, сбивает Люциеля с ног, швыряя через стол. Разбитая столешница подскакивает навстречу падающему кубку, закручивая его в воздухе в полукруге вина.
Застигнутые врасплох люди Люциеля оборачиваются, не понимая, что происходит, — шум, движение, выстрел, жестокое нападение на их капитана. Люди Чура просто вытаскивают оружие. Стрельба их не отвлекла. Взгляды не отрывались от собеседников, которые сейчас в замешательстве отворачиваются.
Люциель катается по палубе, молотя руками и ногами, а вокруг падают обломки стола. Кубок отскакивает от плиты палубы рядом с его головой. Его глаза широко распахнуты. Плазменный заряд проделал в нем огромное сквозное отверстие. Тело пробито. Через содрогающийся торс видно палубу. Края зияющей раны опалены и обожжены сверхтемпературой. Доспех тоже пробит насквозь, кромки светятся. Тельца Ларрамана не в состоянии закрыть или затянуть столь катастрофическое повреждение. Чур вскакивает, опрокидывая стул. Он опускает плазменное оружие, наводит его в лицо Люциелю и стреляет еще раз.
Вокруг него помещение сотрясается от внезапного шквала огня. Двадцать или тридцать болтеров разряжаются практически одновременно. Отброшенные назад закованные в доспехи тела падают. Воздух заполнен кровавой дымкой.
На третьем отскоке кубок приземляется, описывает круг и останавливается возле обожженного и расколотого черепа Гонория Люциеля.
Назад: 7
Дальше: АБСОЛЮТНОЕ//ПОДАВЛЕНИЕ