ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ ГЛАВА
Маневр — дело модное
— Ты только что совершил ужасающую ошибку, друг мой, — сказал Джасперс. — И ты не проживешь так долго, чтобы пожалеть о ней.
— Я тебя знаю, — отозвался Седарн. Он прошел сквозь девятнадцать морских сражений и сейчас не подал виду, что хоть немного нервничает. — Ты же Джасперс из Гильдии. А я-то все гадал, какой мерзавец из Церкви стоит за всем этим?
Преподобный поднялся. Он был уверен в себе, но неожиданно ему стало интересно, кто же перед ним такой.
— Разве я тебя знаю? — начал он, вглядываясь в лицо француза. — Конечно знаю. С белыми волосами и без бороды, но ведь это ты, Триумф?
Руперт кивнул.
— Де ла Вега был прав насчет тебя. Он будет доволен. Он говорил, что ты опасен. Правда, ты пришел к финишу вторым и опоздал.
Удар Триумфа пригвоздил Джасперса к земле. Талисман выпал из пальцев священника и покатился по траве.
— Опоздал для чего?
Джасперс потянулся к амулету, но Руперт наступил ему на руку.
— Что ты собираешься делать, ублюдок? — спросил он.
Удар по голове сбил Триумфа с ног. Он упал прямо на полог шатра, барахтаясь и пытаясь встать на ноги, голова у него кружилась.
Де Тонгфор подошел к Руперту со спины и приставил рапиру к горлу.
— Значит, ты Триумф, — сказал он. — Я должен был догадаться. Вы в порядке, преподобный?
— Жить буду, — отозвался Джасперс, поднимаясь и подбирая с земли талисман. — Отведи его куда-нибудь и убей. Быстро. У меня еще куча дел.
— Да ладно, — сказал Триумф. — Ты меня победил. По крайней мере, позволь посмотреть. Ненавижу умирать, не зная, за что умираю.
Джасперс кивнул де Тонгфору, который все еще прижимал клинок к кадыку Руперта.
— Тогда смотри, — сказал Джасперс. — Я собираюсь высвободить черную магию невиданной силы и убить королеву.
Они поднялись по трубе и оказались в Музыкальном зале. Тут тоже было темно, но свет с улицы пробивался в окна.
О'Бау ждал их.
Агнью отряхнулся и помог Дрю сесть. Аптил встал рядом с гигантом, и оба принялись смотреть на празднество.
— Есть сор и брожения, куда мог спрятаться французик? — спросил О'Бау.
— Нет. Никаких.
Уравнитель нахмурился и отвернулся. У камина стоял заставленный напитками столик. Великан положил меч и взял с него бутылку, вытащив пробку зубами.
Аптил облизнул губы и глубоко вздохнул, зная, что настал момент действовать.
Схватив со стола клинок, он отшвырнул оружие в дальний угол комнаты и что есть силы врезал О'Бау. Тот, падая, задел стол, и оба врезались в стену, подняв хаос из рук, ног и разбивающихся бутылок.
— Это за Дрю, — пояснил Аптил, пнув ошеломленного громилу и перекинув через банкетный стол на подставку для свеч. — Это за Руперта, — добавил он.
Удар О'Бау заставил австралийца согнуться пополам. Задохнувшись, он упал на колени к ногам великана, шипя, как проткнутый баллон.
— Это для начала, — сказал Уравнитель.
Агнью и Дрю набросились на О'Бау, но тот отшвырнул обоих, словно стриптизерша, сбрасывающая с себя одежду. Блюэтт приземлился на пол у окна, не в силах встать. Агнью рухнул в кресло у двери. На его лице было написано чудовищное разочарование.
— Получается, — сказал О'Бау, поднимая Аптила за горло одной рукой, — вы все председатели.
— Извини, — отозвался слуга, поднимаясь на ноги. — Прошу, освободи моего друга Аптила. — Он сжал кулаки и принял боксерскую стойку. — Дерись со мной, если хочешь.
Великан отшвырнул Аптила в сторону и направился к Агнью.
— Не зли меня, — сказал он. — Я из тебя фарс сделаю.
Слуга нанес мощный удар О'Бау в лицо, но тот даже не пошевельнулся. Агнью поморщился, тряся разбитой рукой. Великан улыбнулся и вынул из-за пояса тесак, на лезвии которого заиграли отблески света.
— Время задирать свиней, — объявил он.
Тут на него рухнул кот.
Он спрыгнул откуда-то со стропил разрядом рыжевато-коричневой молнии, и О'Бау исчез под этой пушистой горой. У Агнью перехватило дыхание, но потом он отодвинулся от двух бьющихся на полу тел: Уравнителя и громадного кота размером с великана — кота с пальцами, в дублете и бриджах.
Из-под его ногтей выступили острые когти.
Раздались пронзительные крики.
— Так как же честь и долг? — спросила Долл у толпы.
— Как бы там ни было, они уходят быстро, — присоединилась Элис Мантон. — Богиня, о великая, скажи, как заключить нам сделку?
Долл раскинула руки, обратившись к толпе в зале. У ее ног сидели охотники любви: Артемида, Диана и Орион — и с обожанием снизу вверх смотрели на нее.
— За мир! — воскликнула Долл. — Я в смятении,
И именно я должна сделать выводы
В честь славы, благородства, долга, прав.
Смотрите не на даму ночи,
А на богиню дня!
Глориана! Благословенная Глориана!
Никогда более благородный лоб не венчался короной.
Более благородная десница не правила этим городом!
Этот город, этот бург, эти земли.
Из всех прекрасных городов ни один не сможет сравниться
С гордым Римом, прелестной Веной, полной воды Венецией,
Где гондольеры поют гимн красоте
Великой Лагуны, с благородным Мадридом,
Прекрасной Барселоной и Парижем, жемчужиной континента!
Никто из них не сравнится с Лондоном,
Словно замок венчающим серебристую Темзу.
Долл замолчала, ибо толпа разразилась таким громом аплодисментов, что тот заглушил остальные слова. Она стояла, широко раскинув руки, и ждала, пока шум стихнет, а затем посмотрела вниз, на Элис и Мэри.
— Великолепно, великолепно! — промурлыкала миссис Мерсер со слезами на глазах.
Элис побледнела от нахлынувших чувств и не могла говорить. Долл с беспокойством взглянула на Горация Катона, игравшего Ориона. Тот не сводил глаз с Королевского павильона, судорожно стискивая в руке лук.
Аплодисменты начали стихать.
— Но что есть красота серебристой Темзы
В сравнении с этим превосходством смысла мира.
Божественной Глорианой, богиней дня?
Если царит истина и наши сердца объединены в Союзе,
Давайте же вновь возложим корону на ее чело!
Теперь аплодисменты звучали даже громче. Их подхватили толпы за стенами дворца, и Ричмонд сотрясла волна ликования. Знать в Королевском павильоне кланялась королеве и подкидывала шляпы в ночной воздух ничтожным подобием фейерверка.
Долл перевела дух. От ее дыхания газ чепца заколыхался.
Где же Руперт?
Триумф чувствовал, как неприятно ворочаются кишки у него в животе. Он стоял у самого шатра позади Джасперса, Тонгфор прижимал к его горлу клинок. Преподобный что-то мычал над талисманом, сжимая его потными руками, и именно от этого неразборчивого бормотания Руперту было не по себе. Примерно так же он чувствовал себя, когда Вулли устроил ему проверку с тем нечестивым пергаментом. В воздухе витала черная магия — в этом не было никаких сомнений.
Со своего места Триумф ясно видел стоявшую на сцене Долл, Элис Мантон, Горация Катона и Мэри Мерсер, сидящих у ее ног, а также ликующую толпу.
Джасперс поднял руку и с треском раздавил талисман. Его осколки песком просыпались сквозь пальцы преподобного, и ночной ветер унес их.
Он повернулся к Триумфу.
— Дело сделано, — ухмыльнулся священник, но лицо его было бледным, а на лбу выступил пот, словно он только что пробежал марафон в куртке на меху.
— Что сделано-то? — спросил Триумф.
— Посмотри на Катона, — ответил ему Джасперс. — Круглый дурак. В его колчане отравленная стрела. Через пару секунд он ею воспользуется.
— Значит, Катон тоже участвует в заговоре?
— Он? Не по своей воле, — усмехнулся преподобный. — Я только что отправил архидемона из ада в его ничего не подозревающую душу. Тот скажет ему, что делать.
Триумф через полог шатра посмотрел на актера. Тому было жарко и неудобно, он выглядел растерянным и сильно беспокоился. Рука его на древке лука дрожала, и он как раз потянулся к колчану, висевшему за спиной. Никто из присутствовавших этого не заметил. Они все слишком увлеклись, аплодируя Долл.
Гораций достал стрелу.
Триумф незаметно опустил левую руку и, сжав рукоять couteau suisse, висевшего на поясе, нажал на кнопку.
В рапиру тот не превратился, как ни надеялся Руперт. Кажется, приказам оружие не подчинялось, а деликатности момента не понимало.
Тем не менее оно порадовало хозяина длинным прямым ножом для резки жареного мяса. Четыре дюйма стали вонзились в бедро Тонгфора.
Тот завопил, и Триумф изо всех сил толкнул его, подавшись назад. Клинок скользнул над ухом морехода, глубоко царапнув кожу, но Бонвилль оказался слишком нерасторопным и не смог остановить Руперта.
Оба повалились на землю. Не обращая внимания на кровь, льющуюся из пореза, Триумф принялся молотить кулаками по лицу и животу де Тонгфора. Когда тот обмяк, беспомощно хватая ртом воздух, Руперт вскочил и отобрал у мерзавца рапиру, но, обернувшись, увидел, что Джасперса уже и след простыл.
— Долл! Долл! — закричал Руперт, глядя на актрису через полог шатра.
Однако, к несчастью, восторги зрителей заглушали его голос.
Артемида, Диана и Орион натянули луки, символически собираясь выстрелить в воздух, когда Долл закончит речь словами: «Давайте же возвестим о нашей любви и, подобно Купидону, залпом стрел расскажем о нашей страсти, ибо Глориана — самая любимая из всех, наша королева, наша тридцатая Елизавета», но толпа ревела слишком громко, и Долл пришлось подождать.
Она улыбнулась Элис и Мэри, державшим луки наготове.
Катон не обращал на нее ни малейшего внимания, натягивая стрелу, которую ему дал де Тонгфор. Он собирался выстрелить в небо.
Может, она неверно поняла его странное поведение…
Неожиданно Долл почудилось, что кто-то зовет ее по имени, пытаясь перекричать всеобщий гам, но актриса сочла это причудами собственного воображения.
А затем она услышала кое-что еще: кто-то насвистывал песенку о гвинейском береге. Пронзительный звук пробился сквозь шум толпы.
Долл похолодела. Сердце замерло, словно размышляя, биться ли дальше.
Это был сигнал, о котором они условились. Долл огляделась по сторонам.
Гораций Катон целился явно не в небо.
