Глава 2

Тиран сказала, что у нас схожее происхождение, и отчасти так оно и было. Она — как и я раньше — состояла из сотен тел, образующих одну личность. С этой точки зрения мы были очень похожи, что заметили некоторые граждане (правда, относительно недавно, в последние лет сто) во время споров по поводу использования военными вспомогательных компонентов.

Это казалось ужасным, когда человек думал о том, что такое может случиться с ним, или его другом, или родственником. Но лорд Радча сама подвергалась тому же, и во многом она, вероятно, такое же существо, как и корабли, которые ей служат. Так неужели это настолько плохо, как заявляют очернители? Просто нелепо думать, что все это время Радч не являл собой воплощение непогрешимой справедливости.

Это слово имеет отношение к триаде: справедливость, правильность и польза. Ни одно справедливое деяние не могло быть неправильным, ни одно правильное деяние — несправедливым. Справедливость и правильность, переплетаясь таким образом, вели к пользе. Вопрос о том, для кого или для чего это полезно, — постоянная тема полуночных дискуссий за полупустыми бутылками араки, но обычно ни один радчааи не подвергал сомнению, что справедливость и правильность в конечном счете окажутся полезны неким, одобряемым богами, образом. Никогда, за исключением самых что ни на есть чрезвычайных обстоятельств, не подвергалось сомнению, что Радч справедлив, правилен и полезен.

Разумеется, в отличие от своих кораблей, лорд Радча — гражданин, и не только гражданин, но правитель всего Радча, причем абсолютный. Я же ее оружие, которое она использовала, чтобы расширять свое господство. Ее слуга. Во многом — ее раба. Но разница была еще глубже. Каждое из тел Анаандер Мианнаи идентично всем остальным: это клоны, зачатые и выращенные с конкретной целью стать ее частями. Каждый из тысяч экземпляров ее мозга рос и развивался вокруг имплантатов, которые соединяли ее с самой собой. В течение трех тысяч лет она никогда не была никем иным, кроме как Анаандер Мианнаи. Никогда не была личностью с одним телом — предпочтительно в позднем подростковом возрасте или в начале достижения зрелости, старше — при крайней необходимости, — которую пленили и бросили в отсек временной приостановки жизнедеятельности на десятилетия, а может, даже на столетия, пока не понадобится. Которую без церемоний разморозили, запихнули в мозг имплантат, перерезали связи, сделали новые, уничтожили личность, которой она была всю свою жизнь, и заменили ее корабельным ИИ.

Если вы через это не проходили, то не думаю, что вы в состоянии себе это представить. Страх и тошнота, чувство ужаса, даже после того, как все сделано и тело понимает, что это корабль, что личности, которая была прежде, больше не существует и некому волноваться о том, что она умерла. Это может длиться неделю, иногда — дольше, пока тело и мозг не привыкнут к новому положению дел. Побочный эффект этого процесса возможно устранить, сделав его не таким кошмарным. Но что значат временные лишения одного тела? Одно тело из десятков или даже сотен — это ничто, его страдания — просто преходящее неудобство. Если они были слишком сильными или не ослабевали за разумный период времени, тело убирали и уничтожали, заменяли новым. В хранилищах их полным-полно.

Но сейчас, когда Анаандер Мианнаи провозгласила, что новые вспомогательные компоненты изготавливаться не будут — не считая тех пленников, которые все еще содержатся в трюмах огромных транспортных кораблей, тысяч тел, замороженных в ожидании, — никому больше не стоит интересоваться этой проблемой.

Как капитан «Милосердия Кадра», я располагала отдельной каютой: три метра на четыре, вдоль всех стен — скамьи, служившие также хранилищами. Одна из этих скамей была также моей койкой, а внутри ее, под коробками и ящиками с моим имуществом, стояла коробка, которую корабль не в силах был ни видеть, ни чувствовать. Человеческие глаза могли ее видеть, даже если они — часть тела вспомогательного компонента. Но никакой сканер, никакой механический сенсор не обнаружил бы ни ту коробку, ни пистолет, ни боеприпасы к нему, находившиеся внутри, пули, которые способные прожечь все что угодно во вселенной. Как это получалось — оставалось загадкой, и дело не только в необъяснимых пулях, но и в том, как свет, отражавшийся от коробки или пистолета, мог быть видимым для человеческих глаз, но не для, скажем, камер, которые, в конце концов, работали по тем же принципам. И корабль, например, видел на месте этой коробки не пустое пространство, а то, что вполне могло занимать это пространство согласно его ожиданиям. Все это оставалось совершенно непонятно. И тем не менее именно так оно и было. Коробку, оружие и боеприпасы к нему изготовили пришельцы Пресгер с неизвестными целями. Их опасалась даже Анаандер Мианнаи, повелительница огромного пространства Радча, командующая его, казалось бы, бессчетными войсками.

«Милосердие Калра» знал о коробке, о пистолете, потому что я ему сказала. Для солдат подразделения Калр, служивших мне, это просто одна из нескольких коробок, которые они никогда не открывали. Были бы они на самом деле вспомогательными компонентами, которыми иногда притворялись, этим бы все и кончилось. Но они — не вспомогательные компоненты. Они — люди и отличаются всепоглощающим любопытством. Они продолжали размышлять, подолгу присматривались, когда укладывали постельное белье и убирали койку, где я спала. Не будь я капитаном — и даже более весомо, капитаном флота, — они бы уже не раз перешерстили мой багаж до последнего миллиметра и досконально обсудили бы результаты друг с другом. Но я — капитан, обладающий правом распоряжаться жизнью и смертью всего экипажа, и потому мне дарована эта частичная неприкосновенность.

Это была каюта капитана Вэл, пока она не приняла не ту сторону в сражении лорда Радча с самой собой. Напольное покрытие, покрывала и подушки со скамей исчезли, они остались позади — во Дворце Омо. Стены покрывал замысловатый орнамент в виде завитков пурпурных и зеленых тонов, эти стиль и палитру она позаимствовала из прошлой эры, по-видимому — более благородной и цивилизованной, чем эта. В отличие от капитана Вэл, я ее прожила и не слишком сокрушалась о ее утрате. Я бы все это удалила, но имелись другие, более насущные заботы, и по крайней мере эта окраска за пределы капитанской каюты не распространялась.

Ее богов, располагавшихся в нише, под богами корабля — Амаата, разумеется, главного из богов радчааи, и Калра, имя которого входило в название судна, — я заменила Той, Кто Возникла из Лилии, ЭскВар (Эманацией начала и конца), и маленькой, дешевой иконой Торена. Мне еще повезло, что я нашла ее. Торен — старый бог, не слишком популярный, почти забытый всеми, за исключением экипажей кораблей, носящих его имя, ни одного из которых поблизости не было, а один из них — я сама — уничтожен.

Там имелось место и для других богов, оно всегда есть. Но я ни в кого из них не верила. Для команды показалось бы странным, если бы у меня никого не было, кроме корабельных, и эти сойдут. Для меня это — не боги, они просто кое о чем напоминают. Экипаж этого не узнает и не поймет, поэтому я ежедневно воскуряла им фимиам, наряду с Амаатом и Кадром, и, так же как и те боги, они получали приношения — пищу и покрытые эмалью латунные цветы. Увидев их впервые, Калр Пять насупилась, ведь они дешевые и совсем простые, не те, что Мианнаи и капитану флота следовало бы предлагать своим богам. Она сказала так Калр Семнадцать, косвенно, не упомянув ни моего имени, ни звания. Она не знала, что я — вспомогательный компонент, не знала, насколько легко кораблю показать мне в любой момент и всюду, что она чувствует и говорит. Она была уверена, что корабль сохранит ее сплетню в тайне.

Через два дня после того, как мы вошли в шлюз на пути в Атхоек в собственной крошечной, изолированной частице вселенной, я сидела на краю своей койки и пила чай из изящной темно-розовой стеклянной чашки, пока Калр Пять убирала знаки и ткань после утреннего гадания. Знаки указали, разумеется, что удача продолжает нам сопутствовать, — лишь самый недалекий из капитанов обнаружит что-либо другое в том, как выпали металлические диски на покрывале.

Я закрыла глаза. Ощутила коридоры и каюты «Милосердия Калра», безукоризненно белые. Весь корабль успокаивающе и знакомо пах рециркулируемым воздухом и чистящим средством. Подразделение Амаат отмыло свою часть коридоров и каюты, за которые несет ответственность. Их лейтенант, Сеиварден, старшая из лейтенантов «Милосердия Калра», заканчивала проверку этой работы, раздавая похвалы, порицания и задания на завтра со своим по-старинному изысканным произношением. Сеиварден была рождена для этой работы, на ее лице читалось, что она член одного из высших кланов Радча, дальних родственников самой Анаандер Мианнаи, богатых и благовоспитанных. Ее растили с уверенностью в том, что она будет командовать. Во многих отношениях она олицетворение офицера вооруженных сил Радча.

Когда она, расслабленная и уверенная в себе, говорила со своими солдатами подразделения Амаат, то почти не отличалась от Сеиварден, которую я знала тысячу лет назад, прежде чем она потеряла свой корабль и ее запихнул в спасательный отсек один из вспомогательных компонентов. Следящее устройство отсека было повреждено, и она дрейфовала в нем столетиями. После того как ее нашли и разморозили, Сеиварден обнаружила, что все, кого она знала, мертвы, даже ее клана больше не существует и Радч изменился по сравнению с тем, каким она его знала. Сеиварден бежала из пространства Радча и несколько лет провела в бесцельных скитаниях, ведя разгульный образ жизни. Не то чтобы желая умереть, как мне сдается, но подсознательно надеясь на некий несчастный случай со смертельным исходом. С тех пор как я нашла ее, она набрала вес, частично восстановила утраченную мускулатуру и теперь выглядела значительно более здоровой, но тем не менее несколько потрепанной. Ей было сорок восемь, когда вспомогательные компоненты ее корабля засунули ее в тот спасательный отсек. Принять в расчет ту тысячу лет — и она вторая старейшая по возрасту персона на борту «Милосердия Кадра».

Следующая по старшинству, лейтенант Экалу, стояла на вахте в командной рубке с двумя из своих солдат подразделения Этрепа. Теоретически необходимости стоять кому-либо на вахте не было, ведь «Милосердие Калра» всегда бодрствовал, всегда вел наблюдение, постоянно ощущал корабль — собственное тело — и пространство вокруг него. Особенно в шлюзах, где почти невероятны не только неожиданные, но, честно говоря, даже интересные события. Но корабельные системы иногда не срабатывали, и среагировать на кризисную ситуацию можно гораздо быстрее и легче, если экипаж уже находится в состоянии готовности. И конечно, десяткам людей, плотно набившимся в маленькое судно, требовалась работа, чтобы они были заняты и дисциплинированны. Корабль показывал лейтенанту Экалу цифры, карты, графики, что-то нашептывал ей в ухо, то и дело перемежая поток информации с дружеским ободрением. Лейтенант Экалу нравилась «Милосердию Калра», он был уверен в ее интеллекте и способностях.

Калр — подразделение капитана, мое. Во всех остальных подразделениях на «Милосердии Калра» по десять солдат, но в Калр — двадцать. Они спали поочередно, потому что, в отличие от остальных подразделений, Калр всегда находится на дежурстве. Это последнее, что осталось от тех дней, когда корабль был укомплектован вспомогательными компонентами и его солдаты являлись составными частями его самого, а не десятками отдельных людей. Солдаты Калр, которые, как и я, только что проснулись, собрались в солдатской кают-компании, простом помещении с белыми стенами, где только и хватало места, что поесть десятерым, да составить в стопку тарелки. Они стояли, каждый со своей тарелкой скела, быстрорастущего слизистого темно-зеленого растения, которое содержит все питательные вещества, необходимые для человеческого организма. К его вкусу надо привыкать, если вы на нем не выросли. Многие радчааи в действительности выросли на нем.

Солдаты Калр в своей кают-компании несколько вразнобой начали утреннюю молитву. Цветок справедливости — мир. Через пару слов они выровнялись, слова попали в знакомый ритм. Цветок правильности — красота в мысли и действии.

Доктор — у нее имелось имя и номинальное звание лейтенанта, но к ней никогда не обращались ни по имени, ни по званию — была прикреплена к подразделению Калр, но не являлась лейтенантом Калр. Просто доктор. Ей можно приказать стоять на вахте, и так бывало. Через час она встанет на вахту, и два солдата подразделения Калр будут нести вахту вместе с ней. Она — единственный из офицеров капитана Вэл, оставшийся на корабле. Во-первых, ее было бы трудно заменить, а во-вторых, она практически не участвовала в событиях прошлой недели. Высокая и худощавая, светлокожая по радчаайским стандартам, волосы светло-каштановые, что смотрелось странновато, но не такого уж необыкновенного оттенка, чтобы он казался искусственным. Обычно она ходила насупившись, но при этом не сказать, чтобы обладала скверным характером. В свои семьдесят шесть она выглядела почти так же, как и в тридцать, и, вероятно, сохранит такую внешность до ста пятидесяти. Врачом служила ее мать, и бабушка, и прабабушка. Сейчас она была очень на меня сердита.

Проснувшись, доктор решила непременно поговорить со мной в то недолгое время, что оставалось ей до начала вахты. Утреннюю молитву она сотворила в некоторой поспешности, как только скатилась со своей койки. Цветок пользы — это Амаат, единый и нераздельный. Я перенесла свое внимание с подразделения Калр в солдатской кают-компании, но, услышав первые строки молитвы, не могла не слышать остальных. Я — меч правосудия… Теперь доктор, безмолвная и напряженная, стояла у своего стула в кают-компании, где ели офицеры.

Сеиварден, улыбающаяся, расслабленная, вошла в кают-компанию, собираясь вкусить то, что станет ее ужином, и увидела ожидавшего там доктора: скованная и раздраженная, она хмурилась больше обычного. Я заметила, что это вызвало вспышку недовольства у Сеиварден, но она, тут же погасив его, извинилась за опоздание и получила в ответ невнятное и безразличное: «Да ладно, чего уж там».

В солдатской кают-компании Калр, завершая утреннюю молитву, проговорили по моему приказу несколько дополнительных строчек — краткую молитву по усопшим и их имена: Оун Элминг и Найсими Птем — солдат, которая подняла мятеж на Айми, предотвратив войну с пришельцами Рррррр ценой собственной жизни.

Подразделение Бо спало в помещении, которое скорее напоминало нишу, чем комнату: там едва хватало места для их десяти стиснутых во сне тел, никакого уединения, никакого личного пространства, даже в постелях. Они подергивались, вздыхали, видели сны — более беспокойные, чем вспомогательные компоненты, которые некогда спали там.

В собственной крошечной каюте их командир, очень юная, с неправдоподобно сиреневыми глазами, лейтенант Тайзэрвэт также спала, неподвижно и без сновидений, но испытывая подспудное беспокойство — уровень адреналина чуть превышал ожидаемый. Это должно было бы пробудить ее, как в предыдущую ночь, но доктор дала ей что-то, чтобы она спала.

Проглотив свой завтрак, доктор пробормотала извинения и чуть ли не пулей вылетела из кают-компании.

— Корабль, — обратилась она, экспрессивно шевеля пальцами, словно подчеркивая свои слова, — я хочу поговорить с капитаном флота.

— Идет доктор, — сказала я Калр Пять. — Мы предложим ей чаю. Но она, вероятно, откажется. — Пять проверила уровень чая в термосе и вытащила еще одну чашку из розового стекла. Я подозревала, что больше не увижу свой эмалированный сервиз, пока не отдам конкретного приказа.

— Капитан флота, — сказал «Милосердие Калра» прямо мне в ухо и показал солдата подразделения Амаат, которая, направляясь в солдатскую кают-компанию, негромко напевала себе под нос какую-то бессмыслицу, похожую на то, что почти везде напевают дети. «Все вокруг кружится, все вокруг кружится, планета кружится вокруг солнца, все вокруг кружится. Все вокруг кружится, луна кружится вокруг планеты…» Беспечно и фальшиво.

В моей каюте Калр Пять, застыв по стойке смирно, сказала ничего не выражающим голосом:

— Доктор просит разрешения поговорить с вами, капитан флота.

В коридоре Амаат, услыхав шаги другого солдата из своего подразделения у себя за спиной, умолкла, внезапно прислушавшись к самой себе.

— Разрешаю, — ответила я Калр Пять без особой необходимости, ведь она уже знала о том, что я планировала поговорить с врачом.

Дверь открылась, и вошла доктор, несколько резче, чем предписывал этикет.

— Капитан флота, — начала она, сдержанно и в то же время яростно.

Я подняла руку, остановив ее.

— Доктор. Присядь. Будешь чаю?

Она села. Отказалась от чая. Калр Пять вышла из комнаты по моему приказу, чуть-чуть обиженная: ей придется пропустить, что скажет доктор, — а по всем признакам это будет интересно. Когда она ушла, я махнула рукой врачу, сидящей за столом напротив меня. Давай.

— Прошу снисхождения у капитана флота. — Непохоже, чтобы ее вообще заботило, проявлю я его или нет. Под столом она стиснула руки в перчатках в кулаки. — Капитан флота. Сэр. Вы удалили из медсанчасти некоторые лекарственные препараты.

— Да.

Это приостановило ее порыв. Казалось, она ожидала отрицания.

— Больше никто не мог этого сделать. Корабль настаивал на том, что они не покидали хранилища, и я просмотрела журнал регистрации, все записи — от начала и до конца, и не нашла отметки о том, что кто-либо брал их. Больше на борту нет никого, кто мог бы спрятать это от меня.

Я опасалась, что это больше не так. Но я этого не сказала.

— Лейтенант Тайзэрвэт пришла к тебе вчера в конце своей смены и попросила помочь с небольшой тошнотой и чувством тревоги.

— Два дня назад, через несколько часов после того, как мы вошли в шлюзовое пространство, лейтенант Тайзэрвэт испытала стрессовое состояние. Некоторое недомогание. Обнаружила в тот вечер, что не в состоянии толком поужинать. Ее солдаты из подразделения Бо заметили это с беспокойством: ведь проблема с большинством семнадцатилетних — накормить досыта, а не уговаривать поесть. Промеж собой они решили, что она тоскует по дому. — И страдает оттого, что меня явно злит ее присутствие.

— Ты беспокоишься за ее здоровье?

Доктор чуть не подпрыгнула на своем месте от возмущения.

— Не в этом дело! — Вспомнила, с кем разговаривает. — Сэр. — Сглотнула, подождала, но я ничего не сказала. — Она очень волнуется. Похоже, у нее какой-то эмоциональный стресс. Это понятно. Совершенно нормально для салаги-лейтенанта, получившего свое первое назначение. — Говоря это, она осознала, что я, наверное, обладаю исчерпывающим опытом по части того, что является нормальным для очень юных лейтенантов на их первом месте службы. Пожалела, что заговорила, пожалела мимолетно, что пришла сюда, чтобы противостоять мне, обвинить меня. Лишь на мгновение.

— Совершенно нормально в сложившихся обстоятельствах, — согласилась я, однако имея в виду совсем другое.

— И я не смогла помочь ей, потому что вы забрали все до одного препараты, которые я могла ей дать.

— Да, — признала я, — забрала. А в ее организме было что-нибудь, когда она прибыла сюда? — Я уже знала, каким будет ответ, но все равно спросила.

Доктор, удивленная моим вопросом, прищурилась, но лишь на мгновение.

— Она выглядела так, словно что-то приняла, когда пришла в медсанчасть из челнока. Однако, когда я ее исследовала, там ничего не было. Думаю, она просто устала. — Едва заметная перемена ее позы, изменение эмоционального фона, которое я уловила, сообщили мне, что сейчас она размышляет над важностью моего вопроса, над странным несоответствием того, как лейтенант Тайзэрвэт выглядела, на ее профессиональный взгляд, и тем, что сообщили показания приборов.

— Есть ли в ее документах какие-нибудь рекомендации или указания о применении препаратов?

— Нет, ничего. — Казалось, доктор не пришла ни к какому заключению. Не говоря уже о том, к которому пришла я. Но теперь она явно испытывает любопытство, а от былой злости не осталось и следа. — Недавние события оставили тяжелый след в каждом из нас. А она очень молода. И… — Она засомневалась. Наверное, чуть было не сказала, что сейчас уже все на борту корабля знали, как я разозлилась, когда лейтенанта Тайзэрвэт назначили на «Милосердие Калра». Настолько, чтобы перестать петь на несколько часов.

Теперь уже весь экипаж понимал, что это значит. Стал даже находить утешение в том, что есть столь очевидный способ узнать, все ли идет так, как следует.

— Ты собиралась что-то сказать? — ровным голосом спросила я, придав лицу нейтральное выражение.

— Я думаю, она чувствует: вы не хотите ее здесь.

— Не хочу, — подтвердила я. — Действительно.

Врач покачала головой, она не поняла.

— Прошу снисхождения у капитана флота. Вы могли отказаться взять ее.

Я могла отказаться взять ее. Оставить на стыковочном причале дворца, когда уходил челнок «Милосердия Калра», и не вернуться за ней. Я всерьез раздумывала об этом. Я уверена: Скаайат поняла бы это и ухитрилась бы обнаружить, что ни один пристыкованный в порту корабль не может подбросить юного лейтенанта на «Милосердие Калра», пока не станет слишком поздно.

— Ты дала ей что-нибудь?

— Кое-что, чтобы она уснула. У нее был конец дня. Вот и все, что я смогла сделать. — Это и сердило доктора, а не только мое вмешательство в ее сферу, то, что она оказалась неспособна помочь.

Я не удержалась от быстрого, моментального взгляда. Лейтенант Тайзэрвэт спит, но не глубоко. Не безмятежно. По-прежнему напряжена, все тот же приглушенный фон обеспокоенности.

— Доктор, — сказала я, возвращая свое внимание туда, где находилась сама, — ты совершенно права, что на меня злишься. Я ожидала, что ты рассердишься, и предполагала, что ты будешь протестовать. Я была бы разочарована, если бы ты этого не сделала. — Озадаченная, она сощурилась, по-прежнему держа на коленях руки, стиснутые в кулаки. — Доверься мне. — Большего я пока сказать не могла. — Я — неизвестная величина, я… не из тех, кому обычно дают командные должности. — На лице врача промелькнуло понимание, потом — тень отвращения и тут же — смущение оттого, что она это почувствовала, ведь она понимает, что я способна это видеть, что я почти наверняка наблюдаю за ее реакцией. Врач отремонтировала мои имплантаты, которые я деактивировала и повредила, чтобы их скрыть. Врач знает, кто я такая, как больше никто на борту, кроме Сеиварден. — Но доверься мне.

— У меня нет выбора, не так ли, сэр? Мы отрезаны от всех, пока не достигнем Атхоека, и мне некому пожаловаться. — Она раздражена.

— Пожалуйся на Атхоеке, когда мы туда доберемся. Если у тебя еще останется такое желание. — Если там будет кому пожаловаться, чтобы из этого вышел хоть какой-то толк.

— Сэр. — Она поднялась, удержавшись от того, чтобы не выпалить еще что-то. Неуклюже поклонилась. — Можно идти?

— Конечно, доктор.

С лейтенантом Тайзэрвэт все было непросто. Ее официальная биография — сухое перечисление фактов — сообщала, что она родилась и выросла на планете, третий ребенок одного из родителей и второй — другого. Она получила образование, как у любого обеспеченного радчааи из знатной семьи средней руки. Ей хорошо давалась математика, имелся энтузиазм по отношению к поэзии, но не хватало одаренности, и совсем не было успехов в истории. Ей поступало денежное содержание от родителей, но не было никаких видов на наследство. Она впервые попала в космос, когда отправилась на обучение.

Таким образом, читая между строк, можно понять, что ей не светило ни занять заметное место в своем клане, ни унаследовать чье-либо богатство и положение, ни оправдать особые ожидания, и, несомненно, родители ее любили и баловали до самого дня отъезда на военную службу. Их переписка это подтверждала. Братья и сестры, все — старшие, казалось, не возмущались ее положением любимицы, но относились к этому спокойно и лелеяли ее почти так же, как родители.

Взбалмошная — так отозвалась о ней Скаайат Оэр. Легкомысленная, подумала я, увидев приобретенный, безусловно, цвет ее глаз, и данные тестов на способности наводили на ту же мысль. Они не предполагали в ней самообладания. Не предполагали и раздраженного недовольства, в которое она впала вскоре после того, как поднялась на борт «Милосердия Калра».

Ее инструкторы встречали таких раньше и потому относились к ней сурово, но не жестоко. Некоторые из них, несомненно, имели своих малышек-сестер, и в конце концов ей был предназначен административный пост. Едва ли имело какое-то значение, если в условиях сильно пониженной гравитации ей не удастся удержать свой ужин, — с той же проблемой сталкивались многие другие новички-лейтенанты, особенно если им недоставало опыта пребывания в космосе.

Два дня назад Тайзэрвэт проходила обследование в медсанчасти. Корабль подключался, чтобы воспринимать ее во всей полноте данных, как и остальных членов экипажа, — а значит, теперь и я могла это делать. Тем временем солдаты подразделения Бо просмотрели весь багаж лейтенанта до последнего миллиметра и пришли к довольно точным заключениям о ее истории. К невежеству они были вполне готовы: салага, только что завершившая обучение, — объект для насмешек и причина раздражения. Но они также готовы были проявить сочувствие и некоторую — авансом — гордость. Любые будущие достижения Тайзэрвэт станут их заслугой, ведь, в конце концов, это они ее вырастят. Научат всему действительно важному. Они готовы были стать ее солдатами. Искренне желали увидеть ее таким лейтенантом, под началом которого можно было бы с гордостью нести службу.

Мне так хотелось, чтобы мои подозрения оказались неверны.

Вахта прошла, конечно, без всяких событий. Врач после нашей встречи отправилась в командную рубку, злиться она не перестала. Солдаты подразделения Амаат лейтенанта Селиварден тренировались и мылись, вскоре они заберутся в свои койки, устраиваясь на привычных местах, пихая друг друга и обмениваясь время от времени репликами негодующим шепотом, — места, чтобы вытянуться как следует, там немного. Солдаты Этрепа лейтенанта Экалу отмывали дочиста и так уже почти безукоризненные каюты и коридоры, за которые ответственны. Лейтенант Тайзэрвэт будет спать еще почти четыре часа.

Я пошла в маленький корабельный спортзал, несколько последних солдат подразделения Амаат стремглав исчезли с моей дороги. Попахала там часок. По-прежнему взбешенная, взмокшая после тренировки, отправилась в тир.

Все это имитация. Никому не нужно, чтобы по такому суденышку летали пули, особенно когда за бортом абсолютный вакуум. Целями были картинки, которые корабль проецировал на дальнюю стену. Оружие громыхало и давало отдачу, будто стреляло настоящими пулями, но из него исходил только свет. С ним я не столь разрушительна, как мне сейчас хотелось, ну да ладно, сойдет.

Корабль понимал мое настроение. Он выставил целый ряд мишеней, одну за другой, очень быстро, и я поразила их все, почти не думая. Перезарядила оружие — на самом деле, никакой необходимости в этом не было, но, будь оно настоящим, его следовало бы перезарядить, и потому процедура тренировки тоже того требовала. Я палила снова и снова, опять перезаряжала и продолжала стрелять. Этого оказалось недостаточно. Видя происходящее, корабль выставил движущиеся мишени, дюжину одновременно. Я вошла в знакомый ритм: веду огонь, перезаряжаю, веду огонь, перезаряжаю. В памяти всплыла песня — меня всегда сопровождала какая-нибудь песня. Эта — длинная эпическая, повествование о последнем споре между Анаандер Мианнаи и ее бывшей подругой Наскаайа Эскур. Поэтесса была казнена полторы тысячи лет назад — ее версия этого события представляла Анаандер злодейкой и заканчивалась обещанием, что мертвая Наскаайа вернется, чтобы отомстить за себя. В пространстве Радча эта песнь почти забыта, потому что ее исполнение, а возможно, даже знание о ее существовании легко могли стоить гражданину полного перевоспитания. В некоторых местах за пределами влияния Радча ее еще можно услышать.

Стреляю, перезаряжаю, стреляю, перезаряжаю. Вполне вероятно, что эта песня — как и любая другая на ту же тему — имеет мало общего с реальными событиями. Да и сама история, возможно, была вполне заурядной, а не такой поэтически драматичной, полной мифических преувеличений и пророческих намеков. Тем не менее я испытывала чувство удовлетворения, когда ее пела.

Подойдя к концу, я опустила оружие. Корабль — я его не просила — показал мне, что происходит у меня за спиной: три солдата подразделения Этрепа столпились у входа в тир и, пораженные, наблюдали за мной. За ними стояла Сеиварден, заглянувшая сюда по пути в свою каюту. Она не могла воспринять мое настроение так же точно, как корабль, но знала меня достаточно, чтобы испытывать беспокойство.

— Девяносто семь процентов, — сказал корабль мне в ухо. Без нужды.

Я сделала вдох. Положила оружие на место. Повернулась. Изумление на лицах трех солдат Этрепа мгновенно сменилось полным отсутствием всякого выражения, как у вспомогательных компонентов, и они отступили назад, в коридор.

Я проскочила мимо них, в коридор и дальше, к бане. Услышала, как один солдат сказала:

— Черт! Так вот что такое спецмиссии?

Увидела замешательство остальных: их прошлый капитан была весьма строга в отношении сквернословия. Услышала, как Сеиварден, на вид — веселая, сказала:

— Капитан флота и в самом деле чертовски крута. — Эта вульгарность в сочетании с архаичным, изысканным произношением Сеиварден заставила их рассмеяться, испытав некоторое облегчение, но все же не избавила от обеспокоенности.

«Милосердие Калра» не спрашивал меня, отчего я злюсь. Не спрашивал, в чем дело. Это подтверждало, что мои подозрения верны. Впервые за свою двухтысячелетнюю жизнь я пожалела, что не склонна к сквернословию.