ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Кир Эсвай, прозванный Кулаком Хель, расхохотался, брызжа слюной.
— Клянусь Руссом, какой же ты медлительный, — поддел он и вновь ринулся в атаку, крутанув топор и обрушив его на плечо противника.
Огрим Регр Врафссон по прозвищу Красная Шкура уклонился от смертоносного удара.
— Для тебя достаточно быстрый, — парировал он, отходя и пуская в ход собственный топор. Отведя оружие в сторону и оставив пространство для замаха, он ждал нового нападения противника.
Треск и грохот ударов, высекавших из оружия снопы искр, раздавались в длинном ряду железных тренировочных клеток. Эта парочка была не единственными Кровавыми Когтями, сражавшимися на площадках, — всему пехотному составу Двенадцатой роты было приказано усиленно тренироваться с первого дня, как отбыл флот Железного Шлема. Грейлок прекрасно знал, насколько будет разочарована его рота тем, что не поучаствует в действиях на Гангаве, и удостоверился, что занял все ее свободное время.
Кулак Хель усилил атаку. Его лицо все еще в общих чертах оставалось человеческим, но лицевые мускулы уже стали слишком мощными и крупными, что было общей чертой космодесантников. Коротко остриженные русые волосы, щетина на покрытых татуировкой щеках. Он обладал звериной энергией племени хманни и всегда был исполнен уверенной, клокочущей угрозы.
— Не-а, — ухмыльнулся он, кружа вокруг противника. — Ты чертовски медленный.
Красная Шкура мог бы сойти за его двойника, если бы не всклокоченная копна огненно-рыжих волос и взъерошенные бакенбарды. Клыки у него были короче, еще не успев вырасти от воздействия Хеликс. В нижней губе болталось железное кольцо, отражая свет висевших под потолком светящихся сфер. Когда он улыбался, что случалось редко, кольцо скрежетало по зубам, как щебень о лед.
— Хватит болтать, — бросил он, подманивая молодого Волка поближе. — Давай уже драться.
Кулак Хель метнулся влево, затем замер и направил лезвие топора, метя в живот Красной Шкуре. Топоры, столкнувшись, высекли тучу искр и сцепились рукоятками. Кулак Хель обеими руками толкнул соперника, вкладывая в это всю свою силу.
Красная Шкура пошатнулся и потерял равновесие.
— Ага! — завопил Кулак Хель и набросился на противника.
Топоры с треском столкнулись, еще и еще раз. Кулак Хель действительно был быстрее, и его работающие руки показались бы зрителю размытым пятном.
— Ну, теперь я до тебя доберусь… — прохрипел Кулак Хель сквозь стиснутые зубы. Его лицо превратилось в маску сосредоточенности. Капли пота выступили на висках, несмотря на то что в тренировочных клетках было по-зимнему холодно и на металле поблескивала корка льда.
Красная Шкура не ответил, внимательно отражая яростные атаки товарища по Стае. Лезвия топоров были специально затуплены для тренировок, но все равно могли разбить кости и порвать плоть. Оба Кровавых Когтя были без брони, только в кожаных туниках и наголенниках, украшенных изысканной шнуровкой. Инструкторы сделали это намеренно, чтобы внушить должное уважение к ударам и отучить полагаться на боевой доспех.
Красная Шкура ударился о прутья клетки, упал и откатился в сторону как раз за секунду до того, как топор Кулака Хель вспорол воздух там, где только что была его грудь.
Снаружи клетки раздался взрыв хриплого смеха.
— Скитъя, — выругался Красная Шкура, различив темные силуэты других Кровавых Когтей, стоявших за границами света сфер. У них появились зрители. Раздались язвительные смешки и замечания, когда Красная Шкура с трудом увернулся от очередного удара.
— Медленно, медленно, медленно! — дразнил Кулак Хель. Он с важным видом преследовал противника, тяжело дыша, по лицу тек пот. Красная Шкура даже испытал небольшое удовольствие от того, что победа дается другу совсем не просто.
— Ты дрался бы лучше, если б болтал поменьше, — пробормотал он, пытаясь обрести равновесие и перехватить инициативу.
— Можешь так считать, если тебе от этого легче, — насмехался Кулак Хель, преследуя его и некрепко держа топор. Когда он приблизился на достаточное для удара расстояние, на его губах заиграла снисходительная улыбка победителя.
— О да! — зарычал Красная Шкура, словно дикий зверь, сжавшись для прыжка. — Так лучше.
Внезапно он рванулся вперед, бросившись на приближавшегося Кулака Хель и отпихнув того. Противник, став самонадеянным, оказался слишком близко, и не смог вовремя воспользоваться топором. Красная Шкура обхватил его медвежьей хваткой и изо всех сил толкал перед собой, загоняя к дальней стене клетки. Они с грохотом врезались в нее.
Кулак Хель выронил топор и сжал кулак, намерившись нанести тот самый сокрушительный удар, что дал ему прозвище. Но Красная Шкура оказался быстрее и головой ударил противника в лицо. Раздался треск кости о кость, и в воздухе повис металлический запах свежепролитой крови.
Голова Кулака Хель откинулась назад, а только что блестевшие глаза остекленели. Красная Шкура выронил оружие и обрушился на шатавшегося Кровавого Когтя настоящим ураганом ударов. Кулак Хель упал на колени.
Зрители вокруг клетки одобрительно заревели. По железным прутьям бряцали оружием, и эхо доносилось до крыши, заставляя всю залу вздрагивать.
Какофония была столь оглушительной, что почти поглотила звук гонга, сигнализировавший конец схватки. Притворившись, что не услышал, Красная Шкура нанес еще один сокрушающий кости апперкот, прежде чем дверь клетки с грохотом распахнулась и ввалился Бракк, чтобы прекратить бой.
— Хватит! — прорычал он, оттолкнув Красную Шкуру от пошатывавшегося Кулака Хель и швырнув его через всю клетку. Даже без силовой брони волчий гвардеец был гораздо сильнее любого из Кровавых Когтей. — Это тренировка, а не уличная драка.
В ответ разразился хор неодобрительных криков, когда Красная Шкура вскочил на ноги, а Бракк поднял Кулака Хель и прислонил его к стене клетки.
У Красной Шкуры болело все тело. Из ссадины на лбу сочилась струйка горячей крови.
Он был обессилен, избит, покрыт синяками, но при этом испытывал исключительный подъем.
Кулак Хель, уронивший голову на грудь, начал приходить в себя, поводя по сторонам мутным взором. В глазах у него еще явно двоилось.
— Это было очень глупо! — прорычал Бракк. — Я что, должен выбивать тупость из тебя, Кровавый Коготь?
— Можешь попытаться, — растягивая слова, промямлил Кулак Хель, в ошеломлении опираясь на прутья клетки.
Красная Шкура ухмыльнулся и заковылял к противнику. Бракк сплюнул на пол.
— Приведите себя в порядок, — велел он. — Ярл хочет получить доклады о вашей боевой готовности, придется тренироваться еще усерднее.
Бракк выбрался из клетки, пробиваясь через толпу зрителей снаружи. Красная Шкура подхватил Кулака Хель, прежде чем тот снова обрушился на пол, и грубо поставил на ноги.
— Как я и сказал. Слишком быстрый для тебя, — сказал он.
Взгляд Кулака Хель прояснялся. Кровь в его ранах уже потемнела, свертываясь. Понадобилось много сил, чтобы сокрушить его, но еще больше понадобится, чтобы не дать подняться.
— В этот раз, брат мой, — ответил он, ухмыльнувшись и показав окровавленные зубы. — Только в этот раз.
Красная Шкура довольно рассмеялся, и смех его был больше похож на звериный рев. Два бойца стукнулись правыми кулаками, и покрытые синяками пальцы быстро сжались.
Клинок Вирма откинулся на троне, чувствуя себя совершенно измотанным. Работа была изнурительной даже для существа с такой генно-усиленной физиологией, как у него. Многие дни тестов, очистки, новых тестов, сращивания, поиска скрытых изъянов, искоренения ложных надежд и раскрытия тайн, скрывавшихся внутри пробирок и сосудов. Повсюду вокруг него не стихал негромкий шум лабораториума: трэллы внимательно изучали образцы на подносах, когитаторы пощелкивали, пробирки с жидкостью слабо пузырились под воздействием тщательно выверенных температур.
Девять дней. Прошло девять дней с тех пор, как улетел Железный Шлем, забрав с собой Великие роты, оставив пустыми коридоры и залы, где теперь свободно гуляли сквозняки. За это время почти ничего не было достигнуто. Каждый шаг вперед сопровождался шажками назад, вниз или в сторону. Как просто было в таких условиях отчаяться, утратить надежду.
Но конечно же, отчаяние было чуждо сыновьям Русса. Так же чуждо, как мир и покой.
Секреты ускользают от меня только потому, что я подбираюсь к ним все ближе. Словно добыча на льду, что чувствует поступь охотника.
Это сравнение помогло ему. Были времена, когда непреодолимые, казалось бы, проблемы разрешались, стоило только представить себе охоту. Жажду убийства можно обуздать, превратить в источник чистейшей ментальной решимости. Это тоже внушало надежду. Он еще столь многого не понимал, но и столь многое начинал видеть ясно. Жажда убийства имела те же истоки, что и привычные положительные состояния.
Не осмеливаюсь ли я на слишком многое? Быть может, это запрещено? Возможно. Но ведь мы никогда не были теми, кто следует правилам. Пусть этим занимаются сыны Жиллимана.
Клинок Вирма еще раз проверил данные. Образец, который он изучал последние несколько недель, был отвергнут. Понадобится еще неделя работы, чтобы все исправить, распутать спутанные клубки. Не в первый раз он понял, что питал искреннее восхищение перед изначальными создателями, теми, кто собрал вместе элементы, кто направил реку человеческой природы в новое, прочное русло.
Запрещено ли это? — вновь спросил он сам себя, уже зная ответ.
Конечно да.
На вороте доспеха мигнула руна, предупреждая о близком присутствии Стурмъярта. Рунный жрец, при всей мощи на поле брани, был неважным шпионом. Клинок Вирма вздохнул, опуская инфопланшет в потайное отделение в подлокотнике трона. Жестом он подал знак ближайшему трэллу, и облаченный в кожаную маску смертный кивнул, демонстрируя, что все понял. Противовзрывные двери глубоко в комплексе лабораториума, мягко скользнув, затворились, пряча содержимое дальней комнаты. Экраны с результатами очистились и теперь показывали ряды рун, выглядевших совершенно обычно.
Клинок Вирма поднялся с трона, устало готовясь встретить обычное пренебрежение и подозрение брата.
Он многого боится и о многом догадывается, подумал Клинок Вирма, неуклюже, словно старик, шаркая ногами по перетекавшим одна в другую залам. Что ж, пусть так и будет. Чем больше он подозревает, тем больше боится. Только Грейлок видит возможности, но у него странная душа.
Клинок Вирма приблизился к первому залу лабораториума и увидел массивную фигуру ждавшего его рунного жреца. Его богато изукрашенный, инкрустированный знаками доспех резко контрастировал со стерильным миром творцов плоти.
Мне просто нужно больше времени.
Клинок Вирма заставил себя улыбнуться. Знакомая кривая улыбка появилась на морщинистом лице, приветствуя брата и ожидая обычных несдержанных шуток.
Чуть больше времени.
Флагман флотилии Тысячи Сынов «Херумон» начал замедляться, готовясь прорвать барьер между варпом и Материумом. Остальной флот вокруг него — пятьдесят четыре сине-золотых боевых корабля и войсковых транспорта — тоже снизил скорость до необходимой для перехода.
На мостике «Херумона» плечом к плечу стояли Темех и Афаэль, Пиррид и Корвид. Их окружали члены старшей командной свиты — Орман, Хетт и Цамин. Все были облачены в боевую броню и шлемы. Большинство провели долгие, томительные, исполненные скуки часы на Планете Колдунов, полируя и переделывая доспехи. Теперь на шлемах красовались гребни и насечки из бронзы и золота, а на поножах были выгравированы пышные цитаты, отсылавшие к давно позабытым эпиграммам.
Темех терпимо относился к этому. Но из всех его спутников, кажется, лишь он один видел, как низко они пали.
Мы лишились вкуса. Превращаемся в пародию на самих себя.
Его доспехом был относительно немодифицированный тип III, перекрашенный в сапфировый цвет согласно приказу Магнуса. Но в остальном он оставался практически таким же, что и до Предательства, все так же носил бороду, которую отпустил на Просперо, и по-прежнему аккуратно подстригал светлые волосы. Интересно, как поступили Амон, Собек и Хатор Маат? Присоединившиеся к мятежной группе Аримана обладали самым сильным разумом, волей и наибольшей мощью. Отребье, оставшееся верным примарху, было вторым сортом, теми, кто не посмел пойти за колдовством Рубрики.
Не то чтобы это что-то значило. Контрзаклинания в конце концов подействовали на всех, защитив менее сотни колдунов легиона и обратив в прах остальных, рубрикатов. Сейчас остатки тех, кто когда-то были самыми лучшими в армии Императора, деградировали в банды мародеров, мстителей и похитителей знаний. Этот великий флот, скопление несравненных сил, был последним осколком, последним эхом катастрофы, разразившейся более тысячи лет назад.
— Лорд, мы готовимся к перемещению.
Говоривший, обритый наголо старший вахтенный офицер с жирно подведенными сурьмой глазами, должно быть, служил на флоте уже много лет. Большинство смертных членов экипажа было набрано относительно недавно: плоды программы насаждения культа в сотнях имперских миров.
Афаэль повернулся к Темеху.
— И что ты видишь, прорицатель? — спросил он. Голос искажался искусно выполненной вокс-решеткой.
Темех подавил раздражение, вызванное этим повторным вопросом, и мысленно сфокусировал взгляд на Великом Океане. Мистические связи между варп-пространством и реальным миром разворачивались перед ним, словно ветви уравнений, которые слабо двигались одна против другой, обретая и теряя равновесие.
Он выяснил местонахождение флота и проследил его направление. Отклонения были незначительными. Если они сохранят прежний курс, то выйдут из варпа совсем рядом с Фенрисом.
— Ты ведешь нас очень быстро, — заметил Темех, возвращаясь в реальность. — Слишком быстро.
Афаэль рассмеялся.
— А ты хочешь дать им время подготовиться? — Пиррид потряс облаченной в броню головой. — Помнишь, как были уничтожены наши орбитальные станции? За пару секунд. Именно так следует сжигать мир. Океан Души был успокоен, чтобы мы могли обрушиться им прямо на головы.
Темех чувствовал, что Афаэль улыбался в шлеме, ощущал его жажду схватки.
— Ничто не потревожит нас, брат, — продолжил Афаэль. — Если посмотришь сам, то увидишь, что флот Псов находится уже в нескольких днях пути и призвать его обратно нельзя. Мы все сделаем быстро.
— Отлично. Только не забрось нас в ядро планеты.
На это Афаэль не рассмеялся.
— Время для перехода? — спросил он, повернувшись к офицеру.
— Надвигается, лорд.
— Тогда активируйте экран.
Перед командной группой из бронзовых плит пола грациозно выросло изогнутое зеркало. Блестящая поверхность переливалась красками, что смешивались и расслаивались, словно в капле масла на поверхности воды. Темех посмотрел на него с отвращением. Это было грубое подражание эфиру, результат его проекции, сделанной при помощи глаз духа машины.
— Начинайте! — приказал Афаэль.
На всех кораблях флота отключили варп-двигатели. Пятьдесят четыре судна действовали согласованно, их плазменные двигатели реального пространства с ревом возродились к жизни, вновь запульсировали пустотные щиты.
Радужные разводы на зеркале исчезли, сменившись изображением космоса. Перед ними ужасающе близко появился жемчужно-белый шар. Он мчался навстречу приближавшимся судам, с каждой секундой становясь все больше. Флот Тысячи Сынов, ведомый лучшими провидцами, вышел из варпа ближе и быстрее, чем смогло бы любое судно под управлением смертных.
Темеха вдруг обуяло неприятное предчувствие. Так вот какова она, цель давних и горьких замыслов Магнуса. Она казалась меньше, чем он предполагал. Грязный шарик ревущих бурь и треснутого льда.
Афаэль источал дикую энергию. Перед «Херумоном» в окулярах реального пространства появлялись другие суда флотилии. Полосы кипящей плазмы прочертили небеса, когда ударные корабли понеслись вперед, окружая цель. Огромные войсковые транспорты вслед за ними занимали позиции. Не было ни ошибок, ни неумелых рематериализаций.
— Вот и Фенрис, — выдохнул Афаэль, целиком поглощенный открывавшимся перед ним видом. Ужасающие силы располагались в космосе тесным строем, силы, не собиравшиеся вместе со времен Предательства.
Темех, наблюдая то же самое, не чувствовал ничего, кроме усталости и ужаса. Он оплакивал разрушение Тизки, но оно не подогрело в нем жажду мести. Жажда Афаэля же, напротив, казалась ему вульгарной и пустой.
Мы утратили вкус.
Пиррид рассеянно подошел к зеркалу, наблюдая, как сфера заполняет собой весь экран.
— Это причинит вам боль, — прошептал он. — О, это причинит вам столько боли!
Последний день Адамана Иэфейла начался плохо. Мало кто из астропатов, входивших в состав коммуникационного шпиля в Вальгарде, был рожден на Фенрисе. Их было около дюжины на всю планету, выходцев из других миров. Его подчиненные, уроженцы Фенриса, грубые вонючие создания, отпускали злые шутки в адрес его магии. Они не любили использовать дар псайкеров, даже несмотря на то, что их собственные Гремящие Костями пропускали немало эфирной энергии в мануфакториум. Даже спустя сорок лет службы он не смог избавиться от привычек родного мира, планеты-улья Анрада. Иэфейл ненавидел Фенрис. Ненавидел это зловоние, эту скуку, ненавидел этот холод.
Он успел проспать меньше двух часов, когда неистовые сигналы вызвали его на астропатическую платформу. Весь хор был занят по горло последние несколько дней, передавая сведения для флотилии. Адаман изможденно вывалился из своей кельи, стряхивая тени сна с незрячих глаз. В коридоре он почувствовал присутствие тел, сновавших во все стороны. По воксу не стихал негромкий, сосредоточенный стрекот. Кто-то переполошил весь шпиль.
Иэфейл уверенно шагал в Санктум Телепатика через толпу кэрлов и трэллов, по запахам и звукам определяя, откуда они идут. Путь от его кельи к тронам передатчиков был знаком ему так же, как собственное тело. С момента пробуждения он чувствовал тупую боль за глазами, не дававшую ясно мыслить и затруднявшую работу.
Он занял свое место, чувствуя себя отвратительно: с тяжелой головой, вялый и раздражительный.
Сервитор заскрипел, помогая ему забраться на трон-передатчик, и Иэфейл поморщился, ощутив холодную сталь имплантатов во входных узлах в кисти. Не было ни одной проклятой причины, чтобы чувствовать такую боль, — и если бы дикари на этом позабытом всеми мире заботились о чем-то вроде удобств, то давным-давно поставили бы новое оборудование.
— Воды, — прохрипел он, зная, что сервитору понадобится целая вечность, чтобы отыскать чашку и принести жидкость, холодную, с привкусом кремния.
Боль усилилась, но он кое-как начал расшифровывать программу предстоящей работы, когда другие астропаты начали читать литании.
«Благословенный Император, Защитник Человечества, Владыка Небес, направь мои мысли в службе Тебе и очисть мой разум…»
Иэфейл стал повторять это вслух, одновременно настраивая на панели перед собой ряды циферблатов и рычажков. Оборудование было теплее, чем обычно, — но так и должно быть, чтобы его иссохшая старая плоть не прилипла к холодному металлу.
Пока он говорил, в разуме стал проясняться маршрут. Иэфейл не мог четко видеть текст, но послание было столь же ясным, как и ментальный образ.
«Пусть выдержит мой разум и душа останется чистой, мой внутренний глаз останется ясным, а внешнее око — темным, словно вечная печать Твоей милости…»
Он повторял знакомые слова, когда железный колпак, ощетинившийся тонкими иглами зондов, навис над ним и опустился на голову. Повторял, когда зонды проникли сквозь обрамленные стальными кольцами отверстия в лысом черепе и остановились в означенных местах. Повторял, когда остальные голоса вокруг стали тише и глуше.
Эта головная боль, она меня просто убивает.
Воду так и не принесли. Иэфейл ухватил первую передачу. Стандартное межпланетное коммюнике, что-то об эскорте в одной из систем, защищаемых Волками.
— Да хранит Твоя защита… Проклятье, Фрор, почему этот список такой огромный?
Раздался треск помех на линии с суперинтендантом, двухсотлетним уроженцем Фенриса.
— Фрор?
Иэфейл сдался. Дряхлый старый козел. Боль в глазах становилась все сильнее. Казалось, что выжженные нервы каким-то образом восстановились.
Что, во имя Хель, все это значит?
Отключая контакт, он хотел было позвать апотекария, но затем передумал. Его и так считают слабаком, мягкотелым чужеземцем с наклонностями к порочной магии.
Он открыл разум.
И туда ворвался эфир. Из пустоты на Иэфейла уставился единственный глаз, обрамленный алым кольцом.
— Святой Импера… — выдохнул он, и вот тогда появилась настоящая боль.
Что-то громадное вторглось в его сознание, что-то обширное и древнее, столь могущественное, что Иэфейл тотчас понял, что его время сочтено.
— Фрор! — воскликнул он, может, голосом, а может, лишь мысленно. Он слышал, как из темноты появлялись приглушенные голоса. Раздавались тяжелые шаги, словно кто-то бежал по залу. Затем он услышал истошные крики. И все затопила боль — сокрушительная, спутывавшая сознание боль.
На один краткий миг Иэфейл решил бороться с ней. На мгновение, одно кошмарное мгновение его как будто вернули к процедуре привязывания души на Терре. Там он подвергся воздействию столь же мощной силы, как и та, что выжгла ему глаза и опалила душу.
Эта та же самая сила.
Нет, не та же самая, хотя и похожа на нее. Даже извиваясь в путах, пришпиленный к креслу бегущими сквозь тело электродами, он смог узнать знакомые очертания в варп-сигнатуре.
Оборвите связь!
Было уже слишком поздно. Иэфейл чувствовал, как взрываются органы в его теле. Кровь струилась по его лицу, попадая в открытый рот, замороженный в безмолвном вопле. На него яростно взирало Око, пульсируя сдержанной угрозой. Оно даже не особенно старалось.
— Что ты такое? — послал Иэфейл, но его сообщение было похоже на выстрел микролюменом в звезду.
Око не шевельнулось, но только добавило Иэфейлу мук. Именно тогда несчастный понял, что то же самое происходит со всеми другими астропатами. Это казалось невозможным — ведь были заклинания, защищавшие от проникновения в шпиль, и все псайкеры были связаны душами. Но это создание раздирало их на части, словно защиты не существовало вовсе.
Астропат агонизировал на троне, чувствуя, как его покидает сознание. Нервы были выжжены, что уменьшило боль.
Оно изолирует нас, подумал он, прежде чем умереть. Оно хочет нас заглушить.
Это была предпоследняя мысль Адамана Иэфейла. Последняя принеслась следом.
И что бы это ни было, осознал вдруг он, пока его обожженное тело содрогалось в мучениях, оно подобно самому Императору.
Назад: ГЛАВА ВТОРАЯ
Дальше: ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
