13
ВО ВРЕМЯ ПЕРЕХОДА
ПЛОХАЯ ПОЭЗИЯ
СЕКРЕТЫ
За двенадцать недель перехода от Шестьдесят Три Девятнадцать к Сто Сорок Двадцать Локен пришел к выводу, что Зиндерманн его избегает. Он полностью погрузился в изучение бесчисленных материалов третьего зала Архива. Итератор почти все время проводил в металлическом кресле-подъемнике за чтением древних текстов, хранившихся на верхних полках самого темного бокового крыла Архива. Здесь не было заметно никаких признаков активной деятельности, даже сервиторы, разносящие книги, редко заглядывали в этот угол. Из чего Локен мог заключить, что составленные здесь материалы не представляют большого интереса для рядового ученого.
Зиндерманн не слышал шагов капитана. Его вниманием полностью завладел хрупкий старинный манускрипт, освещенный встроенной в спинку кресла лампой.
– Привет, – прошептал Локен.
Зиндерманн поднял голову и увидел Локена. Он даже немного поморгал, словно очнувшись от глубокого сна.
– Гарвель, – прошептал он. – Подожди минутку.
Зиндерманн отложил манускрипт обратно на полку, но несколько других книг так и осталось лежать в кармане кресла. Локен заметил, что руки итератора дрожали, пока он ставил манускрипт на место. Наконец он передвинул латунный рычаг на подлокотнике, и металлические ножки кресла с негромким шипением сложились, опустив сиденье на обычный уровень.
Локен шагнул вперед и помог итератору подняться.
– Спасибо, Гарвель.
– Что вы здесь делаете так долго? – спросил Локен.
– Ты и сам знаешь. Читаю.
– Что вы читаете?
Зиндерманн скользнул виноватым, как показалось Локену, взглядом по стопке книг, оставленных в боковом кармане кресла. То ли виноватым, то ли смущенным.
– Признаюсь, – отвечал Зиндерманн, – что искал утешения в некоторых безнадежно устаревших текстах. Это были фантастические произведения дообъединительного периода и кое-какие стихи. Просто разрозненные обрывки, ведь от тех времен мало что осталось. Но за их чтением я обрел некоторое спокойствие.
– Можно посмотреть? – спросил Локен.
– Конечно, – кивнул Зиндерманн.
Локен присел на латунное кресло, жалобно скрипнувшее под его весом, достал из бокового кармана несколько старых книг и стал их рассматривать. Книги выглядели потрепанными и пожелтевшими, хотя было заметно, что некоторые из них переплетены и подшиты заново перед тем, как отправиться в хранилище.
– «Золотой век суматуранской поэзии»? – прочитал Локен. – «Народные сказания Старой Маскови». Что это? «Хроники Урша».
– Необузданные фантазии и кровавые истории с небольшими вкраплениями прекрасных лирических стихов.
Локен достал еще один, очень тяжелый фолиант.
– «Тирания Панпасифика», – прочел он заглавие и перевернул обложку, чтобы посмотреть на титульный лист. – Эпическая поэма в девяти песнях, воспевающая правление Нартана Дума… Звучит довольно скучно.
– Поэма действительно заумная и требует некоторых усилий при чтении, а местами и вовсе непристойная. Произведение экзальтированного автора, который пытался представить историю в своей собственной интерпретации и выдать желаемое за действительность. Мне она очень понравилась. В детстве я часто читал такие книги. Словно волшебные сказки из другого времени.
– Из лучшего времени?
Зиндерманн качнул головой.
– О Терра! Нет, конечно. Из ужасного, жестокого и озлобленного века, когда мы погружались в омут невежества и не знали, что скоро придет Император и остановит наше падение.
– Но они успокаивают вас?
– Они напоминают мне о детстве, что и приносит спокойствие.
– А вы нуждаетесь в успокоении? – спросил Локен, укладывая книги обратно в карман и заглядывая в глаза пожилого итератора. – Я почти не видел вас с тех пор…
– Как мы встречались в горах, – с печальной улыбкой закончил за него Зиндерманн.
– Верно. Я посетил несколько занятий, чтобы послушать, как вы поучаете молодых итераторов, но всякий раз вместо вас выступал кто-то другой. Как вы себя чувствуете?
– Признаю, – пожал плечами Зиндерманн, – бывали времена и получше.
– Ваши раны еще…
– Мое тело исцелилось, Гарвель, но… – Зиндерманн искривленным пальцем потер висок. – Я в растерянности. Даже не знаю, как это объяснить. Огонь в моей душе погас. Но он снова разгорится. А пока я довольствуюсь своим собственным обществом и стараюсь понравиться.
Локен окинул старого итератора внимательным взглядом. Он казался таким хрупким, словно птенец, бледный, с тонкой длинной шеей. С момента сражения в Шепчущих Вершинах прошло девять недель, и большую часть этого времени занял переход через варп. Локен начал примиряться с тем, что произошло тогда, но при виде итератора боль тотчас напомнила о себе. Он мог заставить себя забыть о ней. Он был Астартес. Но Зиндерманн – простой смертный и не так легко восстанавливается.
– Я бы хотел вам…
Зиндерманн поднял руку.
– Прошу тебя. Сам Воитель был так добр, что лично поговорил со мной о том случае. Я понял, что там произошло, и стал мудрее.
Локен поднялся с кресла и предоставил Зиндерманну занять его место. Итератор с благодарностью опустился на сиденье.
– Он держит меня при себе, – сказал Локен.
– Кто держит?
– Воитель. Он взял с собой меня и Десятую роту в ту экспедицию, чтобы держать меня поблизости. Так он может за мной наблюдать.
– Почему?
– Потому что я видел то, чего, кроме меня, не видел почти никто. Я видел, что может варп сотворить с человеком, если не соблюдать осторожность.
– Тогда наш любимый командир очень мудро поступает, Гарвель. Он не только предоставил тебе возможность занять мысли чем-то другим, но и позволил снова обрести былую уверенность в бою. Он заботится о тебе.
Зиндерманн снова поднялся с кресла и заковылял вдоль ряда полок, легонько касаясь корешков книг тонкой рукой. По его походке Локен понял, что до полного исцеления тела еще далеко, хоть Зиндерманн и утверждал обратное. Итератор, похоже, снова полностью увлекся книгами.
Локен немного подождал.
– Я должен идти, – наконец произнес он. – Надо еще кое-что сделать.
Зиндерманн улыбнулся и на прощание помахал Локену кончиками пальцев.
– Я рад был повидать вас, – сказал Локен. – Мы слишком долго не общались.
– Да, долго.
– Через день или два я снова приду. Возможно, послушаю ваше выступление.
– Я хорошенько подготовлюсь.
Локен вынул книгу из корзины.
– Так вы говорите, они успокаивают?
– Да.
– Можно, я возьму одну на время?
– Если только обещаешь принести обратно. Что ты вытащил? – Зиндерманн взял книгу из рук Локена.
– Суматуранская поэзия? Не думаю, что тебя это устроит. Возьми лучше… – Зиндерманн вытащил другой том. – «Хроники Урша». Сорок глав, и во всех описывается жестокое правление Калаганна. Тебе понравится. Кровавые сражения с множеством погибших. А поэзию оставь мне.
Локен взглянул на книгу и сунул ее под мышку.
– Спасибо за совет. Если вам нравится поэзия, у меня кое-что имеется.
– В самом деле?
– Один из летописцев…
– Ах да, – кивнул Зиндерманн. – Каркази. Мне говорили, что ты проявлял к нему интерес.
– Это была услуга другу.
– А под другом ты подразумеваешь Мерсади Олитон?
Локен рассмеялся.
– Вы говорили, что несколько недель довольствуетесь собственным обществом, однако знаете все и обо всех.
– Это моя работа. Младшие собратья не дают мне отстать. Как я понял, ты немного приблизил ее к себе. В качестве личного летописца.
– Это плохо?
– Нет, что ты! – Зиндерманн улыбнулся. – Так и должно быть. Используй ее, Гарвель. И пусть она использует тебя. Возможно, когда-нибудь в имперском Архиве появятся книги получше, чем эти жалкие реликвии.
– Каркази должны были отправить обратно. Я поручился за него, и теперь мне приходится просматривать все его работы. А я в этом ничего не смыслю. Поэзия. Это не мое занятие. Могу я принести его стихи вам?
– Конечно.
Локен повернулся, чтобы уйти.
– А что за книгу вы поставили на полку? – спросил он напоследок.
– Что?
– Когда я подошел, эти книги уже лежали в кармане кресла, а вы, как мне показалось, изучали какой-то другой том. Вы поставили его на полку. Что это было?
– Плохая поэзия, – ответил Зиндерманн.
Для перехода к Убийце флотилия снялась с якоря раньше, чем через неделю после событий в Шепчущих Вершинах. Просьбы о помощи к тому времени стали такими настойчивыми, что вопрос о следующем пункте назначения Шестьдесят третьей экспедиции стал неуместным. Воитель настоял на немедленной отправке десяти рот под его личным руководством, а Варваруса оставил командовать уходом с Шестьдесят Три Девятнадцать основных сил флотилии.
Поскольку в число избранных подразделений входила и Десятая рота, мысли Локена были слишком заняты приготовлениями к переходу, чтобы надолго останавливаться на произошедшем несчастье. Такая занятость казалась облегчением. В некоторых подразделениях необходимо было сменить командира, где-то требовалось пополнение из числа скаутов Легиона и запасных добровольцев. Локен должен был восполнить потери, понесенные отделениями Хеллебора и Брейкспура, а это означало поиск новых кандидатов и принятие решений, которые могли полностью изменить жизнь человека. Кто из них лучший? Кому предоставить шанс получить полный статус Астартес?
В этих важных занятиях Локену помогали Торгаддон и Аксиманд, и он был очень благодарен им за поддержку и советы. Маленький Хорус, к примеру, имел отличное чутье на кандидатов. Там, где Локен не замечал ничего особенного, он распознавал внутреннюю силу человека и, наоборот, замечал скрытые недостатки, если ему случалось что-то пропустить. Локен стал подозревать, что избрание Аксиманда в Морниваль во многом произошло благодаря его удивительным аналитическим способностям.
Локен вызвался лично разобрать вещи в спальнях погибших воинов.
– Мы с Випусом и сами с этим справимся, – предложил Торгаддон. – Не стоит тебе лишний раз расстраиваться.
– Я хочу сам этим заняться, – возразил Локен. – Это мой долг.
– Оставь его, Тарик, – вступился Аксиманд. – Он прав. Он сам должен это сделать.
Впервые Локен ощутил теплое чувство по отношению к Маленькому Хорусу. Ему и в голову никогда не приходило, что они могут сблизиться. То, что поначалу казалось ему безразличием, упрямством и скрытностью, на деле оказалось спокойствием, мудростью и настойчивостью.
Во время уборки в чистых и по-спартански скромных спальнях воинов Локен сделал одно открытие: там почти не было личных вещей. Немного одежды, несколько трофеев да небольшие, туго свернутые листки с особыми обетами, которые обычно хранились в полотняных футлярах под жесткими койками. Среди скудных пожитков Ксавье Джубала Локен обнаружил маленький серебряный медальон, не привязанный ни к цепочке, ни даже к простому шнурку. Размером он был с монету, и на одной стороне была выгравирована волчья голова на фоне полумесяца.
– Что это? – спросил Локен пришедшего вместе с ним Неро.
– Я не могу сказать, Гарвель.
– Мне кажется, я знаю, – заметил Локен, слегка разочарованный равнодушным ответом приятеля. – И, думаю, ты тоже знаешь.
– Я не могу сказать, правда.
– Тогда догадайся, – бросил Локен.
Випус внезапно очень заинтересовался, насколько удачно приживается недавно имплантированная кисть.
– Неро…
– Возможно, это медальон братства, Гарви, – смущенно ответил Випус. – Я не могу сказать точно.
– Вот и я так думаю, – сказал Локен, подбрасывая медальон на ладони. – Значит, Джубал был членом братства, не так ли?
– Ну и что с того?
– Ты знаешь мое отношение к этим вопросам, – заметил Локен.
Официально Адептус Астартес не объединялись ни в какие ложи или братства. Все знали, что подобные общества были не по вкусу Императору. Он считал, что мелкие замкнутые организации слишком близки к культовым течениям и от них всего один шаг до таких сект, как Кредо Императора или Божественное Откровение, которые пытались возвести возлюбленного Императора в ранг божества.
Но разного рода тайные и скрытые общества все же существовали в Легионах Космодесанта. Ходили слухи, что довольно долго они были очень активными в Шестнадцатом Легионе. Лет шестьдесят назад Лунные Волки вместе с Семнадцатым Легионом Несущих Слово участвовали в покорении мира под названием Давин. Этот дикий мир находился под контролем удивительной касты военных, чье жестокое благородство заслужило уважение космодесантников, посланных на усмирение враждующих между собой кланов. Воины-давиниты правили населением при помощи целой системы воинских лож, религиозных объединений, посвященных различным хищникам того мира. При невольном культурном обмене между представителями двух миров такая практика почти полностью была воспринята некоторыми Легионами.
Как-то раз Локен спросил Зиндерманна об этих ложах.
– Они достаточно безвредны, – ответил ему итератор. – Воины часто объединяются в разного рода братства. Насколько я понимаю, они пытаются противопоставить товарищеские отношения командной иерархии, независимо от ранга и должности. Что-то вроде внутренних связей, основа верности, которая действует вне зависимости от официальных отношений.
Локен вряд ли мог с уверенностью сказать, что понимает наличие каких-то отношений, которые могут не согласовываться с официальной иерархией, но само это понятие ему было неприятно. Это было неправильно, если не сказать больше. В самой скрытности этих организаций могли появиться ростки предательства. Да и одного неодобрения Императора было достаточно, чтобы считать неофициальные братства вредными.
– Конечно, – добавил тогда Зиндерманн, – я не могу с уверенностью утверждать, что ложи существуют и сейчас.
Вредно это или нет, но Локен всегда давал понять, что ни один Астартес, который намерен служить в его роте, не должен иметь ничего общего с тайными обществами.
До сих пор в Десятой роте не было никаких признаков тайных обществ. А теперь вот всплыл этот медальон. Медальон ложи, принадлежавший воину, который превратился в демона и убил своих братьев.
Открытие сильно встревожило Локена. Випусу он приказал довести до сведения каждого солдата в роте, что в случае обладания хоть малейшей информацией о деятельности лож человек должен подойти и поговорить с ним, если понадобится, то с глазу на глаз. На следующий день, когда он вернулся в спальню, чтобы закончить разборку собранных личных вещей, обнаружилось, что медальон исчез.
В последние дни перед началом очередного похода Мерсади Олитон несколько раз подходила к Локену с просьбой разобраться в случае с Каркази. Он помнил её обращение с той же проблемой в день возвращения из рейда по Шепчущим Вершинам, но тогда он был слишком расстроен, чтобы что-то предпринять. Локена ничуть не беспокоила судьба летописца, да еще настолько глупого, чтобы навлечь на себя недовольство со стороны командования.
Но проблема предоставляла возможность отвлечься, а Локену только это и было надо. После консультации с Малогарстом он сообщил Мерсади, что постарается выполнить ее просьбу.
Игнаций Каркази был поэтом и, как выяснилось, законченным глупцом. Он не понимал, когда необходимо заткнуться. Во время посещения Шестьдесят Три Девятнадцать он улизнул из разрешенного для осмотра района, напился вдрызг и распустил язык настолько, что был почти до смерти избит солдатами армии Императора из похоронной команды.
– Его обещали выслать, – сказала Мерсади. – С позором отправить обратно на Терру и лишить сертификата. Так нельзя, капитан, Игнаций хороший человек…
– В самом деле?
– Нет, вы правы. Он несчастный человек. Грубый. Упрямый. Раздражительный. Но он великий поэт, несмотря на все его недостатки. И он никогда не лжет, даже когда его бьют.
Даже после того, как Игнаций Каркази настолько оправился от побоев, что был переведен из реанимации корабельного госпиталя в обычную палату, он представлял поучительное, хотя и неприятное зрелище. При виде вошедшего Локена он поднялся, и следы побоев стали видны особенно отчетливо.
– Капитан, сэр, – заговорил Игнаций, – я так благодарен, что вы заинтересовались моей ничтожной персоной.
– У вас очень настойчивые друзья, – ответил Локен. – Олитон и Киилер тоже.
– Капитан Локен, я и не подозревал, что у меня есть настойчивые друзья. Вернее сказать, я вообще не имел понятия, что у меня имеются хоть какие-то друзья. Мерсади очень добра, и я уверен, вы и сами это поняли. Эуфратия… Я слышал, она попала в какую-то неприятную историю.
– Так и было.
– Как она? Не пострадала?
– С ней все в порядке, – ответил Локен, хотя не имел ни милейшего представления о состоянии Киилер.
Он не виделся с ней, только получил записку с просьбой помочь в деле Каркази. Локен подозревал, что это заслуга Мерсади.
Игнаций Каркази обладал внушительной фигурой, но он перенес жестокое нападение. Лицо все еще оставалось опухшим, а заживающие кровоподтеки раскрасили его желтыми пятнами, под леопарда. Набрякшие кровью веки не поднимались до конца, оставляя глаза полузакрытыми. Было очевидно, что каждое движение дается ему с трудом и причиняет боль.
– Насколько я понял, вы привыкли говорить откровенно, – сказал Локен. – Пытаетесь бороться с предрассудками?
– Да, да, – покачивая головой, согласился Каркази, – Но я постараюсь с этим справиться, обещаю вам.
– От вас решили избавиться. Вас хотят отослать домой, поскольку начальство считает, будто вы позорите орден летописцев.
– Капитан, я способен опозорить кого угодно, если даже просто встану рядом.
Локен не удержался от улыбки. Этот человек начинал ему нравиться.
– Я разговаривал о вас с советником Воителя, – продолжил он. – Есть возможность взять вас на поруки. Если кто-то из старших Астартес вроде меня согласится за вас поручиться, вы сможете остаться в экспедиции.
– Есть еще какие-то условия? – спросил Каркази.
– Конечно, есть, но сначала я бы хотел услышать, есть ли у вас желание остаться.
– Я хочу остаться. Великая Терра, капитан, я совершил ошибку, но я не хочу покидать флотилию. Я хочу стать частью происходящего.
Локен кивнул.
– Мерсади так и говорила. Малогарст тоже, по-видимому, питает к вам слабость. По-моему, ему нравятся неудачники.
– Сэр, большего неудачника, чем я, вряд ли можно отыскать.
– А теперь обговорим условия, – сказал Локен. – Постарайтесь их выполнить, иначе я отзову свое поручительство, и следующие сорок месяцев вы проведете на транспорте по дороге к Терре. Во-первых, вам придется пересмотреть свои привычки.
– Я это сделаю, сэр. Обязательно.
– Во-вторых, каждые три дня, если позволят мои обязанности, вы будете передо мной отчитываться и предоставлять копии всего, что написали. Всего, понятно? Как произведений, предназначенных для печати, так и всех прочих заметок. Ни одно слово не должно пройти мимо меня. Вам придется регулярно выворачивать передо мной свою душу.
– Я обещаю вам это, капитан, хотя, должен предупредить, впечатление будет ужасным. Душа у меня косоглазая, горбатая и косолапая.
– Я видел много ужасного, – заверил его Локен. – И третье условие. У вас есть привычка лгать?
– Нет, сэр. Чего нет, того нет.
– Вот это я и надеялся услышать. Вы должны говорить мне правду, не приукрашенную и не отретушированную. За это вас считают негодяем. Вы говорите то, о чем остальные сказать не осмеливаются.
Каркази пожал плечами и тотчас застонал от боли.
– Капитан, я в растерянности. Если я соглашусь, это не уменьшит мои шансы остаться?
– Сначала придется ответить.
– Капитан Локен, я всегда, всегда говорю то, что думаю, хотя иногда за это довольно сильно бьют. Но я от души презираю тех, кто намеренно лжет или недоговаривает всей правды.
Локен снова кивнул.
– Так что же вы такого наговорили, летописец? Чем вы так сильно вывели из себя честных имперских солдат, что они набросились на вас с кулаками?
Каркази откашлялся и поморщился.
– Я сказал… Сэр, я сказал, что Империум не будет существовать вечно. Я говорил, что ни одно сооружении не может стоять вечно, независимо от того, насколько крепко оно построено. Я говорил, что ради выживания нам всегда придется сражаться.
Локен молчал.
Каркази поднялся на ноги.
– Сэр, это был правильный ответ?
– А есть ли вообще правильные ответы? – спросил Локен. – Мне знакома эта ситуация. Не так давно один из офицеров Имперских Кулаков заявил мне примерно то же самое. Он воспользовался другими словами, но смысл был тот же самый. Но его не отослали на Терру. – Локен усмехнулся своим мыслям. – Теперь, когда я об этом вспомнил, он действительно на пути домой, но совершенно по другой причине.
Взгляд Локена снова обратился к Каркази:
– Так вот мое третье условие. Я поручусь за вас и возьму под свое покровительство, но взамен вы будете по-прежнему говорить правду.
– Вот как? А вы уверены, что вам этого хочется?
– Правда – это все, что у нас есть, Каркази. Только способность сознавать истину отличает нас от ксеносов и предателей. Как будут судить о нас потомки, если не смогут прочесть правдивых книг? Насколько я слышал, именно ради этого был основан орден летописцев. Пока вы будете говорить мне уродливую и неприятную правду, я буду оказывать вам покровительство.
После странного и смущающего разговора с Кириллом Зиндерманном в Архиве Локен по галерее направился к средней части корабля, где обычно собирались летописцы.
Каркази, как обычно, поджидал его под высокой аркой у самого входа. Это было их привычное место встреч. Из открывающегося за аркой зала доносились звуки голосов, смех и музыка. Под аркой то и дело проходили люди, в основном летописцы, но также и кое-кто из военных и обслуживающего персонала. Частенько все они образовывали шумные группы и на ходу что-то оживленно обсуждали.
Обширное помещение, далеко не единственное на огромном флагманском корабле, первоначально было предназначено для общих собраний, официальных выступлений и воинских церемоний. Но как только командование осознало, что летописцев невозможно исключить из общественной жизни экспедиции, этот зал был отдан для их сборищ. Общество собиралось самое недисциплинированное и неорганизованное, словно под строгими сводами главного военного судна развернулся небольшой карнавал. Во всем Империуме были отмечены подобные нововведения, как только стало понятно, что командованию военных флотилий придется смириться с неудобствами, причиняемыми множеством свободно мыслящих служителей искусств. По самой своей природе летописцы не могли подчиняться царившей на судах строгой воинской дисциплине. Они испытывали непреодолимое желание встречаться, спорить и пьянствовать. Предоставив им для этих целей помещение, командиры надеялись хотя бы локализовать их активность в определенном месте.
Этот зал постепенно стали называть Убежищем, а проводимые в нем собрания приобрели сомнительную репутацию. Локен никогда не испытывал желания входить внутрь и настоял на том, чтобы Каркази ждал у входа. Капитану было непривычно слышать в торжественных глубинах «Духа мщения» взрывы непринужденного смеха и изысканную музыку.
При виде подошедшего капитана Каркази приветливо кивнул. За семь недель, прошедших с начала перехода, его раны почти полностью зажили и синяков уже не было заметно. Летописец протянул Локену лист бумаги с отпечатанным текстом. Остальные летописцы, проходя мимо, посматривали на капитана космодесантников с удивлением и любопытством.
– Моя последняя работа, – произнес Каркази. – Как мы и договаривались.
– Спасибо. Встретимся через три дня.
– Капитан, есть кое-что еще, – остановил его Каркази и протянул электронный блокнот.
Летописец включил устройство, и на экране появились пикты. Красиво скомпонованные снимки самого Локена и его Десятой роты, готовой к погрузке на штурмкатер. Знамя. Шеренги воинов. А вот и он сам, приносящий особый обет перед Таргостом и Седирэ. Морнивальцы.
– Эуфратия попросила меня передать вам, – сказал Каркази.
– Как она? – спросил Локен.
– Не знаю, капитан, – ответил Каркази. – Никто из нас ее давно не видел. Она стала слишком замкнутой после…
– После?
– После Шепчущих Вершин.
– Что она об этом рассказывала?
– Ничего, сэр. Она говорит, что рассказывать не о чем. Она сказала, что Первый капитан велел ей ничего не рассказывать.
– В этом она права. А снимки отличные. Поблагодари ее, Игнаций. Передай мою благодарность Киилер. Я с радостью сохраню эти пикты.
Каркази слегка поклонился и направился в Убежище.
– Каркази…
– Сэр?
– Прошу тебя, присмотри за Киилер. Ради меня. И ты, и Олитон. Последите, чтобы она не оставалась в одиночестве слишком часто.
– Хорошо, капитан. Я постараюсь.
На шестой неделе перехода, когда Локен гонял новобранцев по тренировочному залу, к нему подошел Аксиманд.
– «Хроники Урша»? – удивленно пробормотал он, заглянув в открытую книгу, оставленную Локеном возле тренировочного мата.
– Мне нравится, – отозвался Локен.
– Я с удовольствием прочел ее в детстве, – сказал Аксиманд. – Хотя, должен сказать, это довольно вульгарное произведение.
– Надо думать, потому оно мне и нравится, – ответил Локен. – Чем я могу тебе помочь?
– Хотел с тобой поговорить, – сказал Аксиманд. – О личном деле.
Локен нахмурился. Аксиманд протянул ему открытую ладонь, а на ней блеснул серебряный медальон.
– Я бы хотел, чтобы ты беспристрастно во всем разобрался, – продолжил Аксиманд, когда они закрылись в личной оружейной Локена. – Окажи мне такую услугу.
– Тебе известно мое отношение к деятельности любых лож?
– Да, меня об этом предупредили. Я восхищаюсь твоей безупречностью, но в ложах нет никакого скрытого злого умысла. В этом я даю тебе слово, и, надеюсь, это что-то для тебя значит.
– Ты прав. А кто рассказал тебе о моей находке?
– Не могу сказать. Гарвель, сегодня вечером назначена встреча членов ложи, и я хочу пригласить тебя в качестве моего гостя. Мы с радостью примем тебя в наше братство.
– He уверен, что я этого хочу.
Аксиманд кивнул:
– Понимаю. На тебя не налагаются никакие обязательства. Приходи, наблюдай, смотри сам и решай сам.
Локен ничего не ответил.
– Это просто встреча братьев, – продолжал Аксиманд. – Братство воинов, последователей двух течений, и без учета званий.
– Мне так и говорили.
– После несчастья в Шепчущих Вершинах у нас появилось свободное место. Мы бы хотели, чтобы ты его занял.
– Свободное место? – переспросил Локен. – Ты имеешь в виду Джубала? Я видел его медальон.
– Ты пойдешь со мной? – настаивал Аксиманд.
– Только потому, что приглашение исходит от тебя, – ответил Локен.
