ГЛАВА 14
День последний
На площадке челнока
Мы на какое-то время отбросили скитариев, но дорого заплатили за это. В бою погибло около половины пехотинцев и двое рыцарей-зуавов. Пора убираться из Диадемы, пока техногвардейцы вновь не собрались с силами — а это неизбежно произойдет. Передовой отряд «Часовых» сейчас выходит на стартовую площадку…
Из дневника Айверсона
— Что значит «ты не уверен», Квинт? — зарычал Хольт по вокс-каналу. — Или там было сражение, или нет! Так что же из двух?
— Именно так, комиссар, именно так, — лепетал Перикл. — В самом деле, здесь совершенно точно что-то произошло, но…
— Уступи канал Ван Галю.
— Сэр, я не думаю, что…
— Говорит Ван Галь, — вмешался ветеран. — Видим кровь снаружи челнока: огромные лужи, но ни одного трупа. Квинт прав, что-то здесь очень странное творится.
— Может, отряд Катлера спрятал тела, — предположил Айверсон.
— И при этом оставил на виду месиво прямиком из Семи Преисподних? — возразил Боргард. — Нет, как-то не складывается.
— И наших внедренных агентов не видно? — нахмурился Хольт. Без катлеровского пилота никто никуда не полетит.
— Если они здесь, то только внутри челнока. Прикажете проверить?
— Нет, охраняйте площадку и ждите нас. Мы всего в одном квартале.
Комиссар отключил связь и повернулся к ведьме. К его удивлению, женщина сидела на полу, скрестив ноги и закрыв глаза. Только тогда Айверсон ощутил, как холодно стало внутри рубки, хотя снаружи царила жара. Костлявый рулевой-летиец тоже это заметил и уставился на северянку в полнейшем ужасе.
— Колдовство есть, — пробормотал мореход на скверном готике, — она порчу несет!
— За дорогой следи! — огрызнулся Хольт. — Эта женщина служит Императору.
По крайней мере, я так думаю. В любом случае комиссар знал, где блуждает разум Скъёлдис. Надеюсь только, что она найдет Катлера живым…
— Белая Ворона! — более настойчиво повторил голос. — Ты должен очнуться!
Скъёлдис? Энсор пошевелился, пытаясь выбраться из белого забытья, что поглотило его. Это ты? Полковник резко открыл глаза и обнаружил, что по-прежнему находится в храме, но нечестивый свет исчез, отступив за фасад бледной реальности. В полу, на том месте, над которым до этого висел демонический колокол, зиял неровный пролом. Сам чугунный монстр исчез, как и его хозяин.
«Мы бились, темный человек и я, — вспомнил Катлер. — По крайней мере, это казалось боем».
Он встал и, припадая на ногу, подошел к бреши. Если остальной храм был словно выдержан в серых тонах, то разлом казался бесконечно черной рваной раной. Сорвавшийся туда падал бы вечно.
— Открой глаза, Белая Ворона! — потребовал надоедливый голос.
«Так я уже, — подумал Энсор. — Или нет?»
— Скъёлдис? — уже вслух произнес полковник. — Мы ошиблись. Все это время мы ошибались.
И новые воспоминания… Северянка стоит, широко раскинув руки, пытается сдержать поток привидений, хлынувших из колокола после появления темного человека. Их так много, яростных теней, гневных теней, печальных теней, фантомов всех оттенков горя и злобы. Все они слетелись к незнакомцу, словно мотыльки на нечестивый огонь. Темный человек заманил призраков обещаниями искупления, или мести, или просто молчанием, которое исходило от него подобно черному свету.
И пока Скъёлдис сдерживала фантомов заклинаниями и проклятиями, Катлер бился с их повелителем, но сражались они не на клинках или пистолетах. Полковник не помнил, как именно все происходило, но знал, что на кону стоит его душа, а возможно, и душа Провидения, поэтому дрался изо всех сил — но конец дуэли положил вералдур. Простым взмахом топора великан разрубил цепь, на которой висел колокол, и сокрушил врата варпа, изгнав незнакомца и его паству.
Но мы не отправили их в Преисподние. Они просто отправились в другое место.
— Он все еще на Провидении, — сказал Энсор. — Мы не убили его.
— Знаю, — вздохнула северянка. — Я всегда это подозревала.
— Так почему же не сказала мне, женщина? — с горечью спросил полковник. — Почему не сказала, что ублюдок нас одолел?
— Потому что мы сделали все, что могли, но ты бы посчитал, что этого недостаточно, Белая Ворона.
— Все, что мы могли, — это проиграть ему? — Катлер смотрел в разлом, как будто собирался прыгнуть туда. — Темный человек вернется, Скъёлдис. Может, именно он посылает за мной демона.
— Демона породили предсмертные муки проклятых жителей Троицы. — Размытая, неясная фигура ведьмы зависла в воздухе перед Энсором. — Он незримо следует за тобой через варп, Белая Ворона, потому что ты зачал его убийством, совершенным тогда. Твой приказ о зачистке городка стал семенем, из которого выросла злоба этого создания.
— И что мне со всем этим делать?
— Единственное, что ты умеешь, — сражаться. — Последовал долгий вздох женщины, измученной до глубины души. — Порой больше ничего и не требуется. Но сейчас ты должен очнуться…
…пока еще не поздно.
Катлер открыл глаза — снова. Он обнаружил, что вернулся в заваленную телами цистерну № 3 и безвольно сидит у стены, к которой его отбросил демон. Демон! Полковник принялся лихорадочно осматриваться, но никого не обнаружил. Почему он пощадил меня? А затем Энсор увидел ноги твари, стоявшей посреди трупов на коленях, словно в молитве. Обугленный обрубок талии еще дымился, а выше пояса от чудовища ничего не осталось.
Что, в Преисподние вашу мать, за дела? Катлер попытался встать, и боль накатила на него жестокой красной волной, едва не смыв обратно в забытье. Посмотрев вниз, конфедерат увидел изорванные остатки жакета. Осторожно отведя лоскуты в сторону, он сморщился при виде глубоких борозд на груди. Тварь здорово его искромсала.
— Ты должен подняться, Белая Ворона! — не отступала Скъёлдис.
— И что потом, женщина? — спросил Энсор. — Наш пилот мертв, мы никуда не летим.
Сосредоточенное молчание, а затем:
— Его голова цела? Да… Вижу в твоих мыслях, что да.
— Его голова? При чем тут вообще голова этого несчастного ублюдка?
— Принеси ее в кабину, Белая Ворона. Возможно, решение найдется.
Катлер кое-как поднялся на ноги, слишком вымотанный, чтобы спорить. Его товарищи были мертвы: череп Сандефура выела изнутри демоническая желчь, а останки Поупа выглядели вообще нечеловеческими. О’Сейшин пропал, только обгорелые фрагменты его летающего трона были разбросаны по всей шахте, а несколько осколков, словно клинки, торчали из металлических стен.
«Значит, это дрон прикончил демона, — понял Энсор. — Должно быть, там имелась встроенная бомба, и посланник взвел заряд, когда тварь бросилась на него. Но куда делся сам хитрый сукин сын?»
Он нашел о’Сейшина в коридоре, на полпути к кабине пилота. Престарелый тау полз вперед, хрипло хватая воздух, его худощавые ноги волочились по полу, будто парализованные. Арканец склонился над чужаком, и тот поднял глаза, полные трусливого ужаса.
— И куда же это ты собрался, Си? — пожурил его Катлер.
— Я был не прав, — прошептал тау, глядя на отрубленную голову, которая висела на поясе конфедерата. — Мы не сможем существовать в гармонии. Ваша раса больна.
— Ну, спорить не стану. — Энсор наклонился, испытав боль, поднял о’Сейшина и взвалил добычу на плечи. — Но мы с тобой пройдем через эту заварушку вместе.
— Значит, Катлер жив? — спросил Айверсон, помогая ведьме встать с пола.
— Он умирает, — ровным, но напряженным голосом ответила Скъёлдис. — Наше время на исходе.
— Понимаю, — произнес Хольт. — Мы уже подходим к челноку.
Комиссар увидел, что «Часовые» беспокойно бродят по площадке, не доверяя временному затишью. Потом он внимательно посмотрел на ведьму.
Я должен узнать. Что бы она ни скрывала от меня, я должен это узнать.
— Скажи мне, — тихо проговорил Хольт, уверенный, что ведьма поймет его правильно.
Северянка прятала глаза, но комиссар чувствовал, что она приходит к какому-то решению.
— Айверсон…
Нечто врезалось в канонерку с такой силой, что весь мир содрогнулся. Раздался оглушительный грохот и скрежет терзаемого металла, а на носу «Тритона» распустился огненный цветок, который уничтожил лазпушку и испепелил всех, кто стоял рядом.
— Ложись! — рявкнул Хольт, прыгая на ведьму и закрывая ее своим телом. Осколки окон рубки влетели внутрь, мгновенно искромсав растерявшегося рулевого. На спину Айверсону посыпалось битое стекло и обугленные куски мяса, от которых начала тлеть шинель.
Вставай!
Комиссар поднялся на колени. Над ним возвышался Бирс со сложенными за спиной руками, которого не задела огненная буря.
Война — единственная истина, твой боевой дух — одна лишь добродетель!
Тут же в дверь вломился страж ведьмы, лицо которого потемнело от ярости при виде разгрома внутри рубки. Издав приглушенный крик, великан отбросил Айверсона от своей подопечной и поднял женщину на руки.
— Она в порядке, — просипел Хольт, кашляя от едкого дыма. — Просто ошеломлена. Тогда-то он и услышал неразборчивый шум на палубе внизу.
Распахнув дверь, комиссар увидел жалкую картину полной неразберихи: серобокие беспорядочно метались туда-сюда, пытаясь укрыться от жгучего шквала энергоразрядов. Стреляли словно бы из ниоткуда, и солдаты гибли один за другим, а их убийцы оставались незамеченными среди толпы.
— Следите за трассами! — проревел Айверсон и тут же нырнул обратно в рубку, укрываясь от нацеленной в него очереди.
— Они на борту! — заорал кто-то из конфедератов. — Прямо здесь, с нами!
— Ни черта не вижу! — ругнулся старый Калл и, который стоял на одном колене, уперев в плечо громоздкую рельсовую винтовку. — Ничего тут нет!
Очередной разряд оторвал бойцу левое ухо, он вскрикнул от жгучей боли и нечаянно нажал на спуск.
— Собраться в огневые команды! — орал с кормы лейтенант Грейбёрн. — Надо организовать…
Сверхскоростной твердотельный заряд из винтовки Калли пробил нагрудник офицера и, вырвавшись из спины, почти напрочь оторвал голову стоявшему сзади гвардейцу. Беззвучно шевеля губами, Грейбёрн сделал несколько неуверенных шагов назад, перевалился через планширь и исчез. Его невольный убийца даже не увидел, что произошло: он уронил винтовку и стоял на коленях, зажимая рану на месте уха.
Кто-то поднял оружие с палубы.
Посмотрев вдоль длинного ствола чужацкой винтовки, Корт Туми почувствовал, как в нем пробуждаются старые инстинкты. Снайпер так и не восстановился после травмы головы, полученной в первый же день в Трясине… так давно… Это был удар ногой, вспоминал серобокий, от рыцаря… в лодке. Потом мир потускнел, как будто кто-то выключил свет в черепе Корта, так что с тех пор он просто ходил по пятам за другими бойцами, делал, что ему говорили, постоянно молчал и почти ни о чем не думал. Все были уверены, что Туми помрет через неделю, но посмотрите-ка — вот он, в самом конце пути и до сих пор дышит, когда столько народу уже пошло на корм шкрабам. И теперь снайпер понял, в чем причина.
Корт почувствовал монотонное гудение винтовки в руках, и его вялые черты осветила кривобокая улыбка. Это было правильное оружие.
— Есть для нас с тобой работенка, Элоиза, — сказал Туми винтовке и поразился звукам собственного голоса. Он не помнил, почему всегда давал такое имя своему оружию, но знал, что делал так с каждой новой пушкой. Снайпер с любовью обнял Элоизу и, не заботясь о собственной безопасности, принялся анализировать тактику вражеского огня. Прослеживая за смертоносными очередями вплоть до их источника, он выискивал цель…
Попался! Нападавший казался участком дрожащего воздуха над стрелковой площадкой правого борта, схожим по форме с человеком. Враг был почти невидим, но сияющее дуло его оружия стало маяком для снайпера. Туми произвел выстрел.
Айверсон увидел, как в толпе вспыхивает яркая дрожащая полоса. Мгновение спустя с одной из стрелковых платформ рухнуло безголовое тело, которое с шипением то пропадало из виду, то появлялось вновь. Маскировочная система чужака вышла из строя.
«Стелс-костюмы», — понял комиссар. Ван Галь ведь упоминал ранее, что кавалеристы столкнулись с ними. Помимо невидимости БСК лазутчиков тау обладали встроенными прыжковыми ранцами, поэтому открытая палуба «Тритона» оказалась для них легкой мишенью. Хольт принялся внимательно осматривать канонерку в поисках других чужаков. Согласно отчетам, их маскировочные системы были не совсем идеальными.
Где же вы?
И тут Айверсон заметил их — пару человекоподобных созданий, одно из которых таилось за колпаком кормового двигателя, а второе стояло на стрелковой платформе левого борта. Свет как будто огибал их, скользил мимо, очерчивая бесцветные тени. Подвижные, словно ртуть, они лихорадочно мерцали в зеленоватом поле зрения аугментического глаза. Раздраженный Хольт закрыл бионический протез ладонью, прищурил обычный глаз — и тени исчезли.
Дело в имплантате. В нем есть нечто, позволяющее мне видеть чужаков. Возможно, это старье не так бесполезно, как я думал.
Айверсон снова подумал о том, сколько же людей носило оптический протез до него. Штуковина была по-настоящему древней. Но у него не осталось времени на пустые размышления. На палубе погибали люди, и, запустив цепной клинок, комиссар спрыгнул вниз.
«Тритон» выглядел паршиво. Амфибия с пылающей носовой частью застыла в паре сотен метров от площадки челнока, и сверху до Мэйхена доносились звуки, будто исходящие из скорбного дома, но это была уже не его битва. Сердце капитана билось прерывистыми толчками, пока он бежал через платформу, на которой находилась стартовая позиция. Тело рыцаря гнило внутри доспеха, пожираемое микроскопическими паразитами точно так же, как гнил разум внутри черепа, раздираемый бреднями мертвого поэта.
Слабое мясо под железной кожей, схожие судьбы, слишком поздно сплетенные…
Лихорадка не отпускала зуава, и теперь его одновременно бросало в ледяной холод и пылающий жар, но это уже не имело значения. Ничто не имело смысла, кроме ярости, обещавшей привести Джона в Громовой край.
Гонись за судьбой, пока не сгинула, догоняй ненависть, пока не прогоркла…
Мэйхен несся к бронированному гиганту, который расстрелял канонерку. БСК «Залп» перекрыл им дорогу, выйдя из бункера впереди, и выпалил из сдвоенных рельсовых пушек прежде, чем кто-то успел отреагировать. Одного раза хватило, чтобы сокрушить носовую броню «Тритона», будто легчайший бронежилет. В ту же секунду конфедератов атаковали отделения воинов огня, появившиеся из туннелей и бункеров вокруг платформы. Немного, всего два или три десятка бойцов, но в дальнем бою они были смертельно опасны. Выжившие серобокие яростно отстреливались из-за гусениц «Покаяния и боли», но укрытия не спасали от пугающе метких чужаков. Изменить ход сражения снова выпало зуавам.
— Бей врага! — скомандовал мальчишка-пастырь, и рыцари, повинуясь ему без единого слова, разделились для атаки на рассредоточенных ксеносов.
Джон Мильтон побежал прямо на «Залп», который поворачивался, наводя на арканца тяжелые пушки, способные уничтожить танк. Сблизившись с боескафандром, Мэйхен уставился в его «лицо» — пучок безразличных датчиков, — пытаясь понять, что задумал пилот.
Распаляй ярость, пока не остыла…
Луч света, тонкий, как карандаш, уперся в Парцелла, когда тот был на полпути к противнику, и мгновение спустя зуава озарило призрачно-голубое свечение. Словно следуя какому-то безмолвному повелению, дюжина чужаков сосредоточила огонь на рыцаре, терзая его смертельно точными попаданиями. Старинный «Штормовой» доспех за несколько секунд смялся под залпами, и арканец с лязгом рухнул на платформу. Целеуказатель двинулся к новой мишени, оставив позади расплавленные обломки брони. Оди Джойс видел все это с другой стороны площадки, где рубил на куски четырех воинов огня. Когда доходило до ближнего боя, тау оказывались смехотворно хрупкими, и юноша даже думал, что в их убиении нет славы, но, увидев гибель Парцелла, понял, что ошибался. Возможность вычищать ксеносов — любых ксеносов — была даром самого Императора!
Нахмурившись, пастырь проследил рыскающий луч до его источника и заметил на одной из крыш тау в легкой броне. Шлем воина был объемнее из-за дополнительных датчиков, оптических и иных, поэтому Оди решил, что перед ним какой-то наводчик. Полоска целеуказателя, движущаяся по полю битвы, исходила из телескопического устройства в руках ксеноса. Юноша навел на него тяжелый стаббер… и увидел, что луч приближается к Мэйхену.
Когда все цвета — лишь иные оттенки проклятья…
Джон отпрыгнул вбок за долю секунды до выстрела рельсовых пушек. Смертоносные заряды с воем пронеслись мимо, словно разъяренные ловкостью капитана. Он хотел победно захохотать, но вышел только слабый смешок умирающего. Попытался выстрелить и только тогда обнаружил, что оружия больше нет, как и левой руки. Один из сверхскоростных снарядов оторвал конечность до самого плеча, а Мэйхен даже и не заметил. Впрочем, его не взволновала потеря: для мести вполне хватит и одной руки.
И последние угли погасли, рассыпавшись пеплом…
Рыцарь пригнулся, и смерть прошла у него над головой, оставив сдвоенный инверсионный след. В следующий миг Джон подобрался к врагу вплотную. Содрогаясь от ярости и лихорадки, он вонзил дрель в нагрудник боескафандра. Все тело арканца вибрировало, пока острие сверла прогрызало слои твердого панциря. Это была агония, но Мэйхен принимал ее с радостью.
И надежда затоплена роком бесчувственным…
БСК размахивал рельсовыми пушками, но пилоту никак не удавалось навести их на врага, оказавшегося слишком близко. «Залп» сделал несколько неверных шагов назад, однако безжалостный рыцарь последовал за ним, вонзая дрель все глубже, пока его собственное тело точно так же разрывалось от судорог. Внезапно сверло рванулось вперед, пробив последний слой брони, вонзившись в мясо и кости. Джон не вынимал оружие еще несколько секунд. Пока ксенос превращался в кровавую кашу, Мэйхен ждал восторженного экстаза, но тот не приходил к нему.
— Ты — мой Громовой край? — прохрипел рыцарь мертвому чужаку, зная, что это не так. Отшатнувшись, Джон оставил боескафандр безмолвным свидетелем своей неудачи.
— Темплтон, если ты так много знаешь, скажи… — Мэйхен содрогнулся в приступе кашля, полетела кровавая слюна, — …скажи, что мне делать!
Внемли колоколу, что заходится звоном, оглашая конец вечности.
Как будто пребывая в тумане, Джон удивился, почему от его лихорадки все вокруг посинело. А затем луч целеуказателя метнулся к разбитому забралу и остановился между глаз рыцаря, словно перст благословления.
Ибо вечность не обещана никому.
— Это мой Гро…?
Джойс мечтательно улыбнулся, видя, как десятки импульсных разрядов врезаются в забрало Мэйхена. Колоссальный «Громовой» доспех капитана задрожал от ударов, но не упал.
— И так старые и неверующие были сочтены недостойными, — произнес юный пастырь, цитируя истину, которой поделился с ним мертвый святой. — И лишил их Император милости Своей, и возвысил праведных, дабы запечатлели они слово Его на лике Галактики огнем и кровью!
А затем луч-убийца вспорхнул с железной могилы рыцаря, и Оди тут же изрешетил наводчика на крыше.
Благодаря своего бога, он помчался к ближайшей группке воинов огня.
Как же хорош труд во имя Императора!
Шас’вре Джи’каара следила за разворачивающейся битвой с крыши завода неподалеку. Женщина-тау знала, что ее товарищи хотят поскорее вступить в бой, но ждала, пока к схватке не присоединились «Часовые».
— Команда «Кризисов», атака по схеме «Аой’каис», — скомандовала Разбитое Зеркало.
Взмыв над крышей, она устремилась к платформе внизу. Массивный БСК Джи’каары казался какой-то экспериментальной летающей машиной. По бокам от командира неслись Каорин и Асу’кай, которые были облачены в такие же боескафандры, но управлялись с ними намного искуснее.
«Они с отвращением восприняли мое повышение и включение в команду», — подумала женщина.
Двое ветеранов и были командой «Кризисов» Диадемы. Они долгие годы служили вместе и прошли ритуал та’лиссера, сделавшись друг другу ближе, чем кровные родственники. Сама Джи’каара никогда не приносила клятву воинского братства: внешние и внутренние шрамы превратили ее в изгоя среди сородичей, — и все же о’Сейшин возвысил Разбитое Зеркало над побратавшимися бойцами. Это было неправильно не в последнюю очередь потому, что она чувствовала себя не на месте внутри БСК. Да, женщина владела техникой ношения брони, но уже много лет не облачалась в «Кризис» для боя.
Джи’каара знала, что не может сравниться с подчиненными, и они тоже это знали.
«О’Сейшин, твои политические игры стали насмешкой над обычаями тау, — с горечью подумала Разбитое Зеркало. — У касты воды нет почтения к традициям».
Гниль укоренилась здесь десятилетия назад, когда аун’о Хамаан, ответственный за Федру эфирный, исчез вместе с шас’о Геза, командующим воинов огня. О’Сейшин, как старший тау среди оставшихся на планете, принял общее руководство и уже не слагал полномочия. Шли годы, Джи’каара ждала, что эфирные или каста огня пришлют замену пропавшим, но никто не появлялся, и женщина наконец призналась себе, что все так и останется. Война, в которой у тау не было военного или духовного вождя, превратилась в нечто низкое и не понятное для Разбитого Зеркала.
«Но здесь и сейчас у меня есть ясная цель, — решила она. — Сегодня я, в жизни или смерти, послужу Высшему Благу. Чем бы оно ни было…»
Последняя мрачная мысль обеспокоила Джи’каару, но время раздумий прошло. Открыв огонь из фузионных орудий, боескафандры обрушились на «Часовых».
Единственным, кто увидел приближающихся врагов, оказался Ван Галь, хотя «увидел» было не совсем точным описанием. Он скорее «почувствовал» тень, коснувшуюся обшивки его шагохода. Это было совершенно нелогичное ощущение, но кавалерист давно затвердил, что логика никак не помогает выжить. Боргард не думал, а действовал, и сейчас он так резко развернул машину, что менее талантливый всадник опрокинулся бы. Очередь мощных фузионных разрядов распорола воздух позади него, и в металлической платформе появились глубокие борозды.
Вся мощь параллельного залпа досталась «Часовому» Арнесса, кабина которого разлетелась на куски. Обезглавленный шагоход проковылял несколько метров и с грохотом рухнул на площадку. Мистеру Серебряку повезло, и его противник, очевидно, не такой умелый, как остальные, даже не зацепил машину парня. По Квинту вообще не стреляли: несомненно, тау определили в нем худшего из пилотов.
— Боескафандры! — воксировал Ван Галь, инстинктивно почуяв врага еще до того, как тот коснулся земли. Широкие ступни БСК и ноги, схожие с поршнями, изящно амортизировали удар, но центральный чужак немного споткнулся.
«Вы, сэр, свою лошадку не знаете!» — с сухой иронией подумал Боргард.
— Вижу фузионки и огнеметы! — крикнул мистер Серебряк, юный северянин, которого приняли в «Серебряную бурю» из-за имени, в качестве живого талисмана. Однако парень оказался блистательным кавалеристом, и капитан Вендрэйк на собственные деньги купил ему «Часового». Это вызвало раздражение твердолобых патрициев вроде Квинта, но Ван Галь гордился, что сражается рядом с Серебряком.
— Отступаем к «Тритону»! — завопил Перикл и бросился бежать к застрявшей канонерке, что оказалось смертельной ошибкой.
Если Боргард и северянин быстро петляли на платформе, совершая маневры уклонения и танцуя среди непрерывных очередей, то Квинт несся по прямой. Один из БСК развернулся и с насмешливой легкостью отстрелил ноги его шагоходу. Подбитый «Часовой» завалился вперед и рухнул, а отломившаяся кабина заскользила по платформе, словно сошедший с рельсов вагон. Лейтенант завизжал от ужаса, но тут разбитая машина загорелась, и визг перешел в вопли.
Ван Галь отключил вокс-канал Квинта и оценил противников, не переставая выписывать коленца между ними. Массивные боескафандры приземлились плотным треугольником, в центре которого находился худший из пилотов, видимо, командир.
— Огонь по левому! — скомандовал Боргард.
Шагоходы резко повернулись в «поясе» и синхронно открыли огонь. Оба всадника, несмотря на беспрерывные маневры, произвели удачные выстрелы. Лазпушка Ван Галя поразила левый «Кризис» прямо в грудь, автопушка Серебряка изрешетила неприятелю ноги.
— Групповая победа: БСК! — объявил ветеран.
И вот так просто погибла Каорин, все годы ее тренировок мгновенно обратились в ничто. Джи’каара не испытывала горя, лишь холодное сожаление от того, что недооценила врагов. Судя по идеальным убойным выстрелам, выжившие всадники превосходно контролировали свои машины.
В отличие от меня…
Шас’вре заметила, что Асу’кай яростно и страстно охотится за убийцами соратницы, утратив самоконтроль после ее гибели. Залпы ветерана проходили вдали от скачущих «Часовых», в любой момент они могли развернуться и убить снова…
Я не погибну так просто и так глупо!
Глубоко зачерпнув сил из скорбящего сердца, Разбитое Зеркало попыталась обрести связь с незнакомой машиной. Она выбрала противника и сосредоточилась, изучая его случайные маневры, заставляя себя вычислить принцип движений. И внезапно ей это удалось.
Ван Галь понял, что обрек себя на гибель, решив атаковать взбесившийся боескафандр. Это была неверная цель. Другой тау, тот, что промахнулся по Боргарду с воздуха и споткнулся в миг приземления, — именно он убьет арканца. Кавалерист понял это по небольшим изменениям в позе чужака, положении оружия и том, как датчики БСК вперились в него, словно заглядывая прямо в душу. Враг очнулся и вступил в игру.
«Догнавший бурю»: 213 побед, подсчет продолжается.
Спасения не было, поэтому Ван Галь завершил атаку и разнес правый боескафандр на куски. Мгновением позже уцелевший противник выстрелил по шагоходу с абсолютно верной позиции, как и предвидел Боргард. Он даже не пробовал уклониться.
«Догнавший бурю»: 214 побед, подсчет окончен.
Джи’каара зарычала, наслаждаясь убийством и упиваясь видом горящего «Часового», который подпитывал ее ненависть. Несомненно, эфирные не одобрили бы подобных эмоций, но именно они бросили тау на Федре, так что плевать на их мнение. Возможно, эти мистики ошибались насчет Высшего Блага. Если ненависть дает такую сосредоточенность, такую силу, возможно, она и есть истинный путь?
Я буду убивать гуэ’ла, убивать до тех пор, пока от них не останется ничего, кроме праха и горьких воспоминаний!
Развернувшись, шас’вре начала отслеживать последний шагоход. Тот медленно кружил вокруг боескафандра, устрашенный гибелью брата. Всадник «Часового» был очень умелым — даже талантливее другого, сраженного Разбитым Зеркалом, — но женщина видела, что пилот не верит в себя и эта неуверенность погубит его.
— Искорени чуму синекожих! — взревел кто-то позади нее.
Затем послышался мучительный жалобный вой, и нечто вгрызлось в спинную бронепластину «Кризиса». Дергано повернувшись, Джи’каара отмахнулась фузионным бластером, но нападавший отбил удар шипастым наручем. Неприятель был облачен в вычурный железный боескафандр, полную противоположность обтекаемой и минималистской машины шас’вре. На его броне виднелись пятна крови и грубо намалеванные символы, выдававшие в пилоте варвара даже по меркам гуэ’ла.
— Узри ереси их и истреби их! — прогрохотал дикарь через усилители, не прекращая атаковать.
Он поочередно взмахивал бешено вращающимися циркулярными пилами, закрепленными на запястьях, описывая широкие дуги. Блокировав один из ударов фузионным бластером, Разбитое Зеркало почувствовала, как сминается кожух. Она никак не могла навести оружие, враг был слишком близко…
Да, я сломлена, но это делает меня сильнее!
Ощерившись, Джи’каара направила огнемет в землю и выпустила мощную струю пламени. Со свистом терзаемого воздуха обратный поток жара поднялся над платформой, объяв обоих противников. Шас’вре заметила тревожные сигналы на индикаторах, но она не прекращала огонь, уверенная, что «Кризис» продержится дольше древней брони врага.
Это ваша раса — чума! Ваше время ушло!
Доспех Оди раскалился, как печка, и юноша обливался потом. Он слышал хрип и лязг старинных охлаждающих систем, которые пытались ослабить жар, порожденный огнеметом тау. Сквозь бушующее пламя Джойс видел «голову» врага, сенсорный модуль, обращенный к нему, казалось, с ледяной отстраненностью. Пастырь знал, что эта холодность — ложь, и ксенос внутри боекостюма ненавидит его так же, как он сам ненавидит ксеноса. Именно так все и должно быть.
В мире нет места для нас двоих, нет его и в Небесах и Преисподних бесконечного космоса!
Кожа Оди пошла волдырями, но он продолжал атаковать боескафандр с неистовством, которое приглушало боль. Чужак не отступал, изрыгал потоки огня и неуклюже парировал удары фузионным бластером, укрепленным на левой руке. Наконец языки пламени проникли под расколотый кожух оружия, и оно взорвалось, оторвав конечность БСК. Ударная волна вытолкнула пастыря из пылающего ада.
— Не подходи, и я прикончу ублюдка! — крикнул по воксу мистер Серебряк, выводя «Часового» на позицию для атаки, но Джойс не обратил на это внимания.
Истошно распевая псалом бичевания пороков, юноша снова ринулся в бой, но мгновенная передышка дала врагу возможность поднять огнемет…
Пусть ты сожжешь мою плоть, дух мой тебе не сокрушить!
Оди ринулся прямо в струю пламени, и доспех протестующе заскулил: охлаждающие системы отключились, не выдержав перегрузки. Раскалившийся докрасна нагрудник опалил кожу и сжег плоть на ребрах. Джойс словно проглотил боль и тут же исторг ее, превратив в священную ярость, направленную против ксеноса. Запустив толчковый двигатель, он запрыгнул на широкие плечи «Кризиса» и врубился в небольшую угловатую голову БСК. Машина с грохотом задергалась, пытаясь скинуть зуава, но юноша глубоко вонзил лезвие циркулярки ей в плечо и, укрепившись, продолжил кромсать врага второй пилой.
— Я — воплощение Его воли и Его слова! — радостно ликовал Оди, плоть которого пузырилась под железной кожей доспеха. — Я — клинок Его ярости… — Голова боескафандра повисла на пучке искрящихся проводов, пастырь откинул ее в сторону. — И я — щит Его презрения!
В тот же миг противники взмыли к небу, возносимые над платформой прыжковым ранцем «Кризиса». Лишившись сенсорного модуля, машина летела вслепую, но при этом вертелась и брыкалась: пилот все еще пытался сбросить Джойса. Юноша, вцепившийся в БСК, как чиновник в свое кресло, рубил свободной рукой, стараясь добраться до порченой плоти ксеноса под оболочкой.
Между плечами боескафандра что-то лопнуло, и он содрогнулся от серии микровзрывов, а затем, внезапно и с чудовищной силой, сдетонировал прыжковый ранец. Ударная волна отшвырнула Оди, словно он был бумажным змеем, оказавшимся на пути торнадо. Кувыркаясь в воздухе, Джойс заметил, что его заклятый враг стремительно падает на площадку челнока.
— Кровь для Бога-Императора! — прогремел пастырь, представляя, как гордятся им сейчас святой Гурди-Джефф, и Император, и старенькая мама.
Когда полет по инерции перешел в свободное падение, юноша попытался включить ракетный ранец доспеха. Поврежденные механизмы протестующе заскрежетали и бессильно затарахтели, но не более. Выругавшись, зуав стукнул кулаком по своенравной штуковине.
Толчковый двигатель взорвался, будто осколочная граната, и Оди Джойс осыпался с небес тысячью поджаренных кусочков.
Израненная и полуослепшая Джи’каара лежала в обломках «Кризиса». Удар о платформу переломал все кости в теле женщины, но ненависть Разбитого Зеркала не потускнела и пылала маяком сияющей тьмы в самом сердце ее существа, не давая уйти в блаженное небытие.
Я… не… сдамся…
В черном своде над шас’вре появилась светлая трещинка, почти болезненно яркая после полной темноты, а затем кто-то отвалил нагрудник БСК в сторону, и свет хлынул внутрь водопадом. Джи’каара попыталась отвернуться, но шея не слушалась ее. На фоне неба возник морщинистый гуэ’ла и с волчьей ухмылкой уставился на чужачку. Как заметила Разбитое Зеркало, у него не было глаза, уха и большей части зубов.
— Эй, да у нас тут живая синекожая! — крикнул он невидимым товарищам. Оценивающе взглянув на лицевые имплантаты тау, гуэ’ла облизнулся. — Да у тебя тут натурально шикарное барахлишко, сестра, — промурлыкал он, — а старина Калли, скажем так, коллекционер, понимаешь? — Затем гуэ’ла, в руке которого появился кинжал, протиснулся внутрь. — Лежи смирно, подружка!
Но тут кто-то выдернул коллекционера обратно — тот успел только удивленно вскрикнуть, — и перед Джи’каарой появилось новое лицо. Для нее все гуэ’ла выглядели одинаково, но этот обладал совершенно уникальными шрамами. Хотя с их встречи в Трясине прошло много ротаа, Разбитое Зеркало узнала его пугающе отчетливо.
— Ко’миз’ар, — прохрипела шас’вре. Сетка шрамов гуэ’ла исказилась, и женщина поняла, что он тоже ее узнал. — Ко’миз’ар…
— Совпадений не бывает, верно? — тихо спросил старый знакомый. — А если и бывают, то происходят как-то совсем уж криво.
Джи’каара смотрела на него, не совсем улавливая смысл слов. Без лексического модуля ее понимание языка гуэ’ла было в лучшем случае ограниченным.
— Комиссар! — позвал кто-то. — Все на борту, сэр. Можем отправляться!
Только тогда Разбитое Зеркало обратила внимание на нетерпеливый рокот двигателя челнока. До этого он казался шас’вре неважным, а для покрытого шрамами человека это как будто было несущественным и сейчас. Он смотрел только на Джи’каару.
— Стоило убить меня, — сказал ей комиссар, — когда у тебя был шанс.
— Убить тебя… — прошептала женщина. Эту насмешку она поняла и попыталась ответить на нее достойно: — Убью… тебя…
— Да. Думаю, ты одна из немногих, кому это, возможно, еще по силам. — Гуэ’ла помедлил, словно удивившись собственным словам. — Может быть, в следующий раз.
И он удалился.
Чуть позже рокот челнока превратился в краткий раскатистый грохот, а потом затих и он, оставив Джи’каару наедине с ее ненавистью.
