Книга третья
ВОЗНЕСЕНИЕ
ГЛАВА 11
ВОЕННЫЕ АРХИВЫ ПРОВИДЕНИЯ,
КАПИТОЛИЙ-ХОЛЛ
ДОКЛАД № ГФ-067357
СТАТУС: *СЕКРЕТНО*
АВТ.: Генерал Таддеус Блэквуд, глава отдела собственной безопасности
ОЗН.: Майор Ранульф К. Хартер, офицер-дознаватель (отдел собственной безопасности)
КАС.: Военные преступления — 19-й Арканский — пос. Троица, Вирмонт
СВД.: Примите к сведению, что данный населенный пункт находился в категории «содействующих повстанцам». И хотя жестокость, проявленная майором Катлером в ходе зачистки, совершенно недопустима, в военное время подобные инциденты неизбежны.
ЗКЛ.: Вам предписывается немедленно прекратить расследование событий в пос. Троица. Вопрос о наказании 19-го полка Конфедератов будет рассмотрен отделом собственной безопасности в надлежащем порядке. Дело закрыто.
Примечание: я хочу, чтобы Катлер и 19-й убрались отсюда в течение месяца. Дайте мужику полковничьи звезды и отправьте за пределы планеты. Катлер сделал то, что должен был, но он сорвиголова и слишком непредсказуем. Ему нельзя доверить подобную тайну. Если Инквизиция пронюхает о Троице, Провидение ждут немыслимые последствия.
— Вы — аномалия на Федре, Энсор Катлер, — заявил пор’о Дал’ит Сейшин с высоты своего тронного дрона, — но вы ведь всегда были аномалией, не так ли? Особенно для вашего начальства.
Беловолосый узник, сидевший на стуле за преградой силового поля, фыркнул в ответ.
— Ничего нового я от тебя не услышал, синекожий.
— Но я предлагаю вам выбор, от которого невозможно отказаться, — не отступал посланник. — В отличие от вашего Империума, Империя Тау приветствует лидеров с творческим мышлением. Такой человек, как вы, является для нас бесценной находкой.
— Тогда открой карты. — Катлер наклонился вперед с лукавым выражением лица. За время заключения арканец похудел, в его облике проступило нечто волчье. — Говори начистоту, Си. Во что ты играешь здесь, на Федре?
О’Сейшин сложил пальцы домиком, тщательно обдумывая вопрос. Это было его двадцать пятое «собеседование» с Субъектом-11, но человек оставался таким же упрямцем. Возможно, пришло время всадить клинок чуть поглубже.
— Федра не имеет значения, — объявил посланник. — Война здесь — нечто вроде ямы для отходов Империи Тау, и мы не намерены ее выигрывать. Продолжение конфликта служит Высшему Благу, в отличие от возможной победы.
— Ты хочешь сказать, что эта война — бутафория? — с горечью произнес Катлер.
— Не совсем так. Сражения вполне реальны, но при этом бесцельны. Одна рота ваших хваленых космодесантников могла бы захватить Федру за неделю, несколько опытных полков Гвардии — за год, но Империум осознанно направляет сюда худших своих солдат. Некомпетентных, сломленных, психически неуравновешенных, утративших волю к победе и веру в себя.
— По-моему, ты оскорбляешь Девятнадцатый, — огрызнулся полковник.
— Как я уже отмечал, — успокаивающе поднял руку о’Сейшин, — иногда через сито отбора проникают аномалии вроде вас.
— То есть настоящие бойцы? — Катлер покачал головой. — Нет, на это я не куплюсь. Зачем Империуму играть в поддавки?
— Империум не играет в поддавки. Как и мы, он просто не хочет выиграть.
— И зачем вести войну, победа в которой никому не нужна?
Посланник тау скривил лицо, пытаясь изобразить человеческую улыбку. Он неустанно практиковал эту гримасу и считал, что добился весьма неплохих результатов.
— Отвечу вопросом на вопрос, Энсор Катлер. Скажите, с кем ваш Империум сражается на Федре?
— Не понимаю, о чем ты.
— Обратимся к фактам. Аборигены-саатлаа многочисленны, но примитивны, их военный потенциал ничтожен. Ауксилиарии-наемники иных рас эффективны, но их мало. Что касается моих сородичей… — О’Сейшин развел руками. — Сколько тау вы повстречали на Федре, Энсор Катлер?
— На одного больше, чем нужно, Си.
— Тогда вам повезло, поскольку я думаю, что на всей планете осталось не более двух тысяч тау. Этого мало на фоне сотни тысяч имперских гвардейцев, не так ли? — Посланник сделал паузу, давая Катлеру время обдумать цифры. — Спрошу вас вновь: с кем же Империум сражается на Федре?
— С перебежчиками, — мрачно ответил полковник, — но такой масштаб предательств…
— …был очень тщательно рассчитан, — спокойно закончил о’Сейшин. — На протяжении десятилетий тау отводили своих бойцов, пока вы пополняли наши ряды. Ваш Империум бросает людей в бездну, а мы даем им надежду. Вы воевали сами с собой, Энсор Катлер.
— И все-таки для тебя это просто игра, верно?
— Напротив, — возразил тау, — мы преследуем важную цель и несем искреннее послание. Федра представляет собой рабочую модель, микрокосм будущего, которое наступает прямо сейчас. Пока Империум отвлечен этим локальным конфликтом, наши агенты — люди! — ведут истинную войну за пределами рубежного мира, завоевывают сердца и души обитателей субсектора. Везде, куда бы ни пришли наши посланцы, они обнаруживают недовольство жизнью и жажду чего-то лучшего. Ваша раса, друг мой, не так едина, как пытается показать Империум.
— У тебя что, есть ответы на все вопросы?
— Не на все, — признал о’Сейшин, — но на многие. Например, психическое заболевание, терзающее человеческую расу, — вы, кажется, называете его «Хаосом», — не встречается у тау.
Катлер словно застыл.
— Это потому, что у вас, синекожих, нет души.
— Возможно, в таком случае цена обладания душой слишком высока, — серьезно ответил посланник. — Вот еще несколько фактов, Энсор Катлер: ваш народ силен, но подвержен недугам и старости. Моя раса полна жизни, но склонна совершать ошибки молодости. По отдельности мы уязвимы, но вместе можем стать несокрушимыми. Тау вам не враги.
О’Сейшин откинулся на троне, ожидая неизбежно саркастического ответа, но полковник молчал, а глаза его блестели от раздумий. Удивленный посланник решил продолжить.
— Федра — это жертва, приносимая во имя Высшего Блага двух народов, Энсор Катлер. В глубине души вы понимаете, что Империум содрогается в агонии. Не умирайте вместе с ним. Не позвольте вашим людям умереть за него.
Узник выглядел крайне обеспокоенным, почти жалким, и в этот момент о’Сейшин готов был поверить, что гуэ’ла — обреченная раса. Он нетерпеливо наклонился вперед, чувствуя близость победы.
— Скажите мне, Энсор Катлер, вам знакомо имя «Авель»?
Метель вернулась, жаждая реванша, но вокруг стало теплее из-за яростного пламени, бушевавшего в убитом городе. Скъёлдис, северная ведьма, помнила, что в ту ночь потела под тяжелыми одеяниями.
Внезапно она вспотела и сейчас.
Троица опаляет холодом…
Женщина вздохнула, не желая вновь возвращаться к этому воспоминанию, но если уж кошмар начинался, то всегда доходил до конца. Смирившись, северянка зашагала через площадь к ненавистному храму, огибая обугленные конечности, которые торчали из-под снега. Вералдур шагал у нее за спиной, держа топор в руках на случай, если какой-нибудь одинокий культист, переживший бойню, вздумает атаковать Скъёлдис. Ведьма вспомнила, что на полпути к церкви какой-то безумец с расколотым лицом должен выскочить из сугроба, и в этот раз вовремя указала на него своему стражу. Культист перестал быть проблемой. Правда, вералдур все равно бы его перехватил, но предупреждение ускорило события.
Белая Ворона и старый Элиас Уайт ждали ее у тяжелых дубовых дверей храма. Рядом с ними выстроились три отделения лучших бойцов полка: серобокие, примкнув штыки к лазвинтовкам, прикрывали вход. Тут же вышагивала пара «Часовых», боевые машины беспрерывно наклонялись и поворачивались в «поясе», держа здание на прицеле. В радужном свете, который струился из витражного окна наверху, люди и шагоходы превращались в рваные тени, хрупкие и нереальные.
«И это — самая настоящая истина», — подумала Скъёлдис.
— Ты призвал меня, майор Энсор Катлер, — сказала она вслух, снова играя ту же роль из своего прошлого.
— Именно так, госпожа Ворон. — Тогда Энсор впервые посмотрел ей в глаза, хотя до этого частенько втайне поглядывал на северянку, думая, что она не замечает. С того самого дня, как Скъёлдис оказалась в полку, Катлера привлекала ее странность, но благоразумие майора мешало сближению.
С того момента в искаженном городке влечение стало необоримым, а их союз со Скъёлдис — неизбежным.
Энсор указал на блистающий поток радужных лучей.
— Поскольку вы, леди, наш санкционированный шаман, я решил, что у вас найдется какое-нибудь объяснение этому.
— Великий Змей отравил это место, — ответила она. — Проявив мудрость, ты отсек ему крылья, но сердце твари все еще бьется. Найди и уничтожь его.
— Ну, не похоже, что с поисками у нас будут проблемы, — с показной беспечностью произнес Катлер, — а вот насчет второй части… — Он открыто и дерзко улыбнулся северянке. — Может, выйдет что-нибудь интересное.
— Я пойду с тобой, — сказала женщина.
Имелся ли у меня выбор, или прошлое было предопределено, как и этот сон?
— Буду рад иметь тебя под боком, Ворон.
— Меня зовут не так, Энсор Катлер.
Майор кивнул, обдумывая ответ.
— Возможно, когда все это закончится, ты назовешь мне более достойное имя, но сейчас, — он повернулся к храму, — у меня под ногой змея, которую нужно раздавить.
— А ну придержи коней, Энсор! — запротестовал Уайт. — Я тебе говорю, надо сжечь это гнездо язычников так же, как мы спалили остальной город. И вообще, незачем нам лезть внутрь…
— Боюсь, что есть зачем, — возразил Катлер. — Сожжения может оказаться недостаточно, Элиас. Мы должны убедиться, что все кончено. — Конфедерат повернулся к Скъёлдис, впервые ища ее одобрения. — Я прав, леди?
— Ты не ошибаешься, — подтвердила она. — Если зло ускользнет, то укоренится в другом месте.
— С каких это пор ты стал ее слушаться, Энсор? — Уайт подозрительно взглянул на друга. — Она ведьма, а мы в городке, который из-за колдовства в Преисподние провалился. Откуда нам знать, может, порча сидит и внутри нее!
— Хватит! — рявкнул Катлер, но затем смягчил тон, сообразив, чего испугался старый друг. — Элиас, я не прошу тебя идти с нами.
— Погоди, Энсор, ты ж понимаешь, я не это имел в виду… — но облегчение в голосе Уайта выдало его.
Старика чуть не тошнило от ужаса, как и всех серобоких, стоявших лицом к храму. Все они прошли через неописуемо кровавые побоища, но страх, повисший над городком, был хуже любого врага из плоти и крови. Каждый солдат чувствовал, что в Троице он рискует не только жизнью, но и чем-то гораздо большим.
— Ты ж знаешь, я за тебя горой, — неловко закончил Элиас.
— Конечно, старый друг, но мне нужно, чтобы ты оставался здесь и прикрывал нам спины. На случай, если что-нибудь проскочит наружу. — Майор повернулся к северянке. — Есть идеи, с чем мы тут столкнулись?
Вздохнув, она проговорила надоевшую речь из своего кошмара.
— У Великого Змея много обликов и ядов, Энсор Катлер. Некоторые вливают в сердца горечь черных страстей или исступлений с запахом роз. Другие искажают разум невероятным отчаянием или отчаянными возможностями. Ярость и похоть, страдания и амбиции — все это игрушки Змея-в-Сердце-Мира, но все они равно совращают души и деформируют тела подобно комку глины, с которым забавляется безумный ребенок.
Женщина видела в разуме майора, что он пытается пошутить — весело или издевательски, не важно, — лишь бы ослабить угрозу ее слов.
«Так, а какая плохая новость?» — хотел сказать офицер, но Скъёлдис не сжалилась над ним, заткнув его своим ледяным взглядом.
Над Великим Змеем нельзя насмехаться, Энсор Катлер. Интересно, выучишь ли ты когда-нибудь этот урок?
А потом демонический колокол прозвонил вновь, и неуместные шутки остались непроизнесенными. Ужас сгустился вокруг бойцов, будто враждебный туман, и ведьма знала, что каждый из них молится об избавлении. Просит, чтобы его не заставили входить в опоганенный храм.
Кроме того, Скъёлдис понимала, что им нечего бояться, поскольку тяжкий жребий раз за разом выпадал Катлеру, самой ведьме и ее вералдуру — и так будет всегда.
— Псайкер, — прожужжал в ее разуме голос, сухой, словно мощи, и невероятно далекий. — Ты слышишь меня?
Слова отозвались в мире беспокойной рябью. Снежные вихри мгновенно замерли, и воспоминание о Троице исчезло, унося городок и людей обратно в забвение. Женщина вздохнула, увидев проступающий из хаоса зазубренный силуэт.
— Здравствуй, Авель, — сказала она.
Оди Джойс, выпрямившись, стоял на берегу реки в броне зуава, будто ржавеющая статуя, и наблюдал за «Часовыми». Вернувшиеся в лагерь шагоходы вели за собой канонерку, на носу которой возвышался человек, настолько неподвижный, что тоже мог сойти за статую. Хотя высокая фуражка новоприбывшего куда-то делась, род его деятельности был понятен всем. Явился комиссар, на поиски которого уходил капитан Вендрэйк.
— Судя по лицу, он устроит тут Семь Преисподних, — пробормотал Оди в разбухшие от жизни воды, где спал убитый святой.
Юноша знал, что Гурди-Джефф победил смерть, как всегда делали истинные герои Империума. Праведник следовал за своими палачами в сердце Клубка, проплывая над илистым дном и касаясь снов серобоких, но только Джойс оказался достоин его благословления. Именно оно привело парня из зеленых кепи в рыцарское братство, и неизвестно было, где Оди окажется в итоге.
Кровь… для… Бога-Императора…
— Вы что-то сказали, пастырь? — спросил по воксу другой зуав.
Сообразив, что оставил канал связи доспеха открытым, Джойс улыбнулся. При всех своих знаниях и умениях рыцари внимали каждому слову юноши. Быстро приближался день, когда он вытеснит старпера Мэйхена и возглавит братство. Конечно, их осталось не так уж и много, но все равно выйдет очень даже неплохо. Император и дядя Калхун будут очень сильно гордиться им.
— В лагерь только что вплыло Покаяние, братья, — объявил Оди по общему каналу, прочитав название корабля, — и скоро за ним последует Боль.
— Что это за безумие? — прошипело создание. Его силуэт бешено колебался, пытаясь обрести форму посреди забвения. — Где ты, псайкер?
— Я сплю, Авель, — ответила Скъёлдис, — и ты вторгся в мои грезы.
Призрак обдумал услышанное.
— И ты видишь во сне вот это?
Растерянность гостя говорила о многом. Он — если, конечно, Авель был мужчиной — не владел искусством вюрда, мало что понимал в имматериуме, а интересовался им еще меньше. Его образ в разуме северянки создавал астропат, передаточная станция в человеческом теле, призванная посылать через пустоту телепатические сообщения. Собственное имя «передатчика», как и все остальное, некогда делавшее его личностью, давно уже растворили едкие потоки информации. Он был могучим псайкером, но при этом ничем. Разум астропата казался ярким светом, сияющим из пустой скорлупы. Сам Авель был далеким призраком внутри этой оболочки, теневой проекцией, недосягаемой для Скъёлдис. Ведьма часто запускала незаметные пси-щупы, пытаясь коснуться его разума, но всегда натыкалась на пустоту. Казалось, что Авель вообще лишен психической составляющей. Вынужденно положившись на интуицию, женщина создала образ собеседника на основе его слов, и в итоге все оказалось весьма раздражающим.
Манерой речи Авель отличался от всех людей, когда-либо общавшихся с северянкой. Он говорил с искаженными модуляциями и выражался неестественно: мыслями визави, казалось, управляли только тактика и логистика, как будто его заботила одна лишь война.
— Тебе здесь не рады, — произнесла Скъёлдис.
— Я запрашиваю Противовес, — четко ответил Авель, отметая как маловажные детали и ее грубые слова, так и собственное пребывание в чужом сне. — Маятник должен упасть на Корону.
Северянка нахмурилась: приверженность собеседника к аллюзиям и кодовым словам раздражала даже сильнее его холодности.
— Это невозможно, — возразила она. — Наши силы разделились.
— Разделились? Как так? Почему так? — затараторил Авель. — Согласно моим инструкциям, вы должны были постоянно поддерживать единство имеющихся подразделений!
Презрение в его голосе возмутило Скъёлдис.
— Наше положение весьма изменчиво. Возникло беспокойство среди офицеров, мы слишком долго ждали…
— И ожидание закончилось. Конвой недавно присягнувших янычар направляется к Короне. Прибытие через трое суток, я перенаправлю их к вашей позиции.
— Мы не готовы.
— Следующая возможность появится лишь через несколько… месяцев, псайкер.
— Дай мне неделю.
— Возможно, у меня не будет и недели, — ответил Авель. — Мое положение пошатнулось, несколько агентов были раскрыты.
— Они предадут тебя? Им известно, кто ты на самом деле?
— Никто этого не знает, — отрезал собеседник. — Даже высохший телепат, который передает мой голос.
— Тогда почему ты так испуган?
— Я не испуган, — с нехарактерной для себя страстью прошипел Авель, — но тау из касты воды умны и коварны! О’Сейшин, это древнее чудище, подобрался слишком близко.
— Зачем же ты заманил его в Диадему?
— Там посланник уязвим! Он — истинный творец тупика, в который зашла эта война, и он же — путь к выходу из него.
— А что же Приход Зимы и Небесный Маршал?
Образ замерцал, но ответа не последовало.
— Кто ты, Авель? — спросила Скъёлдис.
— Ты чертов придурок, Вендрэйк! — зарычал Мэйхен, топая к другому капитану, который как раз выпрыгивал из «Часового». — Притащил змею прямо в лагерь! — Джон ткнул бронированной железной лапой в сторону покрытого шрамами человека на канонерке. — Он сдаст нас при первой же возможности!
Серобокие, столпившиеся на берегу реки, согласно забормотали.
— Да, он комиссар, но коренной провиденец! — рявкнул Хардин, перекрывая нарастающий гомон. — И честно разберет наше дело!
Правда, уверенности в голосе кавалериста не было.
— Мы убили имперского исповедника со свитой! — насмешливо напомнил Мэйхен. — После такого нет пути назад.
Солдаты взревели в знак поддержки и подступили к амфибии, будто стая шакалов.
— Вы правы, — объявил комиссар, вступая на сходни. — Обратного пути нет.
Он не кричал, но все равно перекрыл шум толпы и словно бы сдул его, как холодный ветер. Никто из солдат не смог выдержать ищущего ледяного взгляда незнакомца. Отвернулся даже яростно заморгавший Джон Мильтон. Комиссар кивнул с бесконечной усталостью, словно уже видел все это прежде.
— Если ты так далеко прошел по дороге в ад, остается только идти вперед.
— Кто ты, Авель? — твердо повторила Скъёлдис. — Если хочешь, чтобы я помогала тебе, говори.
— Я уже отвечал на этот вопрос, — наконец произнес собеседник.
Это было правдой, даже если ответ был лживым. Авель заявил, что он — старший офицер флота на борту линкора Небесного Маршала, человек со связями, ниточки которых тянулись прямо к нервному центру внутреннего круга Кирхера. Кроме того, визави ведьмы утверждал, что возглавляет тайное движение сопротивления, целью которого является раскрытие «Федрийской лжи». Он вел долгую и опасную игру, для которой требовались верные союзники и абсолютная синхронность действий. Имея доступ к информации обо всех прибывающих полках, Авель быстро разглядел потенциал 19-го Арканского.
«Вам здесь не место, — сказал он во время первого, мимолетного пси-контакта на орбите почти год тому назад. — Ваш полк предали».
После того как конфедераты бежали в глушь, Авель посещал Скъёлдис каждую ночь, добиваясь ее расположения мучительно маленькими кусочками информации, которые давали проблеск надежды. В конце концов, она рассказала все Белой Вороне, и полковник, заядлый азартный игрок, решил рискнуть.
«Что мы теряем?» — заявил он.
Итак, они прислушались к Авелю, и невидимый собеседник оказался надежным советником. Он передавал арканцам данные о маршрутах повстанческих патрулей и линиях снабжения, направлял их к складам боеприпасов и удаленным заставам, даже сообщал ежедневно менявшиеся пароли. Благодаря этому 19-й полк все время оставался на шаг впереди противника. Однако по прошествии нескольких месяцев послания Авеля стали более детальными, предлагаемые тактики — более рискованными, и в какой-то момент целью конфедератов стало не простое выживание, а ответный удар по Небесному Маршалу.
«Ты не ошибся, Хардин Вендрэйк, — подумала северянка. — Полк превратился в фигурку на доске для регицида, но ни Белая Ворона, ни я не были игроками».
— Скажи мне, что ненавидишь их! — потребовала Скъёлдис. — Скажи, что ненавидишь Небесного Маршала и его кукловодов.
Так, чтобы я поверила…
Ведьма заострила чувства, сделав их бритвенно-острыми, желая уловить каждый нюанс в словах Авеля. Собеседник ответил мгновенно:
— Я презираю их.
— Скъёлдис! — позвал другой голос, затем еще раз и еще…
В грезы северянки вторгся настойчивый грохот, и на мгновение ей показалось, что это звонит демонический колокол из потерянной Троицы. Затем женщина услышала, как рычит ее вералдур, и резко открыла глаза.
Еще не придя в себя, она увидела, что великан шагает к распахнутой настежь двери в каюту. На пороге стоял Вендрэйк, который выглядел наполовину обезумевшим и полностью проклятым, но тут ведьма заметила новое лицо за плечом капитана — и мгновенно очнулась.
Один глаз новоприбывшего казался матово-черным солнцем, другой был ржавым имплантатом, втиснутым в пустую глазницу. Оба смотрели из сетки шрамов, светившихся под пергаментной кожей, словно магматические трещины.
Худшим было то, что она уже видела это лицо раньше.
— Он просил нас последовать за ним в сердце тьмы, — прошептал Оди Джойс спокойным водам реки. — А потом пообещал вывести с другой стороны, если нам хватит духу.
Зуав стоял на берегу в одиночестве. Пока его товарищи, собравшись шумными группками, переваривали откровения комиссара, юноша отправился побеседовать с утонувшим святым.
— Он сказал, что Небесный Маршал отступился от веры в Императора и стал ксенолюбом, — продолжал Оди. — Что синекожие держат Гвардию за дурачков, превращают хороших людей в плохих и губят тех, кто не поддается на их уловки. — Парень вздохнул. — Если это правда, то все чертовски паршиво.
Затем Джойс посмотрел на командный катер, пришвартованный дальше по берегу Квалаквези. Комиссар пошел туда поговорить с ведьмой. Если немножко повезет, он, может, даже пристрелит ее.
— Меня зовут Айверсон, — объявил мертвец, наблюдая за Скъёлдис через стол.
Глаза его больше не были чудовищными: левый стал блекло-голубым, правый — всего лишь отказывающим протезом. Шрамы перестали пылать, но их очертания не изменились, и ведьма не могла отвести взгляд от жуткой сетки, угодив в нее, как в тенета.
«Выглядит моложе, но это он, — решила северянка. — И не мертв».
— Старая рана, — произнес комиссар, неверно расценив ее застывший взгляд. — Бритвенная лоза, шагнул прямо в долбаные заросли. Странно подумать, когда-то я был новичком на Федре.
Гость мрачно усмехнулся, отчего очертания шрамов исказились. Скъёлдис видела, что этой сетью стянуто немало вещей: решимость и отчаяние, утраченная вера и несокрушимая ненависть, отвага и боязнь того, что отвага изменит ему, былые и недавние убийства… но ни проблеска узнавания.
Он не знает меня. Но как это возможно? И как он мог помолодеть?
— Целая жизнь прошла с тех пор, — сказал Айверсон.
Северянка неверно поняла услышанное, и у нее перехватило дыхание.
— Но ты остался придурком? — издевательски спросил Мэйхен, стоявший в дверях. — Похоже на то, раз явился в логово отступников.
— Я здесь не для того, чтобы судить вас, — ответил комиссар, не сводя глаз со Скъёлдис.
— Серьезно думаешь, что мы поверим твоему лепету о прощении? — фыркнул Джон Мильтон.
— Нет, я не думаю, что вы поверите в это, капитан, — отозвался Айверсон. — Прощения не будет никому из нас, но вашим людям нужно было услышать нечто обнадеживающее.
Зуав снова фыркнул.
— И зачем тогда нам помогать тебе?
— Потому что предали всех нас. И потому что мы хотим одного и того же.
— Правосудия, — тихо произнес Вендрэйк. Кавалерист развалился в кресле, но его глаза ярко сияли.
— В Преисподние правосудие! — рявкнул Мэйхен. — Я хочу поджарить этих ублюдков!
— Тогда позвольте мне помочь вам. — Айверсон говорил со всеми конфедератами, но обращался к ведьме. — Поверьте мне.
«Я верю, — к собственному удивлению, поняла Скъёлдис. — Пусть это совершенно безумно и нелепо, но я верю тебе, Айверсон. Кем бы ты ни был в прошлом, сейчас в тебе нет порчи».
И тогда с облегчением человека, наконец сбросившего тяжкую ношу, она поведала им об Авеле и Противовесе.
— Маятник обрушится… — запинаясь, бормотал Верн Лумис. — Три дня… У нас… три дня…
У бойца пошла кровь носом, а глаза закатились так, что остались видны одни белки. Жук подхватил парня, не дав ему грохнуться наземь.
— Тихо, Верн, — прошептал разведчик, аккуратно укладывая дрожащего арканца. — Мы тебя услышали, теперь просто отдыхай.
Клэйборну было жаль товарища-серобокого. У Лумиса начались проблемы с головой после того, как на орбите боец столкнулся с явившимся из варпа кошмаром в каюте № 31. Из-за пережитого ужаса парень превратился в косоглазое пугало и стал замечать вещи, которых больше никто не видел. Иногда он хихикал, разглядывая эти штуковины, иногда ревел, как младенец, но последнее время по большей части кричал.
— Больно, — простонал Верн. — Каждый раз, как она со мной поговорит, голова чисто наизнанку выворачивается.
— Да я понимаю, но ты хорошо поработал, и она уже ушла, — утешил его Жук.
К несчастью для Лумиса, после случившегося он стал восприимчивым к вюрду и тем самым вытянул короткую соломинку, когда решалось, кто будет «разговаривать» с оставшейся вдалеке ведьмой. Боец превратился в психический вокс-приемник для внедренных арканцев, и это постепенно сжигало его.
— Каждый раз, когда она так делает, они видят меня. — Верн словно тисками обхватил запястье Клэйборна. — Видят меня прямо насквозь, и я знаю, что они хотят войти.
Жук повернулся к остальным.
— Он больше не выдержит.
— Ему и не придется, — отрывисто ответил Клинт Сандефур. — Парень исполнил свой долг, остальное зависит от нас.
Мужественный красивый арканский лейтенант обвел суровым взглядом бойцов, собравшихся в пустом бункере. Они находились глубоко в брюхе Диадемы, заметно ниже уровня реки. Это было самое уединенное место комплекса, принадлежащего повстанцам, но не абсолютно безопасное. Конфедераты сходились здесь, только когда Верн начинал подергиваться, что означало свежие новости от ведьмы.
— Все вы слышали Лумиса, времени у нас не много, — продолжил Клинт, который командовал внедренной группой из восьми человек, «предавших» полковника Катлера и «вступивших в ряды» мятежников.
Клэйборн признавал, что башка у него варит, но при этом лейтенант был хладнокровным ублюдком и слишком уж упирал на Имперское Кредо.
— День Искупления близок, и я не потерплю ошибок, — строго закончил Сандефур.
— Не очень-то близок для меня, лейтенант, — протянул Джейкоб Дикс. — Если б мы еще месяцок позависали тут с этими ксенолюбами, я б купился на их Верхнюю Шнягу!
— Тогда я бы лично тебя расстрелял, рядовой Дикс, — совершенно серьезно ответил Клинт. — Мы уже пять месяцев в одной постели с врагами, поздно в них влюбляться.
«Мужик целит на место Белой Вороны», — решил Жук. Стараясь не хмуриться, разведчик внимательно оглядел товарищей, оценивая каждого по очереди.
Мистер Рыбка, как всегда, безмятежно улыбался, не тревожась из-за сообщения Лумиса. Дикс скалился, будто вурдалак на кладбище, а рядом глупо улыбался его дружок Таггс, показывая зубы — такие здоровенные и кривые, что от них болт-заряд мог бы отлететь. Поуп оставался в тени, и невозможно было разобрать выражение его черного лица, покрытого глубокими морщинами. Впрочем, выйди Обадия на свет, ничего бы не изменилось. Что до Гвидо Ортеги, то его чувства читались слишком уж явно: старик широко раскрыл глаза и нервно покусывал мягкие губы. Клэйборн заподозрил, что пилот-верзантец уже разуверился в сандефурском «Дне Искупления», но не сильно страдал по этому поводу. Если подумать, Жук и сам ощущал нечто подобное.
«Повсы очень прилично с нами обращались, — признал разведчик. — Лучше, чем Гвардия когда-либо. Даже синекожие не так уж плохи, когда попривыкнешь к ним…»
— Знаю, всем вам пришлось нелегко, — вновь заговорил лейтенант. — Мы солдаты, а не какие-нибудь поганые шпионы, но скоро представится шанс отплатить врагу за все. — Он повернулся к Жуку: — Уверен, что сможешь проникнуть в Око, разведчик?
— Без проблем, — кивнул Клэйборн. — Короче, у нас в команде есть один болван-аристократ по имени Олим, и он регулярно ходит туда на смену. Весь взвод оттягивается на мужике, как на груше для битья, и я легко стал его лучшим другом в целом мире. Олим проведет меня туда поглядеть, что почем.
— Что-то не так, мистер Жук? — спросил Сандефур, подметив горечь в тоне разведчика.
— Никак нет, сэр, все путем, — отозвался тот, — но наверху, возможно, нас ждет грязная работенка.
— Да мы все подчистим! — хохотнул Дикс, и Таггс заржал следом.
— Только нужно убедиться, что у вас будет подходящий инвентарь. — Клинт повернулся к темнокожему рядовому. — Поуп, ты достал устройства?
— Ага, вот они. — Обадия, который сумел попасть в наряд на охрану оружейного лабораториума техножрецов, похлопал по наплечной сумке. — Четыре штуки свистнул, больше побоялся. Парни-шестеренки ястребами кружат над своими новыми игрушками.
— Итак, четыре, — решительно произнес Сандефур. — Выходит по одной на каждого бойца, которые будут выкалывать Око. Раздай устройства, серобокий.
Поуп вытащил связку стекловидных, похожих на иглы кинжалов с навершиями в форме луковиц и передал оружие солдатам, выбранным для атаки на комм-станцию: Жуку, Рыбке, Диксу и Таггсу.
Двое пустошников с сомнением посмотрели на хрупкие клинки.
— И чё я должен делать с этой зубочисткой, лейтенант? — фыркнул Джейкоб. — Ею и совоскунсу шкурку не порежешь. На кой она против зомби, железом обвешанного?
— Да ничё ты не понял, Дикси, — протянул Обадия. — Я видал, как проверяли эти тыкалки. Один удар свалит самого крупного урода из слуг шестеренок.
— И у вас будет время только на один удар, — предупредил Клинт. — Об этих устройствах нам сообщил источник полковника. Совершенно новая технология, парни-шестеренки создали ее вместе со своими синекожими дружками…
Лейтенант замолк, обеспокоенный тем, какое богохульство описывает.
— Эт’ неправильно — связываться с такими фиговинами, — заявил Дикс, подозрительно обнюхивая кинжал, и Таггс энергично кивнул.
— Слушай, я не собираюсь делать вид, что мне это нравится больше, чем вам, — огрызнулся Сандефур, — но мы используем оружие еретиков против них самих. И, когда вы окажетесь в Оке, вам понадобится любое возможное преимущество.
— Продолжайте, — попросил Клэйборн, которому стало по-настоящему интересно. — Расскажите нам, что делают эти штуки.
Выпрямившись, лейтенант кивнул.
— Данные клинки — образец новой ЭМИ-технологии. Это значит, что они поражают цель электромагнитным импульсом, который поджаривает ее машинный дух, но заряд там всего один, так что не прогадайте с мишенью.
— Применим как надо, — пообещал Жук.
— Посмотрим, «Пылевая змея», — ответил Сандефур. — Что ж, на этом все. Каждый из вас знает, что делать, так что не подведите Провидение и Императора. Пусть они гордятся вами.
— Готово, — объявила северянка. — Они услышали меня.
Скъёлдис сразу же откинулась в кресле, измотанная психическим напряжением.
— Хорошая работа, — сказал Айверсон и повернулся к двум капитанам: — Проинструктируйте своих людей, потом повторите все еще раз. Вбейте в их головы пункты плана так, чтобы от зубов отскакивало, ведь второй попытки у нас не будет. И найдите мне цепной меч.
Офицеры молча вышли. Все уже было сказано, спорщики перебрали все аргументы и наконец успокоились. Услышав откровение Скъёлдис, Мэйхен взбесился, а Вендрэйк расхохотался, но Айверсон начал задавать вопросы, которые заложили основу тактических решений, и план Авеля понемногу стал планом арканцев.
«Комиссар знает, что это наш единственный шанс, — решила ведьма. — Он сразу же понял, что к чему, и схватился за операцию как утопающий за соломинку».
— Ты доверяешь этому Авелю? — произнес Айверсон. Он уже задавал этот вопрос прежде, но теперь, оставшись наедине со Скъёлдис, хотел услышать правду.
— Нет, — ответила женщина, — но я доверяю его ненависти к Небесному Маршалу.
Хольт кивнул, не сводя с нее глаз.
— Мы встречались прежде, ведьма?
Она замерла, почти ожидая, что сейчас сетка шрамов вспыхнет адским пламенем, но это был обычный вопрос.
— Это невозможно, — осторожно ответила Скъёлдис. — Ты говорил, что тебя увезли с Провидения еще мальчиком, а я покинула родину едва ли год назад.
— Знаю, но, когда ты увидела меня в первый раз, то сделала такое лицо… — Айверсон сбился, и северянка заметила, как нечто колючее шевельнулось под черным льдом его души.
— Я спала, — сказала ведьма. — Ты показался мне частью кошмара.
— Я понял, — промолвил он, но было очевидно, что это не так.
Надеюсь, ты так никогда и не поймешь, Хольт Айверсон.
