Утомленный инквизитор Мортмейн неподвижно сидит в кафедральном соборе, опустив голову и наслаждаясь уединением. Даже здесь, глубоко внутри запутанной сети монастырей и башен, нельзя полностью избавиться от шумов корабля: грохота двигателей, скрежета орудийных батарей и гула энергетических контуров. Но это место ближе всего к небесам на борту «Домитуса». Огромные узкие окна охраняют его, заливая собор цветным светом и придавая лицу инквизитора бледно-зеленый оттенок. Мортмейн никогда не славился красотой. Его черты угловаты и суровы, как у статуй, выстроившихся вдоль нефа, но в форме грубого крючковатого носа таится жестокость, под низкими, тяжелыми бровями — целеустремленность, которая выделяет его в переполненной комнате, даже без инсигнии, висящей на шее.

Разглядывая окна, Мортмейн осознает, что ему сложно смотреть в глаза повелителя. Несмотря на перенесенные кораблем кошмары, взгляд Императора не поблек. Витражное стекло было изготовлено на Терре, бесчисленные столетия назад, но масштаб замысла мастера не потускнел: великолепный Император смотрит сверху с подсвеченного стекла, по-прежнему убеждая в Его цели, по-прежнему пылая непоколебимой верой.

Инквизитор морщится и направляет свои мысли за стекло, за собор, даже за пределы «Домитуса». Он представляет флот Санктус, следуя за ним через космос. Сила Императора отклонилась от своей цели по его команде. Мортмейн плотнее кутается в толстый кожаный плащ, ощутив внезапный холод. Плечи опускаются, когда он размышляет над бременем выбора. В левой руке он сжимает украшенный пергаментный свиток, скрепленный серебряными пряжками и восковыми печатями чистоты. На нем печати губернаторов, ротных командиров, капитанов и епископов — каждого, кто мог бы оспорить его решение. Они назвали его конкордат Зевксиса, в честь знаменитого скриптория Илисса, но Мортмейн не питает никаких иллюзий — это смертный приговор. Судьба целой планеты в его руках. Может быть, больше. Он делает глубокий вдох. В сравнении с такими важными делами, какое значение имеет дружба? Не слишком ли он рискует?

Учтивый кашель прерывает его мысли. Он поднимает взгляд и видит священника в капюшоне, наблюдающего за ним из дальнего конца нефа.

— Новатор здесь? — Мортмейн не говорил несколько часов, и его голос похож на нерешительное карканье, но акустика собора усиливает слова, отразившиеся от сводчатых потолков и лепных колонн.

Далекая фигура кивает.

— Мне провести его, инквизитор Мортмейн?

Мортмейн откашливается и встает, откинув назад длинный плащ. Когда луч света падает на его гравированный нагрудник, вспыхивает серебро. Вокруг центрального знака — буквы «I», перекрещенной тремя полосками и увенчанной одним кроваво-красным камнем, видны замысловатые узоры.

За поясом Мортмейна покоится черный, зазубренный кривой нож, и, вставая, инквизитор сжимает рукоятку правой рукой. Прикосновение черного с выемками эбонита к коже успокаивает его.

Он кивает, и сомнение в голосе исчезает.

— Приведите его ко мне.

Священник кланяется и скользит обратно в тень.

Через несколько минут приближается человек. Он склоняется к самому полу и, пошатываясь, передвигается странными рывками. Мортмейн понимает, что он моет пол, старательно протирая камни, чтобы сберечь обувь господина.

«Должно быть это ван Тол», — думает Мортмейн при появлении другого человека. Второй мужчина идет прямо, уверенным шагом и с расправленными плечами. Он облачен в безупречный, накрахмаленный военный мундир. Каждый сантиметр ткани украшен, а на боку висит сабля с позолоченной рукоятью. Когда мужчина видит Мортмейна, его вощеные усы вздрагивают от легкой усмешки.

— Инквизитор, — протягивает он. — Я прервал ваши молитвы? Вы должны простить меня.

Его лицо — полная противоположность лицу Мортмейна: маленькая, скошенная челюсть, мягкая, безукоризненная кожа и тонкие, почти милые черты.

Мортмейн холодно кланяется и отходит от алтаря, наполнив собор лязгом своих подкованных железом ботинок.

— Совсем нет, барон. Я предвкушал нашу новую встречу.

Подойдя к гостю, инквизитор замечает других людей, ожидающих в полумраке: барон привел свою стражу. Это не дружеский визит, думает он, чуть сильнее сжимая рукоятку ножа.

Барон ван Тол протягивает слабую руку в белой перчатке. Непонятно, ждет ли он пожатия или поцелуя.

Мортмейн крепко пожимает ее.

— Надеюсь, вам подошли покои?

— Да, подошли, — продолжает усмехаться барон.

Слова сливаются друг с другом, словно он едва может найти силы отделить гласные от согласных. Он необыкновенно высок и изучает инквизитора Мортмейна. Его глаза над длинным, орлиным носом полуоткрыты и полны презрения, как у греющейся на солнце ящерицы, лениво ожидающей начала трапезы.

— Ни одного инакомыслящего, — говорит он.

Озадаченный Мортмейн хмурится.

Барон кивает на свиток в руке Мортмейна.

— Договор. — В его голосе безошибочно слышится нотка насмешки. — Ваше слово — закон, инквизитор Мортмейн, а сомнения были безосновательны. Немногие, даже здесь, оспорили бы волю Имперской Инквизиции.

Мортмейн пожимает плечами, игнорируя насмешливый тон барона.

— Я не требую доверия. Все мы всего лишь проводники воли Императора. И, кроме того, ваши доказательства были убедительны. На что мы можем надеяться, оставляя за спиной необузданную порчу?

— Именно.

Двое мужчин несколько секунд стоят молча, по-прежнему стискивая руки друг друга. Наконец Мортмейн разжимает хватку и указывает на одну из скамей.

— Скажите мне, — говорит инквизитор, как только они садятся, — что привело вас на «Домитус»? Договор подписан. Я думал, вы захотите вернуться домой. Полагаю, что находиться так близко к Оку Ужаса очень неприятно, с вашими-то талантами.

При слове «таланты» он бросает короткий взгляд на лоб барона. Барон ван Тол носит низко надвинутую фуражку, и в этом нет ничего необычного. Не считая полупрозрачной кожи, он выглядит как обычный человек.

Барон пожимает плечами.

— Конечно же, я вернусь на Терру как можно скорее, но… — Он запинается, словно сомневаясь в способности инквизитора понять. — Я полностью доверяю вашим способностям, инквизитор Мортмейн. Позвольте мне объяснить. Я не испытываю ничего кроме уважения к людям, которые поднялись из… — на его лице застывает неприязненное выражение, — низших слоев общества. И уверен, что вы весьма компетентный человек. — Кажется, он избегает взгляда Мортмейна. — Но не смогу успокоиться, пока эта ситуация не разрешится.

Мортмейн поднимает брови и откидывается на спинку скамьи.

— Илисс будет уничтожен, барон ван Тол.

— Конечно будет, инквизитор Мортмейн, не сомневаюсь в этом. Ни капли. — Барон смеется — резко, безрадостно. Взгляд по-прежнему устремлен на пол. — Но увидеть это воочию стало бы утешением для сердца старика.

Мортмейн собирается ответить, но тут из полумрака появляется один из спутников барона, копия барона, с такими же женственными чертами лица и вялой осанкой. Единственное, что отличает его, это чуть менее седые усы и меньшее количество медалей на мундире.

— Почему ничего не происходит? — спрашивает молодой дворянин, не скрывая переполняющих его эмоций. — Каждую минуту зараза распространяется. Пока мы…

— Молчи, мой дорогой Пальх! — Голос барона мягок, но полон злобы. — Как ты смеешь вмешиваться? Назад.

Глаза молодого человека вспыхивают гневом, но он подчиняется приказу и отступает в темноту.

Барон поворачивается к Мортмейну, явно смущенный.

— Вы должны простить ужасные манеры моего сына. Мы все очень озабочены происходящим. — Он ерзает на скамье. — Тем не менее, он в своей грубой манере задал вопрос, который крутится в моей голове: когда именно начнется бомбардировка? Ваши корабли на позициях или нет?

Мортмейн несколько секунд молча рассматривает барона, стараясь сохранить нейтральное выражение лица.

— Илисс будет уничтожен. — Он тщательно подбирает слова. — Знать Дома ван Тол сыграла важную роль в освещении этой ситуации, но сейчас дело находится в руках Инквизиции.

Барон на мгновение встречается взглядом с инквизитором, его глаза по-прежнему насмешливо полуприкрыты.

— Конечно. Я просто пришел, чтобы предложить свою помощь. Вы должны понять… — Барон прерывается, заметив, как внимательно рассматривает его Мортмейн. Ухмылка полностью исчезает, также неожиданно, как гаснет свет. — От обороны Илисса окончательно отказались?

Мортмейн впивается взглядом в ван Тола, он не привык, чтобы его действия подвергались сомнению.

— Я просто заинтересовался, — продолжает барон, — двумя штурмовыми кораблями, отправленными несколько часов назад.

Мортмейн продолжает в упор разглядывать его.

Барон ждет ответа, но безуспешно. Наконец он поднимается, чувствуя себя неуютно под пристальным взглядом Мортмейна.

— Мне кажется, я вас рассердил, инквизитор Мортмейн, а это не входило в мои намерения. — Он отступает с легким поклоном. Усмешка возвращается. — Я буду в своих покоях, если вам что-нибудь понадобится.

Мортмейн прищуривается, но ничего не говорит, наблюдая, как барон неторопливо идет вдоль нефа и шепчется со своими лакеями, пока они не исчезают среди длинных теней. Дождавшись, пока стихнут их шаги, инквизитор поднимает голову к благосклонному взгляду Императора.

— Они что-то скрывают, — тихо говорит он, продолжая смотреть на стекло.

Из темноты отвечает голос — гортанный, искаженный, словно звучащий сквозь стопку влажных тряпок. Отвечает на непостижимом и отталкивающем языке.

Мортмейн согласно кивает и кривит губы.

— Экстерминатус может еще немного подождать. Я не предам смерти миллионы, не зная всех важных фактов.

Ему отвечает еще один поток булькающих гласных.

Мортмейн массирует бритую голову и отодвигается назад в молчаливой задумчивости.

— Юноша, — говорит он наконец, — сын барона. Помнится, Новатор назвал его Пальхом. Он, несомненно, импульсивен. Уверен, мы сможем использовать это в свою пользу. Все-таки «Домитус» — большой корабль. Думаю, он легко может заблудиться.

Раздается рокочущий смех, сопровождаемый звуком цепей, царапающих о камень.

Голос Мортмейна полон отвращения:

— Будь покладист, Цербал. Скоро на моей совести будет смерть планеты. Не отягощай мое бремя еще больше.