5
Весть разлетелась по полю быстро, и вскоре еще двое мужчин в сером подбежали к группе, ведя в поводу пару фыркающих лошадей, запряженных в повозку.
— Забирайтесь все, — сказал один из них. — Позиции меняются. Нужно уходить, пока еще можно.
— А куда мы направимся? — осведомился Гордон Рэнд, хотя и поспешил воспользоваться приглашением.
Он как раз помогал пожилой леди влезть в импровизированный экипаж, когда получил ответ от второго мужчины:
— В форт Чаттануга.
— Далеко до него? — продолжил приставать он.
— Добрых тридцать миль.
Тут воскликнул Ларсен:
— И нам предстоит проехать тридцать миль в этом?!
— Нет, — ответил ему первый солдат. — Вам предстоит проехать в этом две мили, потом вас довезет поезд.
— Мы в окрестностях Кливленда? Так сказал капитан, — заговорила Мерси, ища подтверждения хоть чему-нибудь.
— Верно. — У второго южанина волосы были так черны, что отливали синевой в свете фонарей. Он подмигнул девушке и кивнул вроде как дружелюбно. — Ну давайте, не тяните. Все на борт!
Пока престарелая пара устраивалась, пока в повозку забирались студенты, капитан топтался у «Зефира».
— Мне нужно добраться до телеграфа. Надо сообщить в диспетчерскую, что корабль на земле, и дать координаты, чтобы его могли найти, — с печалью проговорил капитан.
Но Мерси видела вспышки артиллерийских залпов и слышала душераздирающие хлопки выстрелов за деревьями — и потому высказала свое предположение:
— К утру от корабля ничего не останется.
— Одна пуля, — тихо подтвердил Гордон Рэнд из коляски. — Одна случайная пуля в бок — и резервуары дирижабля взорвутся.
— Чертовски верно, — кивнул блондин, тот, что стоял у лобового стекла. — Вот вам и еще одна причина поспешать. Неохота как-то находиться поблизости, когда эта махина запылает. Бабах — и лес на четверть мили во все стороны выгорел дотла, и все живое в нем.
Эрни охнул, когда черноволосый рядовой, не церемонясь, втащил матроса в повозку, так что солдат, смутившись, спросил, не ранен ли еще кто-нибудь.
— Кому-то нужна помощь? Здесь все?
— Здесь все, — подтвердил капитан. — Корабль шел не битком набит. И никто не предполагал, что позиции сместятся так далеко к югу; в Ричмонде меня уверили, что до этого не дойдет. — Он продолжал жаловаться, даже залезая в повозку к экипажу и своим бывшим пассажирам.
Брюнет-новобранец занял место возницы и взял вожжи. Его товарищ пристроился рядом, щелкнули поводья, и повозка развернулась, чтобы поехать туда, откуда прибыла. Только тогда рядовой продолжил, повысив голос, чтобы перекричать шум битвы:
— Мы держали их крепко — до нынешнего вечера. Отсекли пути снабжения, поезда из Чатти подвозили нам продовольствие и боеприпасы, а им — шиш.
Мерси не видела блондина, который первым наладил общение: он либо остался у корабля, либо отправился куда-то в другую сторону. Другой светловолосый солдат, передав поводья своему товарищу, рассматривал деревья в странный прибор, оснащенный множеством каких-то особых, наползающих друг на друга линз, о назначении которых Мерси могла только догадываться.
— Так что, собственно, произошло? — спросил капитан. — Что за прибой хлынул столь быстро, что вышиб вашу пробку?
Кучер обернулся:
— Они привели паровик. Эта штука разорвала нашу блокаду, как тесто для пирожков. На каждые полмили — по два десятка убитых. Нам просто пришлось пропустить их.
— Паровик? — переспросила Мерси. — Это что-то вроде паровоза? Не понимаю.
Блондин опустил загадочный прибор.
— Рельсы тут повсюду, пути перекрещиваются так и эдак, сплошь и рядом, и везде. Мы захватили стрелки и поставили наших парней следить, чтобы составы янки не проходили. Но потом они привели…
Его перебил новобранец:
— «Дредноут». Так они его называют.
— Наш капитан думал, что эта чертова штука на востоке, в Колумбии, охраняет столицу после нашего недавнего рейда. Но нет! Проклятые ублюдки доставили дьявольскую машину сюда, и она выкосила нас подчистую. Они вернули свои позиции меньше чем за час и теперь отжимают нас назад. Неслабо отжимают, — подчеркнул блондин, снова поднося линзы к глазам. — Чуть левее, Микки, — велел он вознице. — Не нравится мне тот дымок на востоке.
— Мы съедем с дороги.
— Это лучше, чем наскочить на артиллерию, а?
Второй пилот «Зефира», с кислым видом скорчившийся рядом с капитаном, спросил:
— Откуда вам знать, что там артиллерия? Я не вижу ни черта дальше того, что освещают фонари этой телеги.
Штурман наградил помощника капитана взглядом, означающим, что тот, мягко говоря, не самый умный человек на свете, и покачал своим изобилующим линзами прибором.
— Новейшая штуковина. Выглядит не ахти, но работает отлично. — Еще один взгляд через линзы — и мужчина добавил: — Кстати, огни надо погасить, а то они нас выдадут. Микки, фонари. Туши их. Туши все.
— Клинтон, Господом клянусь…
— Я не прошу тебя об одолжении, олух, — я говорю…
— Да сейчас, сейчас! — оборвал товарища Микки. — У кого второй?
— У меня, — откликнулся капитан. — И я уже прикрутил фитиль.
— Этого недостаточно, — настаивал Клинтон. — Гасите. К чертям.
Фонарь Микки уже погас, так что, когда капитан нехотя затушил свою лампу, темнота леса поглотила повозку и ее пассажиров. Лошади замедлили шаг и принялись всхрапывать, ржать и фыркать, по-своему выражая недовольство и нервозность. Микки шикнул на них:
— Цыц, вы, двое! — А людям, сидящим позади, велел: — Вы все — на пол или пригнитесь как можно ниже. Прикройте головы.
Старичок, помалкивавший до сих пор под боком у жены, неожиданно спросил, слишком громко по всеобщему мнению:
— Почему стало так темно и тихо?
Гордон Рэнд крепко зажал рот старика ладонью и прошипел:
— Потому что никому из нас не хочется сдохнуть. Так что, будьте любезны, сдержитесь, сэр.
Сдерживаться старичок, как видно, не умел, поскольку глупо захихикал, но захихикал тихо, и никто не стал его упрекать. Все скорчились, как сумели, вжимаясь в пол возка, с дребезгом катившего, подбрасывая пассажиров, по почти невидимой дороге между деревьями… а потом повозка взяла левее, съехав на еще менее заметную и еще более неровную тропу. И беднягам, чьи колени, локти и ребра бились о твердый деревянный пол, стало еще тяжелее.
Рядом взорвалось дерево, и в темноту полетели пылающие щепки размером с руку — а то и с ногу. Пожилая женщина придушенно вскрикнула, остальные еще плотнее прижались к доскам, словно желая слиться с ними.
Микки застонал. Подняв глаза, Мерси увидела что-то черное, блестящее на его лице и боку, но кучер не покинул своего места, лишь дернул поводья, хлестнул лошадей и рявкнул: «Но!»
Старичок за отсутствием руки Гордона Рэнда, которая запечатала бы ему рот, воскликнул:
— Я думал, нам нужно вести себя тихо!
Но необходимость в молчании исчерпала себя; смысла в нем уже не было никакого, лошади и повозка вернулись на основную дорогу, где езда становилась быстрее, хотя и опаснее в связи с открытым пространством. Еще одно дерево разлетелось с таким треском, будто рушился весь мир. Эхо взрыва уже утихло, но у Мерси звенело в ушах и щипало в носу от пыли и вибрации, а потом она ударилась головой, когда повозка, наскочив на камень, подпрыгнула так высоко, что при приземлении треснула задняя ось.
— О господи! — охнула Мерси. Всем распластанным по полу телом она чувствовала, как качаются, вихляют и дергаются ослабевшие колеса, усиливая тряску.
— Микки! — выкрикнул Клинтон.
Мерси взглянула на возницу и увидела, как он пошатнулся и начал падать. Клинтон поймал его и рывком вернул на сиденье, но надежно удержать все равно не смог бы, так что медсестра вскочила, вцепилась в солдата и втащила его в повозку, повалив на себя, поскольку ни удобно устраивать его, ни просто уложить возможности не было.
Поводья схватил Клинтон.
С помощью Гордона Рэнда и студентов Мерси перекатила Микки и ощупала его в темноте. Она почти ничего не видела, но ощутила под пальцами обильную теплую влагу.
— Капитан! — позвала медсестра. — Дайте сюда фонарь!
— Мне же велели потушить его!
— Ну так зажгите, чуть-чуть. Мне нужно увидеть. И кстати, не думаю, что теперь это имеет значение. — Она взяла протянутую лампу и выкрутила фитилек так, чтобы он давал слабый бледный свет. Фонарь с проволочной рукоятью бешено раскачивался, придавая сцене нереальный, дьявольский вид. — Очень сильное кровотечение.
— Не очень уж… — прохрипел раненый, и глаза его закатились.
Черноволосый Микки потерял изрядный клок своей роскошной шевелюры, и Мерси только молилась, чтобы из-под обнажившегося мяса не торчала кость, хотя разглядеть что-либо ей не удалось из-за темноты и льющейся крови. Солдат лишился левого уха, а в щели жуткой раны вдоль подбородка белела влажная кожа десен.
— В него, должно быть, угодил кусок того последнего дерева, — заметил англичанин.
— Должно быть, — пробормотала Мерси.
Она пристроила голову Микки к себе на колени и стала промокать рану, пока та почти не очистилась.
— Вы можете ему помочь? — спросил Эрни.
— Не особо, — призналась девушка. — Сейчас его надо устроить поудобнее. — Она передвинула тело так, чтобы окровавленная голова уперлась в бедро пожилой леди. — Извините, — сказала ей Мерси, — но мне нужно кое-что найти в сумке. Секундочку.
Женщина, возможно, и не была против дать медсестре эту секундочку, но война распорядилась по-своему.
Пушечное ядро пронеслось прямо перед ними, отмечая свой путь прямой выжженной полосой между деревьями, пересекло две колеи и нырнуло в заросли на другой стороне дороги, где что-то большое и остановило его. За первым ядром последовало второе, за вторым — третье.
Лошади заржали и встали на дыбы. Клинтон натянул поводья, кляня животных, то грозя им, то умоляя их утихомириться и, ради бога, продолжать тянуть. И лошади, казалось, услышали — перестали бить копытами и налегли на постромки, вновь увлекая поврежденную повозку вперед. Но ось опасно трещала, у Микки не останавливалось кровотечение, а между деревьями свистели снаряды и со смачным буханьем впивались в стволы.
— Слишком тяжело, — сказал второй пилот и передвинулся в дальний угол, подальше от сломанной оси. — Возок не выдержит!
— Всего миля! — прокричал Клинтон. — Мы на полпути к железной дороге. Осталась всего одна миля!
— Целая миля! — поправила его Мерси.
— Господи боже, вот дьявол! — Клинтон задохнулся, но девушка услышала его слова.
Она посмотрела туда, куда уставился он, и заметила что-то огромное, движущееся параллельно им, но не равномерно, а вихляя взад и вперед в густых зарослях, скрывающих почти все, что находилось на расстоянии дальше двадцати ярдов.
— Что там? — громко спросила Мерси, забыв и о вежливости, и об опасности.
— Они привезли не только паровик, — ответил ей Клинтон через плечо, пытаясь одновременно следить за дорогой. — Эти ублюдки притащили ходока!
— Что?..
Еще один камень или рытвина снова заставили повозку подпрыгнуть, и ось, не выдержав, сломалась пополам, напугав лошадей. Пассажиры и груз выпали наружу. Мерси навалилась грудью на Микки, а руками обхватила старушку, рядом с которой находился раненый, и держалась так, цепляясь за угол под облучком, пока лошади не осознали, что волочь мертвый груз им не под силу, и не остановились.
Наполовину сойдя с дороги, наполовину оставшись на ней, повозка лежала перекосившись, совсем как «Зефир», только распахнутая настежь и еще более беспомощная на вид.
— Проклятие! — выругался Клинтон, ползком выбираясь из-под коляски. И тут же кинулся распрягать лошадей.
Одно из животных было ранено в бок, сильно, но не смертельно, оно снова пыталось встать и хрипело — звук получался таким, будто стонало существо с какой-то другой планеты.
Мерси дала указания пожилой паре, остававшейся в разбитой повозке; затем она, закряхтев, приподняла Микки и перебросила его через плечо, точно мешок с провизией. Мужчина был выше и тяжелее ее фунтов на тридцать, а то и больше, но она, перепуганная, но закаленная госпитальной жизнью, не собиралась бросать его. Грузное тело безвольно повисло, безухая голова мужчины моталась где-то в районе лопатки Мерси, пятная ее плащ кровью.
Пошатываясь под тяжестью, Мерси оттащила мужчину от обломков возка и обнаружила одного из студентов — Денниса — стоящим посреди дороги в состоянии крайнего потрясения.
— Боже милостивый! — Молодая женщина пихнула парня плечом. — Убирайся с дороги! Пригнись, слышишь? Держись как можно ниже!
— Не могу, — ответил он так, словно мысли его витали где-то за тысячу миль от слов. — Я не могу найти Ларсена. Я его не вижу. Я… я должен отыскать его…
— Поищи в канаве, — приказала Мерси и толкнула его под деревья.
Капитан тоже куда-то пропал, второй пилот помогал с лошадьми, ржанье которых достигло уже вершин безутешности. Роберт был в поле зрения; он подошел к старикам и протянул женщине руку, чтобы проводить супругов в какое-нибудь укрытие; а Эрни в этот момент как раз показался из-за коляски — еще более помятый, чем десять минут назад, но, по крайней мере, целый.
— Эрни, — почти взмолилась девушка, и он поспешил к ней, чтобы помочь нести Микки.
Вскоре новобранец висел между ними, обняв каждого за шею, а ноги его волочились по земле, оставляя в грязи свежие борозды.
— Где… — начала Мерси, хотя даже не представляла, к кому обращается. Было темно, фонари потерялись — бог знает, где они сейчас, — так что посчитать людей было решительно невозможно.
— Ларсен! — завопил Деннис.
Взмахнув свободной рукой, Мерси ухватила студента за плечо, заявив:
— Я собираюсь передать Микки тебе с Эрни прямо сейчас, и ты поможешь отнести его в лес. Где мистер Клинтон? Мистер Клинтон? — позвала она тем повелительным тоном, которым управлялась с пациентами.
— Здесь…
На самом деле он был все еще «там» — все еще занимался лошадьми, уводя их с дороги и пытаясь убедить, что все уже в порядке или что когда-нибудь все будет в порядке.
— Мы не можем их бросить, — объяснял он сам себе. — Не можем оставить их здесь, и Бесси не так уж тяжело ранена — так, вскользь. Мы можем поехать на них. Двое из нас, по крайней мере.
— Хорошо, — кивнула ему Мерси. Она одобряла его стремление позаботиться о животных, но в данный момент ее занимали другие проблемы, более важные. — Где тут железнодорожные пути?
— Западнее. — Он всплеснул руками, но жест этот ничего не сказал Мерси.
— Ясно, западнее. Лошади знают дорогу к путям?
— Они… что?
— Мистер Клинтон! — рявкнула она на мужчину. — Лошади знают дорогу к путям или только на фронт? Если я стегну одну по заднице и велю бежать, она помчится в безопасное место или в какой-нибудь сарай в Нэшвилле?
— Черт, я не знаю. К путям, полагаю, — ответил он. — Они ж не из кавалерии, просто обозные лошади, тяжеловозы. Мы привезли их на поезде. Наверное, они побегут прочь от позиций. Их же ничему не обучали.
— Мистер Клинтон, вы и Деннис привяжите Микки к самой крепкой лошади, и пусть скачет со всех ног. Миссис… Мэм, — повернулась она к старой женщине, — прошу прощения, но я так и не знаю вашего имени.
— Хендерсон.
— Миссис Хендерсон. Значит, вы с мистером Хендерсоном — на другую лошадь. Как думаете, она их выдержит? — спросила Мерси Клинтона.
Он кивнул и развернул животных, чтобы подвести их к Мерси.
— Только вот седел нет. Их же запрягали в повозку, а не снаряжали для верховой езды. Мэм, вы с вашим супругом сможете поехать на них так?
Мистер Хендерсон приподняла бровь:
— Как я только не скакала! Джентльмены, если вы поможете нам взгромоздиться на ее спину, буду вам весьма благодарна.
— Где Ларсен? — Деннис уже почти завывал. — Я должен найти его! Ларсен! Ларсен, где ты?
Мерси обернулась и увидела, что Деннис опять стоит на обочине дороги — отличной огромной мишенью. Она подскочила к нему, схватила за горло и, утащив за дерево, заставила сесть.
— Тебя же укокошат, глупый мальчишка!
По ту сторону дороги, в тридцати или сорока ярдах от них, дела шли все хуже и хуже. Изначально прерывистый, хотя и ужасающий, артиллерийский обстрел стал громче и настойчивее, а добавившиеся к треску басовые ноты обещали что-то совсем нехорошее. Нечто невероятно тяжелое двигалось по ту сторону вдоль позиций медленными жуткими шагами. Мерси замечала это то тут, то там, но лишь на мгновение.
Очнувшись от наваждения, медсестра заставила себя сосредоточиться на насущных проблемах.
Нельзя хвататься за все сразу. В каждый конкретный момент — одно конкретное дело.
В порядке очередности.
— Деннис, слушай меня. Садись на эту лошадь вместе с Микки и, держи его крепче. Скачи на запад, пока не увидишь рельсы, и доставь его в мало-мальски безопасное место. Ты ведь справишься с лошадью, так?
— Но…
— Никаких «но». — Она на миг прижала кончик пальца к его носу, потом повернулась к Клинтону: — Клинтон, вы здоровый мужчина и можете прошагать или пробежать остаток пути, так же как и я. Эрни, ты как, удержишься на ногах?
— Да, мэм. Потрепана-то у меня только рука.
— Хорошо. Ты, я, Клинтон и… где мистер второй пилот?
— Его зовут Ричард Скотт, но я не знаю, куда он делся, — вмешался Роберт.
— Ладно. Забудем о нем, сбежал, наверное, на своих двоих. А кто-нибудь видел капитана?
— Кажется, он выпал, когда повозка сломалась, — сказал Эрни.
— Так. Ясно. Отсутствуют Ларсен, капитан и второй пилот. Хендерсоны — на Бесси. — Она помахала миссис Хендерсон, которая держалась за конскую гриву, одновременно обнимая сидящего впереди мужа. Старушка едва обхватывала его и тем не менее мрачно кивнула. — Хендерсоны — на Бесси, Деннис с Микки — на второй лошади. Это все? — И она принялась перечислять заново, показывая на каждого по очереди: — Итак, получается: я, Эрни, Роберт, мистер Рэнд и Клинтон станем самостоятельно пробираться к железной дороге, но мы ведь сумеем ее найти, не так ли, джентльмены?
— Ларсен! — опять позвал Деннис.
На этот раз Мерси ударила его, отвесила неслабую пощечину так, что студент прикусил язык.
— Если разинешь рот еще раз, — предупредила она, — я двину тебя так, что распрощаешься с зубами. Заткнись, понял? А я пойду поищу Ларсена.
— Вы?
— Я. А ты, наоборот, отправишься на запад, и да поможет мне Бог — только бы ты убрался подальше, потому что из-за тебя нас пристрелят. Клинтон, будьте добры, помогите этому парню взобраться на лошадь, а потом мы все сможем начать двигаться.
Клинтон кивнул как человек, привыкший повиноваться приказам, но замешкался, поскольку привык-то он привык, но не к приказам женщины. Потом он сообразил, что других вариантов нет, так что взял Денниса за руку, подвел его к лошади и помог усесться. Студент выглядел не слишком уверенно, но ничего, как-нибудь удержится.
— Не дай ему упасть! — велела Мерси, имея в виду Микки.
Клинтон хлопнул обеих лошадей по крупу, и животные понеслись галопом — кажется, с радостью и облегчением оттого, что покидают грохочущие подмостки. У оставшихся членов разномастной компании не было времени на обсуждение дальнейшей стратегии. Едва лошади, направляющиеся вроде бы на запад, исчезли за деревьями, на дорогу выкатилась южная сторона линии фронта.
Солдаты бежали вперед с воинственными криками, за ними ехали платформы с пушками и ползли машины, везущие противовоздушные орудия, которые при необходимости могли стрелять не только в небо. Эти машины походили на насекомых, с шипением выплескивающих струи масла и пара из суставов; а пушки то и дело останавливались, чтобы выпустить по противнику очередной снаряд.
А по другую сторону дороги окапывались северяне. Солдаты что-то вопили, а в свете дюжины вспышек взрывов Мерси разглядела развевающийся над деревьями полосатый флаг. Она видела его разорванным на лоскуты тенями и пулями, и все же флаг реял в вышине — и приближался к ним. Повсюду вокруг Мерси солдаты громоздили баррикады из колючей проволоки, из деревьев, сбитых ядрами. Их стаскивали люди — сами или с помощью ползучих механизмов, оснащенных выдвижными руками, которые могли поднять гораздо больше, чем человек.
Если кто из солдат и задерживался возле странной группы неудачников, то ненадолго. Один пехотинец ткнул пальцем в обломки повозки и возопил:
— Баррикада!
За тридцать секунд коляску стащили с дороги и доломали окончательно, распределив доски по цепи.
Клинтон оказался в родной стихии, среди сослуживцев. Он схватил Гордона Рэнда за руку, поскольку Гордон казался самым выносливым из присутствующих гражданских лиц, и сказал:
— Уводите всех в тылы позиций, а потом — на запад! Я должен вернуться в отряд!
Все вопили, стараясь перекричать свирепый грохот войны, пришедшей теперь в леса, — а здесь было чертовски тесно, здесь съеживалось все, даже звук, даже запах шипящего пороха. Казалось, что бой идет в чьей-то комнате.
— Хорошо! — ответил Гордон Рэнд. — Только где тут запад?
— Там! — объяснил Клинтон с типичным для него отсутствием конкретности. — Просто доберитесь до наших, а там спросите кого-нибудь! Идите! Нет, бегите что есть мочи! Их «ходок» приближается. Если наш не подоспеет, нас всех тут положат, как пить дать!
Почти все из их группы кинулись следом за Рэндом, только Эрни замешкался:
— Сестра? — окликнул он Мерси, которая смотрела на дорогу, туда, откуда они пришли.
— Капитана, второго пилота и Ларсена по-прежнему нет. — Девушка взглянула на Эрни. — Я обещала Деннису, что найду его друга. Иди, — велела она. — Я справлюсь сама. Пригибаться я умею, и красный крест всегда со мной.
Она выдавила улыбку, отнюдь не веселую.
Эрни не улыбнулся в ответ.
— Нет, мэм, — сказал он. — Я остаюсь с вами. Не бросать же мне леди одну на поле боя.
— Ты не солдат.
— Вы тоже.
Ясно было, что он не сдвинется с места. Мерси это мигом поняла; она знала этот тип людей — слишком великодушных донкихотов. Эрни считает себя ее должником, поскольку она, как могла, позаботилась о его руке. Теперь он считает, что обязан позаботиться о ней, иначе долг не будет оплачен. Да, эта порода ей знакома. Ее муж был из таких, хотя в прошлом она не задумывалась об этом — да и сейчас не время.
— Поступай как знаешь, — пожала она плечами. Потом накинула капюшон и поправила сумку, чтобы красная метка была заметнее. Медицинский крест не щит и не волшебный оберег, но может спасти ее от превращения в мишень. А может и не спасти.
— Позади барьер, нам его сейчас не перепрыгнуть, — сказала Мерси.
Удивительно, как быстро выросла баррикада, пока они стояли тут, — один шаткий кусок за другим, один на другом, нагромождение бревен и железяк, и переплетение острых штуковин, чья задача — раздирать человеческую плоть так, чтобы та подольше не заживала или не заживала вовсе. Даже если бы удалось преодолеть преграду, они оказались бы под перекрестным огнем, а это совершенно не устраивало Мерси. Тем более что Эрни увязался за ней.
Так что пришлось петлять среди солдат под брань, крики и тычки, коими выражалась забота об их безопасности. Наконец они оказались на восточном краю, удалившись от относительного спокойствия железной дороги. Сюда баррикада еще не дотянулась, но и пули не сновали в воздухе в таком количестве, как там, откуда они пришли.
Мерси ринулась на дорогу, выкрикивая имя Ларсена и гадая, не разминулась ли она с ним в этой суматохе, если он вообще выжил, вывалившись на полном ходу из повозки.
— Капитан? Мистер… Мистер второй пилот? Черт, как его звать-то? Скотт вроде? Мистер Скотт? Меня кто-нибудь слышит?
Ее наверняка слышали многие, но, похоже, битва разгоралась именно там, где разбилась их коляска, и никто не обращал внимания на медсестру в плаще и забинтованного мужчину.
— Кто-нибудь?! — попыталась она снова, и Эрни подхватил ее крик — с тем же нулевым успехом.
Оба они старались держаться опушки и пригибали головы ниже, бродя взад и вперед по участку, на котором, по их прикидкам, и развалилась повозка. И наконец, со стороны, из глубокой V-образной промоины в земле, созданной весенними дождями, пришел ответ.
— Сестра? — Ответ тихий, но несомненный. Так звали ее те, кто лежал на госпитальной койке: «Сета?»
Они едва расслышали зов из-за шума битвы, и Мерси сконцентрировалась как могла, чтобы уловить этот звук, этот один-единственный слог среди грохота войны. Механические шаги по-прежнему сотрясали землю: топ… топ… — все ближе и ближе; девушка содрогнулась, представив, что за машина может обладать такой поступью: машина, разгуливающая взад и вперед вдоль линии фронта, машина, которая, если судить по звуку, больше любой пушки… а может, даже больше «Зефира». Но какой бы ни была эта машина, Мерси не хотелось видеть ее. Ей хотелось только бежать, но голос послышался снова, еще не плачущий, но уже умоляющий:
— Сестра?
— Вот там! — воскликнул Эрни. — Он там, внизу!
И матрос, оскальзываясь, уже спешил к рытвине, в которую угодил Ларсен.
— Я так и думал, что это вы, — пробормотал Ларсен, когда Мерси добралась до него. — Это должны были быть вы. Где Деннис, с ним все в порядке?
— В порядке. Он на пути к железной дороге, там его подберет поезд и довезет до форта Чаттануга. Нам пришлось попросить его уйти, и он ушел. Я сказала ему, что поищу тебя.
— Это хорошо. — Он на секунду прикрыл глаза, словно сосредотачиваясь на какой-то далекой боли или шуме. — Думаю, со мной тоже все в порядке.
— Вполне возможно, — Мерси помогла студенту сесть. — Тебя зашвырнуло в эту яму или ты сюда скатился? Ничего не сломано?
— Нога болит, — поморщился он. — Но она всегда болит. Голова тоже, но, кажется, я выживу.
— Да уж, пожалуйста, — хмыкнула медсестра. — Давай я помогу тебе подняться.
— Я помню страшный треск и как все полетело кувырком — и я полетел. Помню, как летел, и больше ничего не помню, — повторял он, пока Мерси и Эрни вытягивали его на ровное место. Трость его, конечно, исчезла бесследно, но дальнейшие попытки помочь ему студент решительно отклонил. — Справлюсь сам. Буду ковылять, как трехногая собака, но справлюсь.
— Полагаю, ты не видел ни капитана, ни второго пилота, не так ли? — спросил Эрни.
— Нет, не видел. Я же сказал, что полетел, — и все.
— Везунчик ты, парень, — заметила Мерси.
— Что-то я этого особо не ощущаю. А что это за шум?
— Война. Нас нагнал фронт. Ну, идем. На ту сторону дороги. Держи голову ниже, перемещайся короткими перебежками — если сумеешь. Ты приземлился на стороне янки, так что пока не благодари свои счастливые звезды.
Но вскоре они, пригибаясь и петляя, перемахнули на серую территорию — и сделали это как раз вовремя. Строители баррикады перекрикивались, растягивая линию, расставляя вдоль пути вехи. На Мерси и мужчин гаркнули:
— Убирайтесь отсюда! Живо!
— Мы штатские! — сообщил Ларсен.
— А станете мертвыми штатскими, если не уйдете с дороги! — Тут оравший на них человек осекся, присмотревшись к Мерси. — Минуточку. Вы медсестра?
— Верно.
— Хорошая?
— Я спасла больше людей, чем убила, если вы это имеете в виду. — Она помогла спустить Ларсена с обочины, сама оставшись ближе к опасной линии фронта. На говорившего девушка смотрела сверху вниз, провоцируя задать еще один глупый вопрос, прежде чем она пошлет его куда подальше.
— У нас тут полковник со сломанной рукой и простреленной грудью. Нашему доктору прострелили нос, и у нас никого не осталось. Полковник — хороший командир, мэм. Черт, он просто хороший человек, а мы теряем его. Вы можете помочь?
Она сделала глубокий вдох — и медленно выдохнула.
— Я попробую. Эрни, вы с Ларсеном…
— Будем пробираться к железной дороге. Я буду рядом с ним. Удачи вам, мэм.
— И вам двоим тоже. Вы… — обратилась она к южанину, попросившему о помощи, — проводите меня к вашему полковнику. Мне нужно осмотреть его.
— Меня зовут Йенсен, — представился солдат уже на ходу. — Надеюсь, вы сумеете спасти его. Для нас нет ничего хуже, чем потерять его. Вы, э… вы одна из наших?
— Одна из ваших? Дорогуша, я провела войну, работая в Робертсоновском госпитале.
— В Робертсоне? — Щеки его заалели от надежды. Мерси увидела, как они вспыхнули, даже под деревьями, в темноте, при тусклом свете луны — увидела. — Чертовски хорошее место, извините за грубость.
— Воистину чертовски хорошее. А на грубость мне плевать с высокой колокольни.
Она обернулась, желая проверить, далеко ли ушли от места боя Ларсен с Эрни, но в лесу много не разглядишь, а пушечный дым и баррикады довершили дело, поглотив то, что не заслоняли стволы.
Йенсен вел ее между цепями, обходя колесные платформы с орудиями и удивительные ползучие самоходки. Мерси старалась держаться от них как можно дальше, поскольку солдат предупредил:
— Не трогайте! Они раскалены как адова печка. Заденете — и кожа долой.
Они шли мимо формирующихся цепей солдат, подходящих, перемещающихся, выстраивающихся вдоль дороги, шли назад, в глубину позиции, следуя тем же путем, что и раненые, которые либо сами хромали туда, где о них позаботятся, либо их на холщевых носилках тащили товарищи.
А по ту сторону дороги, по ту сторону фронта, вдруг взвыл какой-то механизм: добрых двадцать секунд звучало что-то вроде свиста закипевшего чайника. Вой, стегнув лагерь буйным порывом ветра, всколыхнул листья на верхушках деревьев. Солдаты и офицеры застыли, содрогнувшись; а потом раздался ответный вой, откуда-то издали. Он звучал менее сверхъестественно, хотя у Мерси перехватило горло.
— Это всего лишь поезд, — выдохнула она.
Йенсен услышал ее и сказал:
— Нет. Не только поезд. Этот их железный монстр — он разговаривает с «Дредноутом».
— Железный монстр? Э… Ходок? Так его называют? — спросила Мерси, когда они возобновили свои маневры в хаосе арьергарда. — Один из ваших сослуживцев упомянул о таком, но я не знаю, что это.
— Да, это он. Машина в форме громадного человека, внутри которой сидит пара людей. Эту штуку одели в броню и сделали все члены подвижными, и, если ты внутри, даже прямое попадание тяжелого снаряда — даже в упор — тебе нипочем. У янки, хвала Господу, всего пара таких. Очень уж дорого их собирать и снабжать энергией.
— Вы говорите как человек, встречавшийся с этим «ходоком».
— Мэм, я человек, помогавший «ходока» строить.
Он повернулся к девушке и лучезарно улыбнулся — без капли отчаяния. И, будто услышав его, откуда-то из рядов конфедератов раздался другой, столь же громкий и ужасный механический рев, расколовший ночь по линии дороги обещанием и угрозой.
— У нас тоже такой имеется? — прохрипела Мерси; она запыхалась и не знала, сколько еще продержится в подобном темпе.
— Да, мэм. Мы называем его «Гуляка».
Сначала она увидела голову, появившуюся над деревьями, точно низкая серая луна. Голова вращалась, глядя то туда, то сюда: башка какого-то поразительного Голиафа, сотворенного из стали и работающего на чем-то, пахнущем керосином и кровью, а может, уксусом. Гигант медленно шагнул на прогалину, раздвинув деревья, словно камыш в пруду, и встал прямехонько, прежде чем испустить булькающий вой, ответ механическому «ходоку» по ту сторону дороги, — а заодно и вызов ужасающему поезду.
Мерси в ошеломлении застыла у ног железного великана.
Машина была в шесть-семь раз выше ее — то есть высотой тридцать пять, а то и все сорок футов, а в обхвате примерно с повозку, на которой они недавно ехали. Фигура лишь в общих чертах повторяла формы человека, голова напоминала перевернутую корзину, в которую влезла бы лошадь, из горящих красных глаз били лучи более яркие, чем лампы маяка. Лучи шарили по верхушкам деревьев. «Гуляка» искал. «Гуляка» охотился.
— Идемте. — Йенсен вклинился между девушкой и механическим существом, показав мимоходом поднятый вверх большой палец, и повел сестру в сторону ряда брезентовых палаток, хлопающих на ветру незакрепленными пологами.
Но Мерси не могла отвести взгляда от машины.
Не отрываясь смотрела она, как сгибаются и разгибаются скрипящие, но почти человеческие с виду суставы, как сочится из каждого локтя и колена, оставляя на стали черные полосы, масло или какая-то техническая смазка. Она увидела, как серокожее существо обнаружило то, что искало, указало само себе на дорогу и зашагало, пыхая клубами черного дыма, вырывающимися из стыков деталей. Механический ходок маршировал не быстро, но каждый шаг его покрывал значительное расстояние; и когда стальная нога опускалась на землю, раздавался глухой звон, словно ударяли в колокол с обмотанным тряпками языком. Овальные ступни бухали мерно, набирая темп, которому лучше всего подошло бы определение «медленный бег».
Радостными криками встретили конфедераты проход «Гуляки». Все уступали ему дорогу. В воздух взлетали шапки и гремели приветственные выстрелы, точно праздничный салют.
И тут в лесу, где-то в районе южных позиций, вырос огненный шар взрыва, он вознесся куда выше деревьев, и, хотя до него было не меньше мили, Мерси увидела его — и, кажется, даже ощутила жар.
— Вы с того дирижабля, ну, который упал? — спросил Йенсен.
— Именно, — подтвердила медсестра. — И это он только что взлетел на воздух, не так ли?
— Угу. Водород, понимаете.
— А как насчет той штуки? «Гуляки»?
— Что насчет него? — не понял солдат.
— На чем он работает? Не на водороде?
Йенсен помотал головой и пригнулся, чтобы нырнуть в палатку, приглашая сестру сделать то же самое.
— Вот уж нет. «Гуляка» создан в Техасе, и питает его переработанная нефть. Вы разве не чуете запах?
— Что-то я чую.
— Дизель. Так его называют, и вот почему наш «Гуляка» уложит их… как они там кличут своих «ходоков». Тех-то толкает пар. Двигаются они неплохо, но жутко нагреваются, и в беге нашим не чета, долго те нашего темпа не выдержат, не поджарив парней, которые сидят внутри. — Мужчина прервал объяснение, чтобы отдать честь парню в форме, стоящему в углу палатки. — Чез, — поприветствовал он второго человека, сидящего на раскладном стуле возле походной койки. — Мэм, это Джордж Чез, он присматривает за полковником. А это полковник Тадеуш Дюран. Сами видите, дела его не ахти.
— Посмотрим.
Мерси, подошла к раненому. Потом подтащила второй стул к краю койки и взяла у Джорджа Чеза лампу.
Ординарец — или кем он там приходился полковнику — явно намеревался выразить протест, но Йенсен приструнил его, сказав:
— Это сестра из Робертсона, Джордж. Упала прямо с неба, вот оно как. Очисти-ка ей пространство, чтоб было хоть где вздохнуть.
Джордж отодвинул свой стул.
— Я не знаю, что делать, — пожаловался он. — Я чиню машины; а как починить такое — не представляю!
Он приподнял лампу, осветив кровавую кашу на месте полковничьего лица, шеи, груди. Так изуродовать человека может крупная картечь или еще что похуже. Откинув одеяло, которым прикрыли полковника, Мерси исследовала повреждения, как нанесенную на карту тропу. Кое-где одеяло прилипло к пропитавшимся кровью самодельным повязкам, уже начавшим подсыхать, превращая все в клейкую сырую массу из хлопка, шерсти и растерзанной плоти.
— Джентльмены, не знаю, что вам и сказать…
— Скажите, что можете спасти его! — взмолился Джордж Чез.
Нет, этого она говорить не стала.
— Мне нужны все чистые тряпки, какие найдутся, и саквояж вашего врача, если его возможно принести сюда. Потом потребуется большой котел чистой воды, а если она будет горячей — совсем хорошо.
— Да, мэм. — Джордж по привычке или от облегчения козырнул девушке и вынырнул из палатки, радуясь поручению и тому, что он наконец может заняться чем-то полезным.
Офицер беспокойно топтался на месте рядом с Йенсеном.
— Для него уже ничего нельзя сделать, так? — спросил он.
— Может, если промыть раны, я увижу, насколько он плох, — ответила Мерси, подразумевая «да, ничего».
— Он умрет, верно?
Йенсен пихнул офицера в бок:
— Типун тебе на язык! Не говори о нем так: он здесь и, может, слышит тебя. С ним все будет хорошо. Чертовски хорошо, вот как будет.
Мерси очень сильно сомневалась в том, что полковник слышит хоть что-нибудь, а тем паче рассуждения о вероятности его выживания. Но когда ей принесли то, что она просила, медсестра принялась тщательно очищать раны, как можно осторожнее снимая ржавую корку, образованную слоями запекшейся крови и присохшей ткани. Она намочила лоскут, чуть тронула им черную от грязи кожу, и полковник застонал.
Это обескуражило ее. Она-то была уверена, что он уже там, где нет места боли и откуда не отвечают.
В докторском саквояже Мерси нашла бутылку с остатками эфира, а также иглы и нитки, какие-то пузырьки с неразборчивыми надписями, пинцет, ножницы, спринцовку и прочие предметы разной степени полезности, включая толстый рулон бинтов. Медсестра тут же принялась разматывать его со словами:
— Первым делом нужно остановить кровотечение. Остальное… Проклятие, парни! У него же и кожи-то нет, которую можно сшить — тут и тут… — Она показала особенно пострадавшие от взрыва раневые поверхности. — Нужно его вывезти отсюда во что бы то ни стало. Отправить в Робертсон, если сумеете доставить в такую даль. Но пока, прямо сейчас…
Она не сказала, что считает, что он не доживет до попадания пусть даже в ближайший госпиталь и что любые усилия наверняка окажутся тщетными. Не сказала. Не смогла так поступить с ними.
Вместо этого, Мерси взяла пинцет из саквояжа погибшего доктора.
— Что вы собираетесь сделать?
— В бедняге засело столько осколков и пуль, что весу в нем прибавилось фунтов десять. Я хочу вытащить то, что сумею, прежде чем он очнется. Помоги мне с этой водой.
— Как?
— Возьми тряпку, вот так. Намочи ее хорошенько. Ага. Выжимай воду, куда я покажу, чтобы смыть кровь. Понятно?
— Понятно, — не слишком радостно ответил мужчина.
Снаружи, где-то за пределами тесной темной палатки, с грохотом столкнулись две громады, заглушив все старания артиллерии. Мерси ясно представила эту пару гигантских машин, созданных для войны, ведущих бой друг с другом, поскольку ничто на земле не могло бы остановить ни одну из них.
Встряхнувшись, она заставила себя сосредоточиться на шрапнели в теле полковника — осколках, шариках и хлопьях. Жестяного таза под рукой не оказалось, так что девушка бросала окровавленные железки прямо в грязь себе под ноги, наставляя Джорджа Чеза, куда нужно светить: «Сюда, пожалуйста, или нет, вот туда, подальше». Иногда полковник всхлипывал, хотя и пребывал в состоянии полного оцепенения, как часто бывает с теми, кто лишился сознания. Мерси держала бутыль с эфиром наготове, просто на всякий случай, но раненому так и не потребовался наркоз. И она продолжала выщипывать, выковыривать, вытягивать, вырывать железные осколки из шеи и плеча полковника. Чудо, что крупные артерии уцелели.
Взрыв встряхнул палатку, осветив ее снаружи, словно вместо луны вдруг взошло солнце. Мерси съежилась, ожидая, когда пройдет ударная волна, когда ее уши раскупорятся, а руки перестанут дрожать.
Так, теперь ниже. К плечу, к груди, к ребрам.
Не важно, что происходит по ту сторону брезентовых стен, которым не остановить и хорошего ливня — не говоря уже о граде пуль, нещадно сыплющихся со всех сторон. Кричат солдаты, летают приказы. В четверти мили отсюда две чудовищные машины сцепились друг с другом не на жизнь, а на смерть, и от них зависит жизнь или смерть их земляков. Мерси слышала звуки схватки: они были поразительны и ужасающи, и еще миллион определений, которых ей сейчас не подобрать, не подобрать потому, что она занята этим куском кровоточащего мяса, уже промочившего насквозь койку. Каким-то образом из шума боя она выделила тихое, мерное капанье и поняла, что кровь раненого, скопившаяся лужицей возле тела, перелилась через край или просочилась сквозь матрас и уже стекает по ее ботинкам.
Она не сказала: «Ему не выкарабкаться. Все это видимость. К утру он умрет». Но чем дольше она сдерживала эти слова, тем меньше ей хотелось так думать — и тем больше сосредотачивалась она на своем деле, на позаимствованном пинцете и трепещущей живой плоти под пальцами.
Удалив все, что можно было удалить (а это означало, что осталось еще примерно столько же осколков где-то среди мышечных волокон), Мерси обтерла раненого, обмотала с головы до пояса последними чистыми бинтами и показала Джорджу Чезу, как пользоваться порошками и настойками опия, оставленными им в наследство добрым почившим доктором.
Насколько Мерси могла судить, кровотечение у полковника прекратилось — либо потому, что крови в изувеченном теле уже не осталось, либо потому, что состояние его стабилизировалось. Так или иначе, она больше ничего не могла сделать, о чем и сообщила Джорджу, посоветовав:
— А вам надо стараться держать его в чистоте, заботиться, чтобы ему было удобно; и, главное, заставьте вашего полковника пить воду — столько, сколько ему удастся проглотить. Вода ему сейчас необходима, так что вливайте, не стесняйтесь.
Джордж энергично закивал с таким серьезным видом, что Мерси решила: будь у него карандаш, он записал бы ее слова.
Под конец она сказала:
— Желаю вам и ему всего наилучшего, но я здесь остаться не могу. Мы направлялись в форт Чаттануга, когда наш дирижабль… ну, на самом деле он не грохнулся с небес.
— В смысле — не грохнулся? — переспросил мужчина.
— Скажем так, он приземлился не по своей воле, намного опередив график.
— А. Гм. — Джордж снял маленькие очки в проволочной оправе и протер стеклышки подолом рубахи, едва ли сделав их таким образом чище. Потом водрузил обратно на нос и сказал: — Вам нужно к железной дороге на Кливленд. Тут недалеко. И мили не будет.
— Можете показать мне дорогу? Топографическим кретинизмом я не страдаю: могу шагать по прямой даже посреди ночи, если мне позволительно будет лишить вас одного из фонарей.
Ошеломленный Джордж Чез в ужасе возопил:
— Мэм, мы не можем вас так отпустить! Я очень хотел бы, чтобы вы остались и помогали нам, но мы уже послали за новым лекарем, и к утру он должен прибыть. Я кликну Йенсена или еще кого-нибудь. Мы предоставим вам лошадь и охранника.
— Охранник мне ни к чему. И не уверена, что нуждаюсь в лошади.
Он махнул рукой, точно взлетающая птица — крылом, поднялся и откинул полог палатки.
— Мы проводим вас до сортировочной, мэм. Отправим с благодарностями за потраченное время и оказанную помощь.
Мерси слишком устала, чтобы спорить, так что она просто отодвинула походный стул от койки и сцепила руки в замок, хрустнув пальцами.
— Как угодно, — проговорила она.
Мистеру Чезу было угодно, чтобы быстро оседлали двух лошадей. Йенсен сел на одну, Мерси — на другую, и они поскакали из лагеря снова в лес, снова виляя между стволами и пулями, случайно залетевшими так далеко, растерявшими все силы и падающими, ударившись о деревья. Рев битвы все еще оставался громким, но постепенно отступал на задний план. Воображение отчетливо рисовало девушке, как дерутся два гигантских монстра, падают, встают и машут руками.
Она накинула капюшон и покрепче сжала поводья руками, на которых запеклись следы чужой крови. Багаж она давно потеряла: он пропал вместе с повозкой и исчезнувшими при ее крушении людьми. Однако об этом будет время погоревать после, а вот медицинская сумка с броским алым крестом на боку постукивала по ребрам, болтаясь на переброшенном через грудь крепком ремне и придавая бодрости.
Сортировочная станция совсем не то же самое, что просто станция; тут нет крупных развязок, нет вокзала, лишь несколько небольших зданий разбросаны среди лабиринта путей. У одного домика притулилась маленькая платформа, на которой столпилось с дюжину людей, беспокойно топчущихся на месте или бродящих туда-сюда плотной кучкой.
Йенсен поехал по пешеходному настилу, пересекающему четыре линии рельс и огибающему три гигантские машины с остывающими паровыми котлами. У края платформы он остановился и спешился. Но потянуться к удилам лошади Мерси не успел — девушка соскользнула со спины животного сама, без посторонней помощи.
Кто-то на платформе окликнул ее по имени, и Мерси узнала Гордона Рэнда, который, похоже, искренне обрадовался, увидев ее. Другие выжившие с «Зефира» тоже были здесь, они большую часть ночи прождали поезд, который уже подкатывал, дергаясь и то и дело останавливаясь, пыхая паром во все стороны и окутывая бедолаг на платформе теплыми облаками. Лошади тревожно били копытами, но Йенсен крепко держал поводья.
— Мэм, — обратился он к Мерси, — Джордж сказал, вы едете в форт Чаттануга и, похоже, путешествуете в одиночестве.
Одна из лошадей сделала полшага вперед, потом чуть отступила, едва не соскользнув с настила на узкий железный рельс.
— И то и другое — правда, — кивнула девушка.
— И вы совсем одна направляетесь на запад из Ричмонда?
— Мой муж умер. На войне. Я узнала об этом всего неделю назад и теперь еду домой, к отцу. — Она не добавила, что цель ее путешествия расположена еще в паре тысяч миль к западу от форта Чаттануга, потому что, кажется, догадывалась, куда заведет этот разговор.
Впрочем, она оказалась не совсем права. Йенсен — было то его имя или фамилия, Мерси не спросила и, наверное, никогда не узнает — снял с груди небольшой холщовый мешок и протянул ей.
— Джордж подумал, что вам стоит взять с собой вот это. Вещи принадлежали доктору, он был техасец и всегда так путешествовал.
Девушка взяла мешочек защитного цвета и заглянула внутрь. Фонари на платформе теплились желтовато-белым светом, благодаря которому она увидела там ремень с парой прицепленных к нему шестизарядных револьверов и несколько коробок патронов.
— Не знаю, что и сказать, — выдохнула Мерси.
— Вам когда-нибудь доводилось стрелять?
— Конечно. Я выросла на ферме. Но эти пистолеты чертовски хороши. — Она перевела взгляд с оружия на мужчину и снова на револьверы. — Они, должно быть, стоят уйму денег.
Йенсен запустил пятерню в шевелюру, взъерошил волосы и пожал плечами:
— Наверное, так. Он был хорошим врачом и хорошо зарабатывал, прежде чем отправиться к нам на фронт. Но наш полковник — замечательный человек, и ценим мы его больше, чем эти пушки. Все равно доктору они уже не нужны. Джордж просто подумал… и я тоже подумал… что вы должны взять их.
— Но вы не обязаны…
— А вы не обязаны были задерживаться и вытаскивать железо из нашего бедного полковника Дюрана. Так что берите, и мы квиты. Ну, берегите себя, и безопасного вам путешествия до Чаттануги.
Йенсен вежливо наклонил голову дотронулся до шляпы и взлетел в седло. Не выпуская поводьев лошади, доставившей к станции Мерси, он пришпорил своего скакуна пятками и понесся обратно — по тропам, по лесу, назад, на фронт.
Высокий мускулистый мужчина в форме и фуражке машиниста пригласил всех садиться в поезд — изящное, несмотря на свои размеры, транспортное средство с выведенным золотом названием «Красотка Бирмингема». Паровоз тянул всего два вагона. Один с грудой угля, другой — пассажирский, видавший лучшие времена и явно раздобытый по случаю в последний момент.
— Все на борт, пожалуйста. И поскорее — нам нужно уезжать с сортировочной. Доставим вас в город, пока не началось.
Мерси не поняла, что он имел в виду, так что, когда она наконец принялась взбираться по ступенькам — последней из эвакуируемых, — то спросила:
— В каком смысле и что — «пока не началось»?
— Мэм, побыстрее, пожалуйста, — чопорно проговорил мужчина.
Но медсестра не сдвинулась с верхней ступеньки:
Машинист пристально посмотрел на нее, на эту женщину, измазанную чьей-то кровью и перепачканную порохом от волос до покрытых ржавыми струпьями ботинок, и решил, что проще рассказать, чем воевать с ней. Меньше проблем. Так что он принялся объяснять:
— Мэм, узловая станция заблокирована прибытием «Дредноута», который доставил механического ходока. Но проклятый паровик не вернулся в Вашингтон — он все еще здесь, шастает по путям, рыщет повсюду, круша все, что встретит. Так что нам желательно не попадаться на его пути.
— Он едет сюда? Сейчас? За нами?
— Мы не знаем! — чуть ли не истерично вскричал мужчина. — Пожалуйста, мэм. Просто взойдите на борт, чтобы мы могли запустить двигатель и отвезти вас в безопасное место.
Что ж, она позволила проводить себя в вагон и усадить на место — твердую лавку, привинченную к полу. Девушка склонила голову, прислонившись к окну. Она не спала, но дышала глубоко и не размыкала век, когда где-то, слишком уж близко, свист паровоза вклинился в надвигающийся рассвет.
