Глава 10
Ни камня на камне
Магна Макрагг Цивитас, зал Вольного Пламени
Поиски Вулкана, живого или мертвого, начались в Каструме, охватили каждую комнату, каждый альков и дошли до самой Стены Эгиды. В процессе не нашлось ни одной зацепки. Тит Прейтон даже лично психически просканировал позолоченный мавзолей, надеясь найти хоть какое-нибудь объяснение тому, как усопший Владыка Змиев сумел столь драматично исчезнуть.
Небо контролировали так тщательно, что вариант с похищением тела на шаттле быстро отмели. Но никто даже не видел, чтобы мертвого примарха забирали из гробницы, поэтому Жиллиман отправил на поиски десятки легионеров, несмотря на протесты Нумеона.
За пределами Каструма, который сам по себе был огромен, кишели миллионы жителей Магна Макрагга Цивитас. Даже во время комендантского часа дороги и площади густонаселенного города заполоняли люди, у которых оставались дела после заката: работники с разрешениями находиться исключительно на территории строек; кураторы, оформляющие беженцев с окраинных миров и предоставляющими им жилье; солдатами — людьми и транслюдьми, — которые возвращались с патрулей.
Огромная территория раскинулась на три стороны света: между Сервиевой стеной, Восточной куртиной и берегом Ликумского залива. Судя по тому, сколько времени прошло между последним визитом к примарху и тем моментом, когда его исчезновение обнаружили, проверять весь город не было необходимости, но чем дольше его искали, тем дальше его могли увезти. По этой причине не исключалось, что потребуется полностью прочесать весь Цивитас.
Если тело действительно похитили и зачем-то спрятали, найти его будет непросто, но еще сложнее было понять, что двигало теми, кто совершил это чудовищное преступление.
Предположили, что Кёрз проник в Каструм, к месту упокоения своего брата, чтобы осквернить тело. От этой теории быстро отказались, но все же не могли объяснить, как труп Вулкана исчез после стольких дней лежания в гробу. Вдобавок саркофаг не был вскрыт, а значит, причины произошедшего становились еще непостижимее.
Одного Саламандру это беспокоило особенно сильно.
После того как Вулкана поместили в мемориальный зал, Фест Вар’кир каждый день туда ходил, чтобы поддержать тех, кто бдел перед гробом, или ответить на их вопросы.
Он не видел смысла отказываться от заведенного порядка и теперь. Однако последний визит он совершил не ради ритуала. Вар’кир пытался осознать невозможное. И он не был одинок в своих попытках.
— Что ты надеешься найти? — раздался из теней слегка резонирующий голос.
Вар’кир, стоящий на коленях, поднял взгляд, и его лицо частично осветилось еще горящим мемориальным огнем.
— Ты Тит Прейтон, — сказал он, и Ультрамарин слегка поклонился в ответ.
Саламандра поднялся.
— Не улики. Я уверен, что их нет.
Прейтон, сам проведший в зале психическую проверку, след которой до сих пор ощущался в воздухе, кивнул.
— Я уловил очень слабый отголосок варпа, но мы, библиарий, в принципе чувствительны к подобному, — сказал он. — Я не знаю, что это значит и значит ли что-либо вообще. — Он прищурился. — А почему ты сидишь здесь, а не прочесываешь Цивитас?
Пока он говорил, Вар’кир подошел к саркофагу и теперь вглядывался в пустоту за стеклом. Он грустно рассмеялся:
— Сомневаюсь, что мое присутствие что-либо изменит. Но я действительно ищу кое-что. Я пришел сюда, надеясь найти веру Нумеона, его уверенность в то, что Вулкан воскрес.
— Нашел?
Саламандра встретил любопытствующий взгляд библиария.
— Ты видел, как это происходило? — спросил он.
Прейтон озадаченно нахмурился:
— Что именно?
— Исцеление Вулкана, его возвращение из мертвых. Ты видел его? Как это выглядело? Каким оно было?
Прейтон покачал головой:
— Не совсем. Валент Долор, Касмир и я… мы… — он помолчал, подбирая слова, — поняли, что происходит, и позвали лорда Жиллимана. Пойми меня правильно, Фест, — сказал он с предупреждающей нотой в голосе, — Вулкан был мертв, когда прибыл на Макрагг. Абсолютно. Не ранен. Не при смерти. Мертв. Был приказ провести вскрытие, и его уже собирались выполнять, когда все изменилось.
Вар’кир внимательно слушал. До сих пор никто из ближнего круга Жиллимана не рассказывал так откровенно об исцелении Вулкана. Об этом чуде.
— Изменилось? — выдохнул Саламандра.
— Он ожил. Он дышал, его плоть восстанавливалась. Только одно к нему не вернулось.
Вар’кир помрачнел, вспомнив слухи.
— Разум.
Прейтон печально кивнул:
— Да. Его разум был разрушен, охвачен безумием. Я попытался проникнуть в него, найти внутри путь к исцелению, но он был словно море осколков, и стекло кромсало мою ментальную плоть. Пришлось отступить, — виновато произнес он.
Вар’кир опять опустил взгляд и признался Прейтону в тайне, которую никогда не смог бы раскрыть Зитосу или Нумеону:
— Я думаю, что Вулкан мертв, и сомневаюсь, что он вышел из своей гробницы, словно какой-то гиптский фарон. Но я хочу найти его и похоронить в земле Ноктюрна.
Повисла неловкая, наполненная болью и горем тишина. Тринадцатый легион сильно ранил Восемнадцатый, пусть и непреднамеренно.
Тит Прейтон решил, что обязан залечить хотя бы часть этих ран.
— Тебе кое-что нужно узнать, — сказал он.
Вар’кир впился в него взглядом поверх саркофага.
Но Прейтон не вздрогнул ни от него, ни от мысли, что ему предстояло сделать.
— Это твое право как Саламандры.
Глава 11
Веди нас
Магна Макрагг Цивитас, Гептапигионская крепость
Вопреки всем доводам разума, в душе Нумеона начала заново разгораться искра надежды, угасающая с того момента, как он прибыл на Макрагг. Слухи говорили о чуде, о воскрешении Вулкана. Владыка Змиев был пламенем, выросшем в котле Ноктюрна, в этом полыхающем горне, и падение сквозь атмосферу Макрагга стало для него лишь очередным испытанием огнем.
«Он восстанет», — клялся Нумеон, но поиски бессмертного примарха ни к чему не приводили, и убежденность, казавшаяся непоколебимой, вновь слабела.
Бывший капитан Погребальной Стражи, облаченный в доспехи, украшенные фестонами, как и подобало центуриону, оперся руками о край зубчатой стены Гептапигионской крепости и всмотрелся в блестящую лазурную ленту Лапониса.
Гептапигион представлял собой бастион, стоящий на полуострове, который образовывали две артерии из Ликумского залива, и охранял юго-западный подход к Цивитас.
С моря дул холодный ветер, несущий с собой запах соли. Пенистые приливные волны разбивались о скалистый берег, словно пытаясь сломать природную баррикаду. В бухте морские суда неуверенно покачивались на беспокойной воде.
Нумеон испытывал похожее беспокойство. Прошло шесть дней, а Владыку Змиев до сих пор не нашли.
Он сжал печать в левой руке, неосознанно моля ее о помощи.
Из-за тумана мрачных мыслей послышались тяжелые шаги.
— Почему мы до сих пор его не нашли? — просто спросил он.
Зитос встал рядом.
— Однажды я несколько дней охотился по Арридийской равнине на добычу, почти не выдававшую себя ни следом, ни звуком, — ответил он, вспоминая недолгое время, прожитое на Ноктюрне. Он положил руку на плечо Нумеона, пытаясь утешить, и в кои веки Саламандра не отстранился.
— Но на чем-то ты же мог основываться, что-то питало твою надежду.
На Макрагге находилось чуть больше шестидесяти Саламандр, вырвавшихся из шторма. Свет Фароса был их единственным лучом надежды в галактической тьме… пока не появился Нумеон. Своим пылом и верой он разжег в них огонь, который должен был давно потухнуть. Прагматизм говорил, что побежденным и расколотым Саламандрам следует влиться в еще боеспособные легионы, но Нумеон показал им иной путь — путь, в конце которого ждало воссоединение с отцом и пропавшими братьями.
И теперь каждый огнерожденный на Макрагге прочесывал лабиринты Цивитас в поисках хоть каких-нибудь знаков.
— Ты наша надежда, брат, — тепло сказал Зитос, побудив Нумеона отвернуться от бесцветного пейзажа с Лапонисом и встать к нему лицом. — Вулкан жив.
Нумеон слабо улыбнулся:
— Он жив и он здесь.
Зитос показал на печать, которую Нумеон между тем сжимал в руке.
— А это?.. — начал он.
— Да, с его брони.
— Могу я взглянуть на него? — попросил Зитос. — Одну секунду?
Нумеон без колебаний протянул ему молот.
— Им нельзя ни ковать, — сказал Зитос, разглядывая печать со всех сторон, — ни убивать.
— Это символ, — ответил ему Нумеон, забрал протянутый молот и повесил его обратно на пояс.
Зитос кивнул:
— На наковальню, брат.
— А скоро — и обратно в пламя, — добавил Нумеон.
Зитос с завистью оглядел новую броню брата — зеленую, как драконья шкура, и с фестонами, которые, перекрываясь, напоминали чешую. Кузнец, изготовивший доспехи, выгравировал на всех пластинах изображения огня, что символизировало перерождение и волю, которую Нумеон вернул Саламандрам, выброшенным на планетарные берега Макрагга.
Картину портил лишь ультрамарский клинок, слегка покачивающийся на бедре; впрочем, ножны были ноктюрнские. Болт-пистолет с другой стороны и зазубренный меч на спине были изготовлены огнерожденным мастером.
Меч был «драконьим зубом», оружием древним, но обновленным и улучшенным специально для Легионес Астартес. Каждый зуб имел мономолекулярное лезвие и три раза складывался при ковке для большей твердости и прочности. Посаженные на цепь, они становились смертоносны. Хороший мечник мог ими рубить доспехи.
Скромные болт-пистолеты были широко распространены в легионе, но в экземпляре, доставшемся Нумеону, ничего скромного не было. Названный «Василиском» за дуло в форме змеиной головы, украшенное бронзовой чеканкой, он имел больший калибр, чем стандартные болт-пистолеты модели «Марс», что уменьшало эффективную дальность, но значительно повышало убойную силу, а потому требовало специальных патронов.
— Гарго сделал тебе прекрасную броню.
— Он говорил, что ему пришлось торопиться, но я в долгу перед ним, и перед тобой, и перед Вар’киром за оружие. Обещаю, что верну его, когда появится возможность поработать в кузнице.
— Оружие дарится, а не дается на время, брат-капитан, — сказал Зитос. — Я не могу забрать его, как не смог бы забрать отданную тебе руку. Они оба твои.
— Тогда прими мою благодарность, брат, — вежливо отозвался Нумеон.
Зитос смущенно склонил голову:
— Это честь для меня.
— У меча есть имя?
— Драукорос, — ответил Зитос. — В честь зверя, чьи зубы образуют его лезвие.
— Славное оружие. Заставляет тосковать по Скалтарету.
Нумеон носил мантию из кожи этого великого змия с тех пор, как стал огнерожденным. Потеряв ее, он, казалось, лишился части собственного тела.
Зитос ответил ему улыбкой, которая так легко появлялась на лице массивного фемидца.
— Значит, найдем тебе зверя для нового плаща.
Вдруг он посерьезнел и хотел сказать что-то, но передумал и перевел взгляд на горизонт.
— Говори! — твердо приказал Нумеон.
— Почему ты не обратишься к ним? — спросил Зитос, пристально взглянув брату в глаза.
— Я не их лидер, Зитос. Их лидер — Вулкан, и скоро он к нам вернется. Кроме того, — заметил он, — ты прекрасно командовал ими, пока нас не было.
— Я не…
— Братья! — перебил его крик из-за спины, привлекая внимание обоих.
По лестнице из гладкого серого базальта к ним поднимался Вар’кир.
— Возможно, я знаю, как найти нашего отца, — сказал он, щуря старые глаза под последними лучами солнца.
Голос Нумеона выдал волнение, которое он скрывал от Зитоса:
— Рассказывай.
Глава 12
Кровавые ритуалы
Магна Макрагг Цивитас, Восточная цитадель
Закованного в цепи Ксенута Суда отвезли в камеру в Восточной цитадели и заперли дверь, оставив его в темноте. Он находился в одном из нескольких подземелий бастиона, который не был тюрьмой, строго говоря, но таил в себе достаточно надежных помещений для пойманных врагов Ультрамара.
Камера располагалась в северной части крепости, на несколько уровней ниже крыши, на которую пленника доставил штурмовой корабль. Ксенут Сул предполагал, что Ультрамарины заключили его в саркофаг для собственной же безопасности. Эта комната, с ее адамантиевыми кандалами, железобетонными стенами и армированной, окованной железом дверью, выполняла ту же задачу.
Разумеется, они ошибались.
Не было такой комнаты, такой темницы, такого каменного мешка, из которых Ксенут Сул не смог бы выбраться. Как и предсказывал его повелитель, сверх меры инициативные Ультрамарины схватили больше, чем могли удержать. Они так до конца и не поняли, что за существо привезли на свою территорию.
И не поймут. Ксенут Сул позаботился об этом, замаскировав свой психический отпечаток. Скоро они все узнают, но от знания уже не будет пользы.
Ксенут Сул на мгновение пожалел, что попал сюда, на Макрагг, не для того, чтобы убивать Ультрамаринов. Его жертва принадлежала другой фракции.
«Как же бесконечно разнообразны предатели», — размышлял он, легко избавляясь от пут. Его кости удлинились, и конечности выскользнули из оков, предназначенных для воина в полном боевом облачении. Тело растянулось, словно отражение в кривом зеркале. Прогнув спину и задрав голову, он искривил собственное туловище и выбрался из цепей, как змея, меняющая форму, чтобы проникнуть в узкую дыру.
Скинув броню, словно рептилия — кожу, Ксенут Сул присел и вслушался в темноту.
Стук шагов по твердому полу коридора, в который выходила его камера, уже утих, а значит, тюремщики ушли. Он чувствовал запах других охранников на патруле, но они были относительно далеко.
По двум тонким полоскам света — из-под двери и из щелей вокруг закрытого смотрового окна — было видно, что за порогом никого нет. Тюремщики нередко таились в сумраке, надеясь узнать, что делают или говорят пленники, когда думают, что остались одни.
Ксенут Сул знал, что нужен, иначе его уже убили. Но он также подозревал, что не является самым ценным приобретением Ультрамаринов. Эта сомнительная честь принадлежала другому.
— Я заставлю его замолчать… — прошипел Ксенут Сул темноте, но не только ей…
Он поднял правую руку к зернистому свету, и из указательного пальца начал расти длинный коготь. Он вытягивался, пока не загнулся острым зазубренным крюком, после чего Ксенут Сул медленно провел им по левому предплечью.
Кожа легко разошлась, а за ней и мясо. Из раны потекла жидкость, подобная крови, но густая и словно бы одушевленная. Собравшись в лужицу у голых ног Ксенута Суда, она застыла в форме черепа. Темная жидкость все лилась из артерии, как из трупа, которому выпускают кровь, и наслаивалась на кости черепа, образуя подобие плоти. Голова вырисовывалась все детальнее: возникли кожа, волосы, даже руны, вытатуированные на лице, которое теперь напоминало лицо Проповедника.
Восковая голова вздохнула, будто выныривая из воды — или скорее колодца с кровью. Проповедник Квор Галлек «вступил» в камеру Ксенута Сула и торжественно взглянул на Освободившегося.
— Говори… — произнесло кровавое лицо хриплым, мертвенным голосом Ксенута Сула, шевеля губами одновременно с ним. — У нас мало времени.
Ксенут Сул улыбнулся, несмотря на усилия, которых требовало единение. При виде мучений проповедника становилось легче.
— Он здесь, — прошептал Ксенут Сул, — как говорили Барбос Кха и Улькас Тул.
Они не зря выловили их бездушные сущности из пламени эфира. Теперь их ждали вечные муки — справедливая награда за предательство… пусть даже и предателя.
— Сыны Жиллимана подозревают?
— Нет, ни о моей истинной природе, ни о моей цели.
— Можешь к нему подобраться?
Ксенут Сул фыркнул:
— Камера — не помеха.
— Что ты предложил за плен?
— Твое имя и обещание большего, чтобы они меня не убили. Ты был прав: их привлек кузнечный тотем.
Тонкие губы Квора Галлека растянулись в улыбке, но время единения заканчивалось. Он зарычал от напряжения, пытаясь продлить связь.
— Убей его, Ксенут Сул, — сказал он, и губы Ксенута Сула повторили слова за кровавым подобием лица. — Пытай его душу, пока не извлечешь всю правду до последнего клочка, а затем низвергни ее в варп. Я обещал им пир. А после этого мы сможем начать следующий акт…
Ксенут Сул кивнул. Его глаза горели злобой.
— Фульгурит, — проговорил он, словно напоминая себе о ждавшей их награде.
— Убийца богов… Оружие, способное сразить примарха… Даже Императора…
Лицо Квора Галлека исказилось от боли, кожа, плоть и кость слезли одна за другой, пока не осталась лишь бесформенная лужа крови.
Ксенут Сул устало сел, но его рвение не ослабло.
— Я освежую твою грязную душонку, — пообещал он темноте, но не только ей, — Бартуса Нарек.
Глава 13
Кровавое воссоединение
Магна Макрагг Цивитас, Восточная цитадель
Немедленно вызванный «Громовой ястреб» доставил Саламандр из Гептапигионской крепости в Восточную цитадель. Сели они среди клубов поднятой пыли и под вой нескольких сирен, отреагировавших на внезапно возникший корабль.
Прежде чем стражи в кобальтово-синей броне могли остановить трех драконьих легионеров, резво выпрыгнувших из люка на боку штурмовика, из глубин бастиона вышло сопровождение в составе Эонида Тиэля и Вита Инвиглио.
Оба были вооружены, хотя оружие оставалось в кобурах и ножнах.
Тиэль поднял левую руку ладонью к Саламандрам. — Не спешите, — предупредил он. — Именно поэтому вам ничего и не сказали.
Первым заговорил Зитос, бывший вне себя от злости: — Вы держите в камере убийцу нашего отца, но сообщить нам не сочли нужным. Мы сидим в городе уже несколько месяцев!
Вар’кир остановил конфликт прежде, чем это пришлось делать Тиэлю.
— Зитос, спокойно. У тебя слишком горячая кровь.
— Сейчас она как магма, капеллан, — процедил тот.
Нумеон, проигнорировав обоих, обратился к Тиэлю:
— Вар’кир и я пойдем с тобой. Я хочу увидеть предателя по имени Бартуса Нарек. Мы с ним уже сталкивались, и из-за него погибло множество легионеров.
Тиэль не сдвинулся с места. Как и Зитос, несмотря на слова Нумеона, и это говорило о том, какое влияние капитан Саламандр имел на Восемнадцатый. Тиэль вдруг понял, что после потери примарха Артелл Нумеон фактически стал магистром легиона.
Но он оставил эти мысли при себе, сказав:
— У меня нет права решать, можешь ли ты убить его, Артелл. Хотя я бы разрешил.
— Клянусь, что не буду ничего делать, — ответил Нумеон, по обычаю Ультрамаринов прижав к груди кулак.
Тиэль помолчал, оценивая угрозу, которую могли представлять оба Саламандры. Он не мог удержаться от этой привычки даже в присутствии союзников.
Решив, что беспокоиться не о чем — или, возможно, незачем, — он кивнул Инвиглио, и тот немедленно отозвал напряженных стражников в сторону.
— Когда окажемся в Восточной Цитадели, — сказал Тиэль после того, как те ушли за Инвиглио, — слушайте меня и делайте все так, как я скажу.
Лицо Нумеона было непроницаемо:
— Понял.
Вар’кир молча кивнул.
Четыре легионера прошли через ворота. Зитос покорно остался ждать снаружи, словно статуя из оникса. Сначала он кипел от гнева, но быстро понял, что Нумеон не взял его как раз поэтому.
Помещения Восточной цитадели уходили глубоко под землю Макрагга. Именно здесь, как сообщил Тиэль, и держали Бартусу Нарека. В бастионе были и другие пленники, но никто не сидел дольше этого Несущего Слово.
— Я позвал Тита Прейтона, — говорил Тиэль, пока все четверо шли в ногу по широким коридорам из камня и стали. — Но подозреваю, он уже знает, что вы здесь.
Он покосился на Вар’кира, которому хватило такта ничего не отрицать.
— Как ты уговорил его признаться? — поинтересовался Тиэль, вновь переводя взгляд вперед.
— Он сам рассказал.
Тиэль одобрительно кивнул.
— Предателя уже допрашивали? — спросил Нумеон.
— Тщательно, — ответил Тиэль. — Даже когда в этом уже не было необходимости.
Вар’кир рассмеялся, вместе с остальными спускаясь по ступеням и заходя на открытую платформу, которая должна была отвезти их вниз.
— Для Ультрамарина ты на удивление… смело мыслишь.
— Мне это постоянно говорят.
— И не всегда в качестве комплимента, полагаю.
— Верно полагаешь.
По пути к лифту Тиэль кивал каждому встреченному стражнику, а они все в ответ отдавали честь. Среди них были только легионеры, поскольку только им можно было доверить охрану местных пленников.
Когда все вступили на платформу, Инвиглио активировал лифт.
— Он спустит нас на несколько уровней, — объяснил он, — но камера Бартусы Нарека находится под землей. Остальной путь придется проделать пешком.
Нумеон не ответил. Он замкнулся в себе, готовясь к встрече с вигилятором, который убил на Траорисе Хелона, Узака, Шаку и Пергеллена. Насчет смерти последнего Нумеон не был уверен, но все равно шептал имя Железнорукого вместе с остальными, как мантру.
— Артелл, — позвал Тиэль, когда лифт с лязгом остановился.
Зазвенели цепи, застонал металл: кабина коснулась земли.
— Артелл, — тверже повторил он.
Нумеон взглянул на него.
— Я дал клятву, — сказал Саламандра, — и не нарушу ее. Я не буду его убивать… пока.
Инвиглио с тревогой посмотрел на сержанта в поисках моральной поддержки.
Несколько секунд миновало в тишине, после чего Тиэль пожал плечами и рывком открыл складывающуюся дверь, которая закрылась еще перед спуском.
— Сойдет.
Инвиглио вышел первым. Остальные последовали за ним.
Вниз вела узкая лестница. Стершиеся каменные ступени и дрожащие отблески факелов на стенах придавали обстановке мрачный, древний вид. Нумеон готов был поверить, что они обнаружат Нарека на дыбе или в подвесной клетке.
После второго пролета у Тиэля затрещал вокс. Он остановился, жестом попросил остальных сделать то же самое, а затем приказал собеседнику доложить.
Он некоторое время слушал, пока легионеры ждали. Закончив разговор, он закрыл канал и достал пистолет.
Инвиглио последовал его примеру.
— В чем дело? — спросил Вар’кир.
Нумеон обнажил ультрамарский гладий. Ни Тиэль, ни Инвиглио не попытались остановить его или возразить.
— Он сбежал, да?
Тиэль нахмурился.
— Внизу должно быть шесть стражников, — сказал он. — Ультрамаринов. Наших братьев. Ни один не отвечает.
— Есть еще кое-что, — добавил Вар’кир, снимая с пояса булаву с драконьей головой. — Чувствуете запах?
Он секунду подождал, чтобы другие тоже принюхались.
— Кровь.
Первый труп обнаружил Инвиглио. Мертвый Ультрамарин сидел, прислонившись к стене алькова рядом с одной из нижних камер. У него было вырвано горло.
Только одно существо могло нанести такую рану. Инвиглио опустился на колено рядом с трупом, для проформы проверил пульс и повернулся к Тиэлю.
— Освободившийся.
Инвиглио уже дважды доводилось сражаться с ними и, по всей видимости, суждено было сразиться и в третий.
— Сколько еще нам страдать из-за них? — подумал он вслух.
Тиэль не ответил, но выглядел он мрачно. Убрав пистолет, он вытащил оба оружия ближнего боя: великолепной работы полуторный меч, в который он тут же направил энергию, и короткий гладий для колющих ударов — замена отданному Нумеону.
— Он демон? — спокойно спросил он у Саламандр. — Нарек одержим? Несущие Слово называют таких Освободившимися — это значит, что у него нет души.
Нумеон едва заметно покачал головой:
— Уверен, что некоторые его союзники на Траорисе были затронуты. Но он… не знаю.
— Взгляните сюда, — сказал Вар’кир, отошедший взглянуть на открытую камеру.
Внутри лежал второй легионер, тоже мертвый, но облаченный в грязно-белую с синим броню. Его убили так же неаккуратно, как Ультрамарина. Стены покрывали кровь и ошметки плоти.
Инвиглио поднялся и вытащил меч; Тиэль же, осмотрев труп, помрачнел еще больше и двинулся вперед.
— Держитесь вместе.
По пути к Бартусе Нареку обнаружилось еще три открытых камеры с убитыми заключенными. Одного порвали на части, раскидав конечности по залу, как мякину во время кровавой молотьбы. Другого повесили на собственных кишках. От третьего осталась только лужа свернувшейся крови.
Кровавости картине прибавляли останки стражников. Их застали врасплох, так что некоторые даже не успели вытащить оружие, но на самом нижнем этаже бастиона стены покрывали следы от болтерных снарядов, немые свидетели того, что легионеры погибли сражаясь, а не были зарезаны на постах.
Сирены предупреждения не выли. Резня в тюрьме закончилась быстро.
— Все не так просто, как кажется, — сказал Нумеон, когда они приблизились к последней камере с Бартусой Нареком.
— Согласен, — отозвался Тиэль на очевидное замечание.
Длинный коридор вел в самую глубокую и темную дыру в цитадели. Пол был слегка покатый, и кровь медленно стекала к ней, словно указывая им путь. Теплый, душный воздух имел металлический привкус.
— Что вы видите? — спросил Нумеон.
— Конец допросам на Макрагге, — ответил Инвиглио.
Тиэль едва заметно сбавил шаг, формулируя теорию.
— След.
— Который ведет в камеру Нарека, — сказал Нумеон, мотнув подбородком в конец коридора.
Они побежали, громыхая тяжелыми ботинками.
Тиэль обнаружил, что камера не заперта, и проговорил:
— За каждой дверью новый кошмар…
Затем пинком распахнул ее.
Перед ними стоял легионер в багровой броне, укрытый тенями и склонивший голову. С появлением Ультрамаринов он выпрямился, словно вынужденный оборвать какой-то разговор, но в камере больше никого не было.
— Можете мне не верить, — сказал он, — но я не думал, что все так обернется.
Тиэль сделал три медленных шага вперед, смотря, нет ли засады по бокам.
— Нарек от Слова, — спокойно объявил он стоящему спиной воину, когда вступил в камеру. — Ты ответишь за это.
Нумеон встал слева, Инвиглио — справа. Вар’кир охранял дверь, чтобы предатель не сбежал.
Когда Несущий Слово поднял голову, Нумеон стиснул рукоять гладия.
— Ты не Бартуса Нарек, — удивился он, узнав предателя. — Где он?
Несущий Слово нахмурился.
— Хороший вопрос, — сказал Ксенут Сул и атаковал.
Он был быстр, невозможно быстр для легионера в доспехах. Вот только он не был легионером в нормальном смысле слова. Строго говоря, он даже не был человеком.
Тиэль отпрыгнул, когда Освободившийся бросился на них, но других воинов раскидало в стороны, а Вар’кира выбросило сквозь дверной проем обратно в коридор. Затем Несущий Слово развернулся лицом к остальным, забыв про лежащего позади Саламандра.
Теперь было ясно, что побег никогда не входил в планы Ксенута Суда. У него была какая-то задача, с которой он не справился, и теперь все закончится смертью.
Он начал меняться, становясь больше, сильнее, раздуваясь так, что доспехи едва выдерживали. Из кончиков латных перчаток выступили когти с кинжал длиной. Когда-то человеческие глаза сменились бездонными черными дырами, влажно поблескивающими в сумраке.
Под их взглядом легионеры на мгновение окоченели…
…Пока не раздался крик Тиэля:
— Убить его!
Он снес запястье руки, потянувшейся к его горлу, и Освободившийся зарычал от боли. Из обрубка тут же вылезли мясистые отростки, извивающиеся неестественно живо. Один обвился вокруг выставленной ноги Тиэля и швырнул его через всю камеру. Тот ударился в стену с такой силой, что керамит пошел трещинами, и больше не встал. Два других щупальца как кулаком ударили Инвиглио в грудь, опрокинув его на пол.
Нумеон вышел вперед, доставая из-за спины Драукорос, а во второй держа гладий. Его голос отдался эхом в небольшой камере:
— Вулкан жив!
Ксенут Сул издал мерзкий, диссонирующий смех, ножом прошедшийся по нервам Нумеона. Стремительно мутирующие щупальца сплелись в круглую булаву из плоти. Несущий Слово махнул ею, как шаровым тараном, задев стену, отчего в стороны полетели куски камня, а воздух наполнила пыль, но Саламандра вовремя пригнулся, и булава пронеслась чуть выше его головы.
Нумеон сделал выпад, но попал в неподатливый керамит. Не отступив, он парировал удар когтей и атаковал опять. На этот раз ему удалось найти щель, где пластины брони не защищали раздувшееся тело Ксенута Сула. Кожа и плоть разошлись, и из раны хлынула кровь.
Ксенут Сул взревел.
Теперь они знали, что его можно ранить.
Оставив гладий в груди Освободившегося, Нумеон рубанул его по плечу Драукоросом. Тот вошел глубоко, жадно впился в плоть, совсем как во времена, когда эти зубы принадлежали живому существу. Нумеон пилящим движением двинул меч к себе и от себя. Броню забрызгал какой-то гнусный аналог обычной крови, едва не оглушив Саламандру мощью вони.
Это была вонь варповой скверны, мира за завесой, разложения в людских душах, гнили злых поступков, обретших плоть и сознание.
Нумеон горько пожалел, что у него нет огнемета и он не может сжечь эту тварь, отправив ее обратно в ад. Придется обойтись мечом.
— Крепко впивается, совсем как мой гнев! — прорычал он, когда зазубренное лезвие нашло на кость и остановилось.
Обезумев от боли, Ксенут Сул поднял Нумеона в воздух и впечатал его в полуразрушенную стену камеры, но Саламандра с мрачным видом держался. Он оставил Драукорос глубоко в плоти Ксенута Сула, но выдернул обеими руками гладий и вогнал его в открытую шею предателя.
Тот погрузился в тело по рукоять, а латные перчатки Нумеона стали скользкими и черными.
Освободившийся отшатнулся, выпустив Нумеона, и тот упал, но успел схватиться за рукоять зазубренного меча. Рука по инерции скользнула дальше и между бритвенно-острыми зубьями остались куски алой плоти.
Инвиглио быстро пришел в себя и уже был на ногах. Нумеон увидел Ультрамарина периферийным зрением, но его радость превратилась в ужас, когда Ксенут Сул отреагировал первым. Освободившийся бросился к Инвиглио, а тот на мгновение замер, вспомнив, как Леарга разрезали надвое на «Темной клятве».
Ксенут Сул вырвал из него все эти воспоминания.
— Воин не должен так умирать, — прошипел он и вонзил когти уцелевшей руки в незащищенную грудь Инвиглио.
Ультрамарин забулькал, из вокс-решетки пошли маленькие кровавые пузыри, а потом он уронил оружие и повис на когтях-кинжалах Ксенута Сула.
Жажда мести дала Нумеону силы подняться, но Ксенут Сул был к этому готов.
Щупальца обвили шею Саламандра, как змеи, сдавливая горло. Перед глазами замаячило черное забытье, пока Нумеон не разрубил щупальца усталой, но твердой рукой. Он закашлялся и сплюнул желчь, потекшую по подбородку.
Ответная атака взбешенного Ксенута Сула уронила его на колени. Лязг Драукороса, выпавшего из ослабевшей руки, прозвучал погребальным звоном.
Они нанесли Освободившемуся серьезные увечья, глубоко его ранили, но он все не умирал, только становился опаснее, как зверь, загнанный в угол и дерущийся за свою жизнь.
— Я не успокоюсь, пока не убью всех легионеров в этой дыре! — крикнула тварь звериным голосом. — Смертей никогда не будет достаточно!
У Нумеона шла кровь из носа и рта, а тупая боль от нескольких трещин в реберном каркасе и правом плече жгла и отвлекала, но он не сводил глаз с противника.
Во взгляде Ксенута Сула не было ни намека на человечность. Его лицо почти не изменилось, в отличие от гротескно раздувшегося тела и мутировавших конечностей, но Нумеону пришлось напомнить себе, что это лицо не человека, а демона.
Опираясь на пол одной рукой, он протянул вторую к Василиску, который все это время лежал в кобуре, но пальцы наткнулись на печать Вулкана и сжали ее, как будто к ней крепилась нить его жизни.
В древние времена — до имперской эры просвещения и науки — люди приписывали суевериям силу. Они говорили, что вера может породить чудо. Для благочестивого человека вера в великое и чистое была мечом в борьбе с Древней ночью.
Нумеон не верил во все мифы Ноктюрна, но он верил в Вулкана, а потому поднял печать примарха над головой, как очистительный огонь.
Остро чувствуя важность этого жеста и этого момента, он взревел:
— Вулкан жив!
Увидев печать, Ксенут Сул замер. Как и в случае с несчастным Инвиглио, эта пауза оказалась решающей.
Камеру огласило эхо трех мощных взрывных выстрелов, и Ксенут Сул дернулся, когда масс-реактивные снаряды сдетонировали в его изуродованном теле.
Рыча от боли, он вышел из транса и наконец обратил внимание на противников.
Зитос, Вар’кир и два Ультрамарина из караульного помещения стояли, направив болтеры на Освободившегося.
— Вниз! — крикнул Зитос.
Нумеон из последних сил бросился в сторону, а в Ксенута Сула ударил шторм снарядов, сдирая с него куски плоти, кости и брони. Освободившийся покачнулся под этим мощным обстрелом, но не погиб.
В воздухе, пропитавшемся дымом и вонью кордита, разнесся презрительный смех Ксенута Сула, чья плоть уже начала срастаться.
Но Зитос не закончил.
— Перезаряжай!
Понимая, что сейчас будет еще один залп, Ксенут Сул приготовился бежать на воинов, ведущих стрельбу из коридора.
Но Тиэль уже был на ногах. И в его руке потрескивал электромагнитный меч.
— Давай попробуем еще раз, за Инвиглио, — сказал он монстру и вонзил клинок прямо туда, где должно было находиться сердце Ксенута Сула.
В Освободившегося ударил второй град снарядов. Извиваясь и осыпая их проклятиями, он медленно распадался на части.
Когда буря снарядов утихла, Нумеон тяжело поднялся на ноги. Он был ранен, но ему хватит сил покончить с этим.
— Ты слаб, — сказал он, вновь поднимая Драукорос, — потому что нечист. И слишком глуп, чтобы осознать это. Я покажу тебе…
Он взмахнул мечом.
Ксенут Сул округлил глаза, человеческое лицо исказилось от страха, и его голова слетела с плеч.
Обезглавленный труп упал на колени и завалился вперед.
— Трон, ну и уродливый ублюдок, — сплюнул Тиэль, вытирая окровавленный клинок выключенного меча.
Он перевел взгляд на Инвиглио. Тот не был первой потерей среди Отмеченных Красным, но каждая смерть ранила его, как ножом.
— Нужно перекрыть все выходы из Восточной цитадели, — сказал Нумеон.
— Толку будет немного, — ответил Тиэль, но кивнул двум Ультрамаринам из караула, чтобы те занялись этим.
Нумеон же произнес вслух то, о чем думали все они.
— Бартуса Нарек исчез, но не по вине врага.
Глава 14
Смыкая ряды
Магна Макрагг Цивитас, «Пепельный квартал»
В оружейном зале тьму нарушали небольшие островки света вокруг тихо потрескивающих костров. У подножия жаровен собрался серый пепел: остатки углей и сожженные подношения. Даже воздух почернел, пропитавшись сажей и резким запахом золы. Жара сгущала его, тени дрожали в мареве, а собравшихся укрывала удушливая дымка.
Шестьдесят шесть воинов собрались в сумраке. Они сутулились и выглядели неуклюжими в своих темнозеленых доспехах, но горящие углями глаза и черная, как сажа, прочная, как оникс, кожа придавали им дьявольский вид, и жители Цивитас разумно старались держаться от них подальше.
Оружейный зал и часть прилежащей территории были когда-то частью городского района, но теперь принадлежали рожденным в огне. Однако шестьдесят шесть получили его не силой или прямыми угрозами, а лишь потому, что остались здесь, и потому что имели странные обычаи. Некоторые местные жители теперь называли это место «Пепельный квартал».
Рек’ор Ксафен затянулся трубкой с рагой, выдохнул дым с запахом застывшей лавы и спросил:
— У нас вообще есть корабль?
— «Харибда» уже ждет в доке.
Жесткий взгляд Ксафена отыскал среди Саламандр Гарго, и воин нахмурился, невольно подчеркнув шрам, пересекавший лицо по диагонали. Ксафен принадлежал к числу немногочисленных пирокластов. До Резни он был вспыльчив, теперь же он всегда готов был взорваться — во всяком случае, так нередко говорил Вар’кир.
— Это корыто? Чудо, что оно вообще выбралось с Истваана V. Как мы полетим на нем сквозь Гибельный шторм?
У Игена Гарго были тронутые алебастрово-белой сединой волосы, а подбородок украшала узкая борода. Невысокого роста, но сильный, с широкими плечами кузнеца, он казался еще массивнее и грознее, стоя со сложенными на груди руками.
— Корабль крепок, — сказал он. — А его капитан силен. Адиссиан говорит, что «Харибда» справится, и я ему верю.
Ксафена это не впечатлило.
— Ты слишком много времени проводишь со смертными.
— Они наши братья, Ксафен, — мягко одернул ветерана Вар’кир. — И мы должны доверять им или не доверять вообще никому.
Его черные доспехи почти сливались с кожей, и он казался невидимым — только горели огненно-красные глаза и выделялась полоса белых волос, разделявшая надвое голову. Он выглядел усталым после недавнего боя с Освободившимся Ксенутом Сулом.
— Ты видел это в огне, капеллан? — спросил Гарго, надеясь узнать о каком-нибудь предвестии.
Теперь даже в эзотерическом Прометеевом культе редко прибегали к подобным практикам. Большинство считало, что им нет места в светской галактике, которую пытался создать Империум.
Но недавно суеверия и древние обычаи начали возрождаться.
— Нет, — признался Вар’кир, помрачнев, — но в последнее время от меня многое укрывалось.
Он нахмурился еще больше, раздосадованный побегом Бартусы Нарека.
За столом зияло одно пустое место. Собравшиеся в оружейном зале старались не смотреть на него, даже когда с соседнего стула встал воин.
Зитос положил закованные в металл руки на тяжелое лакированное дерево, и стол заскрипел под его весом, несмотря на кажущуюся прочность.
— Послушайте, — сказал Зитос, который имел звание сержанта, но для обитателей зала, вынесенных варпом на Макрагг, значил гораздо больше. — Вар’кир прав. Как мы теперь знаем, союзников здесь у нас немного. Вулкан исчез, предатель бежал — больше ничто не держит нас на Макрагге. — Пламя бросало дрожащий свет на жесткие черты его эбенового лица, подчеркивая молодость, и отражалось от безволосого черепа. — Мы — Погребальный Огонь, а потому должны пройти все испытания… ради Вулкана.
Ему ответили одобрительным бормотанием. Только Ксафен, на протяжении всей речи сжигавший Зитоса взглядом, не присоединился к хору голосов.
— Я верю Игену Гарго, когда он говорит, что «Харибда» готова. И я встречал Коло Адиссиана и знаю, что он честен и смел. О лучшем капитане и мечтать нельзя. Фар’кор Зонн со мной согласен.
Зитос перевел взгляд на технодесантника, который кивнул, отчего гироскопы в аугментированной шее коротко зажужжали.
— Значит, нам нужно принять решение, — сказал Зитос, окидывая взглядом всех скрытых тенями собравшихся. — Мы можем остаться и вступить в новый крестовый поход Жиллимана…
— Это будет политическим назначением, не более, — фыркнул Ксафен, но большинство с ним согласились. — Мне совсем не хочется, чтобы немногие выжившие Саламандры были частью какой-то макраггской пропаганды.
— И мне — сказал Абидеми.
— И мне, — добавил Дакар.
К ним присоединились другие голоса. Только Вар’кир и Зонн молчали.
Зитос кивнул, довольный всеобщей поддержкой и полный решимости.
— Тогда мы улетим и присоединимся к тем, кто еще защищает Трон за пределами Ультрамара.
— Есть третий вариант, — заметил Вар’кир, когда шум возмущения утих.
На него обратились горящие в сумраке глаза.
— Ноктюрн, — коротко сказал он.
Ксафен нахмурился. Даже на фоне братьев его жажда отомстить предателям была так сильна, что переходила в буйность.
— Ноктюрн? Сквозь шторм, полный опасностей? Я хочу умереть в битве, а не на борту плетущейся домой развалины.
— Ради Вулкана, — ответил Вар’кир, и в зале опять воцарилась торжественная задумчивость.
— Вулкан пропал, — сказал Ксафен, который горевал не меньше остальных, но предпочитал заглушать боль с помощью злости и обвинений. — Пепел и дым, ты сам это сказал, капеллан.
— Нумеон верит, — заметил Зитос, что вызвало у Ксафена очередной приступ гнева.
— Я знаю об Артелле Нумеоне только то, что когда-то он был великим воином.
— Он им остается, брат, — перебил Гарго, процедив слова сквозь стиснутые зубы.
Вдруг он скривился и схватился за плечо.
— Еще болит, да? — поинтересовался Ксафен, не сумев сдержать природную агрессивность. — Вот только мы все что-то потеряли на Истваане.
Некоторые закивали. Гарго отвел взгляд от пирокласта и постарался не обращать внимания на боль.
— Нумеон также наш командир, потому что другого нет, — парировал Вар’кир, возвращаясь к главному вопросу. Он покосился на удрученного Зитоса.
— Командир, который не хочет командовать, — ответил Ксафен и раскинул руки в стороны, указывая на всех присутствующих. — И где он? Мы собираемся, пытаемся найти выход, а его нигде не видно. Только пустой стул о нем напоминает.
Иген Гарго устранился от беседы. Зал наполнился тихими спорами, но они быстро утихли.
Даже Зитос не знал, что сказать. Хотя он почитал за честь вести своих братьев и знал, что в глубине души ему будет этого не хватать, он все же ликовал, когда Нумеон вернулся, дабы подхватить упавшее знамя магистра легиона.
У Вар’кира хватило смелости ответить покрытому шрамами ветерану:
— Он в трауре, Ксафен, вот где. Он оплакивает мертвого.
Глава 15
Безнадёжные дела
Магна Макрагг Цивитас, Мемориальные сады
Вар’кир назвал их садами, но Нумеон не заметил в них ничего красивого. За время, проведенное на Макрагге, он видел демона в недрах Восточной цитадели и пустой мемориальный зал, в котором должен был покоиться его отец, но никакой красоты.
Перед ним раскинулась тусклая территория с черными орхидеями, бледными лилиями, гранитом и холодным мрамором на темной земле. Внутреннее спокойствие было нежеланным гостем в этой обители горя и боли. Могилы и мавзолеи уходили во все стороны, и повсюду высились статуи, навеки облаченные в траурную броню, застывшие в лучший миг тающего величия.
Холодный ветер продувал пристанище мертвых, волнуя поверхность илистой воды в облицованных камнем каналах. От него немела душа и кололо льдом в сердце.
— Я гнев, — тихо сказал он призракам, — что стоит одиноко в ваших длинных тенях.
— Мрачные слова для мрачного момента, — раздался низкий, хриплый голос.
Нумеон обнажил меч.
— Кто здесь? — грозно спросил он, вспоминая рассказ Тиэля о двойниках и ренегатах в Цивитас.
Из темноты вышел высокий, массивный воин, столь же мрачный и грозный в своей черной броне, как каменные погребальные статуи. Сомнений быть не могло.
— Я Лев Эль’Джонсон.
— Я знаю, кто вы, — ответил Нумеон, опуская меч. — Лев, примарх Темных Ангелов.
На Нумеона смотрели глаза с тяжелыми веками. Примарх, обладатель гривы длинных светлых волос, возвышался на Саламандрой, и был абсолютно непроницаем.
Он протянул Нумеону руку в латной перчатке.
— Будем считать это официальным знакомством, — сказал Лев. — Я хотел поговорить с магистром Саламандр наедине.
— У меня нет права на этот титул.
— Только у тебя оно и есть, капитан.
— В таком случае он мне не нужен. Чего вы от меня хотите, милорд?
Лев опустил руку, сохраняя непроницаемое выражение лица.
— Чтобы ты меня выслушал, — ответил он, делая шаг к темноте.
На спине у него висел огромный меч с гардой в виде крыльев — к счастью, в ножнах.
— Я слушаю, — несколько настороженно сказал Нумеон.
— Ты не согласен с политикой на Макрагге, верно, Нумеон?
— Сейчас мне нет до нее дела. Я пришел сюда, чтобы побыть наедине с собой.
— С собой и своим горем? Своим гневом?
— С обоими. С любым из них. Какая повелителю Темных Ангелов разница?
— Мне просто интересно. Я вижу легионера, который до боли хочет вернуться на свою планету, и думаю: что он испытывает?
— Отчаяние, удушье. Вы этого ожидали?
— Нет, — ответил примарх. — Тебя просто притягивает Ноктюрн или тобой движет что-то иное?
— Меня отталкивает Макрагг, вы это хотели спросить?
Лев помолчал, раздумывая над ответом.
— Не совсем. Не Макрагг.
— Значит, вы имеете в виду идеалы лорда Жиллимана.
Лев не ответил, но Нумеон вдруг почувствовал, что его изучают. Саламандра прищурился.
— Вы не согласны.
И опять Лев оставил свои мысли при себе.
— Я не хочу быть политической пешкой в играх, которые тут ведутся. Они противны мне даже больше, чем сержанту Тиэлю.
— Многие разделяют твои чувства, — ответил наконец примарх. — Некоторые говорят, что мы слишком быстро поставили крест на Терре. Мне кажется, ты тоже не из тех, кто легко бросает безнадежное дело. Иногда нам не остается ничего, кроме безнадежных дел.
Нумеон горько рассмеялся:
— Оглянитесь по сторонам, милорд. Мы стоим среди могил. Думаете, я пришел сюда, потому что твердо верю в безнадежное дело?
Лев покачал головой:
— Не хочу показаться грубым, но не забывай, с кем разговариваешь.
В его голосе звучало предостережение, а доспехи, кольчуга и гигантский меч за спиной придавали ему весомости. За подбитым мехом плащом, который ниспадал с плеч, таились еще более глубокие тени, словно отражая загадочную и непредсказуемую натуру Льва.
Впервые с начала разговора у Нумеона появились причины беспокоиться.
— Я пришел сюда, чтобы оплакать отца, — извиняющимся тоном сказал он. — Чтобы обрести покой.
Лев поклонился и ответил:
— В таком случае я не буду тебе мешать. Но помни мои слова, Нумеон. Никто крестов не ставит.
— А что насчет Калибана?
На лице Льва недовольно дрогнул нерв, но это произошло так быстро и незаметно, что Нумеон почти готов был списать это на воображение. Почти.
— Оплакивай моего брата Вулкана, как делаю и я, — сказал примарх, отступая в тенистые заросли сада, — но не надейся обрести покой.
Слова прозвучали горько, но прежде, чем Нумеон успел спросить об этом, Лев развернулся, взмахнув плащом, и исчез в темноте.
Нумеон несколько мгновений стоял в одиночестве. Он только сейчас заметил, как колотится сердце. Неожиданная встреча со Львом его встревожила, и он задумался, какие же цели преследовал Темный Ангел. Его слова казались правдой.
«Иногда нам не остается ничего, кроме безнадежных дел», — осознал он.
Его жизнь вновь обрела смысл, однако вместе с ним пришли горе и боль. Он так долго отрицал неоспоримую правду, но теперь принял ее.
Вулкан был мертв.
Его отец не сбежал из саркофага, чтобы вернуться в мир живых. Он обратился в пепел, из которого был создан. Даже его убийца необъяснимым образом исчез из плена, и хотя Жиллиман через посредников заверял Нумеона, что Бартусу Нарека схватят, Саламандра на это и не надеялся. Лорд Макрагга, вопреки своим опасениям поставивший рядом с собой Сангвиния и Льва, больше беспокоился о строительстве своей военной машины, наследии и втором фронте Ультрамара, чем о беглых предателях, пусть даже таких опасных, как вигилятор.
Ни надежды, ни возмездия.
— У меня все отняли, — горько прошептал он.
Возможно, стоило разыскать Льва и продолжить разговор? Но сейчас Нумеон не был готов к этой беседе. Ему требовалось время.
Пройдя через обвитую плющом арку, Нумеон оказался у подножия черной базальтовой лестницы, которая вела к каменной площадке. В середине площадки стоял мемориальный камень, на котором были вырезаны имена погибших на Истваане V. В списке зияли пустоты для еще не известных имен и не подтвержденных смертей.
Над памятником возвышался еще один — величественная позолоченная статуя Ферруса Мануса, примарх а Железных Рук.
Он стоял в воинственной позе, с огромным молотом в поднятой руке, будто грозя небесам. Облик примарха воссоздали мучительно точно: броня была так правдоподобна, что не выглядела каменной, а лицу Горгона скульптор придал такое непреклонное, вызывающее выражение, словно примарх спрашивал, посмеет ли кто-нибудь без трепета взглянуть хотя бы на его копию. Только глаза, смотревшие на Нумеона сверху вниз, были мертвы и не горели его печально известным гневом.
Нумеон не мог избавиться от мысли, что столь грозный герой не заслуживал этого мрачного надгробия, но как еще хранить память о мертвых, если не заточать их сущность в камень? Феррус Манус пришел бы в ярость, узнав, как недостойно с ним обращаются.
Нумеон безрадостно рассмеялся, представив это зрелище. Затем он заглянул за статую, в глубину мемориальных садов.
Растительность здесь полностью уступала место черному мрамору. На неосвещенном участке не росло ни дерева, ни листика — только покрытые черепами колонны, вылезшие из земли, словно опухоли. Среди них виднелись небольшие статуи; одни спали вечным сном на своих саркофагах, другие стояли с гордым видом, а сами тела были погребены под ними.
Нумеон отошел от статуи и уже спустился с площадки, чтобы пройтись между темных скульптур, когда горе окончательно его накрыло.
Он рухнул на колено, как подкошенный, и зарыдал по убитому отцу. Никто его увидит, ибо никто не разделял его отчаяния.
Перед глазами полыхал огромный погребальный костер. На вершине его лежал Вулкан, который наконец возвращался в пламя.
— Зола, — прошептал Нумеон, приходя в себя, но не вставая с колен и не поднимая страдальчески склоненной головы. — Все мы — лишь зола, и ничего, кроме золы, после нас не останется.
Найдя в себе силы поднять голову, он вдруг заметил, что одна из статуй смотрит на него из теней. На невысоком постаменте располагался мраморный трон, и сидящая на нем фигура странным образом казалась знакомой.
Он встал, вглядываясь в темноту, но статуя была слишком далеко, и различить детали не получалось.
Он направился к статуе, не слыша, как по мрамору стучат его ботинки. Все его чувства сосредоточились на памятнике.
Подойдя ближе, он увидел, что статуя прижимает к груди какой-то предмет, а потом — что этот предмет из ее груди торчит.
Нумеон потерял дар речи. Распахнув глаза, он пытался выговорить что-то, но не мог. Ему удалось произнести лишь одно слово, после чего он опять рухнул на колени:
— Отец…
Глава 16
Разорванные узы
Крейсер «Монархия», алтарь
После разрыва все болело. Кровавые ритуалы всегда требовали телесных жертв. В определенном примитивном смысле, не отдававшим должное их сложнейшей метафизике, именно поэтому они и работали.
Квор Галлек сохранял кровавые узы с Освободившимся, пока того не изгнали. Они не были настоящим единением — это лежало за пределами возможностей даже такого волевого и талантливого темного апостола, как он, — а скорее походили на непрерывное и неявное восприятие тех далеких событий. Пока узы держались, он сделал несколько открытий.
Бартуса Нарек больше не сидел в плену. Его по неизвестным пока причинам освободила еще одна «заинтересованная сторона». Личности его явных союзников также оставались неизвестны. Увы, к числу тайн относилось и его местонахождение на Макрагге.
Перед изгнанием Ксенут Сул выяснил еще кое-что. Вопреки всему, Вулкан недавно прибыл на Макрагг.
Теперь он лежал в гробу, и его обсидиановая плоть служила ножнами для фульгурита.
— Ксенут Сул, — проговорил Квор Галлек, вытирая кровь из носа и сплевывая сгусток мокроты с алыми прожилками. — Глубоко же ты вонзил в него свои когти.
Пока капитан Саламандр был пленником Ксенута Сула на «Демагоге», он почти ничего не знал и не рассказывал. На Макрагге же Артелл Нумеон, чью ментальную защиту Освободившийся уже взломал, оказался гораздо полезнее.
Ксенут Сул передал все это Квору Галлеку перед тем, как порвались цепи, удерживавшие его в мире смертных. До этого они заключили сделку: Ксенут Сул хотел, чтобы Квор Галлек нашел его бестелесную сущность и вернул из эфира.
— Придется тебе подождать, мой злобный друг, — прошипел Квор Галлек, вставая.
Как и Бартусу Нареку. Он знал, где фульгурит; он даже видел косвенное свидетельство его силы. Оставалось только добыть его.
Стоя в темноте зала уз, он поднял еще дрожащую руку к вокс-панели.
— Капитан, — сказал он, — подведи нас к границе макраггских радаров и поставь сенсориум в режим широкого сканирования.
— Что мы ищем, магистр Квор Галлек? — отозвался хриплый голос капитана «Монархии».
— Большой корабль, — ответил он. — Саламандры. С особым грузом.
Глава 17
Символы
Магна Макрагг Цивитас, крепость Геры
Нумеон стоял в очередном аудиенц-зале Преториума. Казалось, не так много времени прошло с тех пор, как его принимали в подобном зале три примарха. На этот раз он тоже был не один, только теперь его сопровождали Барек Зитос, Рек’ор Ксафен и Фест Вар’кир.
Кроме их четверых, в гигантском сводчатом зале пока никого не было.
Ксафен присвистнул.
— Грандиозно, — пробормотал он, окидывая взглядом фрески на потолке, вычурные колонны, знамена и гобелены. Зал был произведением искусства, хотя некоторые красоты поблекли, когда Ультрамар вошел в режим экономии, мобилизуясь по приказу Жиллимана. — Каждый камень призван напоминать о превосходстве Тринадцатого. Крепость Геры вся такая?
— Возможно, я ошибся, позвав сюда вас? — спросил Нумеон Ксафена, не сводя глаз с гигантских дверей. Лорд Макрагга опаздывал.
— У ноктюрнских правителей дворцы меньше, чем эта приемная, — ответил Ксафен.
Нумеон по-прежнему не смотрел на него.
— Сержант, не вынуждай меня повторять.
Ксафен с сожалением фыркнул, но успокоился и с виноватым видом поднял руку.
— Ты не ошибся, включив меня в собрание, брат-капитан.
— Кто мы? — обратился к ним Нумеон.
— Мы — шестьдесят шесть, — ответил Ксафен.
— Мы — Погребальный Огонь, — добавил Вар’кир.
— Саламандры, — сказал Вар’кир и одобряюще положил руку на плечо Нумеону, который повернулся и взглянул на него. — Мы едины в этой битве. Вулкан с нами. Ты с нами, Нумеон. Пришло время возвращаться домой.
Нумеон кивнул, благодарный за поддержку. Он хотел высказать свою благодарность, но тут двери в аудиенц-зал открылись.
Робаут Жиллиман вошел один. Одетый в традиционную для Ультрамаринов кобальтовую броню. С широких плеч ниспадал длинный алый плащ, отделанный мехом какого-то конорского зверя. На груди гордо сияла позолоченная ультима. Оружия при нем было немного: только простой крупнокалиберный болт-пистолет на левом бедре и короткий гладий, который в руке любого не-примарха выглядел бы мечом. Не тот набор, с которым можно идти в бой, но все же необходимый, учитывая недавние события.
— Капитан Нумеон, легионеры Восемнадцатого, — тепло поприветствовал их Жиллиман, но по жесткому взгляду было видно, что его одолевали и другие заботы помимо этой встречи. — Я был счастлив узнать, что лорда Вулкана вернули, и клянусь вам, что мы сделаем все, чтобы выяснить, как это произошло.
Он возвышался над Саламандрами и выглядел как макраггский царь-воин древности, удостоивший служителей сочувствием.
— Советники сообщили мне, что в церемониальном молоте примарха оставался достаточный заряд для телепортации.
— Это одно из возможных объяснений, милорд, — сказал Нумеон.
Жиллиман кивнул, но не потому, что согласился. Он оценивал настрой Саламандр и принимал решение.
— Пожалуй. В любом случае я рад, что мой брат снова с нами.
— В отличие от соучастника его убийства, — добавил Саламандра. Его глаза горели от едва сдерживаемого гнева, но он пытался не забывать, где находится. В памяти вдруг всплыли слова Льва.
Жиллиман быстро оглядел остальных и пришел к выводу, что их состояние схоже с состоянием Нумеона. Он помрачнел:
— Мне жаль, что это произошло. Мы бросили все силы на то, чтобы схватить Бартусу Нарека. И я даю вам…
— Прошу прощения, милорд, — перебил его Нумеон, — но это неважно.
Жиллиман сощурился, больше не в силах скрывать раздражение.
— И почему же?
— Как я уже сказал, мы улетаем. Вулкан снова с нами, а в вашем городе больше не безопасно. Мы с братьями благодарим вас, что вы нас приютили, но нашего отца следует вернуть земле.
Жиллиман поджал губы. Он бросил взгляд на остальных Саламандр, которые просто стояли, не вмешиваясь, а потом снова посмотрел на Нумеона.
— Могу я попросить кое о чем, пока вы не приняли решение?
— Оно уже принято, милорд. Раз выбрав путь, Саламандра уже не останавливается и не сворачивает. Именно поэтому в нашей верности можно не сомневаться.
— Я и не думал сомневаться, но прошу тебя… Артелл, позволь минуту поговорить с тобой наедине.
Нумеон несколько секунд смотрел на суровое и благородное лицо примарха, после чего кивнул:
— Хорошо.
Жиллиман молча повел Нумеона в настоящий аудиенц-зал крепости. На полу лежали мягкие ковры, стояли несколько удобных на вид кресел и шкафы с пергаментными книгами. Мельком взглянув на них, Нумеон увидел карты, исторические труды, ранние научные работы, книги по философии, макраггской культуре и искусству. Ничего по тактике, оружию или военному делу.
— Что это за место? — спросил Нумеон, проходя в середину комнаты, в то время как Жиллиман отошел в сторону, к окну, которое занимало большую часть южной стены.
— Убежище, — ответил он. — Хочу насладиться им, пока оно не исчезло.
— Вам необходимо его уничтожить? — нахмурился Нумеон.
В голосе примарха зазвучала глубокая грусть, разрушая образ воина и политика:
— Да.
Нумеон встал рядом с ним у окна. Отсюда, с вершины крепости, открывался почти ничем не загороженный вид на Каструм и остальной Цивитас за ним, от которого по-настоящему захватывало дух.
— Впечатляет, да?
Нумеон был вынужден согласиться.
— На Ноктюрне есть удивительные места, — сказал он, — но их величие скорее пугает. Они совсем не такие.
Жиллиман повернулся к нему, и хотя он смотрел на Саламандру сверху вниз, выражение лица и тон голоса показывали, что он считает собеседника равным.
— Красота во всем, Артелл. Ее я и пытаюсь здесь сохранить. Я не могу заставить себя озвучить немыслимое, о судьбе Терры и думать тяжело, но я должен быть готов к худшему. — Он показал на город за окном. — Что ты видишь?
Нумеон видел величие и развитую промышленность. Он видел миллионы жителей и успехи могущественной империи, которая уже оправлялась от удара, нанесенного коалицией предателей.
— Я вижу Макрагг. Ультрамар. Венец великой империи.
— Знаешь, что вижу я?
Нумеон помотал головой.
— Взгляни еще раз. Повнимательнее, — сказал Жил-лиман.
Нумеон подчинился. Сперва все было прежним, но, когда он стал вглядываться, перед ним начала вырисовываться иная картина. Работники перестраивали изукрашенные колоннады, ставя бронированные укрепления, или вовсе сносили их, чтобы проложить дороги для танков и транспортников. Посадочные площадки расширяли в расчете на большие флоты штурмовых кораблей. Башни укрепляли металлом и устраивали на них огневые позиции. Из факторумов валил дым, а кузницы без остановки изготавливали военную продукцию. На Марсовой площади проводил тренировку большой отряд легионеров. И на каждой улице и каждом проспекте, у ворот и на площадях присутствовали патрули из воинов в кобальтово-синих доспехах и с болтерами на груди.
— По многим оценкам, у меня самая большая регулярная армия среди всех легионов, — сказал Жиллиман, чья меланхолия сменилась убежденностью. — У меня два союзника из числа примархов, они здесь с большей частью своих воинов, я превращаю свой дорогой Макрагг в крепость, и все равно я не знаю, будет ли этого достаточно.
— Вы пытаетесь убедить меня остаться, — спокойно сказал Нумеон.
Следовало отдать Жиллиману должное, лгать он не стал:
— Да.
Нумеон глубоко, судорожно выдохнул.
— Я думал, что все решил. Теперь я сомневаюсь, — признался он.
Прямота Жиллимана резко контрастировала с осторожными, неоднозначными речами Льва. Впрочем, оба были по-своему талантливыми ораторами.
— Знаешь, как меня стали называть после того, как те два ублюдка пришли уничтожать саму суть Ультра-мара? Мстящий Сын. Мне нравится это прозвище. Оно уместно, ибо я клянусь тебе, что мы отомстим за твоего отца, моего брата. Я не успокоюсь, пока враги не отплатят за все зло, которое причинили нам — всем нам. Я выстроил свою империю заново, с Сангвинием на троне.
Нумеон рассмеялся — тихо и печально.
— Как же сильно ультрамарские устремления отличаются от ноктюрнских. Мы такие разные.
— Останься, Артелл, — попросил Жиллиман. — Останься и будь частью этого. Ты нужен здесь, на Макрагге.
— Ксафен сказал бы, что мы — просто элемент пропаганды.
Жиллиман печально улыбнулся:
— Возможно, он правильно делает, что не спешит доверять.
— Шрамы Истваана глубоки, — ответил Нумеон, словно другого ответа и не требовалось.
— Ты станешь символом единства, наших общих устремлений. Империума Секундус.
— Не могу, — решил Нумеон наконец, отворачиваясь от окна. — Я должен отвезти своего отца на Ноктюрн.
— Я мог бы запретить вам улетать, — сказал Жиллиман, но угроза была пустой.
— Вы же понимаете, что тогда вам придется взяться за оружие.
— Значит, ты не сомневаешься?
— В чем?
— В том, что Вулкан жив. Я вижу труп, а не своего брата. Не знаю, верна ли теория о телепортационной аномалии, но я не верю, что он восстал из мертвых и явился в мемориальные сады, чтобы ты его там нашел.
Нумеон в последний раз взглянул на примарха, прежде чем покинуть зал.
— И здесь мы с вами расходимся во мнениях, милорд. Я бы попросил вашего благословения на отлет шестидесяти шести, но не нуждаюсь в нем.
— Ты получишь его, как и сопровождение до границ системы.
— Достаточно простого разрешения.
Жиллиман кивнул, сдаваясь.
— Как скажешь.
Глава 18
Цель
Магна Макрагг Цивитас, врата Геры
Шрамов у нее было множество. Никогда ее не назовут красивой или величественной: война заклеймила ее не хуже, чем любого огнерожденного. Однако эстетические недостатки «Харибды» восполнялись одним преимуществом. Она могла снести все.
Не многим кораблям Восемнадцатого легиона удалось избежать Истваанской бойни. Многие пали жертвами первых залпов и рухнули в атмосферу, словно кометы, объятые адским пламенем. Других уничтожили при неудачной попытке бегства. Теперь их остовы лежали на черном песке Истваана или призраками плыли сквозь верхние слои атмосферы, за самой границей гравитационного влияния.
«Харибда» же умела выживать, что было куда важнее ее размеров или мощи значительного арсенала. Ее борта покрывали борозды и вмятины, верхняя часть корпуса почернела от огня. Дыры в корпусе несколько раз пломбировали и латали абляционной броней. Ее жгли, ранили и били, но она выдержала все.
Как ее легион.
Нумеон стоял у врат Геры, ждал транспорт, который отвезет его на корабль, и с пикт-потока наблюдал за технопровидцами, которые командовали группой сервиторов на побитых бортах «Харибды», готовя ее к отлету.
— Как же она уродлива, — раздался позади знакомый голос.
— Если мне не изменяет память, я говорил лорду Жиллиману, что сопровождение мне не нужно, — сказал он, с улыбкой разворачиваясь.
Тиэль рассмеялся, но его веселье было недолгим.
— Я просто хотел попрощаться и сказать, что многие не прочь отправиться с тобой. Не только я.
Нумеон поднял взгляд на темнеющее небо, как будто мог разглядеть в нем многочисленные корабли, летящие с Макрагга и на Макрагг. Всем им предстояли свои путешествия, но никто не отправлялся так далеко.
— Шестьдесят шесть воинов бросят вызов шторму в этом гигантском корабле. Это было бы поэтично, если б не было так опасно. И ты прав.
— Насчет чего?
Нумеон повернулся обратно к Тиэлю.
— Она уродлива.
Тиэль кивнул:
— Если в галактике еще существует удача, желаю, чтобы она тебя сопровождала, Артелл. Я не могу сказать, что верю, как ты, но, когда вижу силу твоей надежды, я тоже начинаю надеяться.
Они по обычаю воинов пожали друг другу предплечья.
— Спасибо, Эонид. Ты спас меня и воссоединил с отцом. Я перед тобой в неоплатном долгу.
— Доберись до Ноктюрна, покончи с этим, оправдай мою веру в тебя, — сказал Тиэль, — и мы квиты.
Нумеон кивнул. Над посадочной площадкой разнеслось вокс-объявление, что его транспорт скоро прибудет.
— Я сначала подумал, Жиллиман отправил тебя сюда, чтобы ты уговорил меня остаться, — признался он.
— Он и отправил, — ответил Тиэль. — Но если мой примарх не может тебя переубедить, то мне это тем более не под силу.
— Что теперь будешь делать? — спросил Нумеон, на секунду отвернувшись, когда в небе раздался низкий гул турбинных двигателей. К земле приближались три черных силуэта, а несколько Саламандр ждали их, задрав головы.
— То же, что и раньше. Командовать Отмеченными Красным и зачищать внешние миры.
— Инвиглио… — сказал Нумеон. — Мне жаль, что он погиб.
— И мне, брат. Но он не последний, и он знал, чем рискует. Мы все знаем.
— Да.
— Тебя ждут еще большие опасности.
— Боюсь, угроза смерти будет не самой страшной.
Тиэль невесело рассмеялся:
— Пожалуй. Но что бы ни ждало тебя и твоих братьев в этом шторме, желаю преодолеть все испытания. Удача тебе понадобится. Много удачи — больше, чем тебе положено.
— Может, мне передастся часть твоей, — улыбнулся Нумеон.
Позади него транспортники с громким лязгом коснулись железобетона посадочными опорами.
Посреди группы легионеров в змеино-зеленом висел саркофаг, поднятый гравитационными импеллерами на полметра от земли. Его окружали шестеро Саламандр, включая Вар’кира и Зитоса.
— Отвага и честь, Артелл Нумеон, — произнес Тиэль на прощание.
— Вулкан жив, — ответил Нумеон и направился к похоронному караулу примарха.
Встав у края посадочной площадки, Тиэль смотрел, как улетают Саламандры. Когда три штурмовика стали медленно подниматься к верхним слоям атмосферы, за которыми их ждала «Харибда», в голове вновь прозвучали последние слова Нумеона.
«Вулкан жив».
— Да, жив, — прошептал Тиэль. — В тебе.
Глава 19
Серый
Сначала пришла темнота, а за ней — медленное, но неуклонно растущее понимание, что он не мертв. С ним явилась полная потеря ориентации и желание избавиться от всего, что было в желудке. Он так и поступил, залив угол комнаты желчью.
Затем он откинулся назад, тяжело дыша, с тревогой осознал, что касается металла, и напряг память.
Даже собственное имя ускользало от него, а приступ клаустрофобии душил любые попытки вспомнить. Вдруг впав в панику, он заметался по крохотной камере. Она была низкой, и он несколько раз ударился головой, исследуя границы своего маленького металлического мира. Удары кулаками по стенам тоже ни к чему не привели.
Он ничего не помнил. Абсолютно ничего.
Он сел на пол и попытался вытянуть перед собой ноги, но они во что-то уперлись. Он слегка подтолкнул препятствие ногой. Оно оказалось тяжелым, но поддалось.
Это было тело. Он был не один. Рефлекс заставил потянуться к оружию, но оно отсутствовало. Тогда он сжал кулаки.
— Кто ты?
Он опять запаниковал, не узнав хриплый голос, сорвавшийся с собственных губ. Провел дрожащей рукой по лицу, но черты тоже были незнакомы.
— Кто ты? — повторил он, с силой пнув тело, чтобы добиться ответа.
Ничего. Ни звука, ни движения.
— Мертв?
Он понял, что говорит вслух, только когда услышал ответ эха.
Он с трудом поднялся на четвереньки и прополз до тела. Глаза уже привыкли к темноте, так что ему удалось различить очертания трупа, с которым делил камеру. Труп был в броне, судя по силуэту и четкости линий. Он осторожно постучал по нему пальцем, и в ответ раздался звук нерушимого металла.
Керамит. Адамантий.
Слова без спроса вспыхнули в сознании, но он знал, что они имеют прямое отношение к броне воина.
Легионерские доспехи.
Да, это он тоже вспомнил, как и то, что на нем такие же.
Его словно закрыли от света тончайшей завесой, но сквозь нее постепенно пробивалось все больше лучей, и он начал собирать разбитый разум по кусочкам.
— Свет.
По его приказу вспыхнул магниево-яркий луч. Он исходил из фонаря, встроенного в доспехи, и освещал камеру, больше похожую на какой-то грузовой контейнер. На дальней стене был люк. Свет также позволил в подробностях разглядеть второго обитателя камеры.
Трансчеловек. Мужчина.
— Легионер… — произнес он, постепенно привыкая к собственному голосу. — Или нет?
Мертвый воин был облачен в серые доспехи со шлемом. Никаких символов. Никаких знаков различия.
Только один опознавательный знак, такой неяркий, что он едва его не пропустил — стилизованный глаз, вписанный в старинную букву йоту.
Знак был выгравирован на серой броне. Небольшой, незаметный. Незнакомый.
— Кто ты?
Как и следовало ожидать, мертвый воин не ответил.
— Это я сделал?
На его латных перчатках не было крови.
— Мы союзники? Пленники?
Обыскав тело, он нашел оружие.
«Болт-пистолет», — сообщил ему медленно прояснявшийся разум.
Помимо болт-пистолета у воина обнаружился тактический пояс с боевым ножом, которые он тоже забрал.
— Что-то пошло не так…
На задней части шеи мертвого воина алела кровь. Небольшая капля. Он чувствовал ее запах, этот влажный металлический запах, который был пугающе знаком. Тонкий как игла клинок укатился к стене контейнера, где теперь и лежал, ненужный и почти не заметный.
В памяти всплыла сцена борьбы. Недолгой. И команды, брошенной с последним выдохом.
«Спать».
Даже от этого смутного воспоминания клонило в сон.
В сознании начала проступать другая команда. Достав пистолет и направив его на стену контейнера, он произнес:
— Выход.
Люк открылся с резким лязгом отодвигающегося засова. Он распахнул его ногой, продолжая целиться в направлении, где могли ждать враги.
Снаружи оказался захламленный отсек. Было темно, а воздухе стоял гул от расположенных неподалеку двигателей.
Небольшой грузовой корабль.
Покинув контейнер, он огляделся и нашел выход — короткую лестницу, ведущую к площадке, которая заканчивалась овальной дверью.
Свобода.
Он уже хотел уходить, когда вдруг остановился и посмотрел вниз. Его броня была жертвенно-красной, как кровь. Пластины покрывала клинопись.
Колхидский.
— Я — Бартуса Нарек, — произнес он, и память вернулась, вызвав широкую улыбку на угрюмом лице. В ней оставались пробелы. Он не помнил ничего, что следовало за последним допросом Тита Прейтона. Ни этот корабль. Ни побег из Восточной цитадели. И тем более ни мертвого легионера, с которым делил камеру.
Сам не понимая зачем, Нарек вернулся в контейнер и поменялся с трупом броней. Она на удивление хорошо ему подошла.
— Запереть, — сказал он, и контейнер закрылся.
Труп и снятые доспехи остались внутри. Уверенный, что никому на борту этого корабля не вскрыть люк — во всяком случае быстро, без хороших режущих инструментов, — он направился к выходу.
Многое оставалось неизвестным, в памяти зияли огромные провалы. Но почему-то Нарек твердо, на уровне подсознания помнил, что у него есть миссия. Он только не знал, в чем она заключается.
Пока.
