КАРЕТНЫЙ САРАЙ
В дневные часы, если я был дома и при этом не занимался в лаборатории или библиотеке, в мои обязанности входило открывать входную дверь, если в нее звонили. Однако это случалось так редко, что в первый раз я даже не сразу понял, что это за звук.
Открыв дверь, я обнаружил на пороге Беверли Брук в ярко-голубом пуховике с капюшоном.
— Что ж так долго-то? — спросила она. — Холод же собачий.
Я жестом пригласил ее войти, но она, переминаясь на месте, сказала, что не может.
— Мама не велела, она сказала, это место враждебно для таких, как мы.
— Враждебно?
— Ага. Защитные магические поля, понимаешь, и все такое прочее.
Вполне может быть, подумал я. Тогда понятно, почему Найтингейла так мало волнует вопрос безопасности особняка.
— Но откуда ты взялась?
— Ну, — начала Беверли, — понимаешь, когда мама-река и папа-река сильно-сильно полюбят друг друга…
— Очень смешно.
— Мама говорит, в университетский госпиталь привезли что-то несусветное, и вам надо бы приехать туда и взглянуть.
— Несусветное?
— Она сказала, это было в новостях.
— У нас нет телевизора, — сказал я.
— Совсем? Что, и «Фривью» нету?
— Вообще никакого.
— Жуть, — сказала Беверли. — Так ты поедешь?
— Подожди, я спрошу инспектора.
Найтингейла я нашел в библиотеке. Он делал пометки в каких-то записях — как я сильно подозревал, это было мое завтрашнее задание по латыни. Я передал ему информацию, полученную от Беверли, и он дал добро на то, чтобы я поехал и выяснил, что случилось. Снова спустившись в холл, я увидел, что Беверли рискнула-таки переступить порог, правда, старалась держаться к нему как можно ближе. К моему удивлению, Молли стояла совсем близко к ней, они соприкасались головами, словно шушукаясь. Услышав мои шаги, они с подозрительной скоростью отскочили друг от друга. У меня почему-то запылали уши. Молли пулей метнулась мимо меня и скрылась где-то в недрах особняка.
— Мы поедем на «Ягуаре»? — спросила Беверли, пока я надевал пальто.
— А ты что, тоже едешь?
— Придется, — сказала Беверли. — Мама велела оказывать содействие.
— В чем именно?
— Женщина, которая вас вызвала, поклоняется богам реки, она будет с тобой разговаривать только в моем присутствии.
— Ладно, — сказал я, — тогда выходим.
— А мы поедем на «Ягуаре»?
— Не мели чепухи, — сказал я. — До Университетского госпиталя пешком всего ничего.
— У-у-у, — протянула Беверли. — А я так хотела прокатиться на «Ягуаре».
В итоге мы сели в «Ягуар» и встряли в хорошую пробку на Юстон-роуд, а потом еще двадцать минут искали место, чтобы припарковаться. За это время, как я прикинул, можно было дойти пешком туда и обратно.
Университетский госпиталь занимает два корпуса между Тоттенхэм-Корт-роуд и Гауэр-стрит. Он основан в девятнадцатом веке и известен в основном как учебный госпиталь при Университетском колледже, а также как место, где на свет появился некий П. Грант, ученик волшебника. С того дня в середине восьмидесятых, когда произошло сие знаменательное событие, госпиталь сильно изменился. Одно из зданий было перестроено — на месте старого корпуса появилась сверкающая бело-голубая высотная башня. Как будто кусочек Бразилии вторгся в викторианский Лондон.
Приемный покой представлял собой очень чистое просторное помещение. Почти стерильное: кругом стекло, и все выкрашено в белый — только больные портят картинку, в большом количестве шатаясь туда-сюда. Нам, полицейским, приходится проводить довольно много времени в больницах — расспрашивать пострадавших, каким образом они получили ножевое ранение, разбираться с пьяными в стельку или же, если нас ранят, самим получать медицинскую помощь. Вот поэтому многие копы и женятся на медсестрах — а также потому, что те как никто понимают, что такое работать посменно в самом немыслимом графике.
Женщина, о которой говорила Беверли, тоже оказалась медсестрой — бледной, тощей, с ярко-лиловыми волосами и австралийским акцентом. Она подозрительно уставилась на меня.
— Кто это? — спросила она Беверли.
— Он наш друг, — проговорила та, беря ее под руку. — Мы ему все расскажем.
Женщина, похоже, немного успокоилась и улыбнулась мне полной надежды улыбкой. Она напоминала подростков-пятидесятников из маминой предпоследней церкви.
— Как чудесно, когда в твоей жизни наконец-то происходит что-то настоящее, правда? — спросила она.
Я ответил, что да, безусловно, когда происходит что-то настоящее, это и в самом деле чудесно, но будет клево, если она расскажет мне, что именно видела. Я намеренно сказал «клево», но она даже не поморщилась, и это тревожило меня по нескольким причинам сразу.
По ее словам, произошла автомобильная авария, и с места происшествия скорая привезла курьера-велосипедиста. Когда ему оказывали помощь, он вдруг ударил врача в глаз. Доктор не столько пострадал, сколько был ошарашен, а курьер тут же сбежал из отделения интенсивной терапии, и охрана не успела его задержать.
— Но зачем было вызывать нас? — спросил я.
— В том-то и штука, — сказала медсестра. — Я как раз возвращалась в процедурную, как вдруг услышала писклявый хриплый смех — знаете, скворцы очень похоже кричат. Потом раздался голос Эрика — то есть доктора Фрамлина, того, который пострадал. Он бранился. Потом из процедурной вылетел курьер, и с лицом у него что-то было не так.
— В каком смысле — «не так»? — спросил я.
— Ну… просто не так, и все тут, — сказала медсестра. Вот такие комментарии в основном и выдают очевидцы происшествий, что, конечно же, сильно помогает следствию. — Он так быстро проскочил мимо, что я толком не разглядела, но лицо у него выглядело… странно.
Она провела меня в процедурную, где все произошло. Это была небольшая палата с койкой и ширмой, оформленная в сочетании белого и бежевого. Как только я переступил порог, вестигий (заметьте, я научился употреблять это слово в единственном числе) просто-таки ударил мне в лицо. Насилие, ярость, смех, запахи высохшего пота и чего-то кожаного. То есть все то же самое, что я почувствовал тогда, в морге, над телом несчастного Уильяма Скермиша. За исключением присутствия противной брехливой собачонки.
Два месяца назад, войдя в эту палату, я бы вздрогнул, подумал: «Как-то тут неуютно» — и тут же вышел бы.
Дверь приоткрылась, в проеме появилась голова Беверли. Девушка желала знать, выяснил ли я что-нибудь.
— Одолжи, пожалуйста, свой телефон, — попросил я.
— А твой где?
— Я его взорвал во время занятий магией, — объяснил я. — Не нужно лишних вопросов.
Насупившись, Беверли протянула мне непривычно габаритную «Нокию».
— Только денег положи, — сказала она.
На корпусе были резиновые клапаны, а крупные кнопки клавиатуры защищал слой прозрачного пластика.
— Он сделан так, чтобы с ним можно было плавать и нырять, — сказала Беверли. — И не нужно лишних вопросов.
— А можно тебя попросить узнать у этой вашей почитательницы адрес доктора Фрамлина? — спросил я.
— Не вопрос, — ответила Беверли. — Но не забудь: кто разговаривает, тот и платит!
Отправив Беверли «на задание», я вместе с телефоном вышел на Бомонт-плейс, тихую пешеходную улочку, которая соединяет старый и новый корпуса госпиталя. Набрав номер Найтингейла, я доложил о происшествии и описал обнаруженный вестигий. Найтингейл согласился, что в данном случае стоит начать поиски этого курьера.
— На мой взгляд, выпускать из виду доктора тоже не стоит, — заметил я.
— Интересно, — сказал Найтингейл. — И почему же?
— Я все думаю о цепочке событий, связанных с убийством Скермиша, — начал я. — Тоби кусает за нос Коппертауна, но тот не сходит с ума прямо сразу. Только потом, в Ковент-Гардене, случайно встретив Уильяма Скермиша.
— Вы полагаете, их встреча действительно была случайной?
— Именно, — ответил я. — Лесли сказала, отдел расследования убийств не смог выяснить, что привело Скермиша в Ковент-Гарден в ту ночь. Он садится в автобус в сторону Вест-Энда, встречает Коппертауна, и тот сносит ему голову с плеч. Все. Раньше они не встречались, общих друзей у них тоже не было.
— Значит, вы считаете, обе стороны подверглись воздействию? — спросил Найтингейл. — И чья-то чужая воля заставила их встретиться?
— А что, такое возможно?
— Возможно все, — ответил Найтингейл. — Если оно затронуло вашу собаку вместе с ее хозяином и к тому же с Коппертауном, то становится ясно, почему пес так восприимчив к вестигиям.
Ого, теперь Тоби уже «моя собака».
— Так, значит, это действительно возможно?
— Да, — ответил Найтингейл, но я чувствовал, что он не очень-то в это верит.
— А что, если теперь курьер занял место Тоби, а доктор играет роль Коппертауна? — спросил я. — В любом случае надо бы проследить за доктором, пока курьера не нашли.
— Возьметесь за это?
— Конечно.
— Хорошо, — сказал Найтингейл и предложил со своей стороны заняться поисками курьера. Я положил трубку в тот самый момент, когда Беверли Брук упругой летящей походкой вышла из дверей госпиталя. Ее бедра покачивались туда-сюда, притягивая мой взгляд, словно магнитом. Она, конечно, заметила, что я смотрю, и, ухмыльнувшись, протянула мне листочек бумаги с адресом доктора Фрамлина.
— Ну что, шеф, куда теперь? — спросила она.
— Куда тебя подбросить?
— Не-не-не, — запротестовала она. — Мама сказала, я должна оказывать содействие.
— Ты уже оказала, — сказал я, — и теперь можешь отправляться домой.
— Я не хочу домой, — надулась она. — Они же там сейчас сидят полным составом — и Тай, и Эффра, и Флит, не говоря уже о старухах. Ты даже не представляешь, что это такое.
Вообще-то я еще как представлял, но ей признаваться не собирался.
— Ну пожалуйста, я обещаю вести себя хорошо, — сказала она, сделав большие жалостливые глаза. — И одолжу тебе телефон, если надо.
Не став дожидаться, пока в ход будет пущена следующая уловка в виде дрожащих губ, я сдался.
— Но ты должна будешь слушаться меня, поняла?
— Есть, шеф! — просияла она, отдавая честь.
Раритетный «Ягуар» мало подходит для выслеживания человека на улицах города, поэтому, к великому разочарованию Беверли, мы вернулись в «Безумие», чтобы пересесть на бывшее полицейское авто. Гараж находится позади самого особняка и занимает весь нижний этаж бывшего каретного сарая. Если смотреть из конюшни, видно частично заложенный кирпичами старый вход, достаточно широкий, чтобы могла проехать карета, запряженная четверкой. Теперь его заменили более скромные раздвижные ворота. «Ягуар» и бывшая полицейская машина болтались, как две спички в коробке, на площади, которой хватило бы аж для четырех экипажей.
В отличие от холла особняка каретный сарай не вызвал у Беверли никакого беспокойства.
— А как же враждебные магические поля? — спросил я.
— Здесь их нет, — ответила девушка, — разве что слабенькие защитные чары на воротах.
Найтингейла в особняке не оказалось, но в холле меня встретила Молли с пакетом из магазина «Теско», полным сандвичей. Она завернула их в жиростойкую бумагу и перевязала веревочкой. Я не стал спрашивать, с чем они, — подумал только, что вряд ли с пряной курицей по-индийски. Вернувшись в каретный сарай, я закинул сумку и пакет с сэндвичами на заднее сиденье. Убедившись, что Беверли пристегнулась, я нажал на газ, и мы отправились доставать вопросами доктора.
Доктор Фрамлин жил в Ньюхэме, в двухэтажном викторианском коттедже, чуть в стороне от Ромфорд-роуд. Не люблю восточные районы, но этот в целом неплохой.
Я с легкостью нашел место для парковки — окно с водительской стороны давало хороший обзор. Поскольку заставить Беверли сидеть в машине все равно не смогла бы никакая сила, я разрешил ей пойти со мной при условии, что она будет держать язык за зубами.
Звонок у двери оказался только один. В палисаднике вместо газона был гравий, на котором стояли мусорные ящики и пара пустых ярко-красных цветочных горшков. Размышляя о том, принадлежит ли дом целиком доктору Фрамлину или он взял в долю кого-то из друзей, я нажал на кнопку звонка.
— Иду-иду! — послышался из-за двери чей-то бодрый голос. Как выяснилось, он принадлежал пухлой круглолицей женщине — такие обычно либо совершенствуют свою личность, либо кончают жизнь самоубийством.
Я показал ей удостоверение.
— Добрый день. Меня зовут Питер Грант, я из полиции. Это моя коллега Беверли Брук, она работает рекой на юге Лондона.
При общении с простыми гражданами такие штучки могут запросто сойти с рук, потому что на слове «полиция» людей обычно клинит, и дальше можно говорить все что угодно.
Но я, похоже, малость переборщил — женщина устремила внимательный взгляд на Беверли и подозрительно сощурилась.
— Как вы сказали? Работает рекой? — переспросила она. Так мне и надо — нечего выделываться на службе.
— Это мы так шутим в отделе.
— Слишком она молода для полиции, — недоверчиво проговорила женщина.
— Вовсе нет, — возразил я. — Она на стажировке.
— Можно еще раз взглянуть на ваше удостоверение?
Я со вздохом протянул ей свою корочку. Беверли тихонько хихикнула.
— Если нужно, я дам вам телефон своего начальника, — сказал я. Обычно это работает безотказно, потому что у большинства людей лень все-таки берет верх над подозрительностью.
— Вы здесь из-за происшествия в больнице? — спросила женщина.
— Да, — облегченно выдохнул я. — Именно из-за этого.
— А Эрика-то нет, он в город уехал, — сказала она. — Минут пятнадцать назад, вы с ним как раз разминулись.
«Ну разумеется, — подумал я, — и направился он почти туда, откуда мы с Беверли начали».
— А вы не знаете, куда он уехал?
— А вам зачем?
— Понимаете, мы практически выследили человека, который на него напал. Теперь нам просто нужно, чтобы доктор Фрамлин подтвердил кое-какие данные. Если это произойдет быстро, то, возможно, мы арестуем преступника уже к вечеру.
Это, похоже, ее воодушевило — я получил не только название гастропаба, куда отправился доктор Фрамлин, но и номер телефона последнего. Беверли пришлось бежать, чтобы поспеть за мной.
— Горит, что ли? — спросила она, садясь в машину.
— Я знаю этот паб, — сказал я. — Он на углу Нил-стрит и Шелтон-стрит.
Я тронулся с места, не дожидаясь на сей раз, пока Беверли пристегнется.
— Там напротив пешеходная улица, а на ней «Урбан Аутфиттерс».
— Ага, — сказала Беверли, — теперь понятно, откуда у тебя рубашечка «Доктор Деним».
— Нет, мне ее мама купила, — сказал я.
— А можно подумать, это звучит лучше.
Мы выехали на шоссе, и я рванул с места — насколько вообще можно «рвануть» на «Форде Эскорт» десятилетней давности. Несколько раз мы проехали на красный свет, сзади остервенело сигналили.
— Курьеры-велосипедисты любят там зависать, — сказал я. — Это неплохой паб, к тому же оттуда легко можно доехать почти до всех клиентов.
По лобовому стеклу зашлепали капли дождя. Асфальт намок, и пришлось сбавить скорость.
За какое время доктор Фрамлин доедет до Ковент-Гардена на общественном транспорте? За час, не меньше, но он выехал раньше нас, а в Лондоне иногда проще и быстрее добираться на метро, нежели на машине.
— Позвони доктору, — попросил я Беверли.
Она достала телефон, набрала номер и после небольшой паузы сообщила:
— У него включена голосовая почта. Наверное, в метро едет.
Тогда я продиктовал ей номер Лесли.
— Не забудь, — сказала Беверли, — кто говорит, тот и платит.
— «Одолжу телефон», называется, — хмыкнул я.
Беверли поднесла телефон к моему уху, так что я мог по-прежнему держать руль обеими руками. Когда Лесли ответила, я понял по шуму на заднем плане, что она в диспетчерской, в Белгравии. Правильный полицейский за работой.
— Что у тебя с телефоном? — спросила она. — Я все утро не могла до тебя дозвониться.
— Я повредил его, когда колдовал, — ответил я. — И, соответственно, вспомнил вот о чем: закажи мне, пожалуйста, «Эрвейв».
«Эрвейв» — это многофункциональная высокотехнологичная гарнитура с рацией, созданная специально для копов.
— А у вас в отделе их что, нет?
— Издеваешься? — спросил я. — Найтингейл, наверное, такое и в руках никогда не держал. Да и рацию тоже вряд ли. Вообще, я думаю, он и в телефонах слабо разбирается.
Мы договорились встретиться на Нил-стрит.
Дождь лил как из ведра. Мы медленно пробирались по полупешеходной Эрлхэм-стрит. Доехав до угла, я остановил машину. Отсюда было хорошо видно паб и место, где собираются курьеры на велосипедах. Оставив Беверли в машине, я выскочил и забежал в паб. Доктора там не оказалось — видимо, еще не приехал.
Вернувшись в машину, я достал из служебной сумки полотенце и принялся вытирать насквозь промокшие волосы. Полотенце впитало большую часть воды. Беверли, глядя на меня, почему-то расхохоталась.
— Дай я, — сказала она.
Я протянул ей полотенце. Она придвинулась ближе и начала вытирать мне голову. Одна ее грудь задела мое предплечье. Я изо всех сил сдерживался, чтобы не обнять ее за талию. Ее пальцы пробежались по моим волосам.
— Ты вообще когда-нибудь причесываешься?
— He-а, мне лень, — ответил я. — Просто бреюсь налысо, только и всего.
Ее ладонь, последний раз скользнув по моей голове, опустилась к шее и мягко легла на нее чуть ниже затылка. Я чувствовал дыхание Беверли — близко-близко, у самого уха.
— А ты совсем не похож на отца, верно? — спросила она, отодвигаясь обратно на свое место. Полотенце она кинула на заднее сиденье. — Вот, наверное, твоя мама расстроилась. Она-то, небось, надеялась, у тебя будут крупные красивые кудряшки.
— Ну, могло быть и хуже, — возразил я. — Я вообще мог родиться девочкой.
Беверли непроизвольно провела рукой по собственным волосам, выпрямленным плойкой и расчесанным на прямой пробор. Они черным шелком опускались до плеч.
— Ты даже представить себе не можешь, чего мне это стоило, — сказала она. — И поэтому вот туда вот, — она кивнула на стену дождя снаружи, — ты меня нипочем не выгонишь.
— Ну, ты же вроде бы богиня…
— Ориша, — поправила Беверли. — Мы ориша. Не духи, не гении места — просто ориша.
— А в таком разе вы не можете как-то повлиять на погоду? — спросил я.
— Во-первых, — медленно, раздельно проговорила Беверли, — в погодные дела вмешиваться нельзя. А во-вторых, мы в северной части Лондона, а это владения моих старших сестер.
Я недавно просматривал карту рек Лондона, составленную в семнадцатом веке.
— Ты имеешь в виду Флит и Тайберн?
— Ты, конечно, можешь называть ее Тайберн, — сказала Беверли, — если горишь желанием остаток дня провести в петле. Если встретишься с ней когда-нибудь, помни: называть ее надо леди Тай и только так. А вообще не надо бы тебе с ней встречаться, да и ей с тобой тоже.
— А ты, значит, с ними не ладишь?
— Флит нормальная, — сказала Беверли, — хотя и любит соваться не в свое дело. А Тай просто задирает нос. Она живет в Мэйфэйре, ходит на всякие пафосные вечеринки и знакома со многими «большими людьми».
— Мамина любимица?
— Да — потому что она улаживает наши дела с политиками. Пьет чай на террасе Вестминстерского дворца. А я тут, понимаешь, сижу в машине в компании посыльного Найтингейла.
— Если не ошибаюсь, это ты не захотела ехать домой.
Я увидел, как Лесли паркуется позади нас. Помигав фарами, она вышла из машины. Я поспешно потянулся открыть заднюю дверь. Дождь так хлестнул меня по лицу, что я чуть не захлебнулся. Лесли буквально рухнула на заднее сиденье.
— Нас всех смоет, не иначе, — выдохнула она. Взяла мое мокрое полотенце и принялась вытирать лицо и волосы. — Это кто? — спросила она, кивнув на Беверли.
— Беверли, это констебль Лесли Мэй, — сказал я и обернулся назад. — Лесли, это Беверли Брук, дух реки и победительница Лондонского открытого межрегионального чемпионата по болтовне, который длится уже пять лет. — Беверли двинула меня кулаком в плечо, Лесли ободряюще улыбнулась ей. — Видишь ли, ее мать — Темза.
— Ничего себе, — сказала Лесли, — а кто же отец?
— Сложно сказать, — ответила Беверли. — Мама сказала, она нашла меня, когда я плыла по речке в районе развязки Кингстон Вейл.
— В корзине? — уточнила Лесли.
— Нет, просто плыла.
— Она была создана из ничего мидихлорианами, — сказал я. Обе девушки недоуменно воззрились на меня. — Ладно, проехали.
— Тот, кого ты ждешь, уже здесь? — спросила Лесли.
— Нет, с тех пор как мы здесь, никто не заходил в этот паб.
— А ты знаешь, как он выглядит? — спросила Лесли.
Только тут я понял, что не имею об этом ни малейшего представления. Правильно, я же собирался побеседовать с ним у него дома, а не преследовать.
— У меня есть словесный портрет, — сказал я. Лесли, взглянув на меня с некоторым сочувствием, достала из сумки копию фото с водительского удостоверения доктора Фрамлина, формата А4.
— Чуть больше внимания к деталям, — сказала она Беверли, — и из него получился бы вполне нормальный коп.
Она протянула мне нечто, напоминающее неказистую тяжеловесную помесь «Нокии» и портативной рации, — гарнитуру «Эрвейв». Я сунул ее во внутренний карман пиджака. Штуковина оказалась такой тяжелой, что меня аж перекосило.
— Это он? — спросила вдруг Беверли.
Глянув наружу, мы увидели за завесой дождя пару, идущую со стороны Ковент-Гардена. Лицо мужчины совпадало с изображением на фото, только под левым глазом был синяк, а расцарапанную щеку пересекали две параллельные полоски лейкопластыря. Он держал зонт и вел под руку свою спутницу — невысокую полную даму в ярко-оранжевом плаще-дождевике. Оба улыбались и выглядели вполне счастливыми.
Мы молча наблюдали, как они приближаются к гастропабу и, остановившись на пару секунд закрыть зонтик, входят внутрь.
— Напомни-ка мне, зачем мы здесь? — попросила Лесли.
— Вы уже нашли того курьера? — поинтересовался я.
— Нет, — сказала Лесли. — И не думаю, что мой босс в восторге от того, что твой босс пытается использовать его в качестве мальчика на побегушках.
— Скажи ему: «Добро пожаловать в клуб наших мальчиков на побегушках!» — посоветовал я.
— Сам говори, — фыркнула Лесли.
— А сэндвичи-то с чем? — вклинилась Беверли.
Открыв пакет из «Теско», я развернул обертку. Внутри оказались хрустящие ломтики белого хлеба с жареной говядиной и маринованными огурцами. Все это было приправлено хреном. Вполне себе вкусно, но я, с тех пор как развернул однажды вот такой сверток с ланчем и обнаружил там зажаренные телячьи мозги, приучился относиться к сандвичам Молли с крайней осторожностью. Лесли, которая ест все подряд и почитает заливное из угрей изысканным деликатесом, принялась с аппетитом закусывать, но Беверли никак не решалась.
— Если я съем сандвич, это наложит на меня какие-либо обязательства перед тобой?
— Не переживай, — улыбнулся я. — Если что, у меня тут есть освежитель воздуха.
— Это не шутка, — нахмурилась девушка. — У мамы в доме есть один тип, который в 1997 году явился конфисковать часть мебели. Одна чашечка чая с печеньем — и все, он никогда больше не покидал нашего дома. Я прозвала его Дядюшка Бейлиф. Он у нас служит, чинит всякие вещи, прибирается — и мама никогда, никогда его не отпустит. Вот поэтому, — сказала Беверли, ткнув меня в грудь указательным пальцем, — я и хочу знать, каковы твои намерения относительно этого сэндвича и меня.
— Мои намерения абсолютно честны, — заверил я ее. И вдруг вспомнилось, как близок я был к тому, чтобы отведать чаю с пирожными в гостиной Мамы Темзы.
— Поклянись своей силой, — потребовала Беверли.
— Да нет у меня никакой силы, — сказал я.
— Логично, — заметила она. — Тогда поклянись жизнью матери.
— Вот еще, — возмутился я. — Что ты как ребенок, в самом деле?
— О'кей, — фыркнула Беверли, — тогда я сама куплю себе поесть.
Она выскочила из машины и обиженно зашагала прочь, не потрудившись захлопнуть дверцу. Я отметил, что она сначала дождалась, пока утихнет ливень, и только потом начала истерить.
— Это правда? — спросила Лесли.
— Что ты имеешь в виду?
— Колдовство, еду, обязательства, волшебников — и того Бейлифа? Боже мой, Питер, это же как минимум незаконное лишение свободы!
— Кое-что — правда, — сказал я. — Не знаю, впрочем, что именно. Думаю, быть хорошим магом как раз и означает уметь отличать истину от вымысла.
— Неужели ее мать действительно богиня Темзы?
— Она так считает, и я, когда увидел ее, сначала вполне в это поверил, — сказал я. — Она обладает реальной силой, и в связи с этим я настроен воспринимать ее дочь как дочь богини. Пока не выяснится обратное, по крайней мере.
Лесли перегнулась через спинку переднего сиденья и пристально посмотрела мне в глаза.
— А ты умеешь колдовать? — тихо спросила она.
— Я знаю одни чары.
— Покажи.
— Не могу, — сказал я. — Иначе твоя гарнитура взорвется вместе с магнитолой и, возможно, системой зажигания. Свой телефон я убил именно так — он был у меня в кармане, когда я упражнялся.
Склонив набок голову, Лесли устремила на меня недоверчивый взгляд.
Я уж было собрался начать доказывать, что не вру, как вдруг в стекло моей дверцы постучали. Это оказалась Беверли.
— Дождь, если хотите знать, уже кончился, — заявила она.
И мы с Лесли вылезли из машины. Что, учитывая изначальное намерение казаться незаметными и притворяться, что мы просто мило болтаем, доказывало нашу неопытность в деле слежки за подозреваемыми. В нашу защиту могу сказать, что мы два года проходили в форме, а констебль в форме просто обязан быть заметным.
Должно быть, у Беверли было очень хорошее зрение, потому что курьера она заметила, еще когда он только вывернул из-за угла Шефтсбери-авеню. Он шел очень неторопливо и катил велосипед рядом, держа руль обеими руками. Мне это показалось подозрительным. Присмотревшись, я понял, что заднее колесо сильно погнуто. Мне вдруг стало очень не по себе, но я никак не мог понять, из-за чего.
Где-то рядом залаяла собака. Позади нас мама вразумляла маленького ребенка — тот плакал и просился на ручки. Я слышал, как дождевая вода стекает в сток, и внезапно понял, что тщательно прислушиваюсь, стараясь уловить, — что именно? А потом услышал — высокий, тонкий, визгливый смех, который плыл, казалось, откуда-то издалека.
Курьер выглядел вполне обычно. Одет он был в очень плотно прилегающий черно-желтый велосипедный костюм (наверняка больно такой носить). На плече висела сумка с прикрепленной к ремню рацией, на голове был бело-голубой шлем. У курьера было узкое лицо с тонкими бледными губами и острым носом. Но меня встревожили его пустые глаза. И еще мне очень не нравилось, как он шел. Искореженное заднее колесо задевало за вилку, и с каждым его оборотом голова курьера неестественно дергалась. Я подумал, что близко его лучше не подпускать.
— Ублюдок! — крикнул кто-то позади нас. Раздался звенящий удар.
Обернувшись, я не увидел ничего, но Лесли протянула руку, указывая на двойные стеклянные двери «Урбан Аутфиттерс». Какого-то человека с размаху приложили спиной к этим дверям с внутренней стороны. Он исчез из виду, но тут же снова треснулся спиной о дверь. На этот раз удар оказался такой силы, что одна из петель сорвалась и избиваемый смог выбраться в образовавшийся проем. Он выглядел как турист или студент-иностранец, одетого хорошо и по-европейски. Довольно длинные светлые волосы были грязными, на плече болтался сувенирный рюкзак «Свиссэйр». Человек потряс головой, словно не понимая, что происходит, и резко шагнул в сторону. Двери магазина распахнулись, на пороге появился нападавший. Он двинулся в сторону жертвы. Нападавший был полный мужчина невысокого роста, с редеющими темными волосами. На носу у него сидели очки в металлической оправе, к карману белой рубашки пришпилен бейдж сотрудника магазина. Он весь взмок, круглое лицо покраснело от ярости.
— Твою мать, с меня довольно! — заорал он. — Я пытался быть вежливым, но нет, надо обязательно разговаривать со мной как с долбаной прислугой!
— Тихо! — крикнула Лесли. — Я из полиции. — Она направилась к ним, одной рукой доставая удостоверение, а другой сжимая рукоять телескопической дубинки. — Что здесь произошло?
— Он на меня набросился, — сказал молодой человек. В его речи отчетливо слышался акцент. Скорее всего, немец, подумал я.
Разъяренный менеджер магазина, помолчав немного, повернулся к Лесли. Глаза его лихорадочно блестели из-под стекол очков.
— Он говорил по телефону, — заявил он. Его злость, похоже, начала постепенно утихать. — Стоя у кассы. Но не ему позвонили, нет, — это он сам набрал номер, одновременно расплачиваясь. Я должен любезно пообщаться с ним, к нашей взаимной выгоде, собираюсь это сделать — а этот козел игнорирует меня и начинает по телефону болтать!
Лесли вклинилась между ними и аккуратно, но уверенно оттеснила менеджера в сторону.
— Давайте пройдем в помещение, — предложила она. — Тогда вы мне все спокойно расскажете.
Ничего не скажешь — одно удовольствие смотреть, как она работает.
— Нет, но почему, скажите мне? — не унимался менеджер. — Что было такого важного, что нельзя позже обсудить?
Беверли вдруг хлопнула меня по руке.
— Питер, смотри!
Я развернулся как раз в тот момент, когда доктор Фрамлин вылетел из паба и бросился бежать по улице, держа наготове толстую палку длиной в половину своего роста. Следом выскочила его спутница. Она растерянно окликнула его. Я мчался изо всех сил, но понимал, что мне не удастся догнать доктора Фрамлина прежде, чем он достигнет своей цели.
Курьер не успел сделать ничего. Даже рук не успел поднять, чтобы заслониться, когда доктор Фрамлин с размаху ударил его палкой по плечу. Отпустив руль, рука дернулась и безвольно повисла. Велосипед покатился в сторону.
— На, получи! — заорал доктор, замахиваясь снова. — И чем больше, тем лучше!
Я ударил его в чувствительное место ниже пояса. Его повело вбок и вниз, а я чудом удержал равновесие. Послышалось дребезжание — велосипед свалился на асфальт. Потом перестук — это покатилась упавшая палка. Я попытался прижать доктора Фрамлина к тротуару, но он с невероятной силой ударил меня локтем в грудь, так что я аж задохнулся. Я схватил было его за ноги, но получил коленом в лицо и выругался от жуткой боли.
— Полиция! — вскричал я. — Прекратить сопротивление!
И он неожиданно затих.
— Спасибо, — сказал я, на мой взгляд, довольно вежливо. Начал подниматься на ноги, но тут внезапный и страшный удар в лицо бросил меня обратно на тротуар. Я даже не успел заметить замаха. В уличной драке тротуар всегда против тебя, независимо от серьезности твоих повреждений. Поэтому я перевернулся и снова попытался встать. В это время курьер поднял палку с тротуара и замахнулся на доктора Фрамлина. Доктор попытался увернуться, но не получилось — удар пришелся ему в предплечье. Он охнул от боли, покачнулся и упал.
А меня вдруг накрыла волна ярких ощущений. Я чувствовал эйфорию, возбуждение и подспудную ярость — все то, что ощущает толпа болельщиков на стадионе, когда любимая команда ведет мяч к воротам противника.
На этот раз мне довелось наблюдать «Диссимуло» в действии. Лицо курьера словно бы вздулось в нескольких местах, раздался отчетливый хруст ломающихся костей и зубов. Лицо вытянулось вперед, черты заострились. Рот исказил злобный оскал, а нос удлинился почти в два раза. Это не было, не могло быть настоящим человеческим лицом — такие встречаются только в страшных комиксах. Рот широко раскрылся, я увидел кровавое месиво, в которое превратились челюсти.
— Вот как надо! — взвизгнул он, снова поднимая палку.
Дубинка Лесли опустилась ему на затылок. Он пошатнулся, Лесли ударила снова. Издав булькающий звук, курьер рухнул рядом со мной. Я подполз и перевернул его на спину, но было поздно. Его лицо расползлось, словно намокшее папье-маше. Кожа вокруг носа и на подбородке разорвана, со лба свисает ее лоскут, широкий и окровавленный. Я пытался заставить себя сделать хоть что-нибудь, но на курсах первой помощи не учат, как поступать, когда человеческое лицо лопается и лоскутья кожи раскрываются во все стороны, словно лучи морской звезды.
Я осторожно подсунул ладонь под кусок кожи со лба. Он был влажный и неприятно теплый; я вздрогнул. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что надо хотя бы попытаться остановить кровотечение.
— Пустите меня! — закричал доктор Фрамлин. Обернувшись через плечо, я увидел, что Лесли уже надела на него наручники. — Отпустите! Я могу помочь ему.
Лесли в замешательстве смотрела на него.
— Лесли, — проговорил я. Она принялась расстегивать наручники.
Но было слишком поздно. Курьер внезапно напрягся, его спина выгнулась, и кровь, поднявшись по венам к шее и голове, фонтанами брызнула из-под пальцев, которыми я пытался свести вместе края разорванной кожи.
Доктор Фрамлин, доковыляв до лежащего курьера, прикоснулся двумя пальцами к его шее. Чуть сместил их и несильно нажал, пытаясь нащупать пульс. Но по лицу его я видел, что пульс отсутствует. В конце концов он покачал головой и велел мне убрать руку. Я послушался, и края кожи снова разъехались в разные стороны.
Кто-то закричал. Я на всякий случай проверил, что это не я. Потому что мне кричать хотелось безумно, но я помнил, что мы с Лесли представляем здесь полицию, а народу обычно очень не нравится, когда полицейские начинают истошно кричать. Ибо народ тогда начинает чувствовать, что общественным порядком в данный момент и не пахнет. Я поднялся на ноги и только тут заметил, что вокруг уже собралась толпа зевак.
— Леди и джентльмены, — громко проговорил я, — пожалуйста, отойдите, не мешайте работе полиции.
Толпа резко отхлынула. Немудрено — когда ты весь в крови, окружающие обычно реагируют именно так.
Мы остались охранять место происшествия до прибытия оперативно-следственной группы, но пока те ехали, две трети собравшихся успели заснять на фото- и видеокамеры мобильных и нас, и изуродованное тело курьера. Все это попало в Интернет еще до того, как приехала скорая и медики накрыли беднягу простыней. В последних рядах зевак я заметил Беверли. Поймав мой взгляд, она помахала мне, развернулась и пошла прочь.
Устроившись под козырьком входа в магазин, мы с Лесли принялись ждать криминалистов с палаткой, ватными тампонами и защитными комбинезонами.
— Если так пойдет и дальше, — заявила Лесли, — у меня вообще не останется одежды.
Мы невесело рассмеялись. Во второй раз не легче, нет, — просто тогда уже понимаешь, что завтра утром проснешься тем же человеком, что был вчера.
Вскоре прибыло ответственное лицо из отдела расследования убийств. Невысокая, коренастая женщина средних лет с сердитым лицом и прямыми темными волосами. При виде нее складывалось впечатление, что ее хобби — схватки с ротвейлерами. Это была легендарная сержант Мириам Стефанопулос из отдела расследования убийств, правая рука Сивелла и суровая лесбиянка. Единственная шутка про нее, ходившая среди коллег, звучала так: «Знаете, что недавно произошло с полицейским, который пошутил о сержанте Стефанопулос? — Не знаю, а что с ним случилось? — Вот и никто не знает».
Заметьте, я сказал, что это была единственная шутка, но не сказал, что удачная.
К Лесли она, похоже, питала некую слабость. Так или иначе, на этот раз с нами закончили гораздо быстрее. Но сразу после этого усадили в машину без полицейской маркировки и увезли в Белгравию. Найтингейл и Сивелл выслушали наш отчет в закрытой переговорной. Никто не делал никаких записей. Однако чаю нам все же предложили.
Сивелл свирепо глядел на Лесли — он был очень недоволен. Лесли была недовольна недовольством своего шефа, поэтому так же свирепо глядела на меня. Один Найтингейл казался рассеянным. И заинтересовался, только когда я описал свои ощущения непосредственно перед нападением. Закончив доклад, мы вместе с начальством отправились в Вестминстерский морг. К моему удивлению, Сивелл и Стефанопулос тоже решили присутствовать на вскрытии. А мы с Лесли встали позади них, стараясь держаться понезаметнее.
Курьер лежал на операционном столе. Лицо его развернулось кровавыми лепестками во все стороны — зрелище, ставшее уже знакомым, но от этого не менее жуткое. Доктор Валид заключил, что некий субъект или субъекты обманом заставили пострадавшего сначала изменить свою внешность с помощью магии, а затем нападать на случайных прохожих.
Сержант Стефанопулос при слове «магия» пристально посмотрела на Сивелла, но тот лишь едва заметно покачал головой, что наверняка означало: «Не здесь и не сейчас».
— Его имя Дерек Шэмпвелл, — проговорил доктор Валид. — Двадцать три года, гражданин Австралии, в течение трех последних лет проживал в Лондоне. К уголовной ответственности не привлекался. Анализ волос показывает периодическое употребление марихуаны в последние два года.
— Есть информация о том, почему это случилось именно с ним? — спросил Сивелл.
— Нет, — ответил Найтингейл. — Но в обоих случаях все началось с определенного конфликта, повлекшего ущерб. Коппертауна укусила чья-то собака, на Шэмпвелла наехал автомобиль.
Сивелл глянул на Стефанопулос.
— Был сбит на Стрэнде, сэр, и скрылся. Куда — неизвестно, камера наружного наблюдения не просматривает некоторые зоны.
— Не просматривает? — переспросил Сивелл. — На Стрэнде?
— Такое бывает, хотя и крайне редко.
— Мэй, — не оборачиваясь, рявкнул Сивелл, — сходные случаи имели место?
— Я проанализировала пятнадцать случаев, когда правонарушители проявляли несвойственную им агрессию, включая случай в кинотеатре, когда мы с Грантом оказались свидетелями, а также то, что произошло непосредственно перед гибелью Шэмпвелла. Во всех случаях виновные никогда не привлекались к ответственности, и ни один из них не состоит на учете в психиатрической лечебнице. Кроме того, все случаи имели место не более чем в полумиле от Кембриджского перекрестка.
— О скольких пострадавших нам точно известно, что они… — Сивелл замялся, — одержимы?
— Только о тех, чьи лица вот так же распались, — ответил Найтингейл.
— Так, ясно. Комиссар требует избегать огласки, потому, констебль Мэй, держите связь с Грантом по данным вопросам, но если узнаете что-то хоть сколько-нибудь важное, докладывайте мне лично. Томас, у вас нет возражений?
— Никаких, Александер, — ответил Найтингейл. — Это в высшей степени разумное решение.
— Завтра прилетают его родители, — проговорил доктор Валид. — Поэтому, если не возражаете, я зашью ему лицо.
Найтингейл бросил взгляд на тело курьера.
— Вот черт, — сказал он.
По дороге в «Безумие» Найтингейл не проронил ни слова. Уже в особняке, у подножия лестницы, он попросил меня как следует выспаться — по возможности. Я спросил, чем он займется, он ответил, что собирается еще немного поработать в библиотеке. Возможно, он сказал, удастся сузить круг вероятных причин этих убийств. Я спросил, могу ли я чем-то помочь.
— Тренируйтесь больше, — был ответ. — Учитесь быстрее.
Поднимаясь по лестнице, я столкнулся с Молли, неслышно скользившей вниз. Она вопросительно посмотрела на меня.
— Ну что я могу поделать? — проговорил я. — Вы его знаете гораздо лучше, чем я.
Начальнику не стоит говорить, что вам нужен высокоскоростной Интернет, лучше всего оптоволоконная линия, для просмотра футбольных матчей. Нет, ему надо сказать, что вам нужно получить постоянный прямой доступ к системе ХОЛМС, чтобы не просить каждый раз Лесли Мэй, а для этого необходим Интернет. А возможность смотреть трансляции матчей, скачивать любые фильмы и играть в сетевые игры просто автоматически прилагается по счастливой случайности.
— Это повлечет необходимость проводить кабель внутрь особняка? — спросил Найтингейл, когда во время занятий в лаборатории я таки озадачил его этим вопросом.
— Ну да, на то он и кабель, — ответил я.
— Левой рукой, — сказал наставник, и я послушно раскрыл левую ладонь, явив световой магический шар.
— Удерживайте, — велел Найтингейл. — В это здание нельзя проводить никакие материальные линии передач.
Я уже настолько овладел техникой тренируемых чар, что мог одновременно держать световой шар и разговаривать на отвлеченные темы. И делал вид, что мне это совсем нетрудно, хотя в действительности было как раз наоборот.
— Почему?
— Потому что его защищает комплекс охранных чар, — сказал Найтингейл. — Последний раз он обновлялся в 1941 году, сразу после проведения новых телефонных линий. Если сейчас появится еще какая-то нить, связывающая здание с окружающим миром, это пробьет брешь в защите.
Я бросил притворяться и полностью сконцентрировался на световом шаре. И вздохнул с облегчением, когда Найтингейл разрешил наконец передохнуть.
— Очень хорошо, — сказал он. — Думаю, еще немного, и можно переходить к следующей форме.
Отпустив шар, я перевел дух. Найтингейл подошел к одному из столов — перед тренировкой я оставил там свой мобильный телефон, — и принялся налаживать микроскоп, который я обнаружил в одном из здешних шкафов красного дерева.
— Знаете, что это? — спросил он, положив руку на медный тубус.
— Подлинный микроскоп Чарльза Пэрри, пятый номер, — ответил я. — Я смотрел в Интернете. Он сделан в 1932 году.
Кивнув, Найтингейл склонился над объективом и принялся изучать внутренности моего телефона.
— Думаете, на него воздействовала магия? — спросил он.
— Я в этом не сомневаюсь, — ответил я. — Осталось узнать, как и почему.
Найтингейл переступил с ноги на ногу, вид у него был обеспокоенный.
— Питер, — проговорил он, — вы не первый мой ученик, который обнаруживает пытливый ум. Однако я не хочу, чтобы пытливый ум мешал вам выполнять свои обязанности.
— Хорошо, сэр, — сказал я. — Я займусь этим в свободное время.
— Кстати, подумайте насчет каретного сарая, — сказал Найтингейл.
— Сэр?
— Я имею в виду этот ваш кабель. Сложные защитные чары пугали лошадей, поэтому их комплекс не затрагивает каретный сарай. Уверен, вам очень пригодится интернет-связь.
— Да, сэр.
— Для всех видов развлечений, — закончил свою мысль Найтингейл.
— Сэр.
— А теперь, — скомандовал наставник, — следующая форма: «Импелло».
То ли у каретного сарая изначально был второй этаж — для выездных лакеев или еще для кого — и его потом где-то в двадцатые годы перестроили, то ли второй этаж надстроили позже, когда закладывали кирпичами старый въезд, сказать сложно. Так или иначе, теперь наверх вела красивая кованая винтовая лестница. Когда я впервые осмелился подняться по ней, то обнаружил приятный сюрприз: по крайней мере треть покатой крыши с южной стороны была застеклена. Стекло было мутное, грязное, несколько секций треснуло, но тем не менее оно пропускало достаточно света, чтобы можно было разглядеть груду каких-то вещей, затянутых чехлами от пыли. В отличие от мебели в «Безумии», пыль покрывала этот хлам толстым пухлым слоем — видимо, Молли никогда не заглядывала сюда с тряпкой.
Если бы, обнаружив шезлонг, ширму, расписанную в китайском стиле, и набор керамических вазочек для фруктов, я еще не понял, для чего служило данное помещение, то, увидев мольберт и высохшие от долгого неупотребления кисточки, наверняка бы догадался. Кто-то устроил здесь художественную мастерскую, и батарея пивных бутылок, ровным рядком составленных у южной стены, только подтверждала мои догадки. Возможно, это был какой-то ученик вроде меня — или же маг, страдавший алкогольной зависимостью в запущенной форме.
В углу, аккуратно завернутые в коричневую бумагу и перевязанные веревочкой, стояли картины. Холст, масло. Несколько натюрмортов, а также портрет молодой женщины, написанный довольно неопытной рукой. Но даже несмотря на небрежное исполнение, было заметно, что женщине очень не по себе. Ее дискомфорт ощущался почти физически. Следующий портрет был написан гораздо более профессионально. Он изображал джентльмена эпохи короля Эдуарда. Джентльмен сидел, откинувшись, в том самом плетеном шезлонге, который я только что обнаружил под одним из чехлов. В руках у него была трость с серебряным навершием. На миг я подумал, что это Найтингейл, но человек этот казался гораздо старше, и глаза у него были голубые. Может, Найтингейл-старший? Следующая картина, работы, вероятно, того же мастера, была выполнена в стиле ню. Увидев лицо натурщицы, я был так поражен, что поднес картину поближе к окну, чтобы присмотреться получше. Но нет, ошибки быть не могло. Это была Молли. Бледная, обнаженная, она полулежала в шезлонге и смотрела куда-то в сторону из-под тяжелых полузакрытых век. Одна ее ладонь была опущена в вазочку с вишнями, стоявшую на столике рядом. Поскольку полотно было импрессионистским, с крупными мазками, я не мог с уверенностью сказать, что в вазочке лежали именно вишни. Однако было отчетливо видно, что это какие-то ягоды — мелкие и темно-алые, точь-в-точь как губы Молли.
Осторожно завернув картины обратно в бумагу, я вернул их на место. Потом тщательно осмотрел комнату на предмет прогнивших или потрескавшихся балок — в общем, всего того, что делает пребывание в помещении небезопасным.
В дальнем конце комнаты я обнаружил запертую служебную дверцу, над которой висела длинная балка с крюками, служившая, вероятно, для того, чтобы класть сено в кормушки упряжным лошадям. Я потянулся проверить, надежно ли она закреплена, и, случайно глянув в окно, увидел в одном из окон верхнего этажа особняка лицо Молли. Не знаю, чему я удивлялся больше — что кому-то удалось уговорить ее раздеться донага или же что за последние семьдесят лет она ничуть не изменилась. Молли тут же исчезла — вряд ли она успела меня заметить.
Обернувшись, я вновь оглядел комнату.
Годится, решил я.
В разное время кто-то из маминых родственников обязательно зарабатывал на жизнь уборкой офисов. Это занятие стало для целого поколения эмигрантов из Африки такой же устойчивой традицией, как процедура обрезания и любовь к футбольной команде «Арсенал». Мама сама так работала и частенько брала меня с собой на службу, чтобы не нанимать няню. А когда африканская мама берет сына с собой на работу, это подразумевает, что он будет работать вместе с ней. Поэтому я очень быстро выучился обращаться со шваброй и тряпкой для окон. И вот на следующий день, завершив занятия, я вернулся в каретный сарай с пакетом резиновых перчаток и пылесосом «Ньюматик», позаимствованным у дяди Тито. Должен сказать, убираться в помещении при помощи пылесоса мощностью в тысячу ватт — это совсем другое дело! Единственное, о чем я теперь беспокоился, — как бы не повредить пространственно-временную ткань Вселенной. Через Интернет я нашел мойщиков окон, и пара склочных румын теперь оттирала мою застекленную крышу, в то время как я сам сооружал рычаг, дабы снять из-под потолка балку с крюками. За этим занятием меня застали грузчики — они привезли телевизор и холодильник.
Кабель должны были провести только через неделю, а пока я принялся усердно тренироваться и заодно начал выяснять, где можно найти Отца Темзу.
— Его поиски — хорошая практика для вас, — сказал Найтингейл. — Это поможет вам получить общее представление о фольклоре долины Темзы.
Я попросил хоть какую-нибудь подсказку, и Найтингейл сообщил, что Отец Темза всегда считался духом-перипатетиком. Согласно Гуглу, это слово означает «странствующий, бродячий, кочующий». То есть толку от той подсказки было чуть. Нет, я, конечно, не спорю — мои представления о фольклоре долины Темзы, несомненно, расширились, только вот вряд ли мне удастся блеснуть ими на ближайшей викторине в пабе.
Чтобы отметить свое воссоединение с технологиями двадцать первого века, я заказал пиццу и решил зазвать Лесли на рюмку чаю. В общей ванной комнате на моем этаже стояла фаянсовая ванна с ножками в виде когтистых лап. Я долго в ней отмокал и в который раз мысленно клялся, что непременно установлю душевой смеситель. На самом деле я совсем не пижон, но иногда хочется пофорсить. Хотя, как и большинство копов, я не ношу никаких цацек, особенно на шее — во исполнение правила «Не носите на шее ничего такого, чем можно удушить». Я достал из холодильника несколько бутылок «Бекс» — Лесли предпочитала именно это пиво — и в ожидании ее прихода принялся смотреть спортивный канал.
Среди прочих достижений современной техники, установленных мною в каретном сарае, был домофон у ворот гаража. Поэтому, когда Лесли позвонила, мне осталось только нажать кнопку, чтобы впустить ее.
Я открыл дверь. Лесли стояла на верхней ступеньке витой лестницы. И не одна.
— Я решила позвать Беверли, — сообщила она.
— Вижу.
Я предложил дамам пива.
— Я требую подтверждения, что ничего из того, что я выпью здесь или съем, не наложит на меня каких-либо обязательств, — заявила Беверли. — И воздержись, пожалуйста, от своих приколов.
— Ладно, — сказал я. — Можешь спокойно есть и пить — никаких обязательств. Слово скаута.
— Ну уж нет, — сказала Беверли. — Своей силой.
— Клянусь своей силой, — проговорил я.
Беверли цапнула бутылку, плюхнулась на диван, взяла пульт и принялась переключать каналы.
— Можно мне выбрать кино по кабельному? — спросила она.
За этим последовала трехминутная дискуссия на тему «что будем смотреть». Я выбыл с самого начала, а победила в итоге Лесли путем банального отъема пульта у Беверли и переключения на какой-то бесплатный канал.
Беверли принялась ныть насчет того, что мы не заказали пиццу пепперони, и в этот момент входная дверь чуть приоткрылась. В узком проеме показалось бледное лицо. Это была Молли. Она молча смотрела на нас, а мы на нее.
— Заходите, пожалуйста, — проговорил я.
Молли беззвучно скользнула в комнату и мягко опустилась на диван рядом с Беверли. Я вдруг понял, что никогда не видел ее так близко. Ее неестественно бледная кожа была идеально гладкой, как у Беверли. От пива она отказалась, но кусочек ниццы все-таки взяла, хоть и нерешительно. Чуть отвернулась в сторону стены и принялась есть, прикрывая ладонью рот.
— Когда вы разберетесь с Отцом Темзой? — спросила Беверли. — Мама теряет терпение, а ричмондской команде надоело сидеть без дела.
— Ричмондской команде, надо же, — фыркнула Лесли.
— Для этого его сначала надо его найти, — сказал я.
— Это так трудно? — спросила Беверли. — Он же должен быть где-то у реки. Наймите лодку, отправляйтесь вверх по течению. Когда будете на месте — остановитесь.
— А как мы узнаем, что на месте?
— Я уж точно узнаю.
— Так, может, поплывешь с нами?
— Это в принципе невозможно, — отрезала Беверли. — Мне нельзя подниматься выше Теддингтонского шлюза. У меня же приливная зона.
Молли вдруг резко повернула голову к двери. Через пару секунд кто-то постучался. Беверли вопросительно посмотрела на меня, но я пожал плечами — больше я никого не ждал. Убрав при помощи пульта звук у телевизора, я пошел открывать. За дверью оказался инспектор Найтингейл. На нем была спортивная куртка поверх синей футболки с воротником поло. На моей памяти он еще никогда не надевал ничего более близкого к повседневному стилю. Пару секунд я изумленно пялился на него, потом пригласил войти.
— Я просто хотел взглянуть, во что вы превратили это место, — сказал он.
Как только Найтингейл вошел, Молли стремительно вскочила с дивана. Лесли тоже встала, приветствуя старшего по званию. Что касается Беверли, то она поднялась либо по велению подсознательного стремления быть любезной, либо заранее готовясь дать деру. Я представил ее наставнику — оказалось, что они уже встречались, очень давно, когда ей было всего десять.
— Сэр, будете пиво? — спросил я.
— Да, спасибо, — ответил Найтингейл. — Пожалуйста, зовите меня Томасом.
Вот это было уже совсем неправильно. Протянув наставнику бутылку пива, я жестом пригласил его сесть в шезлонг. Он сел с краю, держа спину прямо. Я уселся на другом краю. Беверли снова плюхнулась на середину дивана, Лесли аккуратно пристроилась рядом, а бедняжка Молли долго топталась на месте, но в конце концов тоже села — правда, на самый краешек. Все это время она не смела поднять взгляд.
— Какой большой телевизор, — заметил Найтингейл.
— Плазменный, — сказал я, и наставник задумчиво кивнул. Беверли, сидевшая так, что он ее не видел, закатила глаза.
— А со звуком что случилось? — спросил Найтингейл.
— Ничего, — ответил я, — я его отключил.
Взяв пульт, я нажал на кнопку звука, и секунд десять, пока я пытался совладать с уровнем громкости, стекла в окне дребезжали.
— Очень четкий звук, — проговорил Найтингейл. — Как будто в кинотеатре.
Несколько секунд все молчали — несомненно, наслаждались высококачественным объемным звуком.
Я предложил Найтингейлу пиццы, но он отказался, мотивировав это тем, что уже обедал. Спросил Беверли, как поживает ее мама, — та ответила, что хорошо. Допив пиво, он поднялся с шезлонга.
— Сожалею, но мне надо идти, — сказал он. — Спасибо за пиво.
Дружно встав, мы проводили его до двери. Как только она за ним закрылась, Лесли, облегченно выдохнув, плюхнулась обратно на диван. А я чуть не закричал от неожиданности, когда Молли безмолвно шмыгнула мимо меня, шелестнув платьем, и тоже скрылась за дверью.
— Странно, однако, — заметила Беверли.
— Думаешь, они с Найтингейлом?.. — спросила Лесли.
— Фу, — скривилась Беверли. — Не может быть.
— Ну, вы же с ней вроде как подруги, — произнес я.
— Ага. Но она, знаешь ли, из детей ночи, — сказала Беверли, — а он просто-напросто старый.
— Ну, не такой уж и старый, — возразила Лесли.
— О-о-о, еще какой, — сказала Беверли, но как я потом ни пытался разговорить ее на эту тему, не проронила больше ни словечка.
Назад: ОПЕРАЦИЯ НА РАССТОЯНИИ
Дальше: КУКОЛЬНЫЙ ФЕСТИВАЛЬ
