Как и любое появление на свет, рождение будущего сопровождалось болью, кровью и мучительными криками, несмотря на то что в некотором смысле это было кесаревым сечением. Истории утверждают, что в те времена жили подлинные терране, которые действительно помнили саму Терру, в отличие от их потомков, сохранивших лишь память о той памяти. Оказавшись разбросанными вокруг Разлома, они смешивались с чужаками, создавали объединения, впадали в отчаянье, сражались друг с другом и постепенно построили нечто новое из остатков руин, которые им удалось сохранить.

Ди Больд был достаточно старой планетой, чтобы иметь собственную историю. Рассеянные враждующие лагеря беженцев становились городами, сгорали в гражданских войнах, возрождались на пепелищах. Завоеватели приходили и уходили; древние произведения искусства ложились в основу новых ренессансов, заново открывались утраченные знания, либо туманные воспоминания о них исчезали уже навсегда. Вскрывались сохраненные преданным духовенством архивы, расшифровывались древние языки, и человечество вновь курсировало по Электрической авеню. Исследователи с Ди Больда прибыли на Абалон. Корабль со Старого Сакена встретился с судном из Мира Фрисинга на орбите Бандонопа. Меграном обнаружил развитую промышленность на Вайусе, независимых фермеров на Цинтии и ничего, кроме опустошения, на безымянных мирах скопления Юнг-ло.

Корабли отправлялись с целью терраформирования и колонизации. Населялись новые миры вдали от грозного Разлома, такие как Иегова, Павлин и Новый Ченнаи, Верховная Тара и Боярышниковая Роза, Валентность и Алабастер, а также далекий Гатмандер.

Затем, спустя миллениум великолепия и тысячу лет усилий, Старые Планеты успокоились, чтобы насладиться заслуженным отдыхом.

Как результат всего этого — в душе каждого дибольдца сосуществовали отчаяние беженца, юношеская жажда открытий, ворчливое старческое недовольство и смутная уязвимость подражателя. Гости с более молодых миров Лиги часто усматривали в дибольдцах ложную скромность, хоть в ней и не было ничего ложного. За каждым триумфом скрывалось подозрение, что древнее Содружество Солнц уже заранее превзошло их и что в лучшем случае они были лишь на втором месте. Это умаляло искренность всего, чем они занимались, но придавало некую проникновенность их смирению.

Прошло четыре дня после выхода с подъемников Ди Больда. Гончий и Щен условились не объявлять официально о своем прибытии и не подтверждать, что путешествуют вместе. Они не знали, закончил ли призрачный флот свое путешествие именно здесь и ожидал ли он преследования, но решили, что Грейстрок назовется торговцем с Кринта по имени Тол Бенлевер, а бан Бриджит — придворной леди Жульен Мелисонд. Поскольку Хью был более убедительным в роли фактотума Грейстрока, бан Бриджит назначила своим лакеем Фудира. Они поменялись помощниками во время стоянки на Драгоценности Великанши, перевалочной станции на орбите второго газового гиганта на внешних границах системы Ди Больда, — там всегда творилась жуткая суматоха, люди прибывали и отбывали, поэтому никто не заметил, что два человека улетели не на тех кораблях, на которых прилетели. Жульен Мелисонд остановилась полюбоваться красивым видом на двойные кольца Драгоценности, пока ее человек, Калим, болтал со слугами и кухарками. Кринтианский торговец мало где появлялся, как и полагалось крупному предпринимателю, но его представитель, Рингбао, успевал везде, обсуждая торговые возможности и наводя справки о последних событиях у других торговцев и готовящихся к вылету дибольдцев.

Той же ночью бан Бриджит сказала Грейстроку, что планирует отправить Фудира в Закуток Ди Больда, когда они высадятся на планету.

— Терране повсюду, — пояснила она, — а что известно одному, известно всем, но они скорее удавятся, чем начнут доверять иитии.

— Иитии? — переспросил Грейстрок.

— Так они называют любого ня-терранина.

Грейстрок приподнялся на локте и провел пальцами по ее бедру.

— Думаешь, он вернется? — прошептал Щен. — Мне меньше всего хотелось бы потерять его.

— Ему нужен Танцор ня меньше, чем нам с тобой. Кроме того, я запрограммировала в его ливрею эймшифары. Если он даст деру, мы сможем найти его через всенаряд.

Грейстрок усмехнулся.

— Используем ткань, чтобы найти беглеца. Забавно. Отлично, Ку, не могу не признать.

«Еще бы! — печально подумала бан Бриджит, притягивая его к себе. — Ня можешь».

Эльфьюджи был столицей Королевства и крупнейшим городом Ди Больда, тянущимся ввысь мегаполисом близ брода Морригана через Медную реку. Брод определил изначальное расположение города, но уже давным-давно потерял свое былое значение. Топтеры и кружилки жужжали между башнями и Новым королевским мостом, переброшенным через коварные быстрины и равнодушным к давнему отсутствию королевской семьи.

Хью обошел торговые клубы Коммерческой Петли возле Порт-Эльфьюджи, где провел несколько бесед за легкой закуской и крепкими напитками. Торговцы, как он выяснил, делились на три категории. Первые были самоуверенными толстяками, которые почивали на нажитом состоянии и ублажали себя плотскими утехами, — для них любой контракт, если только он не был слишком скучным или полным специальных терминов, мог обеспечить оказию для грешка. Второй вид, более хитрый, состоял из тех, кто любой ценой стремился к наживе. Они пребывали в постоянном движении, поскольку все их богатство зависело от авантюр и первая же неудача стала бы для них и последней. Поскольку Рингбао недоставало репутации для разговора с «королями торговли», а «бумажные тигры» не могли выделить времени на беседу с ним, ему пришлось иметь дело с третьей категорией коммерсантов.

Они звались «знатоками», и предметом их торговли были слухи. Торговцы прибывали, чтобы покупать и продавать — в основном продавать, — но они также знали, когда лучше отложить дела и поболтать со случайными незнакомцами. Конечно, они не забывали о выгоде, просто люди их закалки считали, что установление отношений служит ключом к торговле, поэтому они никогда не отмахивались от других людей, сколь незначительными они бы ни казались.

— Никогда не знаешь, — говорили они друг другу, — когда бедный чужестранец может оказаться состоятельным клиентом.

Кринт лежал вдалеке от центра, ближе к Галактическому Востоку, где солнца жались друг к другу, а ночью отбрасывали длинные тени, — поэтому Рингбао, как представитель Тола Бенлевера, привлек к себе немало внимания. Что мог предложить Кринт, что можно было продать тут задорого? Чего жаждал Кринт, что можно было задешево тут купить? Хью прошел: тщательную подготовку у Грейстрока, а то, чего он не знал, услужливо подсказывал его имплантат; то же, чего не знал даже имплантат, Хью попросту додумывал.

— Я слыхал, там опасно, — сказал представитель гладиольской фирмы, которая специализировалась на увеселительных симуляциях, — а жизнь человека не стоит и полдуката.

— Не опаснее, чем здесь, — ответил Хью, почуяв свой шанс. — На Иегове я слышал, будто какая-то местная планета была атакована варварами.

Он сидел на стуле с высокой спинкой в виде крыла за низким столиком в закусочной напротив троих других знатоков. Женщина, представлявшая «Межзвездную Компанию Обисхама» и очень радовавшаяся тому, что успела выполнить свою квоту, уточнила:

— Новый Эрен, мне говорили.

— Бандиты, они пришли из Цинтии, — добавил худощавый мужчина с меграномерским акцентом.

— Вот видите! — заключил Хью. — А еще я слышал, что даже к самому Ди Больду подходил флот военных кораблей где-то четыре или пять метрических недель назад.

— Сколько это по местному времени? — спросила представительница «Обисхама». — Официант, сколько здесь длятся четыре метрические недели?

Мужчина, наполнявший тарелку холодным мясом и сыром, покачал головой:

— Пожалуйста, не знать цифр, мисси, пожалуйста. Схожу узнать.

— Терране!.. — проворчала женщина, когда официант стремглав бросился прочь. Хью не очень понял, что именно она имела в виду. Не похоже, будто она и сама знала переводные коэффициенты.

— Насколько мне известно, — продолжил он, — этот флот еще где-то поблизости — возможно, ждет богатенького покупателя. Думаете, это та самая банда, что напала на Новый Эрен?

Худощавый мужчина замахал деревянной палочкой с насаженной на нее жареной сосиской.

— Не, — сказал он. — Те цинтиане были дисциплинированней этой банды. Два корабля даже обстреляли друг друга, верите, нет? Я летел к Великанше, когда они прошли мимо. Остальные корабли как бросятся в стороны! Катера ОПБГ Ди Больда — это Объединенная планетарная береговая гвардия, милая, — пояснил он представительнице «Обисхама», — за попытку налета сдерут с тебя шкуру, так что большинство пиратов не задирает Старые Планеты. Но ОПБГ была застигнута врасплох, и это ничуть им не понравилось.

— Если флот не затаился возле подъемников, — задумался Хью, — то куда же он делся?

В ответ торговцы лишь пожали плечами.

— Думаю, он распался, — ответил четвертый человек — мужчина с рыжей, почти оранжевой кожей и бледно-лимонными волосами, зачесанными в иглы по моде Бангтопа-Бургенланда, хотя сам он работал знатоком на «Иззарда и Партнеров» с Малой Ганзы. — Слыхал, несколько кораблей зашло на Длинный путь к Цинтии, несколько — на Пикадилли к Миру Фрисинга, а остальные отправились окольным путем к Старому Сакену.

— Верно, победители ушли к Старому Сакену, — добавил худощавый мужчина.

— Никто здесь не остался? — спросила женщина.

— Я слышал, один из их офицеров, — сказал гладиоланин, — гат. Попросил убежище или что-то вроде того.

— Пожалуйста, мисси, — произнес вернувшийся официант. Он взглянул на листок черновика, исписанный какими-то закорючками. — Четыре метрические недели — это один пункт и шесть кейс дозидней. Что составляет тридцать восемь дней по-чистому. — Он покачал головой и поплелся прочь.

— Дюжидней, — поправил его гладиоланин. — И почему Старые Планеты не используют метрические дни, как все остальные?

Меграномер ухмыльнулся.

— А почему бы остальной Периферии не пользоваться дюжиднями? Двенадцать имеет больше смысла, чем десять. Более делимое число, знаете ли.

Женщина из обисхамской межзвездной компании нахмурилась.

— Что он имел в виду под «тридцать восемь дней по-чистому»?

Хью спрятал усмешку. Официант говорил о терранских днях, но не считал нужным ставить об этом в известность всех подряд.

Фудир не был в Закутке Эльфьюджи много лет и обнаружил, что ориентируется в нем уже не так хорошо, как раньше. Жаргон немного изменился; запахи, еда и звуки казались слегка экзотичными. Многое зависело от смешения этносов, которые поселились здесь во время Великой чистки. Местный квартал был богаче, чем Закуток Иеговы, а люди выглядели не такими напряженными. Но рука руку знает, и пары рукопожатий оказалось достаточно, чтобы Фудир получил доступ в клубный дом Братства, где он встретился с Фэнди Джексоном.

— Знай я, что ты придешь, брат Фудир, — сказал Фэнди, — я бы подготовил тебе достойный прием. — Он был высоким мужчиной с лисьими чертами лица и похожей на проволоку бородой, скрывавшей лицо и ниспадавшей на грудь. — Как поживает сестра наша Мемсаиб с далекой Иеговы?

— У нее все хорошо, Фэнди. — Фудир и хозяин дома восседали на мягких пуфах в комнате, устланной дорогими коврами и обтянутой тонкими красными, черными и золотыми занавесками-паутинками. Стоявший рядом слуга разливал чай и раскладывал по чашам ногутовую пасту. — Она с радостью отпустила меня.

Фэнди Джексон ударил себя кулаком в грудь.

— Да станет ее утрата моим приобретением! Чего желаешь ты от нашего братства, брат Фудир? Что привело тебя в мою скромную обитель?

— Боюсь, это запутанная история. Но в ее конце ждет Земля, вновь свободная.

Фэнди замер, так и не успев поднести чашку к губам, как и слуга, передававший вторую чашку Фудиру.

— Так ли это? — переспросил Фэнди. — История долгая, и до сих пор без такого конца. Был там один город, который мне предначертано навестить. Сей долг поклялся исполнить дед моего деда. Как же нам узреть такой конец?

— Это крайне щепетильное дело, кое следует держать подальше от цепких пальцев. Слышал ли ты историю о Крутящемся Камне? В чаше легенды может плавать боб правды.

— «Человек на день старше — человек на день мудрее». Предтечи много оставили после себя, хоть и больше воображаемого, чем реального.

— Тебе ничего не грозит. Рискую лишь я. И если в конце я ничего не обрету, ты для себя не понесешь никакого ущерба.

Фэнди обдумал услышанное, оторвал ломоть хлеба, обмакнул его в хумус и передал Фудиру.

— Чем наши братья и сестры могут помочь тебе?

— Есть один человек, — начал Фудир с полным ртом. — Сам по себе он никто. Но несколько недель назад некий флот миновал Ди Больд. Мы полагаем, семь кораблей. Возможно, восемь. Между ними был бой. Кто они были и куда направлялись — вот что нас интересует. Но сказывают, один корабль остался, или, возможно, только один этот человек — его мы и ищем.

Какое-то время Фэнди молча ел, пока в медной клетке позади него визжала обезьянка. Затем он кивнул, слуга торопливо приблизился к нему, и они, склонив головы, о чем-то зашептались. Потом Фэнди щелкнул пальцами, и мужчина спешно покинул комнату.

— Я послал вопрос, — произнес он. — Скоро эхо принесет ответ. Тем временем будь гостем моим, призову я женщин, умеющих танцевать рок-шарки, и будем мы пиршествовать сладостями и финиками. — Он хлопнул в ладоши. — Как жаль мне, что не могу предложить тебе ничего лучше сих бедных и неумелых танцовщиц; но они нечасто оступаются, и если одна привлечет твое внимание… — Он сложил кукиш.

Фудир, не вставая, поклонился:

— Щедрость твоя не ведает границ, Фэнди. Я не заслуживаю подобных почестей, но сочту за честь принять их, хоть и ради комфорта танцовщиц не воспользуюсь ими.

Пухлые красные губы Фэнди рассекли бороду оскалом.

— Ох-хо! Ох-хо! Какое временами безумие сходит на мужей. Желаю тебе вновь обрести ясность рассудка!

За обедом они обсудили дела, касающиеся терран. Те из них, кто обитал в Королевстве, жили относительно хорошо по сравнению с некоторыми другими мирами.

— Но в Пашлике удача отвернула от нас лик свой. Паш, тот, что предшествовал предыдущему — Пабло Альказар Четвертый, так его звали, — отнял все богатства у Закутка Сьюдад-Дей-Пашлик, чтобы оплатить свои долги, — а был он мужем затратных привычек. И изгнал весь наш народ, когда тот потребовал вернуть свое. Сын его понял, что ценнее денег рабы, которых можно отослать работать. Ха-ха! Теперь его внук жаждет вернуть нас, и некоторые повелись на его увещевания, но дети их по большей части обрели у нас новый дом.

— Мы живем страданиями других, — сказал Фудир. — И не изведать нам покоя, «покуда льва не смоет волной», и мы вновь обретем свой мир.

Танцовщицы, как и было обещано, оступались нечасто, и, учитывая, под какими углами изгибались их тела, это было чудом. Фудиру стало любопытно, из каких культур древней Земли родом их танец.

Скорее всего, предположил он, это был сплав сразу нескольких культур. Во время Темной эры песни и легенды цузов, жунгво, мериканцев и других народов были сознательно перемешаны самими людьми. Лишь самые дотошные ученые могли проследить отдельные связи, но даже они не были уверены до конца.

Впрочем, танец был чувственным и возбуждающим, а сладости и фрукты услаждали вкус. На девушках были юбки из лепестков и топы с бретельками через шею, их торсы едва скрывала прозрачная тафта, а парни были одеты лишь в белые хлопковые шаровары. Фудир почувствовал, как его пульс учащается вместе с нарастанием ритма, перезвоном зиллов и движениями тел, — все это очень сильно отличалось от синкопированного и скоординированного враданадьяма Иеговы. Одна из танцовщиц особенно усердно покачивалась у его пуфа, затем взяла финик с подноса, вложила его Фудиру в рот и со смехом закружилась прочь.

За время танца слуга Фэнди несколько раз возвращался, чтобы преклонить колени и прошептать своему господину что-то на ухо. Сей достойный муж почесывал бороду, слушал и кивал, после чего человек спешил назад. Фудир никогда не жаловался на нехватку терпения. Призрачный флот значительно опережал их, и метания вкупе с неточными сведениями ничуть не сократили бы расстояние до него.

Когда танец завершился, трубы смолкли, а запыхавшиеся танцоры вышли, Фэнди, изящно махнув рукой, передал Фудиру заметки, которые его человек составил, основываясь на слухах из Закутка.

— Этот, — произнес он, ткнув ногтем, — может быть искомым мужем. Но есть и другие вести, о ищущий, которые заинтересуют тебя. — Из зарослей его бороды сверкнула улыбка. — Знай же, что тебя также ищут. Кое-кто слышал, как о Фудире с Иеговы расспрашивали в злачных местах сего города, в борделях и барах.

Фудир хмыкнул.

— Они знают, где меня искать.

Он подумал, что таким образом на него пытались выйти Хью или Грейстрок.

— Ах, какова сила остроумия, — сказал терранин. — Ей сильно хотелось найти тебя.

И он вновь блеснул улыбкой.

Бан Бриджит? Воспоминания о нежной коже и лепестковых юбках настойчиво кружились в голове.

— Безумие и впрямь одолело тебя, — рассмеялся Фэнди. — Да пребудет с тобой удача в поиске. В каждом твоем поиске, ха-ха! Ты мог получить этой ночью танцовщицу, но, возможно, в дальнейшем обретешь Танцора. Ты и эта алабастрианка.

Фудир засмеялся было вместе с ним, но последние слова заставили его умолкнуть.

Алабастрианка?

Хью добрался на метро из Тигрового проулка до улицы Алкорри, где, покинув капсулу, обнаружил себя в районе узких домов и еще более узких переулков. Большинство окон были темными или неясно светились сквозь желтоватые шторы, а сама улица Алкорри скрывалась в вечной тени. Тигровая ветка метро в этой части города пролегала над землей, и ряды квартирных окон казались тусклыми. Дневной свет не мог рассеять их мрачность, а сумерки ее только подчеркивали.

На Венешанхае люди почти жили на улицах — вечерние прогулки по городу, встречи с друзьями и соседями, оживленные обеденные посиделки на террасах, — домой возвращались, только чтобы поспать. Но здесь, похоже, все ютились в квартирках, будто прятались, словно вся планета была миром детей-беспризорников. Иногда они все же вылезали, подумалось Хью, но лишь для того, чтобы работать, а никак не жить полной жизнью.

Ему не следовало судить чужие миры по меркам своего собственного. Дибольдцы, как и любые другие люди, могли жить не менее насыщенной жизнью, только внутренней, хотя выражение «насыщенно, но обособленно» казалось Хью явным противоречием. Но если бы он сам не провел большую часть своего детства, скрываясь, смог ли бы Ди Больд произвести на него менее гнетущее впечатление?

Хью сверился с браслетом. «Нежный зверь» находился за углом на Раггеноу Уэй. Согласно донесениям терран, его цель просиживала там почти каждую ночь. Гат, как сказали они; и разве это не удача, что несколько лет назад в Содружестве Хэчли Хью доводилось слышать безошибочно узнаваемый гатмандерский акцент.

Он задался вопросом, о чем еще терране могли рассказать Фудиру. Вернувшись из Закутка, он выглядел обеспокоенным.

Раггеноу Уэй — темный переулок, с обеих сторон окруженный многоквартирными домами из красного камня, чью одинаковость незначительные отличия только подчеркивали. Каждое здание было высотой ровно в пять этажей, у каждого была широкая каменная лестница, поднимавшаяся на половину пролета от уровня улицы до главного входа. Под каждой лестницей был проход к квартирам на полуподвальном уровне, на половину пролета ниже уровня улицы. Лишь лепка и карнизы на домах слегка отличались друг от друга: на одних рисунок был геометрическим, на других — в виде цветов; лестницы были украшены различными каменными зверями, водруженными на бетонные балясины: львами, орлами, медведями и многими другими. Хью стало любопытно, зачем дибольдцы себя этим утруждали.

Здания отделялись узкими переулками. Проходя мимо них, Хью рефлекторно отметил, что выходы закрыты железными решетками. Задние дворики или парковки, решил он.

Флегматичные. Это слово лучшим образом описывало дибольдцев. Они никуда не собирались — по крайней мере, уже нет; кроме того, их было совершенно невозможно согнать с того места, где они успели пустить корни.

Хью остановился у деревянной вывески в форме зверя Нолана. Рога черномордого быка украшал венок из цветов, и весь его вид неубедительно выражал доброжелательность. Бар, именуемый здесь локалью, находился в полуподвале, и вход в него располагался под парадными ступенями. На Новом Эрене бары бросались в глаза, приглашая заглянуть внутрь. Здесь же они были неприметными, но если это была настоящая локаль, местные, без сомнения, знали, как ее найти.

Внутри бара были низкие побеленные потолки со стропилами из красильного дуба, так что общее впечатление складывалось не столь гнетущее, каким могло бы быть. Кислый запах пива смешивался с резким металлическим привкусом виски. Дымка от разнообразных листьев и тлеющих лемонграссовых дубаров висела облачком под потолком. В дальнем конце зала четыре человека, обступив механическое пианино, пели песню о неком Медном Лодочнике. Они не согласовали между собой тональность заранее, подобная мелочь, судя по всему, волновала их меньше всего.

Стоило Хью войти, как в его сторону обернулось несколько голов, бегло скользнув по нему взглядами. «Да, — подумал он, — очень замкнутые люди, даже на публике». Он нашел свободный столик и немного подождал, пока к нему не подошла официантка, вытерла столешницу и приняла заказ. Мужской хор затянул новую песню, в которой речь шла уже о Пыльном Шиве Шарме, «лучшем упрямом парне на ’сех Высоких равнинах».

Хью уселся поудобнее, высматривая человека с офицерской выправкой и своеобразным ритмом гатмандерской речи. Он заметил хиттинадца в клетчатом тюрбане, делившего кабинку с местным дельцом и парой миловидных продажных женщин. Вскоре зашла высокая худощавая алабастрианка и присела за стойку бара. Остальные посетители отличались бледными лицами и характерным угрюмым выражением лица уроженцев Ди Больда. Хью не без удовлетворения отпил поданный ему стаут. Гат здесь определенно будет выделяться.

Две кружки спустя в локаль вошел приземистый, плотно сбитый мужчина и заслужил несколько кивков от посетителей. Кожа его казалась дубленой как из-за цвета, так и из-за морщин, одежда больше походила на обноски, но от взгляда Хью не укрылись более темные пятна на ткани там, где когда-то были нашивки. Подозрения подтвердились, когда новоприбывший подошел к бармену и сообщил:

— Что касается рома, мне хотелось бы выпить.

Не оборачиваясь, гат поднял стакан и бросил всему залу:

— Ди Больд!

Местные подняли свою выпивку, и «Да здравствуют больдцы!» пророкотало из десятка глоток, среди голосов послышался писк алабастрианки: «Да здрафсфуют бо-ольдцы!»

Хью залпом осушил кружку и понес ее к стойке. От него не укрылось, что гат, заметив его приближение в зеркале, потянулся рукой к отвороту куртки. Хью поставил кружку на барную стойку.

— Плесни-ка темного, — сказал он. Когда бармен наполнил кружку, Хью поднял ее, приветствуя незнакомца. — Далекий Гатмандер.

Гат оглядел Хью, и кожа на его лице натянулась.

— Не такой уж и далекий. — Он влил в себя ром и протянул бармену пустой стакан, который тот наполнил, даже не вынимая из руки клиента.

— Здесь не так много чужаков, — сказал Хью. — Не желаешь присоединиться ко мне?

Мужчина с дубленым лицом кивнул. Затем он взял стакан в левую руку, а правую протянул бармену и подождал, пока тот вложит ему в ладонь полную бутылку рома.

— Приглашение, что касается меня, приемлемо завсегда, — произнес гат.

Хью провел его к своему столу.

— Меня зовут Рингбао, — представился он, почти не соврав.

Гат подхватил бутылку левой рукой и протянул правую Хью, которую тот крепко пожал.

— Имя, что касается меня, — Тодор, — сказал гат, присаживаясь. Он плеснул себе еще рома и поднес стакан к глазам. — У него такой любопытный цвет. А вкус, — Тодор отхлебнул, — еще любопытней.

— Как гата занесло аж на Ди Больд? — поинтересовался Хью.

Тодор взглянул на него еще раз, и прошло некоторое время, прежде чем он соизволил ответить.

— На корабле. — Он отпил еще рома. На этот раз он поставил на стол уже полупустой стакан, добавив: — Которых, что касается моих лет, было немало.

Это означало, что он не вчера на свет родился, так что отстань с расспросами. Хью кивнул.

— Мы слышали, ты был с флотом, проходившим Ди Больд около месяца назад.

Мужчина хмыкнул и утер рот тыльной стороной ладони, оглядевшись вокруг стола.

— «Мы»? — буркнул он.

— Я и несколько моих приятелей.

Тодор отпил еще немного.

— И, что касается информации, сколько ты готов заплатить?

— Назови свою цену.

Гат с шумом втянул в себя воздух.

— Билет. Перелет до Гатмандера.

Хью знал, что у Своры глубокие карманы и перелет на лайнере Хэдли не разорит команду.

— Сделано, — сказал он.

Тодор выдохнул и уставился на свои огромные жилистые руки, поигрывая стаканом с ромом.

— «На Гатмандере, далеком Гатмандере, — запел он еще более фальшиво, чем обступивший пианино квартет, — на границе небес…» — Он моргнул и на мгновение прикрыл глаза. Затем добавил: — А может, он достаточно далекий? Да, достаточно далекий. Уж туда-то леди Радха Карго не дотянется.

Хью кивнул. Подозрения подтвердились.

— За тобой идут копы компании?

Тодор украдкой взглянул на дверь.

— Уже близко. Была одна безделушка, которую она хотела, а у меня была мысль, что она ее не получит. Был разговор, затем мятеж, корабль открыл огонь по другому кораблю. Но, что касается коммодора, удача определила успех; и подчинение с раскаянием победили анархию — кроме тех кораблей, которые отключили связь и бежали. Корабль коммодора был поврежден, но трофей остался у него, и, наверное, он уже у леди Карго. Остается надеяться, — добавил гат, подняв стакан, — что корабль коммодора разбился по пути к Сакену.

Хью протянул ему руку.

— Пошли со мной. Мои друзья тоже захотят это услышать.

Тодор откинулся на спинку стула и, прищурившись, посмотрел на Хью. О’Кэрролл словно услышал, как скрипит дубленая кожа.

— А что касается тебя, с какой оказии я должен тебе доверять?

— Потому что мы собираемся вернуть эту «безделушку».

— Правда? — Тодор хлебнул прямо из бутылки. — Пойдете против самого Торгового Дома?

— Мы были готовы отправиться на Хадрамоо, — мягко сказал Хью.

Гат покачал головой.

— Что касается тебя, имеется оказия безумия. Уже слишком поздно, и всем следует увеличивать, а не сокращать расстояние до Старого Сакена. Хотя в итоге это едва ли будет иметь значение.

— О? — удивился Хью. — И почему?

Тодор рассмеялся.

— Самый охраняемый секрет во всем Спиральном Рукаве… Ладно. Что касается меня, то какая разница, будешь командовать ты или леди Карго, если уши Гатмандера не услышат ни твоего, ни ее голоса? Ради билета история будет рассказана. И будьте все прокляты. — Он поднялся, и Хью встал вместе с ним. Они покинули «Нежного зверя» и взошли по короткому пролету на узкую пустынную улицу.

Хью остановился, чтобы сверить направление с браслетом, а Тодор решил воспользоваться моментом и поднести бутылку с ромом к губам.

Бутылка взорвалась, и на одно безумное мгновение Хью подумал: «Ничего себе ром!» Но инстинкт его не подвел — он успел нырнуть за мусорный бак, потянув Тодора за собой на землю, когда вторая пуля попала в кирпичную кладку.

— Это был не я, — торопливо сказал он гату. — Клянусь, я не вел тебя в ловушку.

Но хватило и одного взгляда, чтобы понять: что касается Тодора, оказии для уверений больше не было. Пуля пробила бутылку и продолжила свой путь через рот и заднюю стенку черепа — поэтому все, что собирался поведать гат, осталось среди мозгов, осколков кости и крови, забрызгавшей стену позади него.

Третья пуля пробила мусорный бак и задребезжала внутри. Хью хотелось крикнуть, что он не один из предателей МТК. Но он знал, что убийца не станет рисковать. Секрет, из-за которого убили Тодора, гат легко мог успеть раскрыть своим товарищам. Хью вздрогнул. Убийце потребовались недели, чтобы выследить офицера, так что убийцей мог оказаться любой из завсегдатаев «Нежного зверя».

Хью достал из куртки нож, купленный на Иегове. Конечно, от сики сейчас было мало проку. Она была бесполезна против огнестрельного оружия, но ничего другого у него под рукой не имелось. Хью обыскал труп Тодора и нашел мелкокалиберный револьвер. Он взвесил его в руке, подумал, а затем вложил оружие в ладонь мертвеца, опустив его палец на спусковой крючок. Затем Хью отыскал не доброшенный до бака мусорный мешок и положил на него руку Тодора так, чтобы оружие было видно из-за угла.

Он уставился во тьму, выискивая позицию снайпера. Тодор стоял здесь, поднял бутылку так, и убившая его пуля прилетела… он заметил дом на противоположной стороне улицы, слабую дрожь занавесок, открытое окно на втором этаже… Оттуда. Но киллер, скорее всего, уже сменил позицию. Убийца, который слишком долго остается на одном месте, — глупец… и, зачастую, мертвый глупец.

Хью попытался мыслить как убийца: ему следовало убедиться, что Тодор и его спутник мертвы, но он не станет выходить из парадной двери. Хью был безоружен, но убийца этого не знал. Значит, он выйдет в переулок позади дома. Переулки были зарешечены, поэтому ему придется идти либо к одному углу, либо к другому. Не на улицу Алкорри, которая была хорошо освещена, значит, налево — с того угла он сможет прицельно выстрелить в пространство за мусорным баком.

Теперь единственный вопрос состоял в том, станет ли снайпер ожидать подобной проницательности от своей жертвы и не перехитрит ли ее. Но подобные размышления чреваты промедлением, которое, как знал Хью, было единственной фатальной стратегией.

Парадокс тех, кто живет на лезвии ножа, состоит в том, что, только рискуя своей жизнью, они могут ее сохранить. Как утверждала старая максима, смельчаку следовало «любить жизнь, как жаждущий — воду, и пить смерть, как вино»; или, словами еще более древней максимы: «Тот, кто потеряет душу свою, тот сбережет ее».

Хью бесшумно перебегал пустую улицу, когда услышал, как от брусчатки срикошетила пуля. Она прилетела со стороны главной улицы. Он пригнулся, нырнул в ближайший переулок и затаился. «Глупо!» — бранил он себя. Убийц было двое. Первый контролировал выход из «Нежного зверя», а второй блокировал путь к транзитной станции. Хью был уверен, что третьего киллера не было: если бы кто-то находился возле другого конца здания, он бы уже выстрелил в пространство за мусорным баком. Хью прислушался, но шагов не услышал. Либо второй убийца был необыкновенно бесшумным, либо он проявлял чудеса выдержки.

Переулок был перекрыт, как и все остальные. Хью огляделся, заметил наиболее глубокую тень у ступеней и укрылся в ней. Оттуда он смог выскользнуть через проем под лестницей и спрятаться ниже уровня улицы. Таким образом, каменная лестница оградила его от второго снайпера. Затем Хью осторожно двинулся к следующему зданию, снова через проем и вверх, — и вот он уже возле угла.

Здесь он подождет свою жертву либо заметит перемещение второго киллера на более выгодную позицию.

Хью прислушался.

Дул легкий ветерок, направляемый рядами зданий по обеим сторонам улицы, но все же недостаточно сильный, чтобы поднять что-то тяжелее пыли. От неосторожного движения покатился камешек. Хью мрачно улыбнулся. Возможно, убийца думает, что имеет дело с парой пьяниц из «Зверя», одного из которых — если у него была связь со вторым стрелком — последний раз видел укрывшимся в заблокированном переулке через две двери дальше по фасаду.

Хью ощутил чье-то приближение — скрытное, но недостаточно. Он приготовился, сделал глубокий вдох, очистил разум и выждал момент. Фигура вышла из-за угла, прижимая к плечу пневматическую винтовку и целясь туда, где с револьвером в вытянутой руке лежал Тодор. Хью резко выдохнул и метнулся от тротуарной плитки, как Спартос от зуба дракона. Зажав рот стрелка левой рукой, он полоснул его по горлу сикой, зажатой в правой, затем толкнул человека вперед так, чтобы тот споткнулся и рухнул на улицу.

Хью потянулся было к пневматической винтовке, но по брусчатке запела еще одна пуля, и ему пришлось отступить в тень. Приближался второй убийца — Хью слышал его мягкую, стремительную поступь, — и он не собирался позволить своей жертве подобрать упавшее оружие. Теперь от сики едва ли будет прок. У Хью будет всего один бросок, но изогнутое лезвие не годилось для метания, и маловероятно, что ему удастся нанести смертельный удар.

Но затем Хью услышал характерные хлопки револьвера, за которыми последовал грохот оружия, упавшего на брусчатку. Он рискнул поднять глаза и увидел распластавшегося посреди дороги второго стрелка и стоящую на ступенях «Нежного зверя» алабастрианку, проверяющую боезаряд.

— Поо-шли, — громким шепотом позвала она, — мо-ое о-оружие не тако-ое бесшумно-ое, как у них. По-ошли.

И они поспешили убраться с улицы.

Они шли молча, пока не добрались до транзитной станции. Платформа улицы Алкорри почти пустовала, и здесь, высоко над землей, ветру больше ничего не мешало. На восточной стороне маячили трое молодых парней с вплетенными в волосы перьями, пытавшиеся одновременно выглядеть грозно и не дать перьям разлететься. У киоска в центре платформы стояли две продажные женщины, хрипло обсуждавшие ночных клиентов и рекламную акцию в целях повышения продаж. Обе группы оглядели новоприбывших — возможных жертв либо потенциальных клиентов, — и одного только взгляда на них оказалось достаточно, чтобы держаться в стороне.

Хью опасливо посмотрел на алабастрианку. Он не слишком верил в случайности. То, что обычно появлялось из machina, редко когда оказывалось deus, а в его работе сюрпризы бывали приятными еще реже.

Но эта женщина спасла ему жизнь.

— Я так и не поблагодарил тебя, — сказал он.

— Ничего-о, — ответила она, и ее улыбка походила на оскал черепа. — У меня сво-ой до-олх. У меня по-ослание, ко-ото-оро-ое ты до-олжен до-оставить тем, кто-о зо-овет себя То-ол Бен-левер и Фо-одир: «У тех, кто-о ждет испо-олнения тво-оего до-олха, ко-ончается терпение».

Хью покачал головой:

— Я не понимаю.

— Тебе и не нужно-о. Про-осто-о передай это-о.

— Кто ты?

— Мо-ожешь сказать так звано-ому То-олу Бенлеверу, что-о меня зовут Равн Олафсдо-оттр, и это имя послужит зало-огом сказано-ому то-обо-ой. Теперь иди.

Она кивком указала ему на запад. Полоска огней предвещала скорое прибытие капсульного поезда. Когда Хью оглянулся, алабастрианки уже и след простыл. Он вздрогнул. Вот и объявился другой Олафссон.

Когда подъехал поезд, Хью вошел в пустую капсулу и ввел адрес отеля, в котором остановились «Бенлевер» с «Мелисонд». Система проведет капсулу по нужным веткам и доставит до ближайшей к отелю станции. Двери с шипением закрылись, и поезд заскользил вперед, набирая скорость. Хью увидел в окно, как продажные женщины здороваются с двумя мужчинами, вышедшими из прибывшей капсулы. Затем поезд поднялся высоко над крышами домов, откуда не было видно уже ничего, кроме бескрайней ночи.