Слеза Чарльза все еще пощипывала ей язык. Женевьева не хотела пробовать его горе на вкус, но не смогла сдержаться. В столь преклонном возрасте она вдруг стала настоящей сумасбродкой и иногда с трудом себя понимала. Многие старейшины сходили с ума. Как Влад Цепеш. От Борегара ей досталось воспоминание. Хватка тонкой руки, запах умирающей крови, жар и грязь далекой страны, женщина свирепо билась со смертью, сражалась за возможность подарить новую жизнь этому миру. Чужие чувства, чужая боль. Женевьева не могла забеременеть, не могла родить. Могла ли она называть себя живой или вообще женщиной? Говорили, вампиры бесполы, их сексуальные способности столь же необходимы, как глаза на крыльях павлина. Конечно, Дьёдонне получала удовольствие от занятий любовью, но те не шли ни в какое сравнение с кормлением.

И все это от одной слезы. Женевьева сглотнула и облизала нёбо, пока вкус чужих чувств еще не прошел.

— Мы почти рядом с Тойнби-Холлом, — сказал Чарльз.

Они добрались до рынка Спиталфилдз, ехали по Лэмб-стрит, уже показался перекресток с Коммершиал-стрит. Рынок, открытый до самого рассвета, был хорошо освещен и забит народом, над ними витали знакомые шумы и запахи.

Неожиданно экипаж накренился и резко остановился. Женевьеву бросило вперед, прямо на деревянный щит, прикрепленный в передней части кэба, и она очутилась на крохотном полу между сиденьями, стоя на коленях. С такого положения из окон ничего не было видно. Лошадь ржала в панике, возница старался ее успокоить, окрикивая и натягивая вожжи.

Произошло что-то крайне неприятное.

Ржание прекратилось одновременно с ужасным рывком. Кэбмен выругался, а прохожие закричали от ужаса. Лицо Чарльза окаменело. Он превратился в солдата за секунду до атаки. Вампирша множество раз видела такое выражение у людей, которым вскоре было суждено умереть. Из ее рта закапала слюна, клыки Женевьевы вытянулись, она приготовилась то ли нападать, то ли защищаться.

На кэб сверху обрушился тяжелый удар. Женевьева взглянула вверх. Пять желтых пальцев, чьи ногти походили на крючковатые ножи, пронзили дерево. Они сомкнулись костисто-суставчатыми червями, и кулак вырвал часть крыши вокруг люка. Сквозь расколотый разрыв она разглядела волну желтого шелка. Прыгающий преследователь вернулся. Морщинистое лицо приблизилось к дыре, рот раскрылся, открывая ряды миножьих зубов. Они росли и росли, рассекая щеки, обнажая блестящие от влаги мясистые десны. Старейшина лязгнул, губы его полностью иссохли, редкие усы торчали прямо из обнаженной, влажной плоти.

Руки схватились за обе стороны дыры и оторвали еще один кусок дерева. Посыпались слои лакированных досок, которыми был обшит экипаж, тонкие плашки звенели оборванными скрипичными струнами.

Чарльз вытащил из трости меч и искал глазами, куда ударить. Женевьева должна была вступить в схватку с врагом, пока Борегар не бросился ее защищать — иначе его разорвут на куски.

Она прыгнула прямо с пола экипажа, с силой оттолкнувшись, схватившись за края разлома и вытягивая себя вверх. Дьёдонне прорвалась сквозь дыру, зазубренные края распороли ее хорошее платье и обломались о кожу. Повозка шаталась под весом китайца, который балансировал на месте кэбмена. Тот лежал в нескольких ярдах, растянувшись на тротуаре посреди толпы зевак, и старался сесть. Холодный ветер сдувал свободно развевающиеся волосы с лица Женевьевы, хлопал подолом платья по ее коленям. Кэб покачнулся от тяжести вампиров, на месте его удерживала лишь туша мертвой лошади.

— Мастер, — обратилась Дьёдонне к вампиру, — какова причина нашей ссоры?

Китаец изменился. Его голова покачивалась туда-сюда на вытянувшейся, по-змеиному гибкой шее, кожа на которой покрылась колючими пластинами, как у насекомого. Широкие рукава больше не скрывали отросших верхних конечностей, острыми углами торчали локтевые суставы, огромные ладони больше походили на весла. Завитая коса с ярд длиной хлестала по плечам, на конце ее виднелся шипастый шар, вплетенный в волосяной канат.

Что-то легкое и колючее ткнулось в лицо Женевьевы. Пока она следила за руками существа, брови на его лице срослись воедино, и из них в воздух выстрелили тонкие, как паутина, канаты, долетев до вампирши. Они напоминали пампасную траву и царапали кожу. Женевьева почувствовала, как по лбу сбегает влажная струйка. Китаец целился ей в глаза. Женевьева намотала поросль вокруг запястья и резко дернула; тонкие волокна прорезали ткань платья и петлей затянулись на коже, но древний монстр потерял равновесие.

Ее выдернуло с собственного насеста, когда противник вывалился с сиденья кэбмена. Он скользнул вниз, словно рыба в воде, и приземлился на ноги. Змея из бровей отпустила ее руку. Женевьева врезалась ногами в стену, потом упала на булыжную мостовую. Колени болели от удара о камень, она попыталась встать, но снова растянулась, поскользнувшись на гнилых капустных листьях. Грязь заляпала лицо Женевьевы. Не спеша Дьёдонне приподнялась на локтях, потом поднялась на ноги. Старейшина смог ей навредить, а это по идее было непросто. По сравнению с его силой она казалась себе ребенком.

Опершись на стену, вампирша собралась с силами. Лицо обожгло, когда натянулась кожа. Из пальцев и десен, рассекая плоть, вырвались зубы и ногти. Женевьева почувствовала вкус собственной крови.

Они находились на рынке, в грязном пространстве между торговыми рядами. Говяжьи туши покачивались на железных крюках. В воздухе царил смрад мертвой животной крови. Вокруг собралась толпа, давая старейшинам место, но одновременно отрезая все пути к отступлению.

Оттолкнувшись от стены, Женевьева полетела на вампира. Он стоял ровно, раскинув руки. Ее ладони лишь слегка коснулись его платья, так как китаец молниеносным движением отступил в сторону и успел ударить ее в бок когтями, разрезав одежду и проколов кожу. Дьёдонне врезалась в холодную тушу и отшатнулась, столкнувшись со зрителями. Те подняли ее и с хохотом толкнули обратно к старцу. Это походило на кулачный бой, когда толпа постоянно бросает борцов на арену, пока один из них не откажется вставать.

Женевьева не стала бы ставить на свою победу. По преданиям китайского вампира можно было остановить, приклеив ему на лоб молитву к Будде, начертанную на листке желтой бумаги. Или разбросать по дороге липкий рис, по которому древний не мог пройти, а затем задержать дыхание, став невидимой для н-емертвого, и разрезать упыря на куски обрывком священной, обмакнутой в кровь струны. Толку от всех этих суеверий было мало.

Раскинув длинные руки, словно журавль крылья, старейшина носком сандалии ударил Дьёдонне в подбородок. Она взлетела в воздух и рухнула на деревянную платформу, где, вывалянные в муке, на восковой бумаге лежали почки. Прилавок обрушился, и вампирша снова оказалась на булыжниках. Вокруг валялись куски пурпурного мяса. Уцелевшая лампа, увлекаемая тяжестью стеклянного шара, наполненного пурпурным парафиновым маслом, покатилась вниз по мостовой, пламя, коптя, вырывалось из бокового вентиля.

Китаец направился к Женевьеве. На лице, похожем на высохшую кожаную маску, горели зеленые глаза. Он двигался точно и целеустремленно, как танцор. Шелковые одежды шуршали при ходьбе, словно крылья насекомых. Для старца эта схватка казалось представлением, аттракционом. Как тореадор, убивая, он жаждал аплодисментов.

Позади существа кто-то появился, и китаец замер, изящно приподняв остроконечное ухо. К вампиру приближался Чарльз, сверкая серебряным клинком. Если бы он только мог вонзить его в тело старейшины и добраться до сердца…

Рука монстра выгнулась назад в трех местах, схватила Борегара за запястье и вывернула его, остановив выпад. Меч прочертил круг, словно стрелка часов, даже не дотронувшись до шелкового платья, и с лязгом упал на мостовую. Вампир повалил Чарльза наземь и отшвырнул прочь вместе с оружием. Толпа застонала от сочувствия.

Женевьева попыталась сесть. Почки лопались под ее весом, походя на больших мертвых слизней. Она уже вся перемазалась в их соке. Старейшина вновь обратил внимание на свою жертву и вытянул вперед костистую руку, ткань, свисавшая с нее, казалось, покачивалась от какого-то неощутимого ветра. Из-под одежды изверглось дрожащее облако, оно росло, выгибаясь невозможными волнами, словно какой-то волшебник махал шарфом. Трепеща и бросаясь в разные стороны, рой полетел к Дьёдонне. Миллион крохотных бабочек, разноцветных красавиц, чьи крылья ловили свет россыпью бриллиантов, сомкнулись вокруг нее. Они сгрудились на мясе и принялись пожирать его, потянулись к лицу Женевьевы, кусая уголки глаз, собираясь на кусках почек, приставших к коже.

Женевьева плотно сжала губы и яростно затрясла головой. Вытерла лицо ребром ладони. Стоило ей остановиться хотя бы на мгновение, бабочки собирались снова. Вампирша протянула руку к упавшей лампе и пригасила пальцами пламя. Вырвав еще дымящийся фитиль, она опорожнила светильник себе на голову. Насекомых смыло, и запах парафинового масла ударил в ноздри. Одна искра, и ее голова превратится в свечу. Дьёдонне вытащила мертвых бабочек из волос и отбросила их прочь, скомкав в грязной ладони.

Старейшина стоял над ней. Потом наклонился и поднял ее, схватив за плечи. Женевьева висела в его руках, словно обрывок ткани. Она расслабилась. Носки туфель скребли булыжники. В пыльных изумрудах древних глаз существа вроде бы показалось удивление. Обрамленная иглами пасть придвинулась прямо к ее лицу, и Женевьева почувствовала ароматное дыхание. Из окруженной зубами красной расщелины появился заостренный, полый язык, похожий на хоботок комара. Он мог высушить ее досуха, оставив только оболочку. После такого вампир мог даже выжить, но то было худшей из возможностей.

Ногами она оперлась о землю, смотря прямо на древнюю тварь. Женевьева откинула голову назад, открыла горло, подчиняясь воле преследователя. Жало змеей метнулось к ней, трепеща от предвкушения. Она дала китайцу несколько секунд посмаковать победу, а потом схватила под мышками, пронзив когтями ткань и оцарапав ребра. Раскрыв рот, Женевьева метнулась к лицу старейшины и укусила его, схватив за хобот и сомкнув челюсти вокруг извивающейся плоти. Рот наполнился едкой жидкостью, дыхание перехватило. Язык, сильный, словно питон, пытался вырваться из тисков. Она чувствовала, как пульсирует эта мерзкая тварь. Вампир заверещал от боли и гнева. Зубы Дьёдонне прорвались сквозь хрящи и мясо и сомкнулись с отчетливым щелчком. Кончик жала корчился у нее во рту, и она его выплюнула.

Китаец отпрыгнул прочь, поток масляной черноты вырывался из дыры на месте рта и заливал его одежду. Он все еще кричал, вопли исторгались из него вместе с пузырями крови. Теперь это существо ею не покормится. Женевьева утерла губы разорванным рукавом, кашляя и плюясь, стараясь избавиться от мерзкого вкуса. Язык онемел, горло горело. Старейшина, крутясь, снова ударил ее. От его натиска вампирша врезалась в стену, и китаец принялся избивать ее, как боксер, осыпая ударами живот и шею. Теперь он рассердился и был не так точен, как прежде. У него осталась только сила и никакого умения. Боль разлилась по телу Женевьевы. Вампир взял ее за голову, так же как схватил лошадь, и резко повернул в сторону. Шейные позвонки сместились, Женевьева завыла в агонии. Китаец бросил женщину на мостовую и пнул в бок. Потом вспрыгнул ей на грудь. Послышался хруст костей.

Дьёдонне открыла глаза. Вампир как будто издевался на ней, смотрел на нее, одновременно голося, словно раненый тюлень. Его рот превратился в дымящуюся массу плоти и зубов, пытающуюся залечиться. На Женевьеву капали слюна и кровь. А потом древняя тварь исчезла, и освободившееся место тут же заполонили другие лица.

— Пропустите меня, — сказал кто-то. — В сторону, ради бога…

Все тело ломило. Женевьева дышала, ребра заживали, режущая боль утихала с каждой волной. Но шею ей сломали. Глаза заволокло красным туманом, она устала до самых костей, чувствовала, что лежит в грязи, на лице запеклась кровь. И у нее больше нет ни одного приличного платья.

— Женевьева, — произнес голос, — посмотри на меня…

Рядом показался кто-то знакомый. Чарльз.

— Женевьева…