Глава 17
ЗВЕРИ МОЛЕХА. ОСОБАЯ ВАЖНОСТЬ
НЕТ СОВЕРШЕНСТВА БЕЗ НЕСОВЕРШЕНСТВА
Горизонт пылал уже несколько дней. Джунгли горели не в первый раз, однако за всю жизнь лорду Балморну Донару не доводилось видеть ничего, сравнимого по масштабу с этим пожаром. И что самое плохое, фронт огня обещал приблизиться к ним хорошо, если не раньше, чем через день.
— Это Гвардия Смерти? — спросил Робард, подведя своего рыцаря на стену к отцу. Ногу рыцаря Робарда починили, однако ее латали второразрядные подмастерья. Основное направление вражеской атаки располагалось на севере, и с Общинной черты сняли адептов Механикум и большинство сакристанцев. Их всех направили на гору Железный Кулак, чтобы обслуживать богомашины Легио Круциус.
— Это не может быть Гвардия Смерти, — отозвался Балморн. — Это никто не может быть. Даже самым мощным огнеметам, химическим чистильщикам или радиационным бомбам потребуются месяцы или годы, чтобы проложить подходящую дорогу, не уничтожив собственную армию.
— Тогда что это?
Лорд Донар не стал торопиться с ответом. Его сенсориум отображал небо в виде плоской черной кляксы, но иногда — всего на долю секунды — она расходилась с гудением помех, будто невообразимо огромный рой мух.
— Не знаю, мальчик, — наконец сказал он, — но чертовски уверен, что это не огонь.
— Мой термальный ауспик утверждает противоположное, — произнес Робард. — Как и орудия стены.
— Да, но показатели подскакивают вверх, затем затухают почти до нуля, а потом цикл повторяется, — заметил лорд Донар. — Проклятье, я не эксперт, но даже мне известно, что огонь себя так не ведет. Я не знаю ничего, что бы себя так вело.
— Так что нам делать?
— То, что мы делаем всегда, сын, — произнес лорд Донар. — Держать Черту.
Спустя час на стену обрушились стаи зверей.
Первыми появились ажджархиды. Самые быстрые из великих зверей мчались впереди черной волны, охватывающей джунгли. Длинные шеи покрывала чешуя и перья, крокодильи клювы растягивались и щелкали в животной панике.
Когда они оказались в тысяче метров от Общинной черты, настенные орудия открыли огонь. Шум был ужасающим даже под прикрытием брони рыцаря. Лорд Донар отфильтровывал крики и наблюдал, как стаи атакуют сквозь стремительный ураган огня роторных пушек. Не обращая внимания на бойню, подскакивающие нелетающие птицы вопили, когда их срезали безжалостные снаряды.
На расстоянии шестисот метров начали стрелять рыцари дома Донаров. Заряды боевых пушек оставляли после себя пятиметровые воронки и разлетающиеся расчлененные тела. Стабберные орудия прорезали в орде кровавые борозды. Многие падали, и следующие за ними растаптывали их в кашу. Поле боя превратилось в болото из пропитанной кровью земли и не поддающегося опознанию мяса. Воздух заполнился красной дымкой и приобрел привкус металлической стружки.
Следующими стали стаи ксеносмилусов. Сотни чудовищных четвероногих с рыком отчаяния бросились на стену. Орудия размазывали их. Тысячи кровавых взрывов рвали плоть и кости. «Василиски» и «Медузы» Железной бригады Капикулу метали через стену снаряды, подняв стволы на максимальный угол возвышения.
Сейсмические ударные волны и сокрушающее давление от близких детонаций сотрясли стену, и кладку на фасаде рассекли острые трещины. Целые участки Общинной черты заметно просели.
Слово «резня» было недостаточным для описания бойни, однако вскоре беснующиеся стаи нашли просветы, где настенные орудия Общинной черты были неэффективны. Оказавшись слишком близко для артиллерийской атаки, потоки хищных зверей хлынули к стене.
— За мной! — закричал лорд Донар, зашагав закрыть просветы. Он покрутил плечами, и его рыцарь отреагировал. Орудия зарядились, лотки с боекомплектом встали на места. Твердые пули загнало в казенники. В поле зрения защелкали значки целеуказания. Слишком много, чтобы выбирать. Слишком много целей, чтобы промахнуться. Лорд Донар почувствовал дух рыцаря и возбуждение всех его предыдущих пилотов в мгновения близости смерти.
Другие аристократы наделяли своих рыцарей именами, однако для дома Донаров важен был человек внутри. Машина может обладать славным прошлым, но соедините ее с плохим воином, и никакая слава уже не будет иметь значения.
Лорд Донар насчитал, по меньшей мере, две сотни ажджархидов и вдвое больше ксеносмилусов. Зверей было больше, чем он видел за всю свою жизнь. Шипящие, ухающие и каркающие стаи и впрямь пытались проложить себе дорогу сквозь стену при помощи когтей и зубов. Что же настолько плохое находилось у них за спиной, что заставляло их уничтожать себя подобным образом?
От линии деревьев сочились черные миазмы, гряда рыскающего дыма. Все насекомые планеты явились понаблюдать за убийством.
Не было времени размышлять, требовалось сражаться.
Ажджархиды находились в ловушке у подножия стены, они верещали и бились до смерти у заваленного трупами основания. Стаи ксеносмилусов карабкались на стену, словно осаждающие, погружая твердые как железо когти в осыпающуюся и трескающуюся кладку и подтягивая свои громадные тела вверх по наклонной поверхности.
Лорд Донар наметил толкущуюся стаю у подножия стены и дал сдвоенный выстрел из установки боевого орудия. Поднялись два грибовидных взрыва. В воздухе разлетелись изуродованные тела, обожженные до неузнаваемости. Стабберная пушка прошлась из стороны в сторону, срывая ревущих зверей со стены. Трупы соскользнули вниз, присоединяясь к постоянно растущей груде мертвых животных у основания.
Турель справа от него разлетелась от преждевременного взрыва пары дефектных снарядов. Раскуроченный овал почерневшего металла, пылая, рухнул со стены. Все больше турелей смолкало по мере того, как истощались их резервы боеприпасов.
— Закрыть просветы! — скомандовал лорд Донар. — Робард! Разберись здесь.
Рыцарь его сына зашагал к осыпавшемуся участку стены, где еще стояло дымящееся основание турели. Уперевшись в стену одной ногой, Робард наклонился и всадил в орду свое термальное копье. Разогретый до температуры магмы воздух с визгом полыхнул среди ажджархидов, испарив, по меньшей мере, девять из них. Стаббер очистил стену.
Однако на каждую дюжину убитых ими зверей возникало вдвое больше. Распадающиеся джунгли покидал непрерывный поток монстров. Смерть от имперских пушек была для них предпочтительнее встречи с тем, что выгнало их из логовищ. Черные миазмы растворяли толстые стволы деревьев, превращая их в разложившийся перегной.
Ксеносмилусы взобрались на вал. Их массивные лапы были окровавлены, когти практически выдрало в ходе подъема. Лорд Донар обезглавил зверя одним выстрелом.
— Слишком близко для основной пушки! — закричал Робард.
— Идеально для работы «жнецом»! — ответил лорд Донар, ведя свою машину к самому плотному скоплению зверей, рвущихся на зубцы стены.
С ревом ожил его клинок-жнец, шестиметровая цепная пила с бритвенно-острыми зубьями. Первых зверей, перебравшихся через стену, рассекло надвое одним-единственным взмахом. Крутящиеся зубья клинка отшвырнули расчлененные тела на двадцать метров. Обратный удар снес со стены сломанные зубцы. Лорд Донар мог так сражаться целый день. Пусть идут все звери джунглей. Он прикончит всех.
Рыцари перемещались по вершине стены. Стабберы вели огонь, пока не опустели или пока стволы не раскалились слишком сильно для стрельбы. Клинки «жнецов» поражали все, что добиралось до стены. Избиение происходило механически. Смерть, которую машина несла животному, словно робот-забойщик на бойне.
Клинок-жнец Робарда заклинило костями и жженой плотью, так что он пользовался своим термальным копьем как дубиной. Собственный вес также служил ему оружием, и он давил противников когтистыми ногами. Он был один. И в окружении.
Однако прорывавшиеся мимо звери не поворачивали, чтобы атаковать его уязвимую спину. Они спускались к эспланаде, беспорядочно убегая, чтобы оказаться как можно дальше от стены. Отделения Девсирмов открыли по ним огонь, однако уложили лишь горстку тварей.
Лорд Донар развернул своего рыцаря как раз вовремя, чтобы увидеть, как почерневшая гниющая кромка джунглей распалась на части, и появились маллагры. Обезьяноподобные колоссы бежали к стене длинными скачками, волоча кулаки по земле. Их жучьи головы были пригнуты, словно тараны.
— Люфиас, Урбано, ворота! Сейчас же! — распорядился лорд Донар. — Робард, стена на тебе, не сдай ее, сын!
Два названных рыцаря оторвались от рубки на валу и последовали за своим господином.
Пара ксеносмилусов прыгнула на спину Урбано и помешала работе его «жнеца» на достаточное время, чтобы еще шестеро забрались на стену и потянули его вниз. Продолжавшего стрелять Урбано перетащили через вал. Лорд Донар и Люфиас зашагали сквозь схватку к воротам.
Немногочисленные оставшиеся «Малкадоры» Капикулу разместились в капонирах по обе стороны от ворот. Стрелковые группы Бельгарских Девсирмов заняли высокие брустверы и доты из мешков с песком.
По стенам бил огонь ручного оружия. Лазерные заряды, ракеты, тяжелые болтеры. Несущественно в сравнении с вооружением рыцарей.
Лорд Донар и Люфиас добрались до ворот как раз в тот момент, когда в них ударила первая маллагра. Металл вмялся, а затем вмялся еще и еще. Одна за другой, маллагры объединяли свой колоссальный вес, чтобы сбить ворота с креплений, хотя при этом наверняка ломали кости в плечах и шеях. Петли размером со стволы орудий «Сотрясатель земли» сорвались со своих мест, и ворота, наконец, уступили напору.
Сквозь проем вломился вал покрытых серой шерстью гигантов. Сплошные мышцы, клыки и ярость. Лорд Донар снес первым двум черепа снарядами стаббера. Люфиас испарил трех следующих термальным копьем. «Малкадоры» рвали плоть в клочья, превращая ворота в сплошное кровавое месиво.
Лорд Донар стрелял, пока его стаббер полностью не сжег резервные лотки с боекомплектом. Он увидел, что значок Тирэ погас. Смерть того прошла незамеченной, и после потери еще одного рыцаря все новые и новые звери взбирались на вал.
Бойницы оказались потеряны. Волна беснующихся чудовищ переливалась через стену.
Люфиас погиб, когда пара вставших на дыбы маллагр пробила панцирь и рассекла его надвое отточенными обрубками когтей. Лорд Донар ожидал, что гигантские существа развернутся к нему, однако те просто продолжили движение, тяжело удаляясь от стены.
Только тогда лорд Донар заметил то, что должен был увидеть еще в начале атаки. Звери не представляли собой опасности. Они не нападали на Общинную черту как военная сила, они нападали потому, что она стояла у них на пути. Ему давным-давно следовало открыть проклятые ворота.
— Всем силам, отход, — скомандовал лорд Донар. — Уходите у них с дороги. Дом Донаров, ко мне!
Его раздражало позволять тварям спокойно проходить, однако сражаться здесь означало умереть. Приближалось нечто худшее, нечто такое, для боя с чем им требовалась большая численность. Последние четыре рыцаря отступили в сторону, по мере возможности заняв укрытие, пока лавина порождений джунглей заполоняла собой стену и покидала поле боя.
Солдаты Капикулу и Девсирмов все еще гибли, раздавливаемые бегущим стадом, но лорд Донар ничем не мог им помочь. Он плотно прижимал своего рыцаря к внутренней стороне стены. Ему было стыдно, что Общинная черта оказалась прорванной, однако удержать ее не было шансов. Скорее всего, звери найдут прибежище в горных пещерах на краю Тазхарской степи. Тех, кто этого не сделает, если они направятся дальше на запад или север, уничтожат Кушитскиие восточники Абди Хеды.
Прошел еще час, прежде чем волна тварей из джунглей закончилась. Последние из зверей, безусловно, были жалкими представителями своего вида — искалеченными, дряхлыми и больными. Когда они проходили мимо, Девсирмы стреляли по ним, и это были убийства из милосердия.
Общинная черта лежала в руинах — ворота были завалены мертвыми животными, целые участки стены пробило артиллерийскими выстрелами, произведенными с близкой дистанции.
На стену можно было попасть лишь по одной рампе из лесов, и лорд Донар поднимался по ней осторожно, прислушиваясь к каждому скрипу древесины и стону перегруженного металла. Вершина стены представляла собой разрушенные развалины со сломанными пеньками в тех местах, где когда-то можно было укрыться за защитными зубцами. Весь арсенал турелей был уничтожен или же остался без боеприпасов.
Лорд Донар немедленно увидел, что все это не имеет значения.
Кушитские джунгли исчезли, их полностью стерли с лица земли.
Шестьсот миллионов гектар пышной растительности теперь представляли собой бескрайнее болото из омертвелой черной слизи. Лорду Донару было известно лишь одно оружие, способное полностью уничтожать жизнь с такой скоростью.
Черные миазмы на краю того, что когда-то было несравненно глубокими и плодородными джунглями, начали рассеиваться, словно ночь перед рассветом. Сенсориум забило гудящими помехами, и над океаном гнили по ту сторону стен поднялось нечто, похожее на триллион мух.
Лорд Донар ударил по запорному механизму кабины, позволив сегментированному капюшону рыцаря сложиться внутрь панциря. Первым на него обрушился смрад, парализующее зловоние тухлого мяса, навоза и зараженной почвы.
Миазмы продолжали подниматься, и лорд Донар увидел, как по разлагающимся остаткам джунглей пробивает себе дорогу армия вторжения. Громадные топливные танкеры с золотыми гербами прометеевых гильдий Офира тянулись к горизонту, где тяжеловесно вышагивали титаны.
Возглавляемое буквально разбитым «Носорогом», воинство боевых машин и гигантских артиллерийских орудий взметало из-под гусениц огромные комья черной грязи, надвигаясь на стену. Рядом с ними мрачно маршировали тысячи воинов легиона в доспехах, которые когда-то имели цвет светлой слоновой кости, однако теперь были покрыты нечистотами и разлагающейся материей.
Во главе армии находился закованный в броню гигант, облаченный в плащ, сплетенный из лохмотьев и железа. Его лицо выглядело как зловещий череп, рот закрывал бронзовый респиратор. Он держал клинок жнеца, имевший такие размеры, что представлялось вероятным, будто он вырубил джунгли без посторонней помощи.
Лорд Донар увидел, что во множество чудовищных кулеврин и крупнокалиберных орудий заряжают громадные бреширующие снаряды. Его сердце застыло, он развернул своего рыцаря и спустился со стены.
— Отец? — спросил Робард, когда лорд Донар оказался на земле.
— Рыцари дома Донаров, — произнес тот. — Идите со мной.
Лорд Балморн Донар прошел через ворота, его рыцари быстро последовали за ним по заваленному трупами проходу.
Рыцари стояли перед невероятной армией Гвардии Смерти. Рокочущие сверхтяжелые танки нацелили на них вооружение, способное убивать титанов: орудия «Вулкан», плазменные бластеры и ускорительные пушки. Переизбыток огневой мощи был нелепым. На ауспике лорда Донара возникли отметки цели, слишком много, чтобы их сосчитать.
На них и стену, на защиту которой они потратили всю жизнь, было направлено достаточно оружия, чтобы уничтожить дюжину рыцарских домов. Пушки лорда Донара были пусты и бесполезны. Пригодным для использования оставался только клинок-жнец, и он намеревался противопоставить его ублюдку-повелителю Гвардии Смерти.
— Осталось отдать только один приказ, — произнес Робард.
— В атаку! — вскричал лорд Донар.
Разметив нижнюю орудийную палубу, следопыты направились вглубь «Духа мщения». Они продолжали держаться линии подвода боеприпасов, прижимаясь к стенам, когда наверху проходили сторожевые сервиторы, и перемещались, стараясь попадать в унисон с далеким гулом, маскирующим звуки их движений.
После орудийной палубы, последовав указаниям Каина, они вышли на тускло освещенные магистрали. Они проложили путь к тем узлам конструкции, где попадание торпеды или макропушки нанесло бы наибольшие повреждения, и участкам, где можно было осуществить абордаж с захватом обширных плацдармов. Брор Тюрфингр отмечал такие места футарком, а Арес Войтек устанавливал скрытые локационные маячки с шифрованными имперскими активаторами, чтобы направлять штурмовые боты и торпеды.
Формально командиром операции был Локен, однако он шел в оцепенении, до сих пор пораженный неуместностью пребывания на борту «Духа мщения». Нижние палубы были ему незнакомы, но при этом странным образом казались гостеприимными. Часто он слышал за плечом шепот, который направлял его без необходимости ответного подтверждения от сканирующего устройства Каина.
Ему на глаза попадались все новые изображения Ока Хоруса, и каждый раз Локен видел, что краска еще липкая, будто кто-то, находившийся прямо перед Северианом, намечал их дальнейший маршрут. Казалось, каждое Око следит за ним, как портреты в галерее; будто сам корабль безмолвно наблюдает за чужеродными организмами, перемещающимися внутри его тела.
«Я тебя вижу. Я тебя знаю».
Он гадал, видит ли их еще кто-нибудь.
Круз странно на него поглядывал, будто ощущал, что с ним что-то не так. Локен услышал тихий вздох — настоящий вздох, а не шипение выдоха через решетку шлема. Дыхание старого друга. Рубио закрывал их от пронизывающих корабль психических эманаций. Что же тогда его издавало?
Слуховые галлюцинации, вызванные полученной на Исстване травмой? Или ему помогал мертвый друг? Скрытый психоз? Или попытка выдать желаемое за действительное?
«Гарви…»
Локен увидел на следующем перекрестке медленно движущуюся фигуру.
Механикум в черном одеянии, покрытый аугметикой. Из позвоночника техножреца тянулись кабели, вокруг просвечивающего черепа кружилось множество сервочерепов с синими глазами. За ним следовала свита из сгорбленных карликов-сервиторов, которые трещали, издавая бинарные импульсы и фырканье. Черепа повернулись к ним. Глаза полыхнули вишнево-красным.
Рама Караян упал, прижимая болтер к плечу. Прицел был подключен к визору. Оружие закашлялось, выпустив очередь из трех зарядов гораздо тише, чем мог звучать какой бы то ни было болтер. Одинокий техножрец беззвучно рухнул, осев, будто здание при управляемом подрыве.
Та же самая очередь убила двоих из сопровождавшей его свиты.
Прежде чем остальные сервиторы смогли среагировать, рядом с ними оказался Севериан.
Его боевой клинок ударил. Один, два, три раза.
Сервочерепа повисли над трупами, крепко удерживаемые паутиной кабелей и медных проводов. Свет в их глазах мигал. Севериан перерезал что-то под капюшоном техножреца. Брызнула маслянистая жидкость, и парящие черепа упали на пол.
Он поманил остальных следопытов вперед.
— Освободите перекресток, — распорядился он.
Они утащили тела с видимого пространства и сложили их в темной нише дальше по коридору. Серворуки Войтека сняли с потолка одну из панелей и незакрепленные обломки, чтобы прикрыть их.
— Надзиратель за артиллерией, — произнес Варрен, откидывая капюшон.
Локен не понимал, как тот об этом узнал. Череп трупа превратился немногим более чем в чашу с месивом из разорванной мозговой ткани и фрагментов механизма. С болтающейся нижней челюсти свисала золотистая решетка вокса. Когда Варрен снял ее, наружу выпали железные зубы.
— Никогда не видел ничего подобного, — сказал Севериан.
— У нас на «Завоевателе» были похожие, — произнес Варрен, постукивая по грубому, утыканному электродами имплантату, все еще прикрепленному к куску черепа. От него к остаткам мозга тянулись многочисленные оголенные кабели.
— Встроенные мотивирующие иглы. Палубные орудия перезаряжаются не настолько быстро, как должны? Болевые центры мозга получают разряд. Батарея промахивается мимо цели? Двойной разряд. Промажешь еще раз, и плоть мозга выжжет в пар. Поддерживает высокий уровень мотивации у орудийных бригад боевого корабля.
— Лунные Волки никогда не нуждались в подобных вещах, — с отвращением произнес Круз.
— Это больше не корабль Лунных Волков.
— Эти сервочерепа послали сигнал тревоги? — поинтересовался Рубио.
— Зависит от того, нарушил ли выстрел Караяна ноосферную связь прежде, чем они успели загрузить вовне предостережение, — сказал Войтек.
— Есть способ узнать точно? — спросил Локен, подняв глаза навстречу безмолвному взгляду очередного нарисованного Ока Хоруса.
Войтек постучал по изуродованному черепу техножреца.
— Уже нет.
— Его отсутствие скоро заметят, — сказал Тубал Каин. — Вне зависимости от того, поднял техножрец или его черепа тревогу или нет.
Круз покачал головой.
— Мы уйдем задолго до того, как это заметят.
— Тогда давайте не будем тратить время, — произнес Локен.
Чем дальше следопыты проникали внутрь «Духа мщения», тем отчетливее Локен ощущал присутствие в команде невидимого участника. Он часто останавливался под предлогом проверки углов и маршрута, чтобы попытаться разглядеть их призрачного помощника, присутствие которого не излучало угрозы, хотя и указывало на более серьезную проблему в глубине его души.
Темная служебная лестница вывела их на металлические мостки и в сводчатые помещения, увешанные далекими колышущимися предметами, которые могли бы быть знаменами, однако, вероятно, таковыми не являлись. На некоторых было вышито Око, и Локен старался на них не смотреть.
Они по возможности избегали контактов, убивая лишь при необходимости. Большую часть работы делали боевой нож Севериана и болтер с глушителем Караяна, однако выполненный из рубящего когтя клинок Каллиона Завена также увлажнился, а серворуки Войтека навсегда заткнули глотки многих замешкавшихся членов палубной команды. Все убитые были чернорабочими, людьми или киборгами. Глубокие области корабля редко посещались воинами легиона, и следопыты в полном объеме пользовались этим небольшим преимуществом.
Время тянулось медленно, суточный цикл, который создавал на борту звездолета иллюзию дня и ночи, больше не поддерживался. В глубинах «Духа мщения» часы превращались в дни. Они отмеряли время по пению незримых хоров, не имевшему никакого источника, и механическим шумам труб и туннелей. Локену казалось, будто далекие части корабля перешептываются, передавая сообщения и обмениваясь страшными секретами.
Нижние палубы освещались только разрозненными световыми лентами, огнями топок и изолированными помещениями, где их изможденные обитатели собирались на островках яркого света. Постоянно звонили колокола, ревели клаксоны, а хрипящие адепты Механикум в изодранных черных одеяниях задавали темп работы своих жалких подопечных при помощи хлыстов и трескучих стрекал.
— Пора проникнуть на верхние палубы, — произнес Брор Тюрфингр, когда Тубал Каин остановил их, чтобы загрузить в свой планировщик новые результаты замеров. — Мы достаточно бродили ниже ватерлинии.
— Чем выше мы поднимемся, тем больше рискуем оказаться обнаруженными, — заметил Круз.
— И встретить силы легиона, — добавил Караян.
— Давайте их сюда, — сказал Варрен. — Самое время моему топору пораскалывать черепа предателей.
— Этот твой топор будет слышен до самого стратегиума, — произнес Алтай Ногай. — Как только Сыны Хоруса узнают о нашем присутствии, миссии конец.
— Мы здесь не для того, чтобы сражаться, — напомнил Варрену Локен. — Мы здесь, чтобы разметить путь для штурма Шестого легиона.
— Тогда пора отметить критично важные для миссии объекты, — настаивал Брор. — Основные батареи орудий. Арсеналы легиона, реакторные отсеки, командные и управляющие узлы. И как только мы их отметим, то двинемся дальше. Волчий Король не чурается слегка хитрить и сбивать с толку, однако он явится к магистру войны не из теней. Он придет к нему, высоко подняв голову и оскалив клыки.
После встречи с Леманом Руссом за доской для хнефатафла Локен был склонен согласиться, однако идея направиться в более знакомые участки корабля представляла собой неприятную перспективу.
— Ты прав, Брор, — сказал он. — Пора показать, почему нас выбрали для этого задания. Нам нужно отметить горло этого корабля, подготовить его, чтобы Волчий Король смог его вырвать. Мы отправляемся выше по «Духу мщения».
На сенсориуме «Бича погибели» попытался прорезаться очередной прерывающий сигнал вокса, но эхо прошлых пилотов растворило его прежде, чем он смог достичь Рэвена. Им, как и ему, не было дела до того, чтобы слушать требования Тианы Курион вернуться на линию фронта.
Гранд-армия Молеха собиралась на холмах к северу от Луперкалии и тянулась на восток от изрезанного основания плоскогорья Унсар до горы Железный Кулак. Имея тысячи боевых бронемашин, сотни тысяч (если не больше) солдат, множество батарей артиллерии и два Легио титанов, мобилизующихся к бою, лорд-генерал явно могла справиться без одного рыцаря.
К настоящему моменту он уже несколько дней обыскивал горные леса, пробираясь по шероховатым утесам и болотистым долинам в поисках Белой Наги. Первоначальное возбуждение от пребывания на пороге чего-то чудесного угасло почти сразу же, как он покинул лагерь. Божественное воплощение Змеиного культа странным образом никак не появлялось перед ним, и его терпение истощалось.
Он выбрал направление случайным образом, направив своего рыцаря прочь от лагеря целеустремленной поступью. Причиненный магистром войны ущерб еще сохранялся: пробирающая до костей боль, которой никогда не суждено было пропасть. Вечное напоминание, способное поспорить с потерей сыновей. Подключение к «Бичу погибели» через позвоночные имплантаты придавало чувству утраты отдаленность, отстраненность, как будто это случилось с кем-то другим.
Да, трагично, но совершенно переносимо.
Сразу после отключения отстраненность бы пропала, и он забавлялся дикой идеей о том, чтобы никогда не покидать «Бич погибели». Нелепо, разумеется. Продолжительное соединение с машинным духом рыцаря заполняло мозг пилота чужеродными воспоминаниями, бессвязным информационным мусором и фантомными ощущениями.
Остаться внутри рыцаря слишком надолго означало встречу с безумием.
При всем своем сумасшествии идея пустила корни, и от нее было не избавиться.
У Рэвена пересохло во рту, желудок урчал. Он ничего не ел с момента ухода из лагеря, и в животе кисло вино. Системы рециркуляции, фильтрующие отходы, позволяли ему обходиться без пищи и воды, но он уже чувствовал, как в теле скапливается отрава — и физическая, и духовная.
Если Белая Нага не появится в скором времени, он не выживет и не вернется с каким бы то ни было божественным даром. Мысль о смерти в одиночестве в глубине леса на мгновение развеселила его. Какой бы это стал смехотворный конец для рыцаря Молеха. Он превратится в статую из железа и иссохшей плоти, которая будет одиноко стоять, позабытая на тысячи лет. Рэвен представил, как выродившиеся дикари из будущей эпохи обнаруживают его и собираются поклоняться его трупу, словно «Бич погибели» — древний языческий алтарь.
Он моргнул, когда сенсориум замерцал и растянулся, словно разлитый сироп. Демонстрируемые им изображения не подвергались внешней обработке машинами, это скорее были ментальные проекции, управляемые стимуляции синапсов, провоцирующие визуальное отображение показателей ауспика.
А затем Рэвен увидел, что это не сбой сенсориума.
Это искажалась сама местность.
Обычно дисплей был монохромным, полностью очищенным для ясности в бою, но сейчас он взорвался чувствами. Деревья наливались новой жизнью и невероятно разрастались. Там, где он ступал, распускались цветы, их аромат опьянял и был сладок практически до невыносимости. Его атаковали не имеющие названия цвета и доселе неслыханные звуки. Рэвен видел сосуды каждой травинки, немигающие глаза на каждом листе, историю мира в каждом камне.
Все цвета, все поверхности стали невыносимо отчетливыми, мучительно реальными и раздулись от потенциала жизненной силы. Это было слишком, перегрузка восприятия грозила выжечь чувствительные связи в его разуме. Рэвен задыхался, желудок пронзала тошнота. Не будь он уже пуст, его бы вывернуло наизнанку.
«Бич погибели» пошатывался в ответ, железный колосс переваливался, словно пьяный. Громада рыцаря ломала корчащиеся ветви на части и сдвигала с места колышущиеся рябью валуны. Энергетический кнут наносил удары, валя вековые деревья, которые кричали во время падения. Со скользкой от дождя почвой не было никакого сцепления, как будто та хотела, чтобы он упал, и Рэвен силился удержать рыцаря в вертикальном положении.
Упасть так далеко от помощи означало смерть, и эта мысль его больше не забавляла. Он боролся с управлением, а подавляющее буйство гиперреалистичности мира вскрывало его и обдирало до костей.
— Слишком! — закричал он. — Это слишком!
— Нет такого понятия, как «слишком»!
Мощь голоса сорвала мигающие листья с деревьев в радиусе ста метров, и разум Рэвена вспыхнул, будто от аневризмы. Сделанный из бронестекла фонарь кабины рыцаря треснул, и он вскрикнул, когда правый глаз залило кровью.
Наконец, он выровнял спотыкающегося рыцаря.
И узрел божественное.
— Белая Нага, — задохнулся он.
— Одно из многих моих имен. Я — Просветитель, начало и конец, онтологический идеал совершенства.
Не сознавая этого, «Бич погибели» опустился на колени перед божественным существом. Белая Нага переливалась сиянием, на Молех в телесном обличье явилось солнце, чей жар был столь свиреп, что в мгновение ока сжег бы его без следа.
— Здесь, — всхлипнул Рэвен. — О Трон, ты здесь.
Ее сопровождали бесформенные облака ароматного мускуса, а также звук зеркал, которые разбивались от неспособности отразить подобную красоту. Воплощение было чудесно и непостоянно, извивающийся гобелен с образом крылатого змея.
— Твоя кровавая жертва привела меня на Молех, Ровен Девайн.
Ее многочисленные руки протянулись к нему, маня к себе. Рэвен ничего так не желал, как поднять своего рыцаря на ноги и раствориться в ее объятии. Сдаться прекрасному вовсе не означало капитуляцию.
Его удерживал последний обрывок человеческого инстинкта, который вопил, что, покорившись Белой Наге, он навеки окажется связанным служением ей.
«И разве это будет так плохо?..»
Все ее воплощения сгорали и перерождались, словно она постоянно стремилась достичь вершины безупречности. Звезда белоснежных волос, словно ореол, окружала глаза оттенка потворства своим желаниям.
Рэвен хотел заговорить, однако что такого он мог сказать божеству, что не оказалось бы банальностью?
— Говори и делай что пожелаешь, Рэвен Девайн. Вот и весь закон. Ты волен отбросить оковы тех, кто сковывал твою волю и сдерживал желания. Все должны быть свободны позволить себе любые излишества! Выжимай досуха каждый миг ощущений — и приблизишься к совершенству.
Рэвен силился поспевать за ее словами, каждое из которых било в голову изнутри, словно молот.
— Некогда человечество было свободным, Ровен, оно было знатным и жило с честью. Эта свобода сама по себе ведет к достойным свершениям, но Империум вверг ваш род в оковы. Вас ограничивают, и ваша благородная суть борется за то, чтобы прекратить это рабство, ибо люди всегда будут желать того, в чем им отказано.
Смысл послания был настолько прост, чист и ясен, что Рэвена поразило то, что он сам не постиг этого раньше. У него в животе извернулась колючая злость, которую он ощущал перед Ритуалом Становления — мощный клубок болезненного отвращения, затуманивший его глаза слезами.
На его глаза будто опустились фильтрующие линзы, и сквозь слезы Рэвен увидел то, что находилось под телесным прикрытием Белой Наги.
Раздутое и змееподобное, это было не божественное создание, а ужасное чудовище, вышедшее прямиком из древних бестиариев. Омерзительная змея с радужной чешуей и драконьими крыльями, цепкими руками и гротескным лицом, которое одновременно было прекрасным и отталкивающим.
— Что ты такое? — завопил Рэвен.
Оно уловило его ужас, и его чары глубже запустили свои когти ему в сознание. Образ божественного воплощения боролся со звероподобной тварью, которой, как он знал, оно являлось.
— Я твой бог, твой избавитель. Я поведу тебя к славе!
— Нет, — произнес Рэвен, чувствуя, как могучая воля Белой Наги обвивается вокруг его собственной, словно удав. Он вцепился в шипы ненависти в своем сердце, и Белая Нага закричала, когда они впились в ее сущность.
— Ты предлагаешь не свободу, — сказал Рэвен, проталкивая каждое слово сквозь наркотический мускус, окружавший существо. — Ты предлагаешь рабство. Это ложь, проклятая грязная ложь!
Мускус заволновался от дурманящей силы, и Рэвен ощутил, как ярость чудовища нарастает, будто физическая мощь. Оно принуждало его подчиниться. Чем бы на самом деле ни была Белая Нага, она приподнялась на своем свернувшемся змеином теле, чтобы взглянуть на него сквозь фонарь кабины «Бича погибели».
— Что может быть более глупым, чем отрицать совершенство всеобъемлющего существа? Не может быть никакого принципа, никакого лидера, никакой веры, которые были бы столь гармоничны, безупречны и закончены во всех отношениях, как я. Что за безумие заставляет тебя отвергать меня?
Рэвен чувствовал, как стены реальности рушатся, и силился удержаться за средоточие собственного самоощущения. На образ чудовища медленно накладывалась красота бога. Отчаянные инстинкты самосохранения выбросили на поверхность отрывок из нудных занятий по эстетике, которые ему приходилось терпеть в юности.
— В мире нет такой вещи, как совершенство! — закричал он, копаясь в памяти в поисках уроков наставников молодости. — Будь что-то безупречным, оно бы никогда не смогло совершенствоваться, а потому не обладало бы подлинным совершенством, которое определяется прогрессом. Совершенство зависит от незавершенности!
Власть Белой Наги над ним пропала. Всего на секунду, на долю секунды. Этого ему хватило, чтобы взглянуть ей в глаза и увидеть там зияющую бездну безумия и эго, ни во что не ставящего всех прочих живых существ и озабоченного лишь тем, чтобы поставить их на колени, заставить пасть ниц.
Рэвен стиснул кулак, и «Бич погибели» скрутил свой энергетический кнут.
Издав вопль ярости, ужаса и боли, он нанес удар.
Кнут затрещал, его фотонная кромка хлестнула по могучим мускулистым плечам Белой Наги. Из раны брызнуло млечное свечение, словно существо было создано из сверхплотной жидкости, находящейся под сильным давлением.
Крыло смялось, порвавшись, будто ткань, верхняя рука отлетела прочь, как сломанная ветка дерева. Кнут разорвал торс существа, и оно закричало от боли, как бог, против которого обратился самый пылкий из верующих.
Белая Нага — или какая-то проклятая тварь, которой она была на самом деле — отшатнулась от «Бича погибели». Некогда прекрасное лицо исказилось от шока, став уродливым. Хуже чем уродливым — оно достигло предела омерзительности. Отталкивающий образ подпитывал нарастающее внутри Рэвена чувство несправедливости.
Рэвен встряхнул другой рукой и ощутил жар обнаружившего цель термального копья. Он редко пользовался копьем — смертоносная сила этого оружия была надежной и мгновенной. Однако именно это ему сейчас и требовалось. Разозленная Белая Нага вздыбилась. Из ее изуродованного тела сочилось свечение целой галактики звезд, скрытой внутри груди.
Одно крыло свисало с мускулистой спины, правый бок представлял собой искореженное, оплавленное месиво разрезанной молниями плоти, руки безвольно обвисли.
Рэвен прожег ей грудь термальным копьем.
И бросился бежать.
