Глава третья
ВОР И АРЕСТ
Я нерешительно вхожу в каюту. Если уж корабль испытывает тревогу, значит, Миели действительно в плохом настроении, а я слишком устал, чтобы выдержать бой с оортианским воином.
Мне не приходится тратить время на поиски. Она парит в центре каюты. Глаза закрыты, смуглое овальное лицо озарено свечами, похожее на тогу платье окутывает ее тело, словно кокон гусеницу.
— Миели, нам надо поговорить, — начинаю я.
Ответа нет.
Я подтягиваюсь на продольной оси каюты и заглядываю ей в лицо. Веки не дрожат, и она почти не дышит. Чудесно.Наверное, она погружена в какой-то оортианский транс. Это понятно: поживите на одних ягодах в пустотелой комете, освещенной искусственным солнцем, и у вас тоже появятся галлюцинации.
— Это важно. Я хочу поговорить с Пеллегрини.
Или она погрузилась в боевую сосредоточенность? Однажды я сумел выдернуть ее из подобного состояния, воспользовавшись биотической связью, но для этого мне пришлось проткнуть ладонь сапфировым осколком. Повторять этот опыт мне совсем не хочется, кроме того, связи больше нет. Я щелкаю пальцами перед ее лицом. Потом трогаю за плечо.
— «Перхонен», с ней все в порядке? — спрашиваю я у корабля.
Но и корабль тоже не отвечает.
— Миели, это не смешно.
Она начинает смеяться — негромко и мелодично. А потом открывает глаза, и на ее лице появляется змеиная улыбка.
— Еще как смешно, — возражает Пеллегрини.
В голове у меня открывается и закрывается дверь тюрьмы. Но не «Дилеммы», а другой тюрьмы, из далекого прошлого. Возможно, было бы лучше, если бы я там и остался.
— Привет, Жозефина, — говорю я.
— Ты ни разу меня не позвал, — заявляет она. — Я оскорблена.
— Ну, на Марсе мне показалось, что у тебя мало времени, — отвечаю я.
В прищуренных глазах появляется опасный блеск. Наверное, не слишком разумно напоминать ей о нашей последней встрече, когда из-за меня власти Ублиетта вышвырнули ее с планеты. Хотя, с другой стороны, может, это и к лучшему.
— Жозефина Пеллегрини, — произношу я ее имя.
С ним, безусловно, связаны какие-то воспоминания, но и они остались за закрытой дверью. Это и не удивительно: вероятнее всего, она сама тщательно отредактировала мою память. Для Основателей Соборности подобные фокусы в порядке вещей.
— Так ты все понял, — говорит она.
— Почему ты мне не сказала?
— О, только ради твоего же блага, мой милый, — заверяет она. — Ты уже пару столетий бегаешь от меня. Я не хотела тебя расстраивать. — Она трогает средний палец левой руки, словно поправляет кольцо. — А знаешь, что происходит, когда пытаешься убежать от своей судьбы?
— Что же?
Она наклоняется ближе.
— Ты теряешь себя. Ты становишься мелким воришкой, сорокой, которая бросается на блестящие побрякушки. Тебе нужна я, чтобы ты стал чем-то большим.
Гладкой прохладной рукой она прикасается к моему лицу.
— Я дала тебе шанс вернуть самого себя. Ты не сумел им воспользоваться. Ты до сих пор остаешься ничтожеством, годным только на игры с оружием. Я считала, что ты мог бы стать семенем для чего-то грандиозного. Я ошиблась. — Ее взгляд становится жестким. — Ты не Жан ле Фламбер.
Мне больно это слышать, но я не подаю вида. Она по-прежнему говорит ласково, но в глазах загораются искры неподдельного гнева.
Хорошо.
Я отмахиваюсь от ее руки.
— Значит, нас таких двое, — заявляю я. — Потому что я полагаю: ты не Жозефина Пеллегрини. Ты просто гогол. Да, наверное, из старейшей ветви. Но не Прайм. Ты никогда не послала бы свою важную составляющую ради такой работы. Ты просто незначительный гогол Основателя. Я хочу говорить с Праймом.
— Какие у тебя основания считать, что ты этого достоин?
— Ты хочешь похитить у Матчека Чена фрагмент Вспышки, а я знаю, как это сделать. И я хочу изменить условия сделки.
Она смеется.
— О Жан! В прошлый раз ты потерпел неудачу. Все, на что ты был способен, — ой, даже не знаю, как сказать, — когнитивные конструкции, украденные у зоку и у нас. Трюки с солнцедобывающими машинами. Превосходная маскировка. И все равно ты был ребенком по сравнению с ним, с Отцом Драконов. И ты еще говоришь, что знаешь, как это сделать теперь?Ах, мой милый, мой маленький принц, это просто смешно.
— Еще смешнее будет наблюдать, как тебя сожрут другие Основатели. Это будут василевы и сянь-ку, верно? Они всегда тебя ненавидели. И тебе необходимо оружие против них. Только поэтому ты меня и вытащила.
Ее глаза словно две зеленые жемчужины, холодные и твердые. Я набираю полную грудь воздуха. Почти у цели.Только бы не забыть, что она способна читать по крайней мере поверхностные мои мысли. Есть способ их скрыть. Ассоциативное мышление. Жемчужины и планеты, глаза и тигры. Она хмурится. Надо ее отвлечь.
— Мне и впрямь интересно, как они сумели меня поймать, если я был настолькохорошо подготовлен, — говорю я. — А ты, случайно, не имела к этому отношения, моя дорогая?
Она встает прямо передо мной. Губы сжимаются в тонкую линию. Грудь поднимается и опускается резкими толчками. Она даже расправляет крылья Миели, и они вспыхивают в лучах свечей двумя гигантскими языками пламени.
— Возможно, я на самом деле от тебя убегал, — продолжаю я. — Но стоило тебедойти до отчаяния, как ты всегда меня разыскивала.
— До отчаяния? — шипит она. — Ты мелкий ублюдок!
Она обхватывает руками мою голову и сжимает с такой силой, что череп вот-вот треснет. Наши лица сближаются, ее теплое дыхание пахнет лакрицей.
— Я тебе покажу, что такое отчаяние, — бросает она.
— Нет. — «Да».
Ее бледно-зеленые глаза вдруг вспыхивают двумя солнцами. Мир заливает белое сияние. Мое лицо плавится, словно воск, в ее руках.
— Слушай, я расскажу, кактебя поймали, — говорит она.
ИСТОРИЯ ОБ ИНСПЕКТОРЕ И ЖАНЕ ЛЕ ФЛАМБЕРЕ
Инспектор настигает этого мерзавца ле Фламбера в фотосфере Солнца.
Прежде чем начать операцию, он пользуется случаем, чтобы хорошенько рассмотреть Основателей на борту прекрасного корабля «Дающий бессмертие». Бородатый Творец Душ неторопливо раскачивается в кресле. Пеллегрини в белом с золотом мундире военного флота пристально и выжидающе смотрит на него. Василев, откинувшись на спинку кресла, крутит в руках бокал с золотистым вином. Двое сянь-ку замерли с невозмутимым видом. Чен молча и неподвижно глядит на море. Читрагупта пальцем протыкает дырки в виртуальной поверхности, создавая крошечные пылающие сингулярности, которые сразу же с громким хлопком исчезают.
Инспектор хмуро разглядывает Читрагупту. «Дающий бессмертие» представляет собой сложную конфигурацию электромагнитных полей, окружающих крупицу интеллектуальной материи размером с булавочную головку. Корабль парит на высоте пятисот километров над северным солнечным полюсом, в самой низкотемпературной зоне фотосферы. В таких условиях создание виртуального пейзажа стоило ему немалых хлопот.
Это маленький ресторанчик на берегу скалистой гавани. Основатели сидят за столиками на залитой солнцем и обдуваемой прохладным бризом горе, перед ними бокалы с белым вином и тарелки с морепродуктами, источающие насыщенный аромат. Снасти парусных лодок позвякивают на ветру, сопровождая разговор импровизированной музыкой. Напоминанием о том, где они находятся, служит сверкающая модель Эксперимента, которая нависает в небе, словно огромное облако, оставляя от Солнца пылающий ореол. Как и полагается, это мозаичная реальность, составленная из воспоминаний Основателей. Это проявление уважения, необходимое для достижения консенсуса. По крайней мере, теоретически.
Первым нарушает молчание Василев.
— Зачем мы здесь собрались? — спрашивает он. — Мы уже ответили на все ваши вопросы.
Пальцы инспектора нащупывают неровные края шрамов на щеках. Прикосновение вызывает глухую боль. Она всегда с ним, но не потому, что раны не зажили, — это его неотъемлемая часть, проявление уважения к Прайму.
«Хорошо», — думает он. Очень хорошо, что встреча проходит в виртуальной реальности, где они могут чувствовать боль. Эти гоголы из глубоких внутренних ветвей губернийпривыкли к абстрактным понятиям и стали забывать, что физическая реальность никуда не исчезла, что она грубая и мучительная, изощренная и хаотичная, как спрятанное внутри яблока лезвие.
— Один из вас и есть Жан ле Фламбер, — говорит он им. — Один из вас явился сюда с намерением совершить кражу.
Основатели смотрят на него в ошеломленном молчании. У Читрагупты вырывается смешок. Взгляд Творца не отрывается от фиолетовых завитков осьминога на тарелке. Пеллегрини дарит инспектору мимолетную улыбку. В его груди возникает странное тепло. Этого он никак не ожидал. Воплощение и высококачественная виртуальность имеют свои преимущества и недостатки. Он едва удерживается, чтобы не улыбнуться в ответ.
— Я совершенно не разбираюсь в этом, — произносит он, указывая вверх.
Небо над ними мерцает нейтринными вспышками районныхкораблей, как и «Дающий бессмертие». Миллионы судов движутся по строго определенным орбитам, переплетающимся наподобие нитей гобелена. Где-то очень далеко слышится ритмичное гудение губернии,искусственного мозга величиной с планету. Губернияприсматривает за своими детьми из тени Меркурия, координирует их действия, направляет и планирует.
На Солнце надет пояс из крошечных светящихся точек: солнцедобывающие машины выкачивают из расплавленных глубин тяжелые элементы и поставляют их на фабрики интеллектуальной материи, расположенные на стационарных орбитах. Целое семейство конструкторов-гоголов в плазменных телах взбивает солнечную корону, создавая устойчивые зоны, которые будут использоваться в качестве активного материала в солнечных лазерах.
— Но я знаю, что это служит Великой Всеобщей Цели. Наш брат Творец пытался объяснить мне теорию струн, рассказывал о рассеивании квантовой гравитации, о замках Планка и о том, что Бог не игрок, а криптограф. Мне все равно. Мое семейство имеет дело с более простыми вещами. Всем вам известно, чем я занимаюсь.
Он слегка лукавит. И, конечно,знает, что должно произойти. Но лучше пусть они считают его варваром.
Солнечные лазеры сфокусируются на совокупности точек, и энергия достигнет такой концентрации, что разорвет пространственно-временную ткань и даст жизнь сингулярностям, питаемым потоками частиц, выбитых с полюса солнцедобывающими машинами. В них устремятся бесчисленные гоголы, их мысли будут закодированы в единые цепочки в радиусах черных дыр. Семнадцать черных дыр будут сближаться, увлекая за собой от Солнца длинные оранжевые хвосты плазмы. Рука Бога со множеством пальцев сомкнется в кулак. Яростный процесс излучения Хокинга превратит в энергию несколько частиц массы Земли.
И, возможно, в этом аду найдется ответ.Ответ, который кто-то хочет украсть.
— Так где же эта легендарная личность? — спрашивает Василев. — Это безумие. Девять секунд в каркасе Эксперимента, и мы понапрасну тратим циклы в каком-то разукрашенном вире. За его пределами наши братья и сестры готовятся к самым блистательным свершениям. А мы чем занимаемся? Гоняемся за призраком. — Он оглядывается на Пеллегрини. — Это сестра Пеллегрини решила, что мы должны плясать под вашу шарманку.
Инспектор своими крупными руками опирается о стол и поднимается на ноги. Резкое движение его массивного тела вызывает звон бокалов.
— Брату Василеву следует следить за своими словами, — негромко говорит он.
В ближайшем будущем придется с ним разобраться. И с сянь-ку тоже: их здесь двое, старшая и младшая, одна приняла облик из Глубокого Прошлого — лицо сянь-ку и голубое многоугольное туловище со множеством рук, а другая — скромная молодая женщина в простой серой форме. Инспектор почти уверен, что это они подослали вампира, который пытался убить его в корабельном Каталоге.
— Сестра Пеллегрини заметила аномалию среди математиков-гоголов, — поясняет инспектор. — Для расследования она вытащила меня из Каталога и заблокировала внешние коммуникации. И правильно сделала. Я обнаружил следы. В вирах, в памяти гоголов. Ле Фламбер здесь.
Краем глаза он наблюдает за Ченом, стараясь определить его реакцию. Седовласый Основатель единственный, кто не смотрит на инспектора. Его глаза прикованы к небу, и на губах играет легкая улыбка.
Старшая сянь-ку встает.
— Существо, о котором ты говоришь, просто миф, заявляет она. — В наших исходных информационных системах он почти легенда. Призрак.
Ее древность производит сильное впечатление. Инстинктивное сяо— врожденное уважение к гоголу, стоящему ближе к Прайму, чем он сам, на мгновение заставляет инспектора почувствовать себя почти ребенком. Инспектор был мечом Соборности,шепчет его метасущность. Он оставался сильным. Он знал, что его цель истинна и чиста.
— Сестра полагает, что воспоминания Прайма повреждены? — спрашивает он, стиснув зубы и черпая уверенность в увещеваниях метасущности.
— Не повреждены, — отвечает сянь-ку. — Просто удалены.
— Мы напрасно тратим время, — говорит Василев. — Если имеется какая-то аномалия, если корабль заражен, сестра Пеллегрини должна самоликвидироваться и уничтожить судно, и тогда наша смерть послужит Цели. Но, должен заметить, она всегда слишком ценила свою целостность, чтобы поступать так, как необходимо.
Инспектор усмехается:
— Мое расследование проведено досконально. Наш брат Василев и сестра сянь-ку пытались манипулировать гоголами, задействованными в Эксперименте. Но я здесь не для того, чтобы их обвинять. Я ищу Жана ле Фламбера.
Василев изумленно смотрит на него.
— Из всех возмутительных обвинений…
— Хватит, — произносит Чен.
Внезапно воцаряется молчание. Чен единственный гогол на корабле, не разветвленный для Эксперимента: четвертое поколение, ветвь Битвы с Ангелом Конвея. Когда он говорит, инспектор испытывает настолько сильное сяо,что его не в состоянии подавить даже метасущность.
— Наш брат отлично выполнил свое задание. Если кто-то и ставит под сомнение его рекомендации, то это еще не доказательство вины, а стремление эффективнее работать на благо Всеобщей Великой Цели, не так ли? Если вопрос только в тождественности, ответ найти не сложно. Праймы, в своей мудрости, предоставили нам способ показать миру, кто мы такие.
Когда Чен поворачивается к собравшимся, на его лице сияет блаженная улыбка.
— Давайте обратимся к Кодам Основателей и помолимся.
Инспектор глубоко вздыхает. Он знал, что этого не избежать, но не имеет ни малейшего желания затрагивать свой Код — программу, которая даст Основателям доступ к корневой системе метазаконов небесной тверди, управляющих всеми вирами. Коды отличаются от паролей в той же степени, как ядерное оружие отличается от кремневого топора: он определяет не просто черты характера, а состояние разума, основополагающие моменты, сокровенную сущность. И своей инспектор не слишком доволен.
Тем не менее он с усмешкой наблюдает за Василевом, поднимающимся вместе с остальными. Блондин с золотистой шевелюрой отпивает из бокала и, опуская его на стол, проливает несколько капель — у него дрожат руки. Я предпочел бы, чтобы это оказался он.
— Давайте, — говорит Чен, — сделаем это все вместе, как братья и сестры.
Он закрывает глаза. Лицо сияет блаженством, словно он видит нечто прекрасное. Вир вокруг них рассеивается, поглощаемый небесной твердью, исчезает в пустой белизне, словно вино из бокала Василева на хлопковой скатерти.
Основатели один за другим следуют его примеру. Лицо Читрагупты выражает полную безмятежность. Пеллегрини выглядит испуганной. Лоб Творца нахмурен в суровой сосредоточенности. Плоские лица сянь-ку, освещенные восторгом и благоговением, становятся красивыми. Василев бледен и покрыт испариной. Перед тем как закрыть глаза, он бросает на инспектора еще один полный ненависти взгляд.
А затем наступает черед инспектора.
В небесной тверди закрытие глаз приводит не к темноте, а к белизне. На ее фоне выделяются застывшие силуэты Основателей. Инспектор нерешительно притрагивается к Коду. Это вызывает боль, как при прикосновении к шрамам, только в сотни раз хуже. Незажившая рана внутри него источает ужасный запах и истекает гноем, словно…
…пролежни. Она открывается, когда его будит грохот стрельбы. Рядом лежит его сестра. По ее открытым глазам ползают мухи. Он сдирает со своего черепа провода. Раздается хлюпанье, сопровождаемое вспышкой боли. По лицу струится кровь. Он трогает лоб сестры. Кожа под его пальцами липкая и мягкая.
Он швыряет воспоминания в небесную твердь, стремясь избавиться от них раз и навсегда. Ненасытная белизна принимает и поглощает их. Внезапно перед ним вместо белизны появляется зеркало с шестью его отражениями.
Инспектор касается лица, привычно отыскивая шрамы, и видит, что отражения повторяют его жест. Но шрамов нет: его щеки стали гладкими. В зеркальных отражениях — молодые люди с черными как смоль волосами, тонкими штрихами бровей, впалыми висками и тяжелыми веками. На них узкие бархатные пиджаки и белые рубашки, как будто для вечеринки. Они стряхивают с лацканов невидимые пылинки, смотрят друг на друга и моргают, как только что проснувшиеся люди.
Инспектор все еще смотрит на них, как вдруг внутри него раздается резкий треск. Еще одна личность проклевывается, как птенец из яйца. Я с усмешкой замечаю растерянность в глазах остальных моих сущностей, и мы все стряхиваем с себя тяжелую скорлупу облика инспектора.
Чен рядом со мной хлопает в ладоши.
— Чудесно! — восклицает он, словно взволнованный ребенок. — Чудесно!
Мы все смотрим на него. Он единственный остался таким же, как и прежде: миниатюрная серая фигура на фоне белизны небесной тверди. Здесь что-то не так. Я ищу его Код в устроенной нами виртуальной ловушке и ничего не нахожу.
А Чен вытирает глаза и снова становится серьезным. Теперь, когда нет сяо,сопутствующего моей маскировке, рассматривать его намного легче. Низенький коренастый азиат с неровно подстриженными седыми волосами, босой, в простой монашеской одежде. Его лицо выглядит моложе, чем глаза.
— Вир, имитирующий небесную твердь, — говорит он. — Я и не знал, что такое возможно. И весь этот спектакль устроен лишь для того, чтобы украсть мои Коды. Это даже интереснее, чем посещение театра. Очень забавно.
Мы все шестеро отвешиваем поклон.
— Я уверен, ты сумеешь выяснить, как это сделано, произносим мы хором.
И я вижу в глазах всех своих сущностей, что пытаюсь отыскать путь к отступлению. Но вир вокруг нас запечатан, словно бутылка.
— Конечно, — соглашается он и, заложив руки за спину, оглядывает нас с ног до головы. — Я помню, как столетие назад ты вскрыл солнцедобывающую фабрику. И сейчас снова это сделал. Старый трюк с компилированием. Единственное, что мне не понятно, так это откуда у тебя Код моего старого друга? От Жозефины? Придется с ней поговорить.
Я не без оснований горжусь собой: одна из самых надежных систем взломана путем добавления кое-каких мелочей в аппаратное оборудование «Дающего бессмертие», когда около четырех минут назад солнцедобывающая фабрика компилировала его вместе с другими кораблями в системе координат Эксперимента.
И, безусловно, я подготовил себе путь к отступлению. Надо только заставить его продолжать говорить.
— Джентльмен никогда не разглашает секретов. Это классика, — говорим мы, но уже нестройным хором, поскольку начинаем разниться.
Вот оно. Вир запечатан, словно бутылка, но Чен пропустил одну из задних дверей в моей небесной тверди. Надо только заставить его продолжать говорить.
— В самом деле. И предательство— один из этих секретов, не так ли? Самый древний из них. — Он слегка улыбается. — Ты должен был бы знать, что ей не стоит доверять.
Я и не доверял.Но мы только пожимаем плечами.
— Это игра. Я только этим и занимаюсь. — Мы обводим руками окружающую белизну. — Но ведь ты тоже играешь. Весь этот Эксперимент затеян, чтобы отвлечь внимание остальных, не так ли? Тебе он не нужен. Ты уже получил камень Каминари. Ключ к замкам Планка.
Он приподнимает брови.
— А ты можешь назвать кого-то другого, кто более достоин им обладать?
Мы смеемся.
— Матчек, при всем моем уважении к тебе, — говорим мы, — я считаю, что драгоценности, замки и ключи надо оставить профессионалам.
— Уважение. Конечно. — Он складывает руки на груди. — Ты считаешь это игрой. А помнишь нашу первую встречу? Я говорил, что для меня это не игра.
Да, мы уже встречались раньше. Но как бы мне хотелось, чтобы ты об этом забыл.
— В таком случае, почему же я все время выигрываю? — спрашиваем мы.
Один из нас — я уже не могу точно определить, кто именно, — активирует аварийный протокол. Остальные сущности самостоятельно ликвидируются, наполняя шумом белизну вира. Программная оболочка, хранящая мой разум, рассеивает свое содержимое мыслевихрями и запускает их с «Дающего бессмертие» на другие районныекорабли. Я прыгаю по коммуникационной сети Соборности, перелетая с одного узла на другой, раскалываюсь, сливаюсь и разбрасываю принесенные в жертву частицы. Чены упрямо и неустанно преследуют меня. Но это не имеет значения. Еще несколько миллисекунд, и я доберусь до одного из своих спасательных судов — красивых «Лебланов», построенных в «Ганклубе» зоку, уже разогревших двигатели Хокинга, чтобы унести меня отсюда со скоростью света…
И вдруг начинается самоликвидация районов.Фотосфера расцветает вспышками антиматерии, сжигающей мои мосты, уничтожающей миллиарды гоголов, и все ради того, чтобы изолировать меня, словно вредоносный вирус. Уничтожение распространяется со скоростью лесного пожара, и вот я остаюсь в одиночестве.
Я пытаюсь скрыться в процессах небесной тверди, превращаюсь в медленное реверсивное вычисление. Но все напрасно: они меня выследили. Чены и творцы окружают меня, мельтешат вокруг, словно лилипуты перед Гулливером, и хватают меня.
А потом появляются невидимые раскаленные скальпели для разума.
Они разрезают меня на части. В первую очередь лишают метамозга — способности модифицироваться, формировать нейронную ткань. Я обездвижен, мертв, не имею возможности менять облик по своему желанию, взят в плен. Но они позаботились о том, чтобы оставить мне осознание утраты.
Голос задает вопросы.
Я не отвечаю и умираю.
Голос задает вопросы.
Я не отвечаю и умираю.
Голос задает вопросы.
Я не отвечаю и умираю.
В конце концов лезвия добираются до тайника, построенного мной самим много-много лет назад. В голове вспыхивает пламя и уничтожает мои секреты.
И вот я, полностью обнаженный, оказываюсь в стеклянной камере. Мозг, лишенный усовершенствований, гудит от фантомной боли. В руке оружие. За каждой из четырех стен кто-то ждет.
Сотрудничество или предательство?
