Глава 17
ПУСТОШИ ПРОСПЕРО
УПАВШАЯ СТАТУЯ
НОВЫЙ ПРИКАЗ
Сидеть в присутствии столь могущественной личности было верхом неприличия, но, как ни старался Лемюэль подняться, ноги его не держали.
— Мой лорд, — с трудом выдавил он.
Примарх был в просторном багряном одеянии, схваченном на талии широким кожаным поясом с пряжкой в виде нефритового скарабея. Его изогнутый меч покоился в ножнах за спиной, а яркие волосы, заплетенные в несколько косичек, загибались, словно корни гигантского дерева.
Своим присутствием Магнус заполнил всю библиотеку, хотя и казалось, что ростом он не выше Аримана. Лемюэль моргнул несколько раз, чтобы избавиться от дымки, окутавшей фигуру примарха, а затем уставился в его единственный глаз — золотисто-янтарный, с ослепительно-белыми искрами. На том месте, где должна была быть вторая глазница, блестела чистая кожа, словно глаза никогда не было.
— Лемюэль Гамон, — произнес Магнус.
Звуки, из которых складывалось имя летописца, стекали с губ примарха, словно капли меда, словно древнейшее заклинание силы.
— Э... Это я, — заикаясь произнес он, чувствуя себя полным идиотом, но ничуть не расстраиваясь по этому поводу. — То есть да. Да, мой лорд. Это большая честь видеть тебя, я не ожидал...
Наконец Магнус поднял руку, и он умолк.
— Ариман рассказывал тебе, как я основал братство Просперо?
Лемюэль все-таки сумел справиться со своим голосом:
— Да, он начал рассказ. И я был бы весьма польщен, если бы ты продолжил повествование.
Его просьба прозвучала довольно дерзко, но неожиданно для себя Лемюэль осмелел. У него вдруг возникло твердое убеждение, что приход Магнуса не случаен и эта встреча так же подготовлена, как все якобы импровизированные выходы на сцену Коралины Асенека.
— Я продолжу рассказ, потому что ты не обычный человек, Лемюэль. Ты способен смотреть на то, от чего в страхе убежало бы подавляющее большинство смертных. На тебя возлагаются большие надежды, и я намерен проследить, чтобы они не оказались тщетными.
— Благодарю, мой лорд, — ответил Лемюэль, хотя в дальнем уголке его сознания возникла тревога, поскольку он и представления не имел, о чем идет речь.
Магнус, проходя мимо, коснулся его плеча, и радость от этого контакта мгновенно смыла все его сомнения. А примарх, обойдя стол, взял в руки колоду позолоченных карт.
— Колода Висконти—Сфорца, — сказал он. — И если не ошибаюсь, это колода Висконти ди Модроне.
— У тебя острый глаз, мой лорд, — сказал Ариман, а Лемюэль с трудом удержался, чтобы не хихикнуть, решив, что это одна из шуток, как их себе представляют в Легионе Тысячи Сынов.
Но слова Аримана прозвучали вполне искренне, и Магнус перетасовал колоду с еще большей ловкостью, чем это немного раньше сделал его главный библиарий.
— Это самая старинная колода из всех существующих, — сказал Магнус, раскидывая карты по столу.
— Как это можно определить? — удивился Лемюэль.
Магнус перебросил несколько карт и выбрал «Шестерку монет». Каждое очко было представлено в виде золотого диска, на котором изображался либо флорентийский ирис, либо человеческая фигура с длинным посохом в руке.
— Масть монет, которая впоследствии превратилась в бубны, обозначена аверсом и реверсом золотого флорина, который магистр Висконти чеканил примерно в середине второго тысячелетия, хотя монеты такого вида были в обращении всего около десяти лет.
Магнус бросил карту обратно на стол и перешел к книжному шкафу Аримана. Несколько мгновений он молча изучал его содержимое, а затем снова повернулся к Лемюэлю. Примарх улыбнулся, как будто собрался пошутить, а не поделиться бесценными воспоминаниями.
— О моем появлении на Просперо рассказывали как о падении кометы, потому что город вздрогнул от сильного удара, — с довольной улыбкой начал свой рассказ Магнус. — Община тизканцев, как называли себя те, кому удалось спастись от психнойенов, была опутана древними традициями, но они имели кое-какой опыт в использовании сил эфира. Они, конечно, не знали этого названия, и их способности, хотя и достаточные, чтобы отгонять пси-хищников, не многим отличались от заклинаний полоумных детей.
— Но ты научил их, как лучше использовать эти силы?
— Не сразу, — сказал Магнус и взял с полки книжного шкафа золотой диск с выгравированными на нем клинообразными символами.
Он быстро осмотрел диск и положил на место, едва заметно покачав головой. Затем повернулся к столу, и тогда Лемюэль увидел, что это был зодиакальный хронометр.
— Я... был тогда очень молод и почти ничего не знал о своих возможностях, хотя обучал меня величайший во Вселенной наставник.
— Император?
Магнус усмехнулся:
— А кто же еще? В общине тизканцев я тоже прошел обучение и быстро усвоил все, что они могли мне дать. По правде говоря, я обогнал самых прославленных ученых Просперо уже через год после появления на планете. Их убеждения были для меня слишком прямолинейными и догматичными. Мой интеллект во всех отношениях превосходил умы тех, кто пытался меня обучать. Даже начальное обучение дало мне гораздо больше, чем могли дать они.
В голосе Магнуса Лемюэль отчетливо слышал нотки высокомерия. Потенциал примарха был неизмеримо выше способностей простого смертного, и в отличие от речей Аримана, в которых порой проскальзывало смирение, в словах Магнуса не было ничего подобного. Если Ариман все же сознавал границы своих возможностей, то Магнус явно был убежден в их отсутствии.
— Так как же получилось, что ты сам стал их учить? — спросил Лемюэль.
— Я предпринял поход в пустоши Просперо. Истинная сила дается только тем, кто подвергает себя самым суровым испытаниям. В пределах общины я не знал никаких страхов, ни голода, ни особых трудностей и потому не имел повода испытывать пределы своих возможностей. Необходимо было проверить свои силы, чтобы понять, имеются ли вообще эти пределы. Я знал, что вне города я либо найду способ разблокировать свои силы, либо погибну.
— Это чересчур радикальное решение проблемы, мой лорд.
— Ты так думаешь, Лемюэль? Но разве не лучше потерпеть неудачу, дотягиваясь до звезд, чем никогда не пытаться это сделать?
— Звезды представляют собой гигантские шары раскаленных газов, — с улыбкой заметил Лемюэль. — И они сжигают всех, кто оказывается слишком близко.
Ариман засмеялся:
— Этот летописец неплохо изучил своего Псевдо-Аполлодора.
— Верно, — с довольной усмешкой согласился Магнус. — Но я отвлекся. Через год после прибытия на Просперо я вышел из ворот Тизки и почти сорок дней странствовал в пустошах Просперо. Эти области и сейчас известны под таким названием, хотя оно и ошибочное. Эта цветущая местность наверняка понравится тебе, Лемюэль.
У Лемюэля защемило сердце: он вспомнил о видении Аримана, в котором он был на поверхности Просперо.
— Я уверен, что так и будет, мой лорд, — сказал он.
Магнус налил себе бокал вина и начал рассказ:
— Я прошел сотни миль по дорогам через разрушенные города, где еще остались металлические каркасы высоких башен, пустынные площади и огромные амфитеатры. Не так давно здесь существовала великая цивилизация, которая рухнула в течение одного дня, но в период безумства Древней Ночи такое случалось не так уж редко. Наконец я пришел в город у подножия горы, и он показался мне знакомым, хотя до сих пор я не выходил за пределы Тизки. Целый день и всю ночь я бродил по его опустевшим улицам среди темных зданий, где еще сохранились последние вздохи живших там людей. Их вид сильно растрогал меня, хотя я даже не ожидал, что способен на такие чувства. Эти люди были уверены в том, что им нечего бояться, что они сами распоряжаются своими судьбами. С приходом Древней Ночи все изменилось. Они поняли, насколько уязвимы. В тот момент я поклялся овладеть своими силами настолько, чтобы никогда не стать жертвой превратностей постоянно меняющейся Вселенной. Я должен выстоять против подобных угроз.
И снова Лемюэль ощутил полную силы уверенность примарха, она словно обволакивала кожу и придавала крепости телу.
— Я стал взбираться в гору по узкой тропе и дошел до поворота, где давно умерший скульптор установил огромную статую птицы, высеченную из многоцветного камня. Это была величественная фигура с поднятыми крыльями и грациозной лебединой шеей. Статуя примостилась на самом краю обрыва и простояла так тысячи лет, покачиваясь и все же сохраняя равновесие. Но едва я взглянул на это великолепие, как статуя сорвалась с постамента и разлетелась вдребезги далеко внизу, у подножия скалы. Падение вызвало в моей душе сильнейшее ощущение потери, которое я так и не мог объяснить. Я отказался от восхождения и спустился вниз, где, как и ожидал, обнаружил разбитую статую.
Там, где она упала, вся земля была покрыта ковром осколков. Большие и малые, они разлетелись во все стороны на расстояние, которое человек может пройти за час. Целый день я провел, разглядывая осколки, измеряя их, прикидывая вес и удивляясь, почему статуя выбрала для падения именно этот момент.
Глаз Магнуса затуманили далекие воспоминания, и он немного помолчал.
— Можно подумать, что статуя ждала твоего прихода, мой лорд, — заметил Лемюэль. — Разве это не могло быть простым совпадением?
— Я уверен, что Ариман уже объяснил тебе, что никаких совпадений не существует.
— Я упоминал об этом раз или два, — сдержанно заметил Ариман.
— Я провел там всю ночь, а наутро проснулся полный энтузиазма. Несколько следующих дней я рассматривал ковер из каменных осколков и наконец заметил одну странную вещь. Там лежали три больших камня, и они образовывали абсолютно равносторонний треугольник. Я был восхищен. Продолжая осмотр, я нашел четыре белых камня, образующих безукоризненный квадрат. А потом увидел, что, если взять пару из этой белой четверки и соединить с парой серых камней, получится совершенный ромб! А если взять тот камень, и этот, и этот, и этот, и еще вон тот, то будет пятиугольник такой же величины, как треугольник. А вон там небольшой шестиугольник, а вот квадрат, который частично лежит внутри шестиугольника, и еще десятиугольник, и два пересекающихся треугольника. Потом я обнаружил круг, и еще один круг, поменьше, а внутри него треугольник, состоящий из белого, серого и красного камней.
Я провел много часов, отыскивая все новые и новые фигуры, и с каждым разом они становились все сложнее, поскольку с практикой росли и мои способности к наблюдению. Вскоре я начал записывать свои наблюдения в гримуаре. По мере того как я перечислял все увиденные находки и описывал их, страницы гримуара быстро заполнялись, а солнце не раз совершило свой цикл. Проходили дни, но моя страсть к рассматриванию различных композиций не ослабевала.
— Вот так его и обнаружил Амон, — сказал Ариман. — Сидящим на корточках перед россыпью каменных осколков.
— Амон? — переспросил Лемюэль. — Капитан Девятого братства?
— Да, и мой наставник на Просперо, — ответил Магнус.
Лемюэль нахмурился, уловив очевидное противоречие, но ничего не сказал. А Магнус продолжал свой рассказ:
— Когда меня отыскал Амон, я уже начал заполнять второй гримуар. Амон всегда был спокойным и не слишком общительным парнем, не склонным проводить время в больших компаниях. И как многие одинокие люди, он любит поэзию и живо интересуется скрытой сущностью вещей. «Амон, иди сюда! — закричал я, как только его увидел. — Я обнаружил самое удивительное явление во всей Вселенной». Он бегом устремился ко мне, желая узнать, что же я нашел. А когда я показал ему россыпь камней, он засмеялся. «Это всего лишь куча обломков!» — воскликнул он.
Но я взял его за руку и стал показывать своему наставнику плоды многодневных наблюдений. Амон, увидев композиции камней, кинулся читать мои гримуары и, когда перевернул последнюю страницу, был так же увлечен замыслом, как и я.
Лемюэлю порой было трудно уследить за логикой Магнуса, но устоять перед его энтузиазмом он не мог. И он заметил, что Ариман точно так же увлечен страстным рассказом своего примарха.
— Идея настолько захватила Амона, — продолжал Магнус, — что он начал сочинять стихи о каждом из этих невероятных узоров. Пока он созерцал и описывал композиции в стихах, я понял, что они должны что-то означать. Такой сложный порядок и красота не могут быть бессмысленными. Созданные осколками камней схемы несли в себе информацию о сложных процессах во Вселенной.
Вместе с Амоном мы вернулись домой, и он прочел свои стихи, а я показал мудрецам Тизки свои гримуары. То были великие люди, и их преклонение перед красотой природы помогло проникнуть в суть моих наблюдений. Они были так взволнованны, что поспешили повторить мое путешествие и вслед за мной добрались до того места, где стояла статуя. Осколки камня лежали в том же виде, в каком я их оставил, и магистры Тизки, переполненные эмоциями, начали заполнять свои гримуары. Одни описывали треугольные композиции, другие занимались окружностями, а некоторые все свое внимание уделили обширному цветовому спектру камней.
Магнус, сверкая единственным глазом, в упор взглянул на Лемюэля.
— Знаешь, что они мне сказали? — спросил он.
— Нет, — выдохнул Лемюэль, даже не сознавая, что от волнения лишился голоса.
Магнус слегка наклонился вперед:
— Они сказали: «Как же мы были слепы!» Все, кто мог увидеть эти фигуры, сразу же поняли, что они составлены Изначальным Творцом, поскольку эта невероятная красота не доступна никому другому.
Лемюэль живо представил себе эту сцену: отвесный склон скалы, россыпь разноцветных камней и взволнованное собрание мудрецов, изучавших эзотерические и любые необычные явления. Он чувствовал их благоговейный восторг и, казалось, видел, как вздымается волна истории, готовая смыть старые догмы и оставить чистый путь к будущему. Лемюэль ощущал все это так отчетливо, как будто сам вселился в тело одного из мыслителей Тизки, сам увидел бескрайние возможности, как слепец, впервые увидевший свет солнца.
— Поразительно, — прошептал он.
— Да, Лемюэль, так оно и было. — Магнус, похоже, остался доволен тем, что смог достоверно передать значимость момента. — Это был важнейший день в истории Просперо, но, как часто бывает в истории, ни одно важное достижение не обходится без кровопролития.
Грудь Лемюэля сдавило ужасное предчувствие надвигающейся опасности, словно он стоял на краю пропасти, ожидая толчка в спину.
— Мы забыли о необходимости соблюдать ментальную дисциплину, — сказал Магнус, и его голос окрасился печалью. — Мы все были так взволнованны, что психическая защита ослабела.
— И что же случилось? — спросил Лемюэль, заранее боясь услышать ответ.
— Психнойены, — объяснил Магнус. — Тысячи этих чудовищ устремились к нам, и небо потемнело, как в древние времена.
Лемюэль набрал полную грудь воздуха, представляя себе мрачные тучи пси-хищников, покинувших темные пещеры, несмолкаемое гудение прозрачных крыльев, предвещавшее близкую гибель, и забыл выдохнуть.
— Сначала налетели самцы, и после жестокого вихря хищных мандибул и острых когтей, не успев вскрикнуть, погибли пятьдесят человек. А следом за ними появились самки, разбухшие от огромных кладок имматериальных яиц. Их репродуктивный голод был ненасытным, и люди десятками падали на колени, ощутив в своем мозгу шевеление личинок психнойена. Их крики никогда не изгладятся в моей памяти, Лемюэль. Это вопли самых выдающихся людей, осознавших, что им грозит скорое безумие, а мозг пойдет на корм отвратительным существам.
Примитивный ужас, рожденный этими словами, вызвал в библиотеке ошеломленное молчание.
Магнус, прежде чем продолжить повествование, налил себе бокал вина.
— Чудовища носились вокруг нас, изматывая психическими выбросами, разрушая ментальные барьеры и пытаясь заразить наш рассудок своими яйцами. Вскоре остались только сильнейшие. Рядом со мной стоял Амон и еще восемь магистров Тизки. Психнойены снова ринулись в атаку, и вот тогда я понял, что ждал именно этого — настоящего испытания своих способностей. В тот момент мне предстояло узнать, существует ли предел моим возможностям, смогу ли я управлять своими силами или потерплю неудачу.
Глядя на Магнуса, Лемюэль не мог себе представить, чтобы такой могущественный воин потерпел поражение. Даже от воспоминаний о давних событиях его кожа засияла внутренним блеском. Янтарный глаз Магнуса потемнел до огненно-оранжевого, с мерцающими в глубине искрами.
— Психнойены снова набросились на нас, и тогда произошло знаменательное событие. Я ощутил, как во мне что-то сдвинулось, я ощутил изменения, как будто дремлющая и невостребованная сила во мне пробудилась к жизни. Пока я раздумывал о смерти, из моих рук вырвались языки пламени. И я направил потоки огня в небо, словно все время знал об этой своей способности. Каждое мое движение уничтожало сотни психнойенов.
Мемфий и Кайтега, мастера, увидевшие закономерность расположения красных камней, встали рядом со мной, и по их команде взметнулись вверх стены огня. Ахтеп и Луксантеп перехватывали чудовищ в полете и швыряли их на скалу, поскольку они обнаружили закономерность расположения белых камней. Гастар и Имходен, обнаружившие в россыпи камней восьмиугольный венец, силой своих мыслей заставляли кипеть жидкость, заполнявшую экзоскелеты психнойенов. Амон, который первым среди жителей Тизки увидел закономерности в осколках разбитой статуи, в своем мастерстве уступал только мне. В его мозгу появлялись видения будущего, и он предупреждал всех нас о грозящих опасностях, а также подсказывал, как их избежать.
Фанек и Тутмос, постигшие танец квадратов, треугольников, кругов, через взаимодействие прямых и ломаных линий научились воспринимать любые мысли. Они ощущали желание психнойенов отложить яйца в наш разум, ощущали неуемный животный голод, заставлявший их охотиться и размножаться, но сумели изменить восприятие чудовищ таким образом, что они нас не видели.
— Братства Тысячи Сынов, — протянул Лемюэль. — Вот, значит, как они появились!
— Именно так, — подтвердил Магнус. — В тот день мне открылись некоторые тонкости Великого Океана, и, когда мы вернулись в Тизку, члены моего братства разошлись по пирамидам-библиотекам, чтобы осмыслить только что приобретенный опыт. Я наблюдал за их дискуссиями и направлял исследования, потому что я первым увидел фигуры, образовавшиеся в результате падения статуи, и лучше других знал, как обращаться с силами эфира. Девять магистров все свое время посвящали освоению опыта, приобретенного во время нашего путешествия, и оттачивали свое мастерство, чтобы впоследствии стать магистрами храмов девяти братств Просперо. Слухи об их искусстве скоро разошлись по всей Тизке, и тогда в храмы стали стекаться последователи, жаждавшие узнать о новых методах управления энергией Великого Океана.
— А что же ты? — спросил Лемюэль. — Почему ты не стал лидером братства?
— Потому что я стал магом, — сказал примарх. — Магистром всех братств.
— Магом? Это самый высокий ранг? — спросил Лемюэль.
— Нет, — ответил Магнус. — Есть еще одно звание, это Ипсиссимус, существо, свободное от любых ограничений, которое живет в исключительной гармонии между материальной и нематериальной Вселенной, существо, совершенное во всех отношениях.
Лемюэль слышал гордость в голосе Магнуса и знал, что во всем мире может существовать только одна личность, удовлетворяющая всем этим характеристикам, один человек, которого Магнус ставил превыше всех остальных.
— Император, возлюбленный всеми, — сказал Лемюэль.
Магнус улыбнулся, кивнул и скрестил руки на своей широкой груди.
— Правильно, Лемюэль, — сказал он. — Император. И в библиотеку к Ариману я пришел как раз с известиями от моего отца.
Лемюэль мгновенно насторожился. Все летописцы высоко ценили любые крохи информации, касающейся Императора, архитектора судьбы человечества и движущей силы Великого Крестового Похода. А получить такую информацию от самого примарха было неоценимой честью.
— Теперь, когда все отряды Легиона собрались, мой отец вновь призывает нас к себе.
— Мы возвращаемся на Терру? — спросил Ариман. — Уже пора?
Магнус помедлил, подчеркивая важность момента.
— Нет, мы возьмем курс не на Терру. Император созывает конклав, серьезнейшее из всех собраний, где будут обсуждаться самые важные вопросы эпохи.
Лемюэль от волнения приоткрыл рот. Эта новость имела исключительное значение, но он чувствовал, что Магнус обладает еще какой-то информацией. Неожиданно осмелев, он улыбнулся и спросил:
— Мне кажется, есть кое-что еще, мой лорд. Верно?
— А он догадлив, — сказал Магнус и кивнул Ариману. — Я думаю, ты прав, друг мой, уроки Утизаара помогут ему отточить свои способности.
Магнус снова повернулся к Лемюэлю:
— На этом конклаве будет решаться судьба нашего Легиона. Это будет определяющий момент, когда Император признает наши достоинства.
— Ты видел это, мой лорд? — спросил Ариман.
— Я видел многое, — ответил Магнус. — Грядут великие события, колесо истории завершает свой оборот, и Легиону Тысячи Сынов предстоит одному из первых встретить новый порядок во Вселенной.
— Где же произойдет это собрание? — спросил Ариман.
— Далеко отсюда, — сказал Магнус. — В мире под названием Никея.