Глава 16
НОВЫЙ ПОРЯДОК
ОБУЧЕНИЕ
ОЧЕРЕДНОЙ ПРИКАЗ
За хрустальным стеклом пирамиды плыли звезды — слабые проблески света, который горел тысячу, а может, и миллион лет назад. Перспектива заглянуть в такое далекое прошлое всегда привлекала Аримана, потому что настоящее казалось ему эхом минувших эпох.
В санктуме на «Фотепе» стояла приятная прохлада, но этот тщательно подобранный климат не имел ничего общего с машинным контролем. Пол покрывали кристаллы черного и белого хрусталя, выложенные в форме спирали. Каждый кусочек хрусталя был добыт в Отражающих пещерах под Тизкой и собственноручно обработан Магнусом.
Свет звезд играл в блестящих плитках и сверкал на серебряных нитях алых каплевидных подвесок, украшавших плащ Магнуса.
Примарх, неподвижный как статуя, скрестив руки на груди, стоял строго в центре пирамиды и, запрокинув голову, смотрел в бесконечность космоса.
Когда Магнус спускался на поверхность планеты, местом отдыха ему служил шатер, воспроизводивший форму и размеры внутреннего санктума, но вот изысканную атмосферу, отличавшую это место, взять с собой никак не удавалось.
— Входи, Ариман, — сказал Магнус, не сводя взгляда со звездного неба. — Ты пришел как раз вовремя, чтобы вместе со мной наблюдать за полярным сиянием Механикум. Проходи в центр.
Ариман, следуя по черным плиткам спирали, прошел к центру, позволяя им очистить его разум от дурных мыслей, чтобы иметь возможность пройти обратно по белым. На ходу он изучал Магнуса.
После Великого Триумфа примарх держался отчужденно и чаще всего казался печальным. Гастур Сеянус не ошибся относительно объявления Императора, оно действительно изменило природу Вселенной, где они вели боевые действия. Уже почти два столетия Император, возлюбленный всеми, стоял во главе Великого Крестового Похода и сражался в авангарде человечества, раздвигая границы Империума до самых отдаленных уголков Галактики.
Но всему приходит конец, и Император объявил своим преданным воинам о том, что прекращает участие в боях, что настало время передать командование походом в другие руки. Астартес со слезами на глазах услышали о разлуке со своим любимым повелителем, но, как ни важна была эта весть, второе объявление Императора поразило их ничуть не меньше.
На виду у всех собравшихся воинов Император снял с головы золотой лавровый венок, в котором все привыкли его видеть, и передал своему любимому сыну. С этого момента армиями Империума командовал уже не Император. Эта честь принадлежала Хорусу Луперкалю. Воителю.
Этот древний титул был извлечен из пыльной тьмы веков, но он как нельзя лучше отображал уникальные качества примарха Лунных Волков. От миллионов воинов, собравшихся вокруг стального помоста, поднимались волны восхищения, смешанного с печалью, но Ариман заметил, что примархи на возвышение Хоруса отреагировали по-разному. Возможно, кто-то рассчитывал оказаться на его месте, а кто-то негодовал при мысли, что придется получать приказы от равного себе по рождению.
В любом случае это не имело значения. Решение было принято, и Император не собирался его обсуждать. Многие воины надеялись возобновить на Улланоре старые знакомства или завязать новую дружбу, но после объявлений Императора собрание Астартес распалось с невероятной поспешностью.
Двадцать восьмая экспедиция, покинув Улланор, совершила двухмесячный переход к Малому Гексию, одному из удаленных миров Механикум, чтобы пополнить свои припасы. Свидетелями зарождения нового галактического порядка стала основная часть Легиона Тысячи Сынов, но отдельные отряды выполняли задания в других пунктах этого сектора. И с каждым днем все больше сынов Магнуса присоединялось к родному Легиону в ожидании приказов от нового главнокомандующего Великого Крестового Похода.
Сотек привел роту наставников после оказания поддержки Пожирателям Мира в Глубинах Голготана, а потом пришло известие, что и последний отряд — Громодержцы Кенафа — вот-вот должен прибыть после сражений в составе Четвертого Легиона Пертурабо. Небольшое количество воинов Магнуса еще оставалось на других объектах, но подавляющее число его сыновей собралось на Малом Гексии.
Корабли Тысячи Сынов, словно новорожденные младенцы, на шесть месяцев присосались к кузницам и складам планеты. Миллиарды снарядов, тысячи тонн продовольствия и воды, комплекты снаряжения, сушеные продукты, взрывчатка, бронетехника, энергетические батареи, цистерны с горючим и сотни других предметов, необходимых для функционирования экспедиционной флотилии, были переправлены громоздкими транспортными шаттлами либо с использованием невероятно тонких башен Циолковского.
После дозаправки Легион и миллионы солдат поддержки оставались на якоре на орбите, ожидая очередного приказа. Эти месяцы не были потрачены впустую. Армейские подразделения вместе с Астартес занимались боевой подготовкой и узнавали что-то новое о способностях друг друга.
Каждый капитан братства делил свое время между боевой подготовкой и ментальными занятиями, чтобы восстановить силы и связь с эфиром, но в целом Легион снова был готов оказаться в гуще событий. Летописцы тоже не теряли времени даром. Многие занимались шлифовкой сделанных ими записей, с тем чтобы опубликовать их после окончания Великого Крестового Похода, а попутно старались разузнать побольше о церемонии Великого Триумфа на Улланоре.
Другие доводили до совершенства наброски и эскизы, сделанные во время покорения Гелиосы и приведения к Согласию ее обитателей. А некоторые избранные, ставшие Послушниками Тысячи Сынов, продолжали обучение.
— Очень красиво, верно? — спросил Магнус у подошедшего Аримана.
— Да, красиво, мой лорд, — согласился Ариман.
— Я так много могу увидеть, когда смотрю из своего святилища, Азек, но гораздо больше хочется узнать. Конечно, мне и сейчас многое известно, но когда-нибудь я буду знать все. — Магнус улыбнулся и покачал головой, словно удивленный собственной самонадеянностью. — Можешь не скрывать своего хмурого вида, друг мой, — продолжал он. — Я не такой невежда, чтобы забыть труды Аристофана и диалоги Платона. «Я знаю только то, что ничего не знаю» — вот истинная суть познания.
— Я не так глубоко заглядываю в небеса, мой лорд, — сказал Ариман, — но созерцание звезд всегда приносит мне умиротворение, уверенность в том, что Галактика подчиняется определенному порядку. Это дает мне ощущение стабильности в эпоху перемен.
— Ты говоришь так, словно перемены внушают опасения, — сказал Магнус, наконец переведя на него свой взгляд.
— Перемены иногда необходимы, — обезоруживающе улыбнулся Ариман. — Но я предпочитаю порядок. Он более... предсказуем.
Магнус усмехнулся:
— Да, я понимаю, что это было бы очень приятно, но прекрасно устроенный и упорядоченный мир подвержен стагнации. Реальный мир жив только потому, что в нем много изменений, беспорядка и разложения. Старый порядок должен уйти, чтобы уступить место новому.
— Именно это и произошло на Улланоре? — осмелился спросить Ариман.
— В некотором роде — да. Ни один режим, даже установленный божеством, не может сохраняться вечно. В конце концов, величайший принцип творения состоит в том, что нереальность и вероятность сближаются и расходятся бесчисленное количество раз в ограниченный промежуток времени.
Ариман помолчал, не уверенный, что правильно понял слова примарха.
— Мы одиноки среди звезд, Азек, — со вздохом произнес Магнус и снова скрестил руки на груди.
— Как это, мой лорд?
— Император покидает Великий Крестовый Поход, — пояснил Магнус. — Я слышал его разговор с Хорусом на помосте во время парада. Мой брат хотел узнать, почему отец оставляет нас, и знаешь, что он ответил?
— Нет, мой лорд, — сказал Ариман, хотя вопрос был чисто риторическим.
— Он сказал, что причина тому не в усталости от сражений, а в том, что его призывает более великое предназначение, которое, как он уверен, поможет сохранить результаты наших завоеваний на вечные времена. Хорус, конечно, захотел узнать, что это такое, но отец не пожелал отвечать и тем сильно уязвил его гордость. Видишь ли, Хорус был первым, кого отец разыскал после того, как все мы были... разбросаны по Вселенной. Отец и сын почти тридцать лет сражались плечом к плечу, и образовавшуюся между ними связь нелегко ослабить. По правде говоря, многие из моих братьев с завистью смотрят на эти узы.
— Но не ты?
— Я? Нет, я никогда не терял контакта с отцом. Мы не раз беседовали с ним еще до того, как он ступил на поверхность Просперо. Такой связи, что существует между нами, нет ни у одного из моих братьев. Когда наш Легион покинул Улланор, я пообщался с отцом и рассказал ему о том, что обнаружил на Агхору тайный лабиринт тоннелей, которые пронизывают Имматериум и связывают между собой все точки и все времена.
Магнус опять отвернулся к звездам, а Ариман хранил молчание. Он понимал, что нельзя нарушать откровения Магнуса, хотя его рассказ об открытии на Агхору вызывал глубочайший интерес.
— А знаешь, что он сказал, Азек? Знаешь, как он отреагировал на это важнейшее открытие, дающее доступ в любой уголок Галактики?
— Нет, мой лорд.
— Он знал, — спокойно произнес Магнус. — Он уже знал о нем. Наверное, это не должно было меня удивлять. Если кто-то в Галактике и мог знать об этих вещах, то только мой отец. После того как он убедился, что я раскрыл эту сеть, он признался, что знает о ней уже не одно десятилетие, и принял решение овладеть ее секретами. Именно поэтому он и решил возвратиться на Терру.
— Но это ведь великое открытие?
— Бесспорно, — согласился Магнус, но без особого энтузиазма. — Я сразу же предложил ему свою помощь, но предложение было отклонено.
— Отклонено? Но почему же?
У Магнуса едва заметно поникли плечи.
— По всей видимости, научные исследования моего отца находятся еще в слишком хрупком состоянии, чтобы на них могла взглянуть чья-то другая душа.
— Это меня удивляет, — сказал Ариман. — В конце концов, нет более прилежного исследователя эзотерических явлений, чем Магнус Красный. А Император сообщил, почему отказывается от твоей помощи?
— Он не только отказался от моей помощи, но и предупредил, чтобы я прекратил свои исследования. Лишь сообщил, что мне отведена важнейшая роль в его грандиозных замыслах.
— А ты не спрашивал, что наговорил ему Леман Русс?
— Нет, — покачал головой Магнус. — Мой отец прекрасно знает волчью натуру брата; ему не надо доказывать, насколько смешны и лицемерны обвинения Русса.
— И все же, — заметил Ариман, — жаль, что мы не успели побольше узнать от Волков. Между мной и Охтхере Судьбостроителем образовалась крепкая связь. С помощью Утизаара я многое мог бы выведать о внутренней структуре Легиона Короля Волков.
Магнус кивнул и улыбнулся.
— Не беспокойся, Азек, — сказал он. — Судьбостроитель не единственный источник информации среди Волков. У меня есть другие агенты, хотя они и сами не догадываются, что пляшут под мою дудку.
Ариман ждал продолжения, но примарх предпочел оставить сведения при себе.
Больше он ни о чем не успел спросить, потому что в этот момент сияние звезд дрогнуло, словно на хрустальную пирамиду накинули тончайшую вуаль.
— Смотри, — сказал Магнус, — начинается полярное сияние Механикум.
Словно оставленная под дождем акварель, свет звезд стал расплываться. Смесь химических испарений и влаги в атмосфере поймала отраженные лучи далекого солнца Малого Гексия, и вокруг всего мира образовался мерцающий ореол, как будто планета от полюса до полюса была объята разноцветным пламенем.
Эффект, несмотря на то что происходил от постоянного загрязнения атмосферы и бурно развивающейся в ущерб экологии планеты промышленности, получился великолепный. Ариман считал это явление доказательством того, что из самых отвратительных источников можно извлечь нечто удивительное. Сопутствующим эффектом полярного сияния Механикум было уменьшение плотности барьера между материальным миром и Имматериумом, а еще в короне планеты появлялись отблески эфирных вихрей самых невообразимых оттенков, и их тоже можно было заметить сквозь хрустальный полог пирамиды.
— Великий Океан, — грустно произнес Магнус. — Насколько же он прекрасен!
Ариман приглушил освещение личной библиотеки, помня о том, насколько важна любая мелочь для концентрации внимания. Лемюэля удивил небольшой размер этого помещения, уступавшего обычному кабинету терранского чиновника. И для библиотеки здесь было совсем немного книг, всего лишь один шкаф, заполненный кожаными футлярами для свитков и стопками отдельных листов бумаги.
Вдоль одной из стен стоял большой письменный стол из светлого полированного дерева с темными прожилками, на котором лежала обтянутая зеленой кожей папка и несколько открытых фолиантов толщиной не менее полуметра.
В углу безмолвным свидетелем его неудачных попыток стояла подставка с доспехами Аримана. Доспехи напоминали Лемюэлю роботов Калофиса, и от одной мысли о бездушных механических воинах у него по спине пробегал холодок.
— Ты уже видишь ее? — спросил Ариман.
— Нет.
— Посмотри еще раз. Плыви вместе с потоком. Вспомни все, чему я тебя учил после Сорокопута.
— Я стараюсь, но их слишком много. Как я могу определить, где реальное будущее, а где потенциальные возможности?
— А вот для этого, — принялся объяснять Ариман, — необходим личный опыт прорицателя. Некоторые предсказатели обладают внутренней связью с эфирными потоками, которая ведет их к истине с неукоснительной точностью, а другим, чтобы ее достичь, приходится отсеивать тысячи бессмысленных видений.
— А к каким из них ты относишь себя? — спросил Лемюэль, не открывая глаз и пытаясь проследить за миллионами возможных траекторий разлетающихся карт.
— Думай больше о картах, а не обо мне, — посоветовал ему Ариман. — Готов?
— Готов.
Карточный домик, тщательно собранный на краю стола, представлял собой идеально сбалансированную пирамиду. Ариман построил ее из семидесяти восьми карт, вынутых из обернутой тканью коробки, которые назвал колодой Триумфов Висконти—Сфорца. Каждая из карт была тщательно прорисована и несла на себе образ царственной особы.
— Поймай «Семерку монет», — сказал Ариман и хлопнул ладонью по столу.
Пирамида рухнула, и со стола красочным вихрем посыпались «Всадники», «Короли» и «Принцессы». Лемюэль, протянув руку, выхватил одну из карт и поднес к глазам.
— Покажи мне, — потребовал Ариман.
Лемюэль положил карту на стол. На ней была изображена фигура женщины, тянувшейся к восьмиконечной звезде.
— «Звезда», — назвал карту Ариман. — Попробуем снова.
— Это невозможно! — в отчаянии воскликнул Лемюэль. Он уже три часа пытался выхватить из потока падавших карт именно ту, которую называл Ариман, но все безуспешно. — Я не могу этого сделать.
— Можешь. Поднимись к нижнему уровню Исчислений и очисти свой разум от хаоса материальных забот. Пусть твои мысли текут свободно, без влияния голода, желаний и страсти. Только в этом случае ты сможешь отыскать истинный путь в отголосках будущего.
— Освободиться от желаний? Это не так-то легко сделать, — заметил Лемюэль.
— А я и не обещал, что будет легко. Наоборот, предупреждал о трудностях.
— Я знаю, но для человека с моим аппетитом нелегко подавить голод. — Лемюэль похлопал рукой по объемистому, хотя и слегка усохшему чреву.
Корабельная кухня могла предложить только безвкусную смесь из восстановленных паст и быстрозамороженной органики, выращенной в трюмах гидропонным методом. Такой набор обеспечивал питание организма, но не более того.
— Тем более тебе должны помочь Исчисления, — сказал Ариман. — Поднимайся до нижних сфер и мысленно представь себе траекторию каждой карты, изменения, вызванные столкновениями, и их влияние на поток в целом. Учись читать геометрическую прогрессию вероятностей, когда каждое смещение дает начало тысяче новых вариантов, даже если все исходные параметры были одинаковы. В забытые века люди называли это теорией хаоса или фрактальной геометрией.
— Я не способен на это, — возразил Лемюэль. — Твой мозг создан с учетом подобных возможностей, а мой — нет.
— Мне помогает не мое улучшенное восприятие, — возразил Ариман. — Я ведь не математик.
— Тогда попробуй сам, — предложил Лемюэль.
— Хорошо, — согласился Ариман и спокойно восстановил карточную пирамиду. Закончив строительство, он обернулся к Лемюэлю. — Назови карту.
Лемюэль задумался.
— «Колесница», — наконец выбрал он.
Ариман кивнул и встал рядом со столом, прикрыв глаза и опустив руки.
— Готов? — спросил Лемюэль.
— Да.
Лемюэль хлопнул по столу, и карты посыпались на пол. Рука Аримана, словно атакующая змея, метнулась вперед и подхватила в воздухе единственную карту с золотым обрезом. На ней была изображена золотая колесница, запряженная парой белых крылатых коней. Ариман положил карту лицом вверх.
— Видишь? Это вполне возможно.
— Тебе помогли рефлексы Астартес, — сказал Лемюэль.
— Ты так считаешь? — с улыбкой спросил Ариман. — Ладно, давай попробуем еще раз.
Он еще раз построил карточный домик и предложил Лемюэлю выбрать карту. Летописец назвал одну из карт, и тогда Ариман, закрыв глаза, снова встал перед столом. На этот раз он поднял руку и близко свел большой и указательный пальцы, как будто уже поймал невидимую карту. Затем его дыхание стало глубже, а глаза под опущенными веками то поднимались, то опускались.
— Давай, — скомандовал Ариман.
Лемюэль хлопнул по столу, разрушив хрупкую постройку. Ариман не шелохнулся, но одна из карт, пролетев по воздуху, скользнула точно между его пальцами. Лемюэль даже не удивился, когда увидел на карте фигуру с огненным мечом в правой руке и увенчанным орлом глобусом в левой. По обе стороны от нее летели ангелы и трубили в золотые трубы со свисающими серебряными знаменами.
— Как раз то, что ты хотел, — сказал Ариман. — «Правосудие».
Четыре дня спустя Лемюэль снова уютно устроился в личной библиотеке Аримана, хотя на сегодня вместо занятий ему были обещаны воспоминания. Прошел почти целый год с тех пор, как летописцев не допустили на поверхность Улланора, и теперь Лемюэль надеялся услышать рассказ о возвышении Хоруса Луперкаля из уст очевидца и участника Великого Триумфа. Но его ожидало разочарование.
Как только Лемюэль начал расспрашивать о торжестве, Ариман пожал плечами, словно это было рядовое событие, не заслуживающее внимания летописцев.
— Это было наше частное дело, — сказал он.
Лемюэль едва не рассмеялся, но вдруг заметил, что Ариман говорит совершенно серьезно.
— И почему тебе все же так хочется о нем услышать?
— Серьезно?
— Да.
— Вероятно, потому, что там присутствовал Император, — сказал Лемюэль, стараясь понять, почему Ариман находит странным желание узнать подробности этого выдающегося события. — Или, возможно, потому, что Император вернулся на Терру и Великий Крестовый Поход получил нового командующего. Хорус Луперкаль стал Воителем. Такое событие представляет собой поворотный пункт в истории человечества, ты ведь и сам это прекрасно понимаешь, верно?
— Верно, — кивнул Ариман. — Хотя боюсь, что я не слишком хороший рассказчик. Я уверен, что другие, когда придет время, поведают об этом событии лучше меня.
Ариман сидел за письменным столом и прихлебывал прозрачное золотистое вино из огромного оловянного кубка. Лемюэль догадывался, что он просто не хочет говорить об Улланоре и лишь потому ссылается на свое неумение рассказывать.
Пожалуй, воспоминаний сегодня будет не много. Мысли Аримана были заняты каким-то событием, произошедшим на поверхности Улланора, но узнать, что именно случилось, Лемюэлю, пожалуй, не удастся.
Лемюэль никак не ожидал встретить Астартес, которого беспокоит что-либо еще кроме сражений, и он присмотрелся к Ариману. Даже без боевых доспехов, в одной красной тунике и солдатских брюках цвета хаки, этот воин был огромен. Пластины брони скрывали его тело, и тогда оно казалось гладким и ровным, словно машина, а теперь можно было рассмотреть его вздувшиеся бицепсы и волнистую поверхность грудных мышц. Без доспехов Астартес, пожалуй, производили еще более пугающее впечатление. Их тела своими пропорциями вполне соответствовали человеческим, но в силу величины казались чужеродными.
Лемюэль достаточно хорошо познакомился с Ариманом после Улланора — не настолько тесно, чтобы считать его своим другом, но и не так плохо, чтобы не замечать его настроения. Своих друзей-летописцев он видел очень редко, поскольку Камилла и Каллиста большую часть времени проводили в библиотеке «Фотепа» в обществе Анкху Анена, который учил их развивать проявившиеся способности. Но если женщин он хоть изредка встречал, то Махавасту Каллимака не видел совсем.
— Лемюэль? — окликнул его Ариман, возвращая мысли к настоящему.
— Прости, — сказал Лемюэль. — Я задумался об одном своем друге. Надеюсь, у него все в порядке.
— О ком это?
— О Махавасту Каллимаке, летописце примарха.
— А почему у него что-то может быть не в порядке?
Лемюэль пожал плечами, не зная, как объяснить свое беспокойство.
— В последний раз, когда я его видел, он был чем-то расстроен, а кроме этого, он пожилой человек, подверженный старческим болезням. Понимаешь?
— Не совсем, — признался Ариман. — Я сейчас так же здоров, как и две сотни лет назад.
Лемюэль хихикнул:
— Это должно было бы меня удивить, но удивительно другое: как быстро привыкаешь к самым невероятным вещам, особенно когда находишься в обществе одного из Тысячи Сынов.
Он поднес к губам небольшой хрустальный бокал с вином и сделал глоток, наслаждаясь редким вкусом напитка, в котором не ощущалось следов фильтрации.
— Как тебе нравится вино? — спросил Ариман.
— Оно более изысканное, чем то, к которому я привык,— сказал Лемюэль. — Очень ароматное и насыщенное, но в то же время на удивление деликатное.
— Виноград был выращен в подземных садах на Просперо, — объяснил Ариман. — Вино моего собственного приготовления, по генному образцу, взятому с бывшего острова Дименсландт, что находится в заливе Эретаунга.
— Я никогда не думал, что среди Астартес могут быть специалисты по виноделию.
— Нет? Почему?
Лемюэль склонил голову набок, прикидывая, не шутит ли Ариман. Главный библиарий Тысячи Сынов, безусловно, хранил серьезное выражение лица, но уж слишком часто эта серьезность нарушалась шутками, произносимыми с самым бесстрастным видом. Тем не менее аура Аримана свидетельствовала о том, что вопрос задан вполне серьезно, и Лемюэль стал подбирать слова для ответа.
— Ну, просто вы созданы для войны. Я не думал, что сражения оставляют много времени для мирных занятий.
— Другими словами, ты хочешь сказать, что мы не годимся ни на что, кроме войны? Так? Что Астартес — это просто оружие, инструмент для убийства и не имеют других интересов?
Лемюэль заметил блеск в глазах Аримана и решил ему подыграть.
— Астартес действительно очень хороши в войне, — сказал он. — Я понял это на Утесе Феникса.
— Ты прав, мы искусные убийцы. И я думаю, именно поэтому в нашем Легионе поощряются другие интересы, не относящиеся к сражениям. В конце концов, Великий Крестовый Поход не будет длиться вечно, и после его окончания нам потребуется другое занятие. Что станет с воинами, когда не будет больше войн?
— Они осядут на одном месте и будут выращивать отменный виноград, — сказал Лемюэль, после чего он прикончил вино, а Ариман снова наполнил его бокал.
Абсолютная нелепость этой сцены вызвала у него невольную дрожь. Лемюэль покачал головой и рассмеялся.
— Что тут смешного? — поинтересовался Ариман.
— В общем-то ничего, — ответил летописец. — Я только удивляюсь, как могло случиться, что Лемюэль Гамон, знаток и в то же время дилетант в эзотерических науках, вдруг решился выпить стаканчик вина с генетически усовершенствованным сверхчеловеком? Еще два года назад, если бы кто-то сказал, что я буду вот так сидеть с тобой за стаканом вина, я счел бы его сумасшедшим.
— Я тоже испытываю подобные чувства, — заверил его Ариман.
— Тогда давай выпьем за наши новые ощущения, — предложил Лемюэль, поднимая бокал.
Они выпили и помолчали, наслаждаясь странностью момента. Наконец Лемюэль счел паузу достаточно длинной и заговорил снова:
— Но ты так и не ответил на мой вопрос.
— Какой вопрос?
— Помнишь, во время тренировки с картами я тебя спросил, к какому виду предсказателей ты относишь себя: к тем, кто имеет непосредственный контакт с эфиром, или к тем, кому приходится бороться за каждую крупицу истины? Мне кажется, это первый вариант.
— Да, когда-то так и было, — сказал Ариман, и в его ауре Лемюэль смог прочесть гордость и одновременно сожаление. — Я мог без особых усилий извлечь видения будущего из эфира, я вел свое братство самыми эффективными тропами в сражениях и в учебе, но теперь я вынужден усиленно работать ради самого краткого отблеска будущего.
— А что изменилось?
Ариман встал, обошел вокруг стола, взял колоду карт и тщательно ее перемешал. Лемюэль, глядя на него, подумал, что он мог бы стать крупье в любом казино. Ариман с невообразимой легкостью вертел карты между пальцами, даже, казалось, не замечая их.
— Течения Великого Океана все время меняются, и их влияние то нарастает, то ослабевает. Бурный поток в долю секунды может превратиться в едва заметный ручеек. Пологая волна способна увеличиться до яростного тайфуна. Так и способности предсказателя растут и уменьшаются в зависимости от его настроения, а оно отличается непостоянством, словно полет бабочки.
— Ты говоришь о нем как о живом существе, — сказал Лемюэль, отметив задумчивое выражение глаз Аримана.
Ариман улыбнулся и положил карты на стол.
— Возможно, — согласился он. — Древние мореплаватели Терры часто говорили, что у них две жены — земная женщина и океан. Обе они ревновали друг к другу, и люди верили, что и та и другая имели равные права на жизнь моряка. Жить так близко к эфиру — значит стоять одной ногой в другом мире. Оба мира грозят опасностями, но человек может научиться узнавать о взаимодействии миров и подстраиваться под их ритм. Самое важное — угадать верный момент и оказаться на гребне энергетической волны.
Лемюэль протянул руку и постучал пальцем по картам с золотой рубашкой.
— Похоже, что именно это мне и не удается, — сказал он.
— Да, предсказания не твой конек, — согласился Ариман. — Хотя в чтении эфира у тебя есть определенные способности. Возможно, я сумею уговорить Утизаара из братства Атенейцев выкроить для тебя немного времени. Он сумеет развить в тебе эту черту.
— Я часто слышу о ваших братствах и давно хотел спросить: к чему такая узкая специализация? Я проходил обучение у сангомов, и эти мужчины и женщины служили своему народу самыми различными способами. Они не ограничивали себя строгими рамками какой-то одной области. Почему в твоем Легионе воины следуют учениям разных культов?
— Лемюэль, сангомы, о которых ты говоришь, получили лишь крошечную часть знаний Великого Океана. Самый молодой стажер любого братства Тысячи Сынов знает и использует больше тайн, чем самый опытный сангом.
— В этом я не сомневаюсь, — сказал Лемюэль и отпил еще глоток вина. — Но почему их так много?
Ариман улыбнулся:
— Допивай свое вино, а я расскажу тебе о первом путешествии Магнуса в пустоши Просперо.
— Просперо настоящий рай, — начал свой рассказ Ариман. — Это чудесная планета, светлая и прекрасная. Ее горы возносятся к небу белоснежными клыками, леса удивляют пышным цветением, а океаны кишат жизнью. Этот мир восстановил былую славу, но так было не всегда. Задолго до появления Магнуса планета оказалась на грани опустошения.
Ариман взял с верхней полки книжного шкафа ящичек из простого железа и поставил его на стол перед Лемюэлем. Под крышкой ящика оказался причудливый череп явно не человеческого происхождения, темный и блестящий, словно покрытый лаком. Череп имел удлиненную форму, с двумя выдающимися мандибулами и огромными глазницами. С первого взгляда он был похож на останки отвратительного насекомого.
— Что это? — не скрывая своего отвращения, спросил Лемюэль.
— Это законсервированный экзочереп психнойена, ксенохищника, который водится на Просперо.
— А почему ты решил мне его показать?
— Потому что без него не возникли бы братства Тысячи Сынов.
— Не понимаю.
— Я тебе объясню. — Ариман вынул череп из ящика и протянул его Лемюэлю. — Не бойся, он давно мертв, и даже остаточная аура уже растворилась в Великом Океане.
— Нет, благодарю. Эти мандибулы, того и гляди, оторвут мне голову.
— Это было возможно, но не они делали психнойена таким грозным хищником. Главную опасность представлял репродуктивный цикл этих существ. Самка психнойена реагировала на психические излучения, а кроме того, обладала зачатками телепатии и телекинеза. В период размножения она откладывала яйца в мозг живого существа, не обладавшего защитой от влияния эфира.
— Отвратительно, — ужаснулся Лемюэль.
— Но это еще не самое худшее.
— Вот как?
— Далеко не самое худшее, — не без удовольствия повторил Ариман. — Яйца были мелкими, не больше песчинки, но уже на следующее утро из них вылуплялись личинки, которые начинали пожирать мозг. Сначала жертва не чувствовала ничего, кроме слабой головной боли, а к середине дня уже наступала агония, сопровождавшаяся жестокими мучениями и безумством, поскольку личинки выедали весь мозг изнутри. К закату жертва умирала, а опустевший череп кишмя кишел жирными червями. В течение нескольких часов зародыши доедали труп, а потом прятались в темные места и окукливались. На следующий день они выходили на свет уже взрослыми особями, готовыми к охоте и размножению.
У Лемюэля тотчас скрутило внутренности, и он постарался прогнать мысли о существах, чей мозг изнутри пожирали мерзкие паразиты.
— Какая ужасная смерть, — пробормотал он. — Но я все же не понимаю, какое отношение имеют эти отвратительные создания к жизни на Просперо и формированию Тысячи Сынов.
— Терпение, Лемюэль. — Ариман уселся на край стола. — Дойдем и до этого. Ты ведь слышал о Тизке, Городе Света, не так ли?
— Это место, которое мне не терпится увидеть, — ответил Лемюэль.
— Скоро увидишь, — усмехнулся Ариман. — Именно Тизка стала последним оплотом цивилизации, исчезнувшей несколько тысячелетий назад, и те, кто пережил всепланетную катастрофу, скрывались там от психнойенов. Есть предположение, что необычайно сильный прилив в Великом Океане вызвал у населения планеты неконтролируемый всплеск психической энергии, что послужило толчком к агрессивному поведению психнойенов во время размножения. Цивилизация Просперо потерпела сокрушительный удар, а немногие оставшиеся обитатели бежали в город.
— Тизка, — прошептал Лемюэль, предвкушая рассказ о давней истории Просперо.
— Верно, — подтвердил Ариман. — Жители Тизки выдержали не одно тысячелетие, но все, что они создали после прибытия с Терры, превратилось в прах. На поверхности Просперо и сейчас сохранились многочисленные свидетельства древней цивилизации, но городами завладели леса, а в дворцах правителей обитают дикие звери.
— Но как же они выжили?
— Несмотря на катастрофу, они сберегли достаточно знаний и оборудования, чтобы создать технопсихические приспособления и изыскать возобновляемые источники энергии, что позволило им построить гигантские гидропонные сады в пещерах на нижних отрогах гор.
— Где ты выращиваешь отличный виноград для этого превосходного вина, — добавил Лемюэль, приподняв бокал. — Но я спрашивал не об этом. Как они спасались от психнойенов?
Ариман постучал пальцем по лбу:
— Они развивали в себе силы, которые сделали их не столь уязвимыми. Тизка привлекала к себе тысячи психнойенов, но среди выживших нашлись одаренные псайкеры, которые силой разума сумели воздвигнуть невидимые барьеры. Это были примитивные и грубые силы по сравнению с теми тонкими методами, которыми пользуемся мы, но они держали чудовищ на расстоянии. И вплоть до появления Магнуса эти специалисты-практики оставались в узких границах, обусловленных непониманием природы Великого Океана.
Лемюэль поставил свой бокал на стол. Предания, связанные с ранними периодами жизни примархов, как правило, были перегружены гиперболами и аллегориями и сверх меры изобиловали деталями, которые описывали их силу, ловкость владения оружием и прочие подобные достоинства.
Но рассказом о деяниях примарха в его домашнем мире, услышанным от воина его Легиона, мог похвастаться не каждый летописец; правдивое повествование не шло ни в какое сравнение с приукрашенными легендами итераторов. От предвкушения у Лемюэля участился пульс, и он ощутил за спиной дуновение ветерка, словно кто-то прошел мимо. И вдруг в гранях хрустального бокала ему привиделись красные блики, а потом почудился и золотой глаз, словно выглядывающий из вина.
Лемюэль, нахмурившись, оглянулся через плечо, но сзади никого не было.
Он перевел взгляд на бокал и увидел только золотистое вино. Тряхнув головой, он прогнал остатки видения. Ариман с довольным видом смотрел на него, словно ожидая каких-то слов.
— Так ты рассказывал, — заговорил Лемюэль, не дождавшись продолжения, — о Магнусе?
— Да, — ответил Ариман. — Но это не моя история, и не мне ее рассказывать.
Лемюэль в растерянности откинулся на спинку стула:
— А чья же это история?
— Моя, — произнес Магнус, возникший рядом с Лемюэлем будто из воздуха. — И я ее расскажу.
