Глава 6
СЕРВИТОР КЕЙЛ
РАССЕЯНЫЙ
ВОИН-ЖРЕЦ
Она поняла, как трудно спать, не имея возможности узнать, когда заканчивается день и начинается ночь. Окружающие ее звуки ни на мгновение не утихали; в комнате постоянно слышался гул, хотя порой он был совсем тихим — от работы удаленных двигателей. В постоянной темноте и шуме она коротала время, сидя на кровати, ничего не делая и ничего не слыша, кроме случайно раздававшегося за дверью голоса.
Слепота принесла с собой сотни трудностей, но самой страшной была скука. Раньше Кирена много читала, а ее профессия требовала частых перемещений и посещений общественных мест города. С утратой зрения оба эти занятия для нее почти полностью исключались.
В самые мрачные моменты она размышляла о жестокой насмешке судьбы. Быть избранной Астартес, находиться среди ангелов Императора… Ходить по переходам их огромного железного военного корабля, вдыхать запахи пота и машинного масла… и ничего этого не видеть.
Да. Очень весело.
Первые часы на борту корабля дались ей нелегко, но они хотя бы оказались богатыми на события. Во время медицинского обследования в холодной до боли палате, с иглами, воткнутыми в ее руки и ноги, Кирена слышала, как один ангел говорил другому что-то насчет обесцвечивания пигмента сетчатки и влияния истощения на внутренние органы и мышцы. Она пыталась сосредоточиться на его словах, но мысли рассеивались, разум был не в силах осознать, что произошло и где она оказалась.
Два предыдущих месяца на поверхности планеты оказались для нее неимоверно тяжелыми. Шайки бродячих бандитов в предгорьях вокруг города не испытывали ни малейшего уважения к священному одеянию шул и не проявляли привычного почтения.
— Нашему миру пришел конец, — со смехом сказал один из них. — Старые обычаи теперь ничего не стоят.
Кирена так и не увидела его, но в сновидениях перед ней мелькали жестокие насмехающиеся физиономии, одна из которых могла бы принадлежать ему.
Все время, пока продолжался осмотр, она не могла унять дрожь, как бы ни напрягала ослабевшие мускулы. На странствующем среди звезд корабле ангелов было так холодно, что зубы продолжали выбивать дробь, даже когда она говорила. Кирена была почти уверена, что изо рта у нее вылетают облачка пара.
— Ты все понимаешь? — спросил ее ангел.
— Да, — солгала она. — Понимаю. — И добавила: — Спасибо, ангел.
Вскоре пришли какие-то люди, чтобы ей помочь. От них пахло душистым ладаном, а голоса звучали приглушенно и заботливо.
Она не знала, как долго они шли. Может быть, пять минут, а может, и все тридцать — в окружающей ее темноте время казалось растянутым. В коридорах было довольно многолюдно. Время от времени она слышала механический лязг доспехов проходивших мимо ангелов. Но гораздо чаще рядом раздавался шелест одежды.
— Кто вы? — спросила она на ходу.
— Слуги, — ответил один из людей.
— Мы служим Несущим Слово, — сказал второй.
Они продолжали идти. Время шло, секунды отмерялись шагами, минуты — случайно услышанными голосами.
— Вот твоя комната, — сказал один из провожатых и повел вперед, прикладывая ее дрожащие пальцы к кровати, к стенам и контрольному пульту на двери.
Он терпеливо обошел с ней все помещение. Ее новую камеру.
— Спасибо, — поблагодарила она.
Комната оказалась небольшой и обставленной весьма скудно. Ей не хватало уюта, но Кирену не тревожила перспектива остаться здесь в одиночестве. Это было своего рода благом.
— Поправляйся, — хором пожелали оба ее провожатых.
— А как вас зовут? — спросила она.
В ответ послышалось только шипение гидравлического привода закрывающейся двери.
Кирена села на кровать — матрац оказался тонким и жестким, как в тюремной камере, — и начался долгий, лишенный всяких событий процесс ничегонеделания.
Монотонность ее существования ежедневно нарушалась лишь приходом сервитора, который приносил ей пищу три раза в день, но отличался нежеланием или неспособностью вдаваться в подробности. Еда всегда была одной и той же: жидкая синтетическая кашица.
— Это отвратительно, — сказала она однажды с улыбкой. — Должна ли я полагать, что в пище содержится достаточное количество питательных и прочих полезных элементов?
— Да, — последовал ответ, произнесенный сухим бесцветным голосом.
— И ты тоже этим питаешься?
— Да.
— Я тебе сочувствую.
Молчание.
— Ты не очень-то разговорчив.
— Нет.
— Как тебя зовут? — сделала она последнюю попытку.
Молчание.
— А кем ты был? — спросила она.
Империум перестал охранять секреты создания сервиторов еще шестьдесят лет назад, и в Монархии они давно стали привычным явлением. Для предназначенной еретикам и преступникам участи употреблялся термин «искупление». Так или иначе, это означало, что мозг провинившегося лишали жизненной силы, а его тело дополняли бионическими устройствами, определявшими дальнейшую деятельность.
Ее вопрос остался без ответа.
— До того, как ты стал этим, — она постаралась, чтобы ее голос звучал как можно дружелюбнее, — кем ты был?
— Нет.
— «Нет» означает, что ты не помнишь, или же «нет» — ты не желаешь говорить?
— Нет.
Кирена вздохнула:
— Ладно, иди. Встретимся завтра утром.
— Да, — ответил сервитор.
Послышалось шарканье ног, и дверь с шипением закрылась.
— Я буду звать тебя Кейл, — сказала она пустой комнате.
Дважды после ее появления на корабле Кирену навещал Ксафен, и Аргел Тал заходил три раза. Каждая встреча с капитаном проходила одинаково: неуклюжие попытки беседы, прерываемые неловкими паузами. Насколько понимала Кирена, флотилия легиона двигалась в направлении мира, который предстояло завоевать, но приказа начать штурм еще не поступило.
— Почему? — спросила она, радуясь хотя бы этой ограниченной компании.
— Аврелиан до сих пор пребывает в уединении, — ответил Аргел Тал.
— Аврелиан?
— Это имя нашего примарха, редко используемое вне легиона. Это колхидское слово, из нашего домашнего мира.
— Странно, — заметила Кирена, — что у бога есть прозвище.
Аргел Тал на некоторое время погрузился в молчание.
— Примарх не бог. Порой сыновья богов, даже унаследовав все его силы, остаются полубогами. И это не прозвище. Это семейное обращение. Оно приблизительно переводится как «золотой».
— Ты сказал, он остается в уединении.
— Да. В своих покоях, на нашем флагмане «Фиделитас Лекс».
— Он скрывается от вас?
Она услышала, как Астартес напряженно сглотнул.
— Мне не совсем удобно это обсуждать, Кирена. Могу лишь сказать, что ему многое надо обдумать. Осуждение Богом-Императором легло на наши души тяжким бременем. Примарх страдает, как страдаем и мы.
Перед тем как заговорить, Кирена долго и напряженно размышляла.
— Аргел Тал?
— Да, Кирена.
— Ты не выглядишь страдающим. И не похоже, чтобы ты был расстроен.
— Разве?
— Нет. Ты разозлен.
— Я понимаю.
— Ты зол на Императора за то, что он сделал?
— Мне пора идти, — сказал Аргел Тал. — Я получил вызов.
Астартес поднялся.
— Я не слышала никаких вызовов, — заметила молодая женщина. — Прости, если чем-то обидела тебя.
Аргел Тал, не говоря больше ни слова, покинул ее комнату. И после этого ее никто не навещал четыре дня.
Аргел Тал на мгновение оцепенел, увидев обезглавленное тело. Он не собирался этого делать.
Тело сервитора упало на бок и осталось лежать на железном полу тренировочной камеры, подергиваясь в предсмертных конвульсиях. Но капитан проигнорировал содрогающийся труп и уставился на голову с полуоткрытым ртом, пролетевшую между прутьями клетки и ударившуюся о стену учебного зала. Она и сейчас смотрела на него мертвыми глазами, подрагивая отвисшей бронзовой челюстью.
— Разве это было необходимо? — спросил Торгал.
Сержант был по пояс обнажен, и его торс демонстрировал географию вздувшихся многослойных мышц, сформированных пластической тектоникой, определяемой его генетическим кодом. Соединенные между собой ребра, равно как и грубая мощь мускулатуры, лишали его большей части признаков принадлежности к человеческому роду. Если в выведенной в лаборатории физиологии Астартес и было нечто привлекательное, эти черты у Торгала отсутствовали. Большую часть его темной кожи покрывали шрамы: ритуальные клейма, татуировки на колхидском языке и узкие полоски, оставленные за долгие годы попавшими в цель клинками.
Аргел Тал опустил свой тренировочный гладиус. Растекшаяся по всей поверхности алая жидкость влажным блеском отразила свет потолочных светильников.
— Я рассеян, — сказал он.
— Я это заметил, мой лорд. И тренировочный сервитор тоже.
— Уже две недели. Две недели мы болтаемся на орбите и ничего не предпринимаем. Две недели продолжается уединение Аврелиана. Я не для этого создан, брат.
Аргел Тал ударил по кнопке механизма, раздвигающего полусферы тренировочной камеры, и вышел наружу. Сердито фыркнув, он бросил на пол окровавленный меч. Клинок скользнул по полу и остался лежать рядом с трупом раба.
— Следующей была моя очередь, — пробормотал Торгал, глядя на обезглавленного сервитора.
Все шесть его бионических рук заканчивались лезвиями, но ни на одном не было и следов крови.
Аргел Тал вытер полотенцем пот с шеи и швырнул его на ближайшую скамью. Он почти не обратил внимания на вспомогательных сервиторов, которые поволокли тело убитого в камеру для сжигания.
— Я разговаривал с Киреной, — сказал он. — Несколько дней назад.
— Да, я слышал. Я и сам собираюсь с ней повидаться. Ты не заметил, что ее общество действует успокаивающе?
— Она видит слишком много.
— Какая ирония.
— Я говорю вполне серьезно, — настаивал капитан. — Она спросила, не злюсь ли я на Императора. И что я должен был на это ответить?
Взгляд Торгала охватил тренировочный зал Седьмой роты. Боевые братья, пришедшие поупражняться, понимали, что настроение капитана оставляет желать лучшего, и потому предпочитали держаться от него на почтительном расстоянии. Деревянные шесты с треском ударяли друг о друга; кулачные бойцы награждали своих противников звучными ударами; силовые щиты приглушали звон сталкивающихся клинков. Затем Торгал снова повернулся к капитану:
— Ты мог бы сказать правду.
Аргел Тал покачал головой:
— Правда оставляет на языке противный привкус. Я не хочу ее произносить.
— Другие произнесут, брат.
— Другие? Такие, как ты?
Торгал пожал обнаженными плечами:
— Я не стыжусь своей злости, Аргел Тал. Мы были обмануты и шли ложной тропой.
Аргел Тал потянулся, расправляя затекшие плечи. Он воспользовался этим моментом, чтобы обдумать ответ. Торгал слыл болтуном, и капитан понимал, что все сказанное им будет известно всей роте, а может, и всему братству Зубчатого Солнца.
— Здесь дело не только в том, ошибается Император или нет. Для нашего легиона вера всегда была главной опорой, и вдруг мы ее лишились. Злость естественна, но это не выход. Я дождусь, пока к нам не выйдет примарх, услышу его мудрые слова и только тогда определю свой путь.
Торгал не смог удержаться от улыбки:
— Послушай, что ты говоришь. Ты уверен, что не хочешь носить крозиус? Я думаю, Эреб не откажется вновь стать твоим наставником. Я не раз слышал, как он говорит Ксафену о своем сожалении.
— Ты коварный искуситель, брат.
Привлекательное лицо капитана омрачилось. Его глаза были синими, как летнее небо Колхиды, а лицо — не изуродованное шрамами, как у многих собратьев, — до сих пор хранило черты того человека, которым он мог бы стать.
— Корабль странствует уже давно, — сказал капитан. — Я сделал свой выбор, а Первый капеллан сделал свой.
— Но…
— Довольно, Торгал. Старые раны тоже могут причинять боль. Нет ли известий о возвращении примарха?
Торгал пристально вгляделся в лицо Аргел Тала, словно отыскивая в его глазах какие-то тайны.
— Нет, я ничего об этом не знаю. А почему ты спрашиваешь?
— Ты и сам знаешь. Ты не слышал, о чем говорят на своих собраниях капелланы?
Торгал покачал головой.
— Они связаны обетами молчания, которые не могут нарушить несколько невинных вопросов. А ты не разговаривал с Ксафеном?
— Не один раз, но и он рассказывает немного. Эреб пользуется вниманием примарха, и он доносит слова Аврелиана до воинов-жрецов. Ксафен обещал, что нас скоро просветят. Уединение примарха продлится недели, а не месяцы.
— Ты в это веришь? — спросил Торгал.
Аргел Тал коротко и мрачно рассмеялся:
— Решить, во что верить, — это для нас самое трудное.
Следующий заслуживающий внимания гость пришел к Кирене, когда она спала. Звук открывающейся двери поднял ее из глубины сновидений, но не разбудил окончательно.
— Уходи, Кейл. Я не голодна.
Она перевернулась и накрыла голову тонкой подушкой. Похоже, что по-монашески скромный образ жизни воинов легиона распространялся и на слуг тоже.
— Кейл? — переспросил глубокий звучный голос.
Кирена сбросила подушку. Под языком собралась отдающая медью слюна, и сердце забилось быстрее.
— Привет, — откликнулась она.
— Кто такой Кейл? — спросил тот же голос.
Кирена села в кровати, ее невидящие глаза инстинктивно, хотя и тщетно, забегали по сторонам.
— Это сервитор, который приносит мне еду.
— Ты дала имя сервитору?
— Так звали уличного торговца с площади Тофет. Его уличили в том, что под видом баранины он продавал собачатину, и за это приговорили к искуплению.
— Понимаю. Вполне логично.
Легкий шорох одежды подсказал ей, что посетитель прошелся по комнате. Несмотря на слепоту, Кирена по движению воздуха определила, что посетитель обладает величественной и массивной фигурой.
— Кто ты? — спросила она.
— Я думал, ты узнаешь меня по голосу. Я Ксафен.
— А-а. Голоса ангелов для меня звучат одинаково, все очень низкие. Здравствуй, капеллан.
— Здравствуй и ты, шул-аша.
Она едва не поморщилась. Даже это уважительное обозначение ее профессии в устах ангелов вызывало ощущение стыда.
— А где Аргел Тал?
Послышалось ворчание, похожее на рык загнанного в угол шакала. Только через несколько секунд Кирена поняла, что так звучал смех Астартес.
— Капитан на собрании командиров легиона.
— А почему ты не с ним?
— Потому что я не командир и у меня свои обязанности. Например, участие в конклаве капелланов братства на борту «Неоскверненной святости».
— Аргел Тал говорил мне об этом.
Улыбка Ксафена затронула и его голос, так что следующие слова прозвучали почти добродушно:
— Вот как? А о чем еще он тебе рассказывал?
— О том, что примарх общается с кем-то по имени Эреб и этот Эреб передает его слова воинам-жрецам.
— Все верно, шул-аша. Мне сказали, что пока нет никаких признаков восстановления твоего зрения. Адепты рассматривают вопрос об аутентической замене.
— Заменить мои глаза? — У нее по коже поползли мурашки. — Я… Я хотела бы подождать, может, они еще исцелятся.
— Решение за тобой. Аугментика таких деликатных органов дело редкое и тонкое. Если ты решишься, придется ждать несколько недель, пока все будет готово для имплантации.
Его беспристрастный тон почему-то нервировал Кирену, а понятные и доброжелательные фразы звучали с обходительностью бьющего по голове молота.
— А почему они занялись этой проблемой? — спросила Кирена.
— Потому что их попросил об этом Аргел Тал. На тот случай, если потребуется помощь ценному члену экипажа, в апотекарионе на борту «Де Профундис» имеется все необходимое для аугментации человека.
— Но я не представляю никакой ценности. — Она сказала так не из жалости к самой себе, просто слова вырвались от смущения. — Я не представляю, чем могу быть полезна легиону.
— Разве?
Ксафен на некоторое время замолчал. Возможно, он осматривал ее безликую комнату. Когда его голос раздался снова, он звучал еще мягче:
— Прости мою небрежность, шул-аша. Я мог бы посещать тебя чаще, но последние дни выдались довольно тяжелыми. Позволь мне пролить свет на твое положение.
— Я рабыня?
— Что? Нет.
— Слуга?
Ангел усмехнулся:
— Дай мне закончить.
— Извини, капеллан.
— На руинах Монархии обнаружено еще несколько потерянных душ, так что ты не единственная уроженка Кхура, которая присоединилась к легиону, когда мы улетали. Но все они оказались в других орденах, и лишь ты попала в братство Зубчатого Солнца. Ты говоришь, что не знаешь, как можешь принести пользу легиону. Но ты уже оказалась нам полезной. Аргел Тал — мой брат, и мне известен ход его мыслей. Он взял тебя с собой как напоминание, как символ прошлого. Ты живое свидетельство величайшего краха нашего легиона.
— Идеальный город не был пристанищем греха. — Она постаралась, чтобы ее слова нельзя было счесть за оскорбление. — Почему вы все время о нем так говорите?
Последовало долгое молчание. Потом глубокий вздох.
— Сам город не содержал в себе греха. Дело в том, что он собой олицетворял. Я уже говорил тебе, что приказал в тот день Бог-Император. У тебя острый ум, девочка. Не задавай вопросов, ответы на которые можешь найти сама. А теперь о твоем желании служить легиону. Скажи, что это для тебя означает?
Она никогда об этом не задумывалась. Это казалось единственно правильным решением после того, как ее привели на корабль. Но была еще и более глубокая причина, необъяснимое желание, которое возникло в бесконечные часы, проведенные в тишине.
— Я обязана легиону жизнью, — сказала Кирена, — и считаю, что это правильное решение. Это было бы справедливо.
— И это все?
Она покачала головой, хоть и не знала, смотрит ли Ксафен в ее сторону.
— Нет. Должна признаться, что чувствую себя очень одинокой и мне скучно.
Ксафен опять усмехнулся:
— Тогда мы решим эту проблему. Скажи, на Кхуре ты была верующей?
Кирена в нерешительности провела языком по пересохшим губам.
— Я слушала проповеди на площадях и ежедневные молитвы, транслируемые по всему городу. Но они не проникали в мою душу. Я верила и знала писание, но все это меня не…
— Не затрагивало.
Кирена кивнула и тяжело вздохнула.
— Да, — призналась она.
А когда тяжелая рука Ксафена опустилась на ее плечо, девушка не смогла удержаться и вздрогнула.
— Мне жаль, — сказала она, — что моя вера не слишком сильна.
— Не жалей. Ты была права, Кирена.
— Я… Что?
— Ты проявила проницательность и силу духа, позволившие усомниться в традиционной вере. Во имя веры человечество за многие столетия достигло небывалых высот. Вера есть топливо для странствия души. Без веры в великие идеи мы несовершенны, лишь единство тела и духа поднимает нас над животными и нелюдями. Но ошибочное поклонение? Почитание недостойного идола? Это грех величайшего невежества. И в этом грехе тебя нельзя обвинить. Гордись этим, женщина.
Подобная похвала из уст ангела наполнила все ее тело теплом, и в ее голосе, впервые после гибели города, прозвучала страсть:
— Как может кто-то почитать недостойного идола?
Снова возникла пауза. Задумчивый вздох, а затем ответ:
— Возможно, люди были обмануты. А возможно, они лицезрели божественность и поклонялись ей, считая достойной поклонения.
— Я не понимаю. — Ее брови в смятении сошлись над невидящими глазами. — Поклоняться можно только божеству, и нет других богов, кроме Императора.
Она услышала еще один вздох Ксафена. Капеллан снова заговорил, и теперь его слова звучали почти вкрадчиво:
— Ты в этом уверена, Кирена?
