Чернота вдруг исчезла. Она погладила белый струящийся шелк блузки с напуском, надетой поверх обтягивающих черных брючек из кожи ящерицы. Потом повернулась, кинув взгляд на экран комнаты, работающий, как всегда, в режиме зеркала. Чувствовала она себя прекрасно, да и выглядела потрясающе: из зеркала смотрела женщина с темными прямыми волосами, обрамляющими лицо с азиатскими чертами; женщина с идеальной фигурой и необыкновенными сине–фиолетовыми глазами.

Изабель вздрогнула, что–то вспомнив. Кажется, она разбила что–то, раздражавшее ее, потому что повторяло цветом цвет ее глаз… глаз, которые она потеряла. Нет, что за ерунда? Или то был кошмарный сон? Что ж, возможно, кошмары нередко посещают ее, даже теперь, когда она сильна и могущественна, даже на борту ее собственного звездолета, где она в полной безопасности. Женщина вглядывалась в свое отражение, и воспоминание о разбитой вещи улетучилось, хотя замешательство осталось. Чего–то не хватало, только чего?

Ах вот оно что.

Где дикая радость, которую она всегда испытывала при виде собственной красоты, от знания того, как эту красоту применять? Где порочное удовлетворение от того, что она использовала красоту столь эффективно и забралась так высоко? Почему ей так грустно?

Она еще восхищалась собой, когда началась трансформация. Лицо вытянулось, покрылось коростой панциря, глазницы ввалились. Она завизжала, когда из–под блузки высунулись насекомьи лапки, а тело начало извиваться и удлиняться. Вскинув руку, она ухватила прядь своих волос — и вырвала их, без труда и боли.

— Проблема в том, чтобы отделить тебя от того, чем ты стала, слишком уж тесно вы двое связаны, — произнес голос, который она узнала, но называть имя его обладателя не хотелось даже мысленно. А он продолжал: — Ответ Ткача выгоден ему самому: изменить то, во что ты превращалась, и заставить новую сущность отторгнуть старую. Тогда остается только отыскать линию раздела. Все отлично, и равновесие на Масаде восстановлено.

По обе стороны вытянувшегося лица зашевелились проросшие манипуляторы. Ужас наполнил Изабель, и на этот раз его не притупил ни окрепший дух капюшонника, ни хищник, слившийся с ее собственными звериными инстинктами. Не помогло и осознание того, что для выживания нужно принять происходящие с ней перемены. Все, что кричало в ней, когда Пенни Роял изменил ход трансформации, кричало снова… или и не переставало кричать?

— Боевая машина оттеснила тебя, — сказал Пенни Роял. Да, с ней говорил ИИ, ИИ, которого она, кажется, убила.

— Не понимаю, — выдавила Изабель не своим голосом из исказившегося рта. — Почему… ты это делаешь? — и это не было вопросом, это была мольба о помиловании.

— Я должен вернуть свое прошлое к началу, и от этого начала я пойду дальше, — загадочно ответил черный ИИ. — Здесь все сделано, события упорядочены и направлены к логичному завершению.

— Почему?! — взвизгнула она.

— Ты хотела разорвать своих врагов в клочья, и я снабдил тебя соответствующими инструментами, — сказал ИИ. — И был неправ. Теперь я забрал у тебя инструменты: тело боевой машины, твои корабли, твоих людей, твою власть, так что осталась только ты.

Изабель взвыла.

— И сейчас у тебя есть маленький шанс снова быть той, какой ты была когда–то.

Изабель рыдала, а мир вокруг нее вновь сомкнулся. Мелькнула тень, и на виртуальном борту суррогата «Залива мурены» Изабель повернулась, чтобы посмотреться в зеркало экрана. Чувствовала она себя прекрасно.

И была она снова прекрасной, и разум ее был цел, и все воспоминания доступны.

— Но как же это возможно? — спросила она.

— Тебе нужно лишь освободиться, — отозвался Пенни Роял.

— В смысле — умереть?

— Ты сейчас во мне, Изабель, и настало время тебе уйти.

— Ты обещаешь — у меня есть еще шанс? — спросила Изабель, ощутив вдруг страшную усталость.

— Я всегда исполняю свои обещания, — сказал Пенни Роял.

Изабель совершенно не верила черному ИИ, но ей определенно не хотелось влачить существование в виде записи внутри него, претерпевая все его прихоти. Тогда она сделала шаг и обнаружила, что падает во тьму, но впереди что–то сверкает. И в конце, проваливаясь в сияние, она узнала фиолетовый сапфир, на застывших слоях которого предстояло храниться ее разуму.