Глория Маркхэм оказалась привлекательной женщиной неопределенного возраста. Если бы она не подвергалась антивозрастной терапии, не делала косметических операций, а прибегала бы лишь к медицинским средствам этой планеты, какими они были до вмешательства Государства, я бы дал ей около тридцати земных. Однако я знал, что после интервенции многим стали доступны государственные медицинские технологии — и ей, судя по всему, тоже. На женщине была узкая обтягивающая юбка и коротенький топик — весьма откровенного фасона, распространенного только на этой планете. Голубая ткань стелилась по плечам, тугой высокий воротник плотно прилегал к шее, а дальше ткань развевалась свободными складками, не полностью прикрывая бюст: в треугольном вырезе виднелись нижние половинки грудей; острие треугольника указывало на пупок.

А в центре выреза виднелся круглый шрам диаметром в пару дюймов, окаймленный по периметру лилово–черной рубцовой тканью. Покрой топа нарочито выставлял напоказ шрам, оставленный сколом, тварью наподобие тли. Выведенный биоинженерами паразит помогал людям выжить в этом лишенном кислорода мире. На самом деле, если бы женщина не воспользовалась медицинскими технологиями Государства, чтобы нейтрализовать воздействие скола на человеческое тело даже после удаления тли, она выглядела бы на все восемьдесят — или была бы мертва.

— Это из–за моей матери, — сказала она вместо приветствия. — Я ждала тебя.

— Правда?

— Правда, — ответила она, оглядывая меня с головы до ног и заставляя чувствовать себя неуютно, потом перевела взгляд на Рисс, нахмурилась, обошла нас и заперла дверь магазина. — Моя мать была повстанцем, — объяснила женщина, проводив нас через арку в тесную квартирку в задней части лавки. — Тридцать лет она сражалась с Теократией, и борьба изменила ее. Она начала получать удовольствие от убийства, ей нравился сам процесс, а к причинам она интерес потеряла. Кончилось тем, что она сама стала диктатором, копила богатство для собственных нужд. К тому времени, как она отказалась от идеи, ее ненавидели и боялись едва ли не больше, чем тех, против кого мы боролись, но я любила ее. — Женщина указала мне на неудобный на вид стул, опять посмотрела на Рисс, теперь уже неодобрительно, и шагнула к набитому бутылками буфету.

— Значит, ты тоже из бунтовщиков, — предположил я, усаживаясь.

— Да, хотя заговори ты сейчас с любым жителем Масады, все они скажут, что были борцами за свободу. Число предполагаемых повстанцев возросло во сто крат, а число рабочих в отстойниках снизилось почти до нуля. — Она криво и грустно улыбнулась, потом повернулась к нам с бутылкой и двумя стаканами. — Вина? — как–то слишком уж дружелюбно предложила женщина.

— С удовольствием, — согласился я, надеясь, что так она чуть–чуть расслабится. — Значит, твоя мать купила место на корабле контрабандистов и сбежала отсюда. На Погост.

— Откуда ты знаешь? — Женщина села в кресло по другую сторону полированного обсидианового столика, поставила звякнувшие стаканы и принялась разливать вино.

— Считай это обоснованным предположением.

Она нахмурилась, озадаченно покачала головой, но продолжила:

— С контрабандистами мать провела восемь земных лет, но в конце концов они выгнали ее, когда она попыталась задушить капитана. Потом она применила свои навыки в более прибыльной и больше подходящей для нее работе. Не знаю, сколько контрактов она исполнила, но исчисляются они в сотнях.

— Контрактов? — переспросила Рисс, свернувшаяся кольцами на толстом домотканом коврике.

— Я же говорю — она стала киллером. Выслеживала и убивала людей. Прошлое сделало ее такой, Теократия превратила в убийцу — как и многих из тех, кто сейчас в Чистом отряде.

— Дай–ка догадаюсь. Однажды, пытаясь исполнить заказ, она была убита.

— Да, — кивнула Глория. — Много лет спустя я провела расследование, собрала данные… Ее нанял крупный работорговец Погоста, некий Джон Хоббс. Он снабдил мать оружием и информацией, пообещал в награду кучу алмазной слюды, если она убьет то, что уничтожило один из его кораблей вместе с экипажем.

— Пенни Рояла, — произнесла Рисс.

Все замолчали, и я, воспользовавшись паузой, попробовал вино — густое, кроваво–красное, очень вкусное. Только отхлебнув, я вспомнил, что тут растят виноград, и догадался, что это местный продукт.

Глория напряженно кивнула.

— Моя мать выслеживала черный ИИ десятки лет и настолько разозлила его, что он послал за ней одного из своих големов — а матери удалось его прикончить. Наконец она выяснила координаты планетоида Пенни Рояла и отправилась туда в перестроенном прадорском камикадзе с мощным ПЗУ. — Женщина откинулась на спинку кресла, закинула ногу на ногу, сделала большой глоток из стакана и неотрывно уставилась на меня. Я понимал, что она ищет во мне что–то, но не догадывался, что именно, так как напряженно вспоминал заброшенного камикадзе, которого видел возле планетоида, и собственный план бомбардировки Пенни Рояла. Очевидно, первая попытка провалилась, и едва ли мои старания увенчались бы успехом.

— Что случилось потом? — спросил я, возвращаясь в настоящее.

— Я не знаю, — Глория натянуто улыбнулась, — но однажды я собираюсь ее спросить.

— Значит, Пенни Роял ее вернул, — сказала Рисс, на секунду опередив меня.

Глория кивнула, поднялась, зачем–то оправила одежду, одарила меня долгим взглядом — и резко отвернулась, чтобы подойти к стене, увешанной древними неподвижными картинами и экранами в рамочках, проигрывающими старые сцены. Один из экранов, на котором жило изображение женщины, внешне очень похожей на Глорию, — наверное, ее матери, — она отодвинула в сторону. За экраном оказался маленький сейф; Глория открыла его. Внутри лежала шкатулка из полированной раковины–трезубца. Вытащив ее, женщина вернулась на свое место и поставила коробочку на стол.

— Моя мать, Рената Маркхэм, — объяснила она, глядя мне прямо в глаза.

Заподозрив намек, я украдкой посмотрел на свой манжетой, сообразив, что отключение либидо снижает восприимчивость и к другим сигналам человеческого тела.

Рубиновый цилиндр, разместившийся в шерстяном гнездышке, был меньше сделанного для меня Силаком — он выглядел стандартным, такой можно приобрести и сейчас. Значит, его изготовили в Государстве? Нет, конечно же, нет — просто Пенни Роял создал его доступным для стандартных методов считывания. Я представил себе Ренату Маркхэм, обитавшую в каком–нибудь тайном вместилище, пока ИИ не загрузил ее в драгоценный камень и не отправил сюда.

— Расскажи мне о своем госте, — попросил я.

— Слов я не помню, — призналась женщина. — Он пришел ночью… Мне послышался шум, и я вышла в лавку — проверить. Витрина была черной, а под потолком висел Пенни Роял — шар из черных шипов. Я сразу узнала его, о нем часто говорили в новостях…

— А потом? — встряла Рисс.

— Я же сказала, я не помню слов. Но все же он как–то говорил со мной. На прилавке лежал рубиновый мемплант, больше, чем этот. Я должна была поместить его в оправу броши и выставить в витрине, но никому не продавать. Впоследствии кто–то должен был понять, что это, и тогда за рубином явился бы представитель Государства. Я спросила, почему я должна сделать это для существа, убившего мою мать, — и тут же почувствовала что–то в своей руке, разжала кулак — и обнаружила это. — Она ткнула пальцем в мемплант. — Я проверила камень и опознала хранящийся в нем разум матери, так что я сделала все, что мне было велено. — Она умолкла, глядя на предмет на столе.

— Но ты сказала, что ждала меня.

Она подняла глаза, словно очнувшись, выпрямила спину, погладила пальцем шрам на животе и прикусила верхнюю губу. Что ж, яснее не выскажешь. Я задумался, как должен отреагировать, потом связался через «форс» с манжетоном и поиграл настройками. Браслет медленно изменил цвет с синего на красный.

— Когда сюда явился государственный голем и забрал твой мемплант, я попросила держать меня в курсе — и меня держали. Я, пусть и с некоторыми ограничениями, знала, где ты находишься, — с самого момента твоего воскрешения. — Она умолкла, пристально глядя на меня. — Я знала, когда ты прибыл на Масаду, и знала, когда ты прилетел сюда, в Тараторку. Я была уверена, что ты отслеживаешь свое прошлое… и всегда знала, что ты придешь сюда.

Что ж, подоплека ясна. Похоже, женщина была слегка одержима мной. Я подумал было вернуть обратно настройки манжетона, но мой внутренний развратник вдруг прошептал: «А почему бы и нет?» Я тряхнул головой, готовый почувствовать раздражение, но вдруг отчего–то развеселился. Опять встряхнувшись, я сосредоточился на рассказе Глории.

Все выглядело бессистемным. Она должна была сделать то, что попросил Пенни Роял, потом кто–то должен был узнать мой мемплант, потом Государство должно было забрать его и воскресить меня. Мне требовалось разыскать это место, явиться сюда, пережить чужие воспоминания. Наконец, сама Глория должна была оказаться здесь, чтобы рассказать мне свою историю… Но нет, ничто, касающееся Пенни Рояла, не случайно. Пенни Роял наверняка знал точно, как будет реагировать Глория, возможно, даже вложил программу в ее разум. ИИ, должно быть, вычислил с точностью до секунды, когда мой мемплант будет замечен и востребован. А возможно, он рассчитал — с той же точностью, — когда я буду сидеть тут и слушать.

— Скажи, Глория, твоя мать покинула планету вскоре после того, как некоторых ее товарищей казнили в Клети?

Глория кивнула.

— Мать заранее подкинула в хворост для ритуального костра термическую бомбу, чтобы они не страдали. Думаю, этот поступок и подтолкнул ее к побегу.

«Нет, Глория, — подумал я. — К тому моменту она уже приняла решение».

Рассказ Глории подтвердил то, о чем я уже догадывался, но, вероятно, он был необходим. Ощущения дежавю, обрывки воспоминаний, то, что я испытал здесь, — все было истинным. Женщина доказала это, изложив свою версию событий. Несомненно, шип связал меня с другими жизнями — жизнями, которые забрал Пенни Роял. Отчего ИИ желал полностью убедить меня, я не представлял, однако подозревал, что ответы последуют с неизбежностью гибели звезд. Я допил вино. Глория подалась вперед, взяла бутылку и вопросительно посмотрела на меня. Но взгляд ее спрашивал не только о вине. Я повернулся к Рисс.

Змея–дрон уже развернулась и ползла к арке.

— Рисс? — позвал я через «форс».

— Чуть не задохнулась от феромонов, — ответила она вслух. — Увидимся в отеле.

И удалилась.

Глория шагнула следом, наверное, чтобы открыть магазин и выпустить Рисс, но застыла в проходе, и я услышал, как хлопнула входная дверь.

— Как оно это сделало? — спросила женщина, повернувшись ко мне.

— Рисс — боевой дрон, у нее много талантов, — объяснил я. — Она проникала в прадорские дредноуты, так что дверь магазина для нее не проблема.

— Для нее?

— Ну, этот дрон женского рода — просто из–за определенных физических черт.

Глория вернулась, остановившись рядом со мной.

— И, очевидно, она способна учуять человеческие феромоны.

Я протянул руку и обвел пальцем круглый шрам на животе Глории. Ее рука легла на мою, удерживая ее, прижимая к теплой коже.

— Я не смогу остаться, — предупредил я.

— Это не важно.

— Почему?

— Просто мне кажется, что рассказа недостаточно.

Что ж, в этом что–то было. Я пожал плечами, и Глория подтолкнула мою руку к застежке на ее бедре. Липучка послушно разошлась, стоило только поддеть ее пальцем, юбка сползла, и Глория ногой отодвинула ее в сторону. Она, несомненно, гордилась своим телом, стоя передо мной в своем откровенном топике и почти прозрачных кружевных трусиках. Затем женщина надавила на точку над самой грудью, и ее одеяние, как живое пятно, стянулось в крохотный, тотчас же отброшенный узелок. Я сразу вспомнил Шил Глассер и ее столь же легко снимаемую одежду. А потом Глория погладила шрам, и я, протянув руку, стиснул тонкие кружева и притянул женщину к себе. Пошатнувшись, она сделала шаг — и оказалась у меня на коленях.

Но даже пока она извивалась на мне, я размышлял о том, что именно из случившегося было спланировано заранее: как она избавилась от Рисс, как усадила меня на стул, а не в кресло, вино, ее одежда… Обнимая талию Глории, я сосал и покусывал ее соски, ее груди терлись о мое лицо. Однако, когда я попытался пригнуть ее голову, чтобы поцеловать, она отдернулась, застонала, заерзала на мне — и кончила с удивленным вскриком. Я попытался продолжить, но она откинулась, опершись руками на стол, и уставилась на меня, озадаченно хмурясь. Тогда я подался вперед, уложил ее спиной на стол и навис над ней. Женщина лежала, не шевелясь, выжидающе глядя на меня. Я переставил бутылку и стаканы в угол. Конечно, эффектнее было бы смахнуть все на пол, но слишком уж хорошее это вино. Быстро избавившись от одежды, я приподнял ноги Глории, стянул с нее трусики, уже успевшие болезненно натереть мне член своими кружавчиками, и взял ее прямо на столе. Женщина распалилась заново, я был уже на пределе, она бурно отвечала на каждый толчок, но с оргазмом вышел облом — в последний момент столик, не выдержав, развалился.

Она захихикала, и у меня пропало все настроение. Мы выбрались из обломков, прихватили вино и стаканы, и Глория отвела меня в свою спальню. Она сунула в рот пластинку стимулятора, а я еще раз пробежался по настройкам манжетона. В последующие часы мы выпили еще две бутылки вина и, уже не спеша, достигли логичного завершения начатого.

— Рада была познакомиться, Торвальд Спир, — неожиданно холодно заявила она.

Соскользнув с кровати, женщина набросила халат, подошла к двери спальни и распахнула ее. Меня прогоняли. Малость озадаченный, я оделся — приму душ в отеле. Следуя за женщиной к выходу, я думал, что же еще сказать, потом показал на шкатулку–ракушку, лежащую возле сломанного стола:

— Почему ты не отправила ее в Душебанк? Что бы там она ни сделала на Погосте, ИИ наверняка бы воскресили ее в благодарность за заслуги на этой планете.

Глория подняла глаза:

— Потому что люблю ее.

Конечно: Глория любила свои поиски, идеал, но любить реальность могло оказаться куда труднее. То же, кстати, относится и к ненависти. Когда я шагнул к двери, женщина сказала:

— Ты знаешь то, что не должен знать, поэтому был мне любопытен.

— Я догадался.

— Но теперь я отправлю ее в Душебанк, — почти равнодушно сообщила она.

Что изменилось? Вроде бы ничего, разве что кое–что завершилось. По крайней мере, для меня. Покинув лавку «Маркхэм», я вышел из преображенной церкви в сиреневый день — и заметил, что на одной стороне Клети мономерное покрывало откинуто и какие–то рабочие при помощи древней ацетиленовой горелки режут удерживающие Клеть железные подпорки. Видимо, местный совет или комитет определился с решением.

Направившись к отелю, я размышлял о том, что на самом деле Глория нисколько не любопытна. Она рассказала мне свою историю, но сама почти ни о чем не спрашивала. Возможно, Пенни Роял просто запрограммировал ее на повествование, как заводят механическую игрушку с пружинкой. Ее собственные тревоги, интересы, вопросы… они не играли роли. Я искренне надеялся, что все случившееся позже не являлось частью плана ИИ. Но избавиться от ощущения, что коллекционер-ИИ внушил женщине одержимость мной, не мог. Сексуальный акт стал точкой в конце ее линии в моей истории, и теперь она могла двигаться дальше, воскресить свою мать — и продолжать жить дальше.