Часть 16

Тем временем жизнь в полевом лагере шла своим чередом. Пропажи старшего лейтенанта Соколова не заметил никто, кроме его ближайших товарищей и ротного начальства. До комбата эта новость дошла уже три дня спустя, а командиру полка об исчезновении офицера так и не сообщили. И вообще, таких исчезновений случилось более двух десятков до того, как исчез лейтенант Соколов, и еще пятнадцать человек пропали после него. Тем более что за это время произошли и иные, более заметные и достойные обсуждения события. Например, несколько дней назад высоко в небе над лагерем несколько раз пролетел самолет, разматывающий за собой белую нить инверсионного следа. Некоторое время среди солдат и офицеров царила определенная эйфория, что их нашли и теперь окажут помощь, но после определенного промежутка времени она сменилась еще более глубокой апатией.

Одни сходили с ума и уходили в степь, потому что им казалось, что вон там, за ближайшим холмом, обязательно должна быть дорога, а за ней, километрах в двадцати, крупный азиатский город, и им даже казалось, что они видят огни на горизонте. Другие просто совершали самоход в самостоятельных поисках чего-нибудь съедобного. Третьи просто бежали от дедовщины и землячков, считая, что несколько часов на свободе и смерть от зубов хищника – это лучше, чем длящиеся и длящиеся мучения.

И первые, и вторые, и третьи либо попадались в зубы хищникам, либо их перехватывали разъезды «правильных» амазонок которые наконец спохватились и вышибли отсюда банды ренегаток. Но команды лезть к самому лагерю у них не было, ибо так распорядилась сама Кибела. Малейшее непонимание могло разразиться кровавой бойней, в которой бесполезно погибли бы как дочери Кибелы, так и злосчастные пришельцы из другого мира, которые были виновны только в том, что они стали потерянной фишкой в чужой игре. Первоначально их собирались спровоцировать и выставить против Серегина, но акция запоздала, и они свалились в мир Подвалов уже тогда, когда дело было сделано, а заказчик этой акции, которым был Зевсий, уже прекратил свое активное существование.

Но вот два дня назад кибелины амазонки отступили дальше в степь, а их место заняли легковооруженные уланши, скрытно блокировавшие лагерь так плотно, что через оцепление не должна была пролететь даже муха. Первое, что они сделали – перебили всех оказавшихся внутри кольца гиенодонов и энтелозавров, а также ночью загнали почти что в самый лагерь престарелого самца индрикотерия – целую гору живого мяса. Последовавшая за этим беспорядочная стрельба и бестолковая суета сильно понизили мнение воительниц Серегина, а также их командиров и инструкторов, о качестве личного состава полка и умственных способностях его командования. Но приказ есть приказ, и уланши продолжали кружить вокруг лагеря, перехватывая всех случившихся за это время беглецов, которых тут же отправляли на допрос к самому командиру.

Впрочем, за эти два дня таких беглецов было уже с дюжину, и большая часть из них бежала из мотострелкового батальона, говоря канцелярским языком, от царящих в нем неуставных отношений. Еще до Катастрофы в «пехоте», где рулило образовавшееся год назад казахское землячество, лицам славянской национальности приходилось очень и очень несладко. Впрочем, доставалось всем – и узбекам, и армянам, и прочим молдаванам. Исключение было сделано только для азербайджанцев, чье землячество «держало» автороту и уже несколько раз устраивало миниатюрные азербайджано-казахские войны, защищая своих земляков. Начальство закрывало на все это глаза, требуя от неформальных лидеров лишь того, чтобы в подразделениях не случались ЧП и поддерживался какой-никакой внешний порядок, не понимая, что утрата реальной власти официальной управляющей вертикалью и переход ее в руки «неформалов» – это и есть самое большое ЧП, которое может приключиться с воинской частью.

Слушая бесхитростные рассказы замурзанных, оборванных, истощенных и зачастую избитых беглецов, Серегин, круживший вокруг лагеря вместе с уланшами, постепенно наливался лютой злобой на руководство страны, которое, повторяя мантры о дружбе народов, довело свою армию до такого состояния. Зол он был и на командиров этого конкретного танкового полка, которые в своем собственной части взирали на все происходящее с равнодушием посторонних.

То, о чем рассказывал старший лейтенант Соколов, служивший в одном из относительно благополучных танковых батальонов, оказалось еще цветочками. Ну конечно, неуставщине достаточно трудно разгуляться там, где каждый третий является командиром танка – то есть или офицером, или прапорщиком, или сержантом-сверчком (сверхсрочником); а остальные члены экипажей, механики-водители и наводчики – тоже люди технические подкованные и поэтому, как правило, набранные из горожан европейских национальностей. И более того – в связи с общим армейским недобором, в весенний призыв 1988 года в армию загребли всех ранее забронированных студентов старших курсов, из-за чего интеллектуальный уровень ее младшего командного состава на короткое время поднялся на ранее недосягаемую высоту.

– А ты чего хотел, сын мой? – сказал Отец Серегину во время очередной их беседы-молитвы. – Выдрессированный вашим Шойгу танковый полк постоянной готовности? Избаловался ты с воинствующими девицами, которые смотрят тебе в рот только потому, что ты красавчик, крутой обаятельный мачо и удачливый командир. Попробуй подчинить себе настоящую воинскую часть, почти из своего мира, но при этом помни, что то, через что довелось пройти этим людям, это тоже своего рода инферно, и при всей своей крутизне ты должен быть очень осторожен с их душами. Иди и помни, что этот крест тебе тоже по силам.

Наворачивая круги вокруг лагеря танкистов, Серегин ждал, пока исходящий от него Призыв подействует на этих людей, потерявших цель в жизни и веру в лучшее будущее. Ну, еще надо было дождаться, пока окончательно протухнут и начнут вонять останки туши индрикотерия, убить которого удалось только очередью пушки из БМП-2. Живой же танк, ептить – двадцать пять тонн весом, куда там трехтонному слону. Даже при всем том голоде, который испытывали солдаты и офицеры полка, сожрать такую гору старого жилистого мяса в разумные сроки они были просто не в состоянии. Поэтому в самое ближайшее время лежащая на окраине лагеря недоеденная туша индрикотерия должна была начать ужасно смердеть и собирать вокруг себя падальщиков, со всеми вытекающими из этого последствиями.

Но вот настал тот момент, когда три беглеца подряд сказали Серегину, что, несмотря на усиленные караулы, удрали из лагеря потому, что услышали некий голос, который звал их присоединиться к настоящему командиру. Капитан понял, что еще немного – и полк рассыплется подобно карточному домику, прекратив существование как воинская часть, и тогда наступившая анархия, которая мать порядка, покажет всем, что раньше все было не так уж плохо.

И вот рано утром, на шестьдесят второй день после Катастрофы, разъезды уланш, ранее таившиеся по балкам да промоинам, вдруг открыто замаячили на вершинах холмов вне досягаемости прицельного огня из стрелкового оружия, но отлично видимые в оптику командирских биноклей. Статные женские фигуры, в единообразном зелено-коричневом обмундировании которых недвусмысленно проглядывали «советские» мотивы, с самого начала ввели товарищей офицеров в преизрядный ступор, со временем сменившийся тяжким недоумением, потому что занявшие позиции на холмах всадницы не стремились предпринимать каких-либо активных действий. Они просто заняли позиции и ждали неведомо чего.

В связи с этим событием обычно сонный лагерь полка пришел в состояние, близкое к брожению. Одни ожидали дельнейших событий с надеждой, считая, что хуже быть уже не может. Другие же, напротив, считали, что хуже быть может, да еще как хуже, и предрекали, что уж теперь-то всем им настанет полный и окончательный амбец. Тихие шепотки постепенно перерастали в громкие споры, которые неумолимо грозили перейти в рукопашные. С учетом того, что соотношение «оптимистов» и «пессимистов» было примерно как один к двум или даже один к трем, то и в рукопашной неминуемо должны были победить именно «пессимисты».

И даже когда командир полка подполковник Седов объявил в полку боевую тревогу, то выяснилось, что за два месяца полуголодного бесцельного существования разложение в полку достигло такой стадии, что почти половина личного состава не подчинилась этому распоряжению. А которые все же подчинились – те, заняв позиции в окопах, вырытых по периметру лагеря, не знали, что им делать дальше, потому что нападать на них никто не собирался. При этом разглядыванию маячащих на холмах воительниц ощутимо мешало отсутствие у солдат даже элементарной оптики, но этот недостаток вскоре был исправлен, потому что по кругу в экипажах пошли бинокли командиров. В сугубо эстетических, так сказать, целях.

Потом на плоской вершине одного из холмов (почти такого же высокого, как и тот, на котором и был развернут лагерь танкового полка) появилась большая группа всадников, среди которых ярким пятном маячило красное знамя – если верить биноклю, похожее на то, что стояло в штабной палатке под охраной поста № 1. Еще, в отличие от остальных конных групп, состоявших из единообразно вооруженных и экипированных воительниц, в этой имели место несколько штатских, две женщины и несколько подростков, также уверенно державшихся в седлах.

Даже малограмотный выходец из глухого аула с полувзгляда мог бы узнать в этих людях особо важных персон, облеченных особой властью и полномочиями. Потом несколько человек из этих очень важных персон спешились, образовав круг, а за их спинами, вертикально, подобно вертолету, поднялось нечто обтекаемое металлическое, похожее на корабли из «Звездных войн» – и зрители, наблюдавшие за происходящим со стороны танкового полка, затаили дыхание. Потому что именно сейчас все должно было окончательно решиться.

Мизансцена была разработана как в хорошем голливудском шоу. Едва мы спешились, как Елизавета Дмитриевна приподняла штурмоносец над вершиной холма, чтобы он своими угрожающими хищными очертаниями смог оказать нам некоторую моральную поддержку своим авторитетом представителя высокотехнологической цивилизации. Хотя рядом с экипированной по средневековым стандартам кавалерией эклектика получалась еще та – но на один раз сойдет, а дальше производить впечатление уже не потребуется.

Спешились же мы потому, что, прежде чем вступать в переговоры с командованием полка, было необходимо изгнать всех тех бесов Перестройки, которые угнездились в сознании и подсознании солдат и офицеров. Изучив слепки аур сущностей, извлеченных Зул бин Шаб из подсознания старшего лейтенанта Соколова, наш главный специалист по бесам, демонам и разной нечистой силе отец Александр сообщил, что эти сущности являются наложенными на подсознание деструктивными программами, сиречь вирусами. Еще немного подумав, священник добавил, что авторами, породившими эти сущности и оставившими на них отпечатки своих личностей, скорее всего, являлись широко известные на стыке восьмидесятых и девяностых годов экстрасенсы (колдуны): Алан Чумак, Юрий Лонго и Анатолий Кашпировский. Это отче Александр их еще помнит, потому что в том году, когда вся это погань повылезла на экраны центрального телевидения, ему уже исполнилось пятнадцать лет. Мне, например, тогда было всего семь и до таких передач в таком возрасте меня еще не допускали, а Птица тогда вообще еще не родилась. Но в принципе, нам глубоко по барабану, Кашпировский там или Кошмаровский* – заклинание-антивирус, составленное совместно Колдуном, Птицей и Зул бин Шаб при методологической помощи отца Александра, должно было обезвредить эти сущности, обитающие в подсознании солдат и офицеров полка, и нейтрализовать оказанное на них постороннее влияние.

Примечание авторов: * В кинофильме «Русское чудо» прототипом главного героя, экстрасенса Юрия Кошмаровского, являлся Анатолий Кашпировский.

Короче, встали мы кругом и врезали по лагерю этого танкового полка узконаправленным заклинанием. Схема создания направленного заклинания была переработана, и теперь меч Ареса не протыкал переполненный пузырь силы, а служил для его энергии направляющим разрядником, генерирующим направленный луч с заранее заданными вертикальным и горизонтальным углами растворения. Благодаря этому можно было или сэкономить уйму энергии, или многократно увеличить плотность заклинания. Ну не пропускать же нам каждого срочника через такую же обработку, какую прошел старший лейтенант Соколов? Конечно, до этого тоже дойдет, но, во-первых, это случится не здесь и не сейчас, а во-вторых, только с теми, кто откликнется на Призыв.

Выждав положенное время для того, чтобы антивирус укоренился и начал действовать, я пустил вперед своего троянского коня – старшего лейтенанта Соколова. Теперь он ничуть не напоминал того грязного, измученного, голодного и несчастного человека, который по случаю попал к нам в руки пять дней назад. Теперь это был подтянутый, аккуратно подстриженный Птицей, щеголеватый и уверенный в себе молодой офицер, одетый в новенький, с иголочки, югоросский тропический камуфляж с положенными его званию звездочками на хлястиках-погонах. Неудивительно, что сердце Гретхен не выдержало и растаяло; удивительно только то, что все это она сумела разглядеть под коркой грязи и дымовой завесой деструктивных программ.

Спешившись, мальчик выпрямился и пошел в сторону лагеря, и в какой-то момент у меня было опасение, что я поспешил, потому что антивирус еще не закончил своей работы, и этого молодого человека могут пристрелить, не дав даже раскрыть рот. Но Василий Соколов беспрепятственно прошел через посты и направился дальше вглубь лагеря. В бинокль было хорошо видно, как он обменивается воинскими приветствиями с невысоким коренастым человеком (как я понимаю, с подполковником Седовым), а потом начинает ему что-то горячо втолковывать.

Это был самый критический момент. Если подполковник откажется идти на сотрудничество, тогда придется работать по полной программе и провести принудительный Призыв – то есть пропустить это заклинание через «пятерку» и накачать его силой, приказывая, а не прося присоединиться ко мне в грядущей борьбе. Но все обошлось. Выслушав моего парламентера, подполковник подозвал свой личный уазик, посадил в него Соколова, сам залез на водительское место, и они покатили куда-то на этом драндулете, объезжая по кругу стоянку техники. В том месте лагеря, которое должно было изображать выезд из парка, машину подполковника попытались остановить, но в бинокль было совершенно отчетливо видно, как он посылает наряд по парку в такие отдаленные места женской анатомии, в которых парни по молодости лет, наверное, еще не бывали. Отругав парковый наряд, подполковник снова завел свой УАЗ и, объехав почти весь лагерь, уверенно поехал прямо по степи в нашу сторону. Храбрый дед, хотя Большой Войны, судя по возрасту, он хлебнуть все же не успел.

Первое впечатление вполне соответствовало действительности. Коренастым подполковник только выглядел, а вблизи было видно, что это все остатки былой роскоши. Лицо его имело такой же серый цвет, как у старшего лейтенанта Соколова в тот день, когда мы с ним в первый раз встретились, а китель свободно болтался на некогда полной фигуре, говоря о том, что командир полка питается точно так же, как и его умирающие от голода солдаты. Кстати, по этому показателю агнцев от козлищ можно будет отделять со стопроцентной уверенностью. Как увидел сытую рожу – сразу ясно, что гад; после чего намазать лоб зеленкой – и к стенке. Но что-то я размечтался; сперва нужно поговорить с этим Седовым, а потом и делать по его поводу окончательные выводы.

Взобравшись на наш холм по относительно пологому боковому склону, подполковник Седов подъехал к нам и остановился метрах в пятидесяти. Не глуша мотор, он принялся внимательно разглядывать имеющую место мизансцену: знаменную группу во главе с вытянувшейся в струнку Агнией, наш эскорт из мощных и тяжело вооруженных лилиток рейтарского полка на массивных дестрие, зависший над холмом штурмоносец, тихо свистящий своими импеллерами, а также нашу магическую «пятерку» во главе с вашим покорным слугой.

По идее, как младший по званию, я должен был первым подойти и представиться, но это значило бы сразу поставить себя в подчиненное положение. А на такое я пойти не могу, потому что тогда рухнет вся социальная структура нашего сообщества, так как «над белым сагибом не может быть другого сагиба – или Бог, или никого». Да и с чего это я буду ему подчиняться? Разница в наших положениях совсем не в его пользу.

Во-первых, в отличие от этого Седова и его людей, прикованных теперь к этим Подвалам Мироздания, мы вполне свободны в перемещениях между мирами и собираемся в ближайшее время двинуться дальше в путь, к верхним мирам. Если они хотят, то пойдут с нами, если не хотят, то сгниют здесь.

Во-вторых, когда мы попали в иные миры, у нас было девять бойцов, шестеро штатских и отец Александр, а сейчас под моим командованием более двенадцати тысяч вышколенных бойцыц и командиров, а также почти полсотни некомбатантов. При этом надо понимать, что пробывший в этом мире сопоставимое время подполковник Седов людей только терял, и до полной потери управления полком ему осталось совсем недолго, не более недели или десяти дней. И вообще, этот окопавшийся на вершине холма полк – наглядное подтверждение пословицы про лежачий камень и воду, а также анекдота про неуловимого Джо. Вот поэтому-то, скорее всего, подполковника и тянули до пенсии, на дивизии с такими талантами делать нечего, а на вакантное место комполка наверняка уже выстраивалась длинная очередь.

В-третьих – я абсолютно точно знаю, что подполковник Седов, его полк, дивизия, да и вся Советская армия уже сброшены со счетов плешивым миролюбцем Горбачевым и вместе со всеми потрохами запроданы Сатане в облике Джорджа Буша Старшего. В то же время мы, пусть и с трудом, но шли от победы к победе, расшатывая устоявшийся миропорядок Pax Americana…

Видимо, что-то из этого понял и подполковник Седов, потому что, простояв вот так некоторое время, он заглушил мотор и, покинув машину, вместе со старшим лейтенантом Соколовым пошел в мою сторону. Дав им сделать несколько шагов, я двинулся навстречу. Это было необходимо, потому что, показывая свое превосходство, я совсем не хотел ронять достоинство подполковника Седова, на которого сейчас во все глаза смотрят солдаты и офицеры. Ему еще этим полком командовать.

Мы сходились как два парламентера, и в какой-то мере это был исторический момент. Но вот, когда до подполковника Седова осталось меньше метра, я остановился и, приложив руку к козырьку кепи, поприветствовал своего визави:

– Здравия желаю, товарищ подполковник.

– Здравия желаю, товарищ капитан, – ответил он мне, – скажите, вам не кажется, что вы слишком уж обнаглели, требуя подчинения от подполковника и командира полка?

– Нет, товарищ подполковник, – ответил я, – мне ничего подобного не кажется. Это вы, а не я, находитесь в безвыходном положении, а у меня все проблемы заключаются только в том, что подобно тому, как невозможно вытащить самого себя за волосы из болота, я не в состоянии сам себя произвести в звание, соответствующее моей нынешней должности командира кавалерийского корпуса.

– Да уж, – с завистью вздохнул подполковник, – Василий мне рассказывал. А у нас тут все плохо, хуже некуда. Возможно, ты и прав, капитан, и деваться мне некуда, но все равно на душе скребут кошки. Такое, понимаешь, поношение седин. Почти полковник* – и в подчинение к капитану, да еще такому молодому как ты.

Примечание авторов: * при выходе в запас офицер обязательно получает очередное звание, так что через три-четыре месяца подполковник Седов неминуемо рассчитывал стать полковником запаса.

– Будь в моем подчинении хоть армия, – сказал я, – сам я все равно останусь капитаном, ибо кошку перьями не украсишь. Вам в этом отношении легче, ибо в наших возможностях скинуть с вас лет тридцать, чтоб небо стало голубее, женщины красивее, а солнце ярче.

– Подкупаешь, капитан? – прищурившись, спросил Седов.

– Да нет, товарищ подполковник, – ответил я, – просто констатирую факт. У меня все подчиненные имеют полное медицинское обеспечение, гарантирующее им молодость, красоту и идеальное здоровье. У моих людей всегда все лучшее: обмундирование, экипировка, кони, оружие, подготовка и медицина. По-другому я не умею.

– Завидую, капитан, – еще раз вздохнул подполковник, – я тоже так хотел, но меня обломали. И тебя тоже обломают.

– Здесь меня обламывать некому. Здесь мы сами кого хочешь обламываем, а дома… Боюсь, что дома будет то же самое, уж больно старательно меня готовят к роли Бича Божьего… Но сейчас это не тема для обсуждения. Пока мы до дома доберемся, там все сто раз может перемениться.

– А может, если Василий не соврал, ты и в самом деле Бог Войны, – вздохнул мой собеседник, – уж больно резво у тебя в руках все спорится. Я же вижу, как на тебя смотрят эти твои воительницы. Как на живое божество и величайшего героя. Мы в свое время на товарища Сталина так не смотрели. На Жукова, Катукова, Рыбалко и Лелюшенко так не смотрели, а они на тебя смотрят – на какого-то капитана, пусть даже и ГРУ, и готовы они за тебя в огонь и в воду. Я, знаешь ли, старый солдат, и такие вещи хорошо вижу. Скажи – в чем секрет? Ведь явно же не в новой форме, сытной жрачке и, как ты говоришь, хорошей медицине?

– Секрет в том, – ответил я, – что я – это они, а они – это я, и в этом заключается божественность. Я их не контролирую, нет. Взрослые же все люди. Просто мы стоим против всего мира рядом, плечом к плечу, и они чувствуют мой локоть, а я их. Отсюда и новая форма, сытная жрачка и прекрасная медицина. И я вижу, что вы тоже такой же. Когда ваши солдаты голодают, дополнительную пайку в своей палатке под одеялом не трескаете.

– Да, – со смешком ответил подполковник, – есть такой момент. Я, собственно, хоть сейчас готов положить перед тобой свое оружие, чтобы получить его обратно, да только на колено становиться перед тобой мне здоровье не позволяет, да и невместно подполковнику склоняться перед капитаном.

– Слово «капитан», товарищ подполковник, – назидательно сказал я, – происходит от латинского слова «капутос», переводящегося как «голова», и первоначально означало главного человека в отряде или на корабле, в буквальном смысле «того, кто возглавляет». Но я принимаю ваши аргументы и считаю, что наша взаимная клятва верности будет действительна, если вы просто отдадите мне свое оружие, а я верну вам его обратно.

– А, была – не была, – Седов махнул рукой, – держи, капитан.

Сказав это, он расстегнул кобуру и вручил мне свой «макаров».

– А, «Макар», старый знакомый, – сказал я, осмотрев и вернув ему пистолет, – но «Федоров» все равно лучше.

Как только пистолет занял свое место в кобуре законного владельца, как тут же где-то в ясных, подернутых полосатыми перистыми облаками небесах прогремел отдаленный раскат грома.

– Что это, капитан? – оглянулся подполковник.

– Это, товарищ подполковник, – ответил я, – означает только то, что наша взаимная клятва принята и подтверждена небесной канцелярией. Обратного пути нет. Теперь надо разобраться с вашими подчиненными. Будьте добры через час построить полк для процесса приема-передачи и объявите, что после построения прибудут полевые кухни, и личный состав будет накормлен не только обещаниями. А пока поезжайте, мне тоже надо кое к чему подготовиться.

Полк, выстроенный к осмотру, впечатление производил преудручающее. И дело было не в грязных комбезах танкистов и самоходчиков, а также форме всех прочих. На войне вид у солдат, не имеющих возможности нормально помыться и постираться, бывает и похуже. Дело было в усталых лицах, на которых безразличие к происходящему мешалось с диким чувством голода. А у меня за спиной стояли не только до зубов вооруженные лилитки гренадерских статей из роты личного эскорта*, но и дымили трубами пять пароконных полевых кухонь, в каждой из которых уже был готов полноценный обед на триста бойцов и командиров.

Примечание Серегина: * Сам я отношусь с таким извращениям, как личная охрана, весьма равнодушно, но в представительских целях во время визитов к ВИП-персонам и предприятий, подобных отжиму танкового полка, такое подразделение необходимо. Кроме того, рядом со мной всегда должен быть кто-нибудь, дабы в случае появления проблем можно было бы сказать «фас!». И смотреть, как мои львицы рвут и терзают добычу.

Сначала я хотел, как и положено в таких случаях, первый раз накормить голодных жиденьким супчиком и чуть сладким чаем, но потом вспомнил, что благодаря индрикотерию, которого я сам отправил им в лагерь, фаза отпаивания мясным бульончиком должна быть уже пройдена. А вот обыкновенный гороховый суп на свиных шкварках и перловая каша с филе динозавра должны показаться бойцам настоящей райской едой и знаком того, что началась нормальная армейская жизнь.

Но раздавать обед я пока не торопился, и вместе с полковником Седовым медленно шел вдоль строя, снова и снова вглядываясь в лица солдат и офицеров. Следом за нами, отставая всего на три-четыре шага, шли Птица, Кобра, Колдун, Анастасия, а также одетые по всей форме мои малолетние адъютанты – Матильда, Профессор и чертовка Тел. Эту неугомонную банду проще постоянно держать на виду, чем потом отчитывать за разные проказы. Кстати, все трое, в том числе и чертовка, откликнулись на Призыв – и теперь, кроме кинжала и легкого учебного клинка, каждый их них носит на плече настоящий пистолет-пулемет Федорова. Кстати, именно чертовка оказалась гвоздем программы. Гвардейцы-танкисты глазели на нее, вытаращивая зенки и выворачивая шеи, забывая даже о дымящих чуть в стороне полевых кухнях, распространявших вокруг себя вкусные запахи. Вот это был шок, забивавший собой все остальное.

Нет, по результатам беглого осмотра взвод управления и комендантский взвод, а также все три танковых батальона, мне даже понравились. Было видно, что эти солдаты, сержанты, прапора и офицеры если еще не мои, то в скором времени таковыми обязательно будут. Они составят мой тяжелый таран, который я буду кидать на колеблющиеся весы победы. Жаль только, что их танки нельзя использовать вместе с кавалерией и пехотой. Самый бесшумный в атаке танк Т-80 в кормовой проекции вопит свой турбиной так, что у людей лопаются барабанные перепонки. Может, поэтому в наше время эти турбинные танки задвинули глубоко на базы хранения, развивая дизельную линию: Т-72 – Т-90 – «Армата». Но это все мелочи; в крайнем случае наложим на эти танки заклинание полога безмолвия, направляющее звук турбины вверх – и тогда эти танки в горизонтальной плоскости станут бесшумными по всем азимутам.

Но вот то, что стояло в неком подобии строя сразу за танкистами, вызвало у меня почти неодолимое желание обнажить меч Ареса и дать ему волю брать столько жизней, сколько он захочет. Воины, весьма отдаленно напоминавшие таковых, стояли скорее толпой, чем строем, не соблюдая тишину, разговаривая и пересмеиваясь. Очевидно, многие из них были «под кайфом». При этом характерные отметины от рукоприкладства были видны не только на сержантах, но и на некоторых офицерах. В то же время неформальные вожаки этой неуправляемой ватаги отличались относительно чистой формой и сытыми наглыми мордами. А командир батальона (вы правильно догадались, майор Джумабаев) явно был заодно с «землячками» и, скорее всего, сам легализовал землячество, прямо способствуя превращению вверенного ему подразделения в самую настоящую банду.

Некогда это был мотострелковый батальон танкового полка; теперь же он превратился в его язву, воспаленный аппендикс и гнойный нарыв, в любой момент грозящий разливом гнойных масс и общим сепсисом. С этой проблемой надо было что-то делать, причем делать быстро, и главное – не поддаваясь на эмоции и соблазны решить вопрос по этническому признаку, потому что это не наш метод. Надо понимать, что из мотострелкового мне остро необходимы только механики-водители, наводчики и командиры отделений, а в пехоту я тупо могу навербовать тех же лилиток, или диких амазонок-ренегаток, или кого угодно; но любой, даже штрафной, контингент будет лучше этой банды степных грабителей. Кроме того, мне нужно показать остальным, кто в доме хозяин и устрашить бузотеров, потому что в автороте, где засели азербайджанцы, мне понадобится каждый водитель, а накладывать заклинание принуждения – это тоже не мой метод.

– Что же вы, Владислав Петрович, – тихо сказал я подполковнику Седову, – довели дело до эдакого гнойного геморроя? Объявили бы полк на осадном положении да приструнили бы «землячков» – быть может, и не было бы сейчас ничего такого.

– Растерялся я, Сергей Сергеевич, каюсь, – склонив седую голову, сказал подполковник, – Да вы и сами поймите – случай инструкциями не предусмотрен, связи с командованием нет. Сперва мне казалось, что самым правильным будет укрепиться на холме, выслать разведку и ждать хоть какого-то прояснения обстановки. А потом стронуть с места эту заржавевшую массу уже совершенно не представлялось возможным. Да тут еще и эти…

– А, ладно, – махнул я рукой, – рано или поздно что-то подобное обязательно должно было случиться.

Сейчас перед нами стояла задача отделить лидеров и их подхалимов от общей массы и примерно наказать на страх всем их друзьям и сочувствующим, чтобы знали, что даже полшага в этом направлении чреваты для них большими неприятностями. Да и вообще, о чем я говорю; если эти перцы услышат Призыв и встанут в строй – тогда они наши, и проблема с их сознательной дисциплиной решится сама собой. А если не наши, тогда их надо будет разоружить и передать на попечение местных гражданских властей; а что у тевтонов, что у Кибелы – не забалуешь, мигом отправят на свинцовые рудники. Так что, если быстро нейтрализовать бунт и отделить агнцев от козлищ, то все должно получиться так, что лучше и не бывает. Можно подавить бунт грубой силой, бросив против хулиганов лилиток из моей личной охраны, непревзойденных в рукопашной схватке; а можно сделать все тоньше и в нашем фирменном стиле применить магию.

Первое, почти детское заклинание, освоенное Колдуном, называется «Муки Совести» и предназначено для тех, кого еще можно вернуть в общество для нормальной жизни, если, конечно, в процессе наказания он не помрет от мучительного осознания тяжести своих преступлений. Но этот метод подходит отнюдь не для всех. У некоторых персонажей совести нет по определению, а другие воспитаны в полной уверенности в том, что если им хочется, то они могут позволить себе все что угодно. На таких деятелей «Муки Совести» не действуют или действуют очень слабо, и для них приходится подбирать другие заклинания – с ручным, так сказать, управлением. Дыба, испанский сапог, железная дева, батоги и прочие плети как раз и были придуманы для общения с людьми, лишенными совести и понятия о добре и зле, и только потом разошлись в широкий оборот. И вот здесь, как мне кажется, ядро нарыва тоже такое бессовестное и требующее по отношению к себе радикальных решений в виде магических аналогов этих замечательных инструментов.

Правда, Колдун не особо охотно изучал эти заклинания, говоря, что в отличие от Мук совести они могут причинять боль как злым, так и добрым людям, но мы что-нибудь придумаем. Кстати, у Тел ведь тоже есть магические способности, и как раз в их классическом деммском ключе «мелких и крупных пакостей». Завидев Колдуна и прочих наших юных помощников и помощниц, стая человекообразных оживилась и ее отдельные обуревшие от безнаказанности и лоснящиеся от сытости немногочисленные представители начали выдавать на-гора глумливые выкрики альфа-самцов типа:

– О, какая симпатичная попка у мальчик! Эй рогатая-хвостатая, возьмешь в ротик? Эй, белый бача, иди скорее сюда, мой сладкий.

При этом многие из этих павианов хватали своих забитых соседей и совершали с ними движения, которые должны были имитировать совокупление в зад. Все эти действия явно были нацелены на то, чтобы продемонстрировать свое превосходство над внезапно появившимся начальством и показать всем, насколько все эти дети перестройки и гласности готовы плевать не только на мои распоряжения, но и вообще на все нормы приличия и морали. Покрасневший Колдун обернулся ко мне, но я успокаивающе положил руку на его плечо.

– Погоди, мальчик, – тихо сказал ему я, – всему свое время, пусть сперва свои способности продемонстрирует наша маленькая Тел – кажется, она уже в ярости. Если она развернется во всю широту души, то не завидую я этим павианам. Ну и ты же меня знаешь. Ни один из тех, что там беснуется или поддакивает вожакам, не доживет до заката солнца, а если доживет, то ему же будет хуже. А ты приготовься наложить на весь этот полк «Муки Совести». Офицеры и прапора, которые вовремя не остановили этих гамадрилов, тоже должны получить свою долю расплаты.

Тем временем терпевший все это подполковник Седов постепенно наливался багровой кровью, потом как рявкнет:

– Майор Джумабаев, немедленно ко мне!

Плотный, невысокий узкоглазый офицер, стоявший рядом с тем, что должно было представлять мотострелковый батальон, на командирский рык даже и ухом не повел, и тем самым выдал в себе главаря назревшего мятежа, готового прорваться кровью и стрельбой. Откуда-то я знал, что у всех преданные ему «нукеров» в «лифчиках» вставлены магазины с боевыми патронами, а у всех остальных магазины пусты. Стоит только этому краснощекому толстяку, уже готовому превратиться из майора Джумабаева в Джумабай-хана, подать сигнал своим «нукерам» – и начнется кровавая бойня. И кстати, где его замполит, положенный каждому командиру полкового подчинения? Умер, болеет или вообще вакансия не заполнена?

– Майор Джумабаев, немедленно ко мне! – так же громко повторил свою команду подполковник Седов.

Я увидел, как скривились губы теперь уже Джумабай-хана, и как его рука потянулась к кобуре, чтобы самолично пристрелить этого надоедливого старика и его гостя, который чуть было не сорвал его планы. Моя рука сжала цевье переброшенного через плечо старого доброго «Вала». Как только эта образина расстегнет застежку кобуры, я влеплю ему пулю прямо между узких, заплывших дурным салом глаз, а бесшумный выстрел «Вала» дезориентирует его бандюков и даст мне возможность отработать еще по одному-двум самым дерзким подручным.

Но все вышло совсем не так. Внезапно Джумабаев изменился в лице, его поросячьи глазки округлились, выражая ужас и изумление, а пятерня вместо кобуры вдруг лапнула свою ширинку и начала там отчаянно скрестись. Несколько секунд спустя Джумабай-хан, подпрыгивая и завывая, буквально сдирал с себя штаны, обнажая свои потные мужские причиндалы, в которые смертной хваткой вцеплялись стремительно взбирающиеся по ногам большие черные муравьи. Тут даже пистолет не поможет – разве что для того, чтобы отстрелить себе все висящее или покончить жизнь самоубийством, чтобы прекратить нестерпимые мучения. «Соратники» Джумабай-хана, разинув рты, глядели на неистовый танец своего вожака, и выражение мистического страха вперемешку с отвращением явственно проступало на их не обезображенных интеллектом лицах.

Тел проказливо улыбнулась.

– Я только пожелала этому противному мужчинке «муравьев тебе в штаны», и три раза мысленно щелкнула хвостом, – тихо сказала рогатая проказница. – Так, Сергей Сергеич, получилось даже интереснее, чем просто пуля в лоб, правда ведь?

Да уж, действительно интересней. Бывший майор, уже не в силах стоять на ногах, завывая от жгучей боли, катался по земле, но тем самым только все больше собирал на себя сбегающихся со всех сторон муравьев, получивших магический приказ. Впрочем, продолжаться это могло еще очень и очень долго. Ну что ж, пришла и моя очередь.

Отпустив цевье «Вала», я тихо щелкнул пальцами, отдавая безмолвную команду всем, кто не желает и дальше оставаться в рядах этой банды, выйти из строя и присоединиться ко мне. Я уже чувствовал их смущенные и мятущиеся души, тянущиеся ко мне как к настоящему командиру, и готовые присоединиться к нашему единству. Взаимная клятва верности уже висела в воздухе, и я знал, что если отдам приказ этим своим будущим бойцам, то он будет обязательно выполнен, только не знал пока, какой ценой.

Дальше случилось то, чего я, собственно, не ожидал. Когда солдаты и сержанты мотострелкового батальона стали протискиваться «на выход», «землячки» начали кричать, хватать их за грудки, а кое-кто даже потянулся за оружием. Зря они это. Униженная и забитая масса разноплеменных одиночек вдруг почувствовала за собой стоящую в ожидании монолитную силу и вместо покорности и пассивного сопротивления с яростным ревом неожиданно накинулась на третировавшую ее ранее банду «землячков», хватая их за оружие, выворачивая руки и повисая на плечах.

Я только хотел отдать приказ воительницам-лилиткам из своей личной охраны вмешаться, пинками и оплеухами наведя в батальоне окончательный порядок, как в этот момент где-то в глубине толпы дерущихся прогрохотала короткая автоматная очередь, а за ней еще одна и еще. Последовавшие за этим события слились в сплошную полосу, когда непонятно где кончается одно и начинается другое.

Крик: «Убили!» – и тут же я вижу Тел бин Зул, сжимающую свою правую руку в маленький кулачок. В кулачке она словно перебирает что-то, с выражением злорадной сосредоточенности на красной мордашке. Почти сразу же после этого из глубины толпы дерущихся раздается нечленораздельный дикий вой нескольких десятков глоток, по сравнению с которым вопли поедаемого мурашами Джумабай-хана кажутся тихим шепотом. Затем один взвод сопровождавшей нас эскортной роты закрывает нашу командную пятерку своими телами, выставив штыки по фронту. Одновременно три остальных взвода с боевым кличем, больше похожим на рев атакующих львиц, вламываются в толпу, и боевые лилитки с хеканьем начинают направо и налево раздавать пинки и затрещины, заставляя дерущихся упасть на землю, закрыть голову руками и не шевелиться.

А какофония боли все не прекращается и не прекращается – он уже достигает таких запредельно-пронзительных высот, что кажется, будто прямо сюда доставили чистилище вместе со всеми грешниками. Однако наконец драка окончательно утихает и становится ясным то, что это воют от невыносимой боли участники кодлы «землячков», которых прихватило каким-то болевым деммским заклинанием. Их всего-то ничего – человек пятьдесят или чуть больше, но, объединившись в землячество, они смогли диктовать свои правила батальону, в котором больше трехсот штыков. Кроме извивающихся землячков, на земле валяются еще двое – высокий блондин, убитый пулей в сердце, и еще один, маленького роста и щуплый, умирающий от вошедших в живот двух пуль калибра 5,45. Остальные участники драки потихоньку поднимаются с земли, отряхиваются и покорно отходят на то место, которое им указывают мои боевые лилитки. Воители, млять.

– Отпусти их, – говорю я Тел бин Зул, имея в виду «землячков»; та, едва заметно ухмыляясь, разжимает кулак, и вопли несчастных сменяются тихими всхлипываниями и стонами. Боевые лилитки вытаскивают таких из общей толпы и споро вяжут им руки за спиной брезентовыми брючными ремешками, а также собирают разбросанное по земле оружие. Занавес.

Появившаяся невесть откуда Лилия уже хлопочет и над раненым, и над убитым, затем лилитки-санитарки утягивают обоих в приоткрывшийся на минуту личный Лилин мини-портал.

– А мертвяка зачем? – спрашиваю я пробегающую мимо Лилию.

– Т-с-с-с, командир, – ответила та, – мертвяк-то он мертвяк, но не совсем; пять минут не прошло, и мозг еще жив. Пока я его погрузила в стасис, а там мы со Старухой за этого мальчика еще поборемся. Но ты представляешь, какой будет эффект, если все решат, что мы мертвых можем оживлять? Авторитета будет – хоть ложкой ешь. А сейчас, Сергей Сергеевич, мне надо бежать, работы море.

– Ладно, человеколюбивая ты наша, – сказал я, – беги уже.

То, что произошло, оказалось немного не тем, что я хотел сделать, пытаясь отделить мух от котлет, но для сельской местности сойдет, тем более что даже соседние подразделения, в том числе и стоявшие совсем рядом с мотострелковым батальоном, во время наведения в нем порядка даже не шелохнусь. Что это – одобрение моих действий, или же полное безразличие – я пока не знал. В любом случае полк надо помещать в карантин и выпускать из него только тех солдат и офицеров, которые откликнутся на Призыв. А от остатков разгромленного мотострелкового батальона мне сейчас срочно нужны были только механики-водители, чтобы перегнать технику на новое место, пусть даже и в несколько приемов. Если, конечно, простоявшие под открытым небом больше двух месяцев без всякого обслуживания БМП соизволят завестись, чтобы проехать хотя бы пару километров до новой стоянки в другом мире.

Кстати, дальнейший смотр полка прошел без каких-либо излишних проблем. И гаубичный дивизион, стоявший сразу за бузотерами, и зенитчики, и разведчики, и ремонтники, и саперы, и связисты, и тыловики – короче, никто бунт не поддержал, наверное, потому, что дураков среди них не было – за два месяца сидения черт знает где все поумнели. И вообще непонятно, на что рассчитывал Джумабай-хан, еще когда был майором Джумабаевым, потому что в местной действительность он все одно не разбирался, и даже удайся ему тот переворот, ничего путного у него из этого не вышло бы. Со мной они достигли бы куда большего успеха, а самое главное – скорее всего, остались бы живы и даже, возможно, вернулись бы домой.

Потом мне пришлось толкать речь, в то время как на зияющем пустотой месте мотострелкового батальона в строю полка мои эскортные боевые лилитки выстраивали тех солдат и сержантов, которые от него пока еще остались, а оказавшие активное сопротивление «землячки» связанными сидели на земле перед строем, жалкие и подавленные – куда только девался весь гонорок. Собственно, активно враждебной оказалась только верхушка землячества, самая весовая и авторитетная его часть, а также их ближайшие прихвостни; а остальные, почуяв, что им противостоит настоящая сила, в критический момент повели себя пассивно, что спасло их от деммского заклинания «четки боли», примененного Тел бин Зул против верхушки банды. Ну и хрен с ними; в любом случае, если они не услышат Призыв, то останутся за бортом, а если услышат, то мне нет причин волноваться за их лояльность.

– Товарищи солдаты и офицеры, – сказал я внимательно слушающим меня подчиненным подполковника Седова, и специальное акустическое заклинание Колдуна донесло мои слова до самых дальних рядов, – буду с вами честен – без посторонней помощи ваш полк обречен на скорую и ужасную гибель. Не буду вдаваться в подробности, но в результате природного катаклизма вы провалились в иной мир, в котором совсем не жалуют пришельцев извне. И самостоятельной возможности покинуть этот мир и вернуться домой у вас нет и не будет. Зато такая возможность есть у нас, ибо даже сами боги этого мира стараются заранее уйти с нашей дороги…

Хлоп! И вот уже рядом со мной стоит мадам Афина в полном своем божественном прикиде, в пеплосе, шлеме, и с копьем в руке. Животика еще не видно, но это только вопрос времени, да и пресс у Афины накачан не хуже, чем у иного борца. Хлоп! И с другой стороны от меня объявляется Кибела в своем черном плаще, зубчатой короне и с неизменной зажатой между пальцами дымящейся сигареткой. Представляю как при этом зрелище в головах солдатиков и товарищей офицеров загремели шарики, заезжая за ролики.

– Благородные воины! – зычным голосом возгласила Афина, неприветливо посмотрев на Кибелу и стукнув копьем об землю. – Я, богиня мудрости и благородной справедливой войны Афина, свидетельствую, что капитан Серегин – самый успешный, удачливый, благородный и талантливый воитель во всех успешных мирах. Клянусь, что те из вас, которые встанут под штандарты его дружины, чтобы идти через миры, и пронесут добро и порядок на остриях своих мечей, вернутся домой счастливыми и богатыми… и это говорю вам я, богиня Афина, мать его будущего сына, предназначенного править этим миром!

Кибела снисходительно посмотрела на Афину (ну, типа – да что ты, пацанка, можешь?) и медленно заговорила низким голосом, от которого пригнулась трава:

– Мужчины, сыновья, отцы и братья. Я, Великая Мать Кибела, именем ваших матерей заклинаю. Будьте верными. Будьте честными. Будьте сильными. И даже в разгар яростной схватки помните, что вы не просто воины, а еще защитники всех, кого вы оставили дома. В каком бы мире, под каким бы солнцем вы ни сражались, вы должны помнить, что все в Мироздании связано между собой, и ваши победы несут добро для ваших родных, к которым вы, слово Великой Матери, еще вернетесь. Вот вам мое материнское благословение на справедливый бой.

Закончив говорить, Кибела взмахнула широким черным рукавом, и я вместе с остальными ощутил, будто меня в лоб поцеловали сухие материнские губы. Зато увязанные в пучки еще живые «землячки» завыли и закатались по траве. Они-то вместо благословения получили огненное материнское проклятие предателям и изменникам.

– Товарищи, – решил я закончить я свою речь, – вместо сидения на этом холме я предлагаю вам безудержно-яростный поход по мирам, с наведением там самого правильного порядка. При этом для тех, кто согласится пойти в поход к верхним мирам, с моей стороны гарантируются полное материальное довольствие, медицинское обеспечение и денежное содержание; а победы, славу и все прочее вы добудете сами. А предателей, а также прочих преступников и нарушителей воинской дисциплины ждет изгнание из наших рядов и забвение. Здесь нет дисбатов и тюрем – а значит, тех, кто потерял доверие своих товарищей, может ожидать только один приговор – изгнание.

Едва только я закончил говорить, высоко в безоблачном небе снова прогремел одинокий гром, заставивший все вздрогнуть и устремить взоры ввысь. Глядь – а ни Кибелы, ни Афины уже не видать. Исчезли по-английски, не прощаясь. И ветра не было.

– А теперь, товарищи, – добавил я, оглянувшись, – драка дракой, а обед по расписанию. Командуйте, товарищ подполковник.

Сразу после раздачи обеда солдаты и офицеры полка несколько неуклюже (возможно, от непривычной сытости) начали собирать палатки и готовить технику к еще одному маршу через портал к нашему заброшенному городу, где уже, сказать честно, для поселения не было ни одного свободного уголка. А пока командный актив полка собрался вокруг УАЗика командира полка для уяснения обстановки и получения последних ценных указаний. Сказать, что от обилия впечатлений у товарищей офицеров поехала крыша – это все равно, что ничего не сказать.

Больше всего меня доставала некая Галина Петровна Максимова, капитан медицинской службы и начальник медицинской службы полка. Да что, да как, да куда наши санитары утащили двоих раненых, да что это была за девочка, да кто допустил ее до медицинской практики… Галина Петровна наседала на меня с такой яростью, как будто она лично могла спасти этих несчастных от смерти, а я, такой пготивный, ей в этом помешал. Хотя в условиях полкового медпункта тот боец, что с пулей в сердце, был бы безнадежно мертв через две минуты, а тот, который с ранениями в живот, скончался бы через пару часов – это если от кровопотери; или через сутки, когда разовьется общий сепсис. У Лилии после ее экспресс-реанимационных мероприятий оба страдальца уже перешли в положение просто тяжелораненых, и процесс быстро двигался в сторону полного излечения.

Они оба уже поглядывают на наших сестричек, которыми отчасти работают «волчицы», отчасти домашние и дикие лилитки; и недалек тот час, когда выздоравливающие пациенты начнут лазить руками под юбки медперсоналу. А те и рады. Но Галине Петровне, твердо стоящей на позициях официальной медицинской науки против всякого доморощенного шарлатанства, экстрасенсорики и колдовства, этого не объяснишь. Она твердо знает, что правильно, а что нет, и если факты не соответствуют ее убеждениям, то тем хуже для фактов. Кстати, по установленным мною же правилам, сама товарищ Максимова должна будет пройти полный медицинский осмотр у Лилии и Зул, а также психологическое обследование у Птицы. Ничего, во всем остальном, кроме медицины, Галина Петровна человек вроде бы вменяемый, а значит, все перемелется – мука будет. А пока – приказ подготовить полковой медпункт к перемещению и развертыванию на новом месте в стационарном помещении, об исполнении доложить. Кстати, теперь будет кому разбираться с хитромудрыми югоросскими препаратами и разбирать их написанные компакт-шрифтом инструкции.

Едва удалось отделаться от товарища полкового врача, как подошел начальник штаба полка подполковник Евстратьев, а за ним начали подтягиваться командиры танковых батальонов, гаубичного и зенитного дивизионов, разведывательной и ремонтной рот. И тут меня ждал сюрприз – командиром артиллерийского дивизиона оказался мой почти полный тезка капитан Серегин Сергей Юрьевич, только за полгода до того за отличную службу переведенный с должности командира самоходной артбатареи* в мотострелковом полку соседней армии. Ни в коем случае это не мог быть мой батя, потому что тот по отчеству был Петровичем и нес службу в разведполку ВДВ – скорее всего, дальний родственник или просто однофамилец, но совпадение впечатляет.

Примечание автора: * аналогичный случай, когда командира батареи, перевели комдивом, минуя должность начальника штаба, случился во время моей срочной службы в те же годы в той же ГСВГ.

Ну что же, хороший командир артдивизиона – это очень сильный бонус, тем более что боеприпасов у его дивизиона всего два боекомплекта, и до самого начала ядра основного потока взять дополнительные снаряды и заряды нам будет негде. Каждый выстрел должен быть сделан только с моего разрешения, и вообще, артдивизион из подчинения командира танкового полка надо забирать и, пока нет другой артиллерии, переводить в корпусное подчинение. Но это чуть погодя, с началом похода в следующий мир.

А пока требовалось восстановить управляемость полком и привить его командирам мысль, что они уже находятся на тропе войны.

– Значит так, товарищи офицеры, – произнес я, – первое, что вы должны зарубить себе на носу – это то, что с того момента, как вы очутились в этом мире, вы находитесь на войне. Друзей у нас тут нет, искренних союзников тоже; есть деловые партнеры, которым сотрудничать с нами выгоднее, чем враждовать, и банальные попутчики. Самых значимых наших партнерш вы, товарищи офицеры, совсем недавно уже видели…

– Сергей Сергеевич, – спросил командир первого танкового батальона майор Колесниченко, – а что, те две бабы – они и в самом деле богини?

– Богини, богини, Андрей Сидорович, – ответил я, – причем та, что в черном плаще и короне с зубцами – это сама Великая Мать, она же Кибела, она же Рея, она же Геката, прародительница всего человечества, а также праматерь воинствующих дев-амазонок. Вторая, как вы выразились, баба – та, что в шлеме и с копьем – это Афина, богиня мудрости и справедливой войны, временно исполняющая обязанности правительницы местного Олимпа. На самом деле эти двое терпеть друг друга не могут, но, вишь ты, явились выказать свое почтение обе сразу. А знаете почему? А потому, что выпроводить вас отсюда как можно скорее – это, можно сказать, наиглавнейшая задача местного божественного бомонда, поскольку вам в этом мире не место. Он только для античных богов и богинь, а также их верных приверженцев.

– А почему именно выпроводить, Сергей Сергеевич? – с резким армянским акцентом спросил командир третьего танкового батальона майор Арутюнов, – ведь они же, как вы говорите, богини. Раз, два – и нет нас, несчастных.

– Если бы на вас, несчастных, хоть кто-нибудь бы наехал, – ответил я, – то я от этого бы очень сильно расстроился. Не чужие же вы мне, чай, люди. А когда я расстраиваюсь, то безвременно усопших начинают хоронить пачками, а выжившие тут же прячутся по углам до лучших времен. Поэтому вас и сплавляют по-тихому. Этот мир и так уже понес такие невосполнимые потери в богах – таких как Гермесий, Аполлонус, Зевсий, Гера и Артемида. Правда, две последние живы и здоровы, и удалились вместе со мной не только по приговору суда, но и по собственному желанию.

– Да ладно вам, Сергей Сергеевич, – махнул рукой замполит полка майор Бобриков, – вы, конечно, можете быть очень удачливым командиром, но не надо нам заливать про богов, богинь и прочее колдо…

На полуслове замполит поперхнулся, потому что именно в этот момент Колдун указал на него пальцем и сказал: «Замри». И ведь обошлось даже без чертовки Тел, хотя школа мелких пакостей, несомненно, ее. Видимо, очень сильно не понравился Колдуну этот профессиональный балабол на тему марксизма-ленинизма и решений партии, которой жить оставалось менее двух лет. И вообще, есть у меня такое впечатление, что товарищ Бобриков как раз из тех замполитов, что после Путча преобразились в бизнесменов и бандитов. Презабавная получилась картинка – застывший в нелепой позе мужчина, одетый в несвежий мундир и слегка припахивающий выгребной ямой. И слюна в приоткрытом рту. Заклинание стасиса, оно такое.

– Сергей Сергеевич, – укоризненно сказал подполковник Седов, неодобрительно косясь в сторону странного изваяния, – пусть ваш мальчик отпустит товарища Бобрикова. В конце концов, нехорошо издеваться так над взрослым человеком.

– Это не просто мальчик, Владислав Петрович, – ответил я командиру танкового полка, – а боец Колдун, член управляющей магической пятерки и маг-исследователь первого ранга. Это так, к слову; у нас многое является совсем не тем, чем кажется. К тому же заклинание стасиса абсолютно безвредно. Просто для несчастного Аркадия Петровича остановилось время, и мы можем, поставив его в угол, чтоб не мешал, время от времени стирать с него пыль.

– Сергей Сергеевич, – с нажимом повторил подполковник Седов, – я понимаю, что вы не любите замполитов, но все же прошу вас освободить Аркадия Петровича, потому что вы все же достигли своей цели доказать нам, неверующим, что магия есть и вы можете ею пользоваться.

– Хорошо, Владислав Петрович, – кивнул я, – я согласен. Но поскольку дармоеды мне совсем не нужны, то все заместители командиров по политической части должны будут пройти курсы по повышению квалификации работы с личным составом. Довели, понимаешь, полк до состояния махновской банды. А теперь, Колдун, действительно, отпусти дядю.

Колдун «отпустил», и майор Бобриков некоторое время под смешки офицеров только молча открывал и закрывал рот, будто бы не в силах был понять, что же все-таки с ним произошло. Потом его рука протянулась, явно для того чтобы схватить Колдуна за ухо, да так ловко, что мальчик едва сумел увернуться.

– Колдун, – сказал я, – преврати этого упрямца в жабу, или лучше всего в болтливого попугая, которым он, по сути, и является. Говорящий попугай жрет значительно меньше любого замполита, но дает такие же умные советы.

То, с какой скоростью майор спрятал руку за спину, доказывало, что реакция на неприятные ситуации у него есть, и соображение тоже. Но мне все равно требовалось как можно скорее перепрофилировать замполитов во что-то более приемлемое, потому что Партии, которой они служат, здесь нет, да и сами они по своим моральным качествам весьма далеки как от комиссаров Гражданской, так и от политруков Великой Отечественной. Особо позабавил меня замполит автороты с говорящей фамилией Семенович и любимой присказкой «А зохен вэй». Готовый мини-олигарх. Мини, это потому что у него не наблюдалось такой темной ауры, которая необходима любому порядочному Березовскому, Гусинскому или Абрамовичу. Но зажать в свои тиски какой-нибудь районный или областной городишко – это у него запросто. Но тут у нас тоже не забалуешь.

Итак, сейчас необходимо поднять полк с места, переместить через портал на пару километров и снова разместить в полевом лагере. От идеи сразу размещать новичков в заброшенном городе я отказался. В город будем переводить тех, кто услышит призыв, ибо для людей, которые держат в руках оружие, обычной клятвы верности, даже магической, мне теперь недостаточно. Хотелось бы, чтобы весь корпус состоял из Верных, как они сами себя называют.

Еще раз объяснил товарищам офицерам, что такое клятва, как ее приносить, если возникнет такое неодолимое желание, и почему не стоит препятствовать в исполнении этого желании своим подчиненным, невзирая на их чин и должность. Боевое Единство примет всех, от рядовых до генералов.

Когда офицеры начали расходиться, ко мне подошел командир разведроты, капитан Коломийцев, тип с рыжеватым чубчиком, коренастый и жизнерадостный; он был чрезвычайно узким в бедрах, но широким в плечах.

– Здравия желаю, товарищ капитан, – сказал он, козырнув, – разрешите обратиться?

– Обращайтесь, товарищ капитан, – ответил я, недоумевая, с чего бы это такая официальщина? Ведь мы с Коломийцевым находимся в одном звании, по крайней мере, формально. Могли бы и по имени-отчеству поговорить, если уж так хочется.

– Товарищ капитан, – произнес Коломийцев, глядя на меня светлыми и сияющими, по-детски честными глазами, – мы давно вас ждем. Есть у меня в роте сержант из студентов. Грамотный, аж жуть. Так он еще недели три назад сказал, что вы придете и вытащите нас из этой задницы. Сначала я думал, что у парня от стресса просто крыша поехала, а потом мы убедились, что он не врет и не выдумывает. Самолет этот ваш треугольный видели, разъезды ваши конные в степи обнаружили, да только никому об этом не говорили, ведь все равно никто бы не поверил. А сегодня утром мой сержант начал шпарить все как по писаному…

– Так, – встревожено сказал я, – а вот с этого момента, товарищ капитан, пожалуйста, поподробнее. Если это не случайное совпадение, то, скорее всего, ваш сержант неинициированный маг, а через это нам могут выйти большие неприятности.

– Не понял – почему неприятности? – спросил рыжий капитан.

– Помните, чем кончила Кассандра, когда попробовала прорицать без диплома о специальной подготовке? – ответил я, после чего наскоро объяснил положение неинициированных магов в мирах с высоким уровнем магии.

Пьяный дебил на танке и то будет безопаснее такого недомага. Да и вообще, чисто по статистике, в полку таких персонажей может быть до нескольких десятков, если не больше сотни. О наш бедный обменный фонд, на сколько камней он должен будет похудеть… Но любые затраты того стоят. Каждый маг – это находка, а если их так много, то это настоящий клад.

– Да я, собственно, не за этим, – почесав в затылке, сказал Коломийцев, – у меня вся рота, как один, готова хоть сейчас принести вам ту клятву, о которой вы давеча говорили.

– Все как один, и прямо сейчас? – не поверил я.

– Мы же разведка, – пожал тот плечами, – и такие вещи чувствуем острее остальных. Хотя, наверное, у вас есть способы проверить…

Действительно, стоило только отвлечься от замыливающих глаза обыденных мыслей, как я тут же ощутил этих терпеливых бойцов – возможно, лучших из тех, что может дать этот полк. Люди майора Половцева подтянут их по егерской подготовке, и тогда выйдет не разведрота, а конфетка. Или вообще пополнить их дикими лилитками и развернуть роту Коломийцева в разведбатальон, изъяв ее из состава полка. А дополнительную технику, мехводов и наводчиков можно забрать у мотострелков. При наличии такого большого количества хорошей кавалерии мотострелковый батальон не есть предмет первой необходимости. Но о чем это я сейчас думаю, человек же стоит и ждет моего ответа…

– Значит так, Виктор Александрович, вы – это я, а я – это вы… – произнес я стандартную формулу, принимая поданный рукоятью вперед пистолет и возвращая его обратно. И, как и в предыдущие разы, прогремевший в небесах гром подтвердил действительность этой клятвы, после которой одним последователем у меня стало больше.

– Да, уж, не ожидал, что это будет так… прекрасно, – вздохнул Коломийцев, впервые в жизни прикоснувшись сознанием к монолитной мощи нашего Единства.

Его глаза словно еще ярче загорелись, он на мгновение возвел их к небесам, после чего, снова обратив свой взор на меня, спросил:

– Ну что, Сергей Сергеевич, мне привести к вам своих людей?

– Да нет, Виктор Александрович, – отрицательно покачал я головой, – не надо. Лучше мы с вами сейчас пройдем в ваше расположение, а потом потихоньку пойдем к вам в хозяйство, и по пути я немного расскажу о ритуале групповой клятвы и о том, как я однажды стал богом войны…

Этот парень слушал меня, затаив дыхание – так, как ребенок слушает страшную и интересную историю, живо все представляя и веря каждому слову.

– Очень интересно, Сергей Сергеевич, – произнес впечатленный капитан, когда я закончил свой рассказ, – и мы обязательно сделаем все как положено. Но раскройте, пожалуйста, тайну – какое отношение к вам имеют эти дети, и почему эти три женщины неотрывно следуют за вами?

– Женщины и один из мальчиков, – ответил я, – это члены нашей управляющей магической пятерки, позволяющей нам перемещаться между мирами, а то, что среди нас есть дети, стало результатом многоуровневых интриг различных особей разной степени противности и одного трагического и одновременно счастливого совпадения.

– А как это? – не понял Коломийцев.

– Трагическим это событие было потому, что дети вместе со своей воспитательницей, ведомые любопытством, оказались в одном очень нехорошем месте, а счастливым это совпадение оказалось потому, что в том же месте и в то же время оказался я со свой группой и отцом Александром. Надо же, прошло всего три с половиной месяца, а кажется, что минула целая вечность. Впрочем, детям с нами нравится, потому что тут они живут настоящей, полноценной жизнью, дышат полной грудью и знают, что все, что им говорят, является чистейшей правдой. А это дорогого стоит. И если мальчики еще немного скучают по родителям и друзьям, то девочки – это сироты из детского дома, и здесь я им за отца, а их воспитательница боец Птица, в миру Анна Сергеевна, за приемную мать.

– А она красивая, – оглянувшись, заметил Коломийцев, и его выразительные глаза, когда он снова повернулся ко мне, лучились теплотой и интересом, – и дети у вас действительно очень счастливы. Только вот почему они в форме, как положено, а их воспитательница нет?

– Боец Птица – это вещь в себе, и форму не надевает принципиально. Но в своем деле она крайне хороша, так что пусть ходит в чем хочет, дело от этого не страдает. И кстати, Виктор Александрович, не надо так глубоко вздыхать, оглядываясь в ее сторону. Птица у нас уверена, что достойным ее может быть только высокодуховный, воздушный и неземной мужчина, сотканный из одних только достоинств и напрочь лишенный недостатков – так что нам, обычным мужчинам, приходится обходиться княгинями или там богинями, а боец Птица – это просто не про нас.

– А жаль, – вздохнул капитан, пряча лукавые искорки в глазах, и, еще раз оглянувшись, добавил: – Но вот мы и пришли, Сергей Сергеевич, разрешите построить людей?

– Стройте, Виктор Александрович, – ответил я, и капитан Коломийцев два раза лихо свистнул, после чего все пришло в движение.

Бойцы разведроты, споро разбиравшие три большие взводные палатки и укладывавшие имущество в кузов прикомандированного «Урала», мигом побросали все свои дела и построились в шеренгу по два с весьма похвальной быстротой. В общем строю издалека этого заметно не было, но теперь я с удовольствием констатировал, что и по внешнему виду, и по физическому состоянию бойцы и командиры изрядно отличались в лучшую сторону от общеполкового, так сказать, уровня. Форма на всех если не постирана, то явно чищена щеткой, и более того, у всех бойцов подшиты свежевыстиранные подворотнички. В пехотном батальоне такое было только у самых борзых «землячков», у танкистов и самоходчиков подшива была тоже не у всех, а тут все поголовно блистали белыми полосками над воротниками кителей. Во-первых, это говорило о взаимовыручке внутри подразделения, и во-вторых, о нежелании бойцов и командиров опускаться до уровня бомжей. Где же они доставали мыло для стирки и свежее полотно, или у них старшина такой запасливый и все это время централизованно снабжал бойцов мылом и подшивой? В любом случае – честь им всем и хвала, потому что тщательно следить за своим внешним видом стараются только те люди, которые еще не опустили руки и продолжают бороться против самых неблагоприятных обстоятельств. Этот факт, конечно же, не мог не воодушевлять.

– Благодарю за идеальный внешний вид, – сказал я, пожимая руку Коломийцеву, – а теперь вы знаете, что нужно делать. Исполняйте!

И вновь принятие клятвы прошло без сучка и без задоринки, и мой меч стал тому свидетелем, полыхнув яркой вспышкой. Да, эти бойцы пришли ко мне по-настоящему, без всяких задних мыслей, и безоговорочно стали такими же моими, как бывшие курсанты майора Половцева, амазонки, «волчицы» и лилитки.

Темп разбора палаток после принятия клятвы, похоже, даже удвоился. Люди Коломийцева явно стремились как можно скорее покинуть опостылевший, пропахший человеческими экскрементами и безнадежностью холм и переместиться в мир высоких горных лесов и увидеть затерянный среди них заброшенный волшебный город. А я окончательно для себя решил – разведывательному батальону быть. Надо будет только еще немного поработать с дикими лилитками, а также с пленными амазонками-ренегатками, ведь многие из них пошли в эти разбойные формирования только потому, что больше было некуда. Но сперва роту капитана Коломийцева требуется перебросить в заброшенный город мира Содома и пусть там с ними поработает майор Половцев и его инструктора-егеря, а мне уже пора заняться и другими делами.

Например, необходимо еще раз переговорить с Кибелой по поводу имеющегося у нее разного человеческого неликвида, то есть тех ее дочерей, которые по разным причинам не хотят и не могут вписаться в построенное ею общество. Сотни две-три я бы еще взял – можно даже брюхатых или с детишками на руках, так даже лучше, потому что драться за своего благодетеля такие амазонки будут как львицы – насмерть.