Глава 11

На эвакопункте было холодно. Сквозняки продували тесное помещение - покосившиеся, щелястые двери, разбитые, наспех поправленные окна. Люди сидели на лавках, на полу, где придётся. Все с мешками, с чемоданами. Плакали маленькие дети, их успокаивали мамы, и в этой толчее девочка лет десяти не бросалась в глаза. Сидит тихонько в углу, прижимая к груди игрушку, плюшевого медвежонка с одной лапой. Наверное, где-то рядом и родители. Быть может, её мама - вот та измождённая женщина лет сорока, что сидит справа, а может, молодуха, что слева?

Между акциями Гондукк предпочитала находиться среди людей, на виду. Тут не пристают с вопросами, не подходят патрульные, вообще никто не обращает на тебя внимание. Если не высовываться. Каждый считает, что если ребёнок не твой собственный, то, значит, соседский. Ну действительно, кто оставит нынче маленькую девочку без присмотра? А приспеет время грузиться в транспорт, она найдёт возможность тихонько скрыться, ускользнуть. И перебраться в другое место, затеряться в толпе.

Да и прохладно, октябрь месяц на дворе. В помещении хоть и сквозняки, а всё ж не на улице. Одно плохо, стоит прикрыть глаза, и начинают одолевать воспоминания. В последнее время это случалось с Гондукк всё чаще. Память послушно отматывала ленту прошедших месяцев назад, услужливо подсовывала картинки прошлого. Вот и сейчас...

Лето сорок первого, начало июня. Тогда её отправили с «Объекта Зета» в окрестности Эрфурта, в школу Абвера, что расположилась в Тюрингском лесу. Неожиданно Катрин оказалась недалеко от Гарцкого горного массива и школы Кнохенхюте, где всё начиналось. Ностальгические чувства не беспокоили её, тем более что на прощание Шлезвиг рассказал о незавидной судьбе школы и воспитанниц. Не вышло у господина директора ничего, и у профессора ничего не вышло. А вот у неё всё получится...

В программу обучения входили знакомые уже по большей части дисциплины. Маскировка, выживание в экстремальных условиях, минное дело, шифрование и обращение с рацией. Начатки всего этого она уже проходила в помянутой школе. А выживание и вовсе преподавали такие учителя, равных которым вряд ли найдёшь. Разве можно сравнить нынешние тренировки с истязаниями инструктора Ло? Или рейды по Шварцвальду в сопровождении доблестного Стефана Кляйна? Сейчас это так - прогулки по летнему лесочку!..

Тем не менее, Катрин, со свойственными ей дотошностью и рвением, осваивала упражнения одно за другим. Чуть позже добавились стрелковая и физическая подготовка, лекции по агентурной работе, владение русским языком. Со всеми заданиями она справлялась на «отлично». Инструкторы лишь диву давались и докладывали наверх, что подготовка может быть сокращена. Вместо положенных трёх месяцев Катрин обучали диверсионным премудростям сорок дней.

Погожим ясным днём четырнадцатого июля курсантку вызвал начальник лагеря майор Гросс. Офицер был толст и лыс, но служил в армейской разведке давно и толк в людях понимал. Это он настоял на сокращении программы и скорейшей заброске агента Гондукк на восточный фронт. Причиной тому послужил высокий исходный уровень подготовки курсантки. О кристалле Тор знать ему не полагалось, испепеляющая энергия Врил оставалась секретом Гиммлера.

Рейхсфюрер дал Канарису лишь самые общие, достаточно туманные сведения о магическом оружии, оговорив передачу агента условием: сохранить артефакт на полигоне под Мюнхеном. Адмирал не торговался - один только способ маскировки будущей диверсантки вызывал у него восхищение. А нанести урон противнику можно и традиционными средствами. Сможет применить девушка своё нетривиальное оружие - хорошо, нет - тоже неплохо...

- Не позднее шестнадцатого июля вы должны быть на территории Белоруссии, - без предисловий перешёл к делу Гросс. - Заброску осуществим в районе Бобруйска, точнее разберётесь на месте. Обстановка там меняется каждый день: сегодня на рубеже стоят наши войска, на утро следующего дня уже русские, а к вечеру опять наши. Линии фронта как таковой нет, всё перепутано. Понятно, что заброска в таких условиях представляется опасной. Поэтому проведёте её в составе разведывательно-диверсионной группы. Задание и подробные инструкции получите у капитана Штольца. На сборы - сутки. Вопросы?

- Никак нет, герр майор, - отчеканила Катрин.

В это время в кабинет вошёл подтянутый крепкий мужчина в камуфляже без знаков различия. Щёлкнул каблуками:

- Гауптштурмфюрер Кляйн, командир разведывательной группы.

Катрин лишь кивнула в ответ. Секретному агенту можно не представляться по всей форме.

- Если нет вопросов, свободны, - продолжил Гросс. - Пока знакомьтесь с командиром разведгруппы, а с завтрашнего утра вы, агент, переходите в его распоряжение. И... желаю вернуться с победой.

Разведчик и диверсантка покинули кабинет. Сердце Катрин билось учащённо, она едва сдерживалась, чтобы не броситься эсэсовцу на шею. Но не бросилась, конечно, однако и до выхода из здания не дотерпела. Ухватила за рукав камуфляжного комбинезона там, где коридор делал поворот. То есть, не на виду.

- Стефан! Господи, поверить не могу! Уже капитан... рада за тебя.

- Волчонок... - сдавленно проговорил бравый разведчик. - Ты... ты совсем не изменилась...

Было непонятно, чего в его словах больше - то ли радости, то ли удивления. Не очень приятного удивления.

- Ну да, это я. Что тебя смущает?

- Во-первых, я совершенно не ожидал тебя здесь встретить. - Стефан попытался улыбнуться, но получилось не весело. - Во-вторых, ты совсем не выросла. Точно такая, как была. Три года прошло, да каких! Порой кажется, что событий за это время произошло больше, чем за всю мою жизнь. А ты прежняя...

- Так только кажется, Стефан, - тихо ответила она.

Будь ты проклят, профессор Бертольд! Со всеми твоими экспериментами. Одна девчонка умерла, другая ума лишилась, а её собственный внешний вид пугает старого боевого товарища. Помолчали. Катрин не смотрела на разведчика. Тот тоже прятал глаза, мял в руках форменную кепи. Как видно, придётся пройти и через это: встречи со старыми знакомыми не сулят ей ничего хорошего. Что ж, она пройдёт. У неё есть цель, и до цели осталось совсем чуть-чуть.

Больше говорить оказалось не о чем. Условились увидеться завтра с утра и разошлись. А к вечеру пятнадцатого добрались самолетом в Бобруйск. Город был разрушен до основания. Подобные картины мелькали внизу в течение всего перелёта над советской территорией. Вместо городов и сёл - развалины и пепелища. Неубранные поля, истерзанные леса, и дымы вокруг, куда ни посмотри - впереди, сзади, слева по борту и справа. Только колонны немецких танков и грузовиков пылят по дорогам в сторону Москвы.

Неожиданно вспомнился Первомай в русской столице. Интересно, там и сейчас повсюду флаги и цветы? Вряд ли, русским сейчас не до праздников. Вспомнился Манфред, хоть она и запрещала себе думать о нём. Со смертью Зигфрида умерло что-то в ней самой, умерло окончательно. Никому она не нужна, всем чужая. Для русских - враг, для немцев - слепое орудие. С Терезой Вюрст не виделась с тридцать третьего года, а ведь считала её приёмной матерью. Папочку совсем не вспоминает вот уже сколько времени...

Ну и пусть. Теперь ей остаётся одно - сеять огонь и смерть везде, где появится. Только Тор, магический кристалл, будет верен ей всегда. Только он!

Переночевали в полуразрушенном здании, укрываясь десантными куртками. Гондукк входила в образ: три дня не мылась и не чистила зубы, сама чувствовала, как от тела неприятно пованивает. Плюс простенькое платьице, платок на голове, какие-то чудовищные нитяные чулки, разбитые ботинки. Всё советского производства, ношенное, порядком потёртое и потрёпанное. Сон урывками на жёстком топчане, под непрерывный грохот канонады на востоке, придал лицу необходимую бледность и синяки под глазами. То, что надо, последние мазки на полотно.

Утром Стефан ушёл в штаб корпуса, вернулся через час.

- Мы отправляемся на юго-восток, в Паричи. Это чуть больше чем сорок километров. Там сейчас идут встречные бои с русскими. Под шумок и мы проскочим.

До места добирались в закрытом грузовом фургоне. Разведчики молчали, Катрин зябко куталась в платок. Машину на ухабах нещадно трясло, позвякивало оружие и амуниция. Приехали. Городок только что захватили подразделения 43-го армейского корпуса Вермахта. Мимо горящих домов, среди разрушений и безлюдья тяжело катил по улице угловатый танк «T-IV», победно выставив обрубок кургузого орудийного ствола. На башне разлапился «Шварцкройц», чёрный крест, эмблема вооружённых сил Германии. Из командирского люка высунулся танкист, улыбнулся и помахал рукой. Белый оскал на чумазом лице смотрелся жутковато, словно то был лик самой смерти - добро пожаловать на войну!

Стефан вновь отлучился, но быстро вернулся.

- Русские на рубеже Жлобин-Рогачёв, - сообщил он. - До Радуша можно доехать, там наш аванпост. Потом придётся двигаться пешком, по болотам. Дойдём в Красный Берег, считай задание выполнено. Дальше, до Жлобина, вы, агент, доберётесь сами...

Доехали, пробрались через болото, дошли. Красный Берег, совсем маленький посёлок, оказался пустым. Ни солдат, ни техники нигде не было видно. На околице пришла пора прощаться. Стефан уводил своих людей к железной дороге, и далее на запад, в тылы бьющихся под Бобруйском русских. Катрин направится в другую сторону, на восток. Кляйн объяснил, что грунтовая дорога от посёлка выводит на шоссе, по нему можно дойти до места.

- Прощай, Гондукк, - сказал разведчик и положил руку ей на плечо. - Храни тебя Господь.

- С нами Бог, - улыбнулась она в ответ и убрала руку. - Хайль Гитлер!

- Хайль.

Повернулась спиной, пошла по грунтовке, не оглядываясь. Вот так, звать её теперь Гондукк и никак иначе. Ни Катрин, ни Катериной, как бывало называл папа, ни даже Волчонком. Гондукк. Прижала к груди плюшевого медвежонка, последний папин подарок. Ничего, она потерпит. Да, Косолапый? Ведь впереди - путь Валькирии, яростный и победоносный.

Когда отошла подальше от городка, остановилась у густого куста на обочине. Вокруг ни души. Сняла с плеча котомку, присела, ещё раз осмотрела содержимое. Заношенное, застиранное бельё, всякая мелочь. Например, тупо заточенный карандаш. Уж очень удобен для нанесения неожиданных смертельных ударов. Убедилась в этом на собственном опыте. А вот и бумага для рисования. Почему бы маленькой девочке не носить с собой клочок бумаги? Да и рисунок на одной стороне уже есть - простенький узор, неловко выполненный, чуть асимметричный и наивный.

Это если просто посмотреть, а если знать, как разглядывать, то можно увидеть план расположения тайников с передатчиками и взрывчаткой. И координаты. Мудрые преподаватели из Абвера либо не верили в Тора, либо не знали о нём. Так, теперь возьмём спичечный коробок с крупной серой солью. Среди мелкого хлама притаились несколько спичек, чтобы разжечь при необходимости костёр. Впрочем, ей хватило бы и одной. Гондукк зажгла спичку и подпалила карту-схему.

Не нужна ей рация. И взрывчатка не нужна. У неё есть Тор с его удивительной энергией Врил. Он и разрушитель, и лоцман, и картограф. Эту неожиданную способность Гондукк открыла в себе во время заграничных вояжей. Вдруг, будто морок, словно сон среди бела дня, проявилась перед глазами схема Лондона. Высветились красным цветом переходы с улицы на улицу, маршруты омнибусов, путь катеров по Темзе. Пульсировали тёмно-зелёным мосты, отдельно поблёскивали вокзалы. И позднее, в Москве, там она тоже видела подобное...

Вернувшись на «Объект Зета», во время ужасных трёх дней, когда она добровольно обрекла себя на одиночество в собственной комнате, терзалась вопросами и сомнениями, всё же нашла силы, настроилась на Тора, вызвала невесомое и чуть пьянящее состояние контакта. Для этого не нужно было крови, человеческие страдания необходимы для формирования мощного энергетического потока. Карта же местности, ориентация по сторонам света, особенности рельефа - всё это появлялось просто так, стоило лишь очень захотеть. Тогда и уверилась она окончательно в своём единении, полном и абсолютном родстве с магическим кристаллом.

Появилась и ещё одна особенность. После Москвы Гондукк начала чувствовать посредника между собой и Тором. Раньше просить свежего топлива нужно было исступлённо, вкладывая в ментальный крик большое количество силы, напрягая волю до предела. Не удивительно, что после сеанса она чувствовала себя измочаленной, а восстановление требовало времени. Но на Красной площади это получилось легче, свободнее. Единственным человеком, который кроме неё мог хоть как-то контактировать с кристаллом, был Бруно. Именно он разобрался в ситуации правильно и, по сути, спас их всех. В противном случае Гондукк продолжала бы требовать энергии снова и снова, и чем бы это закончилось неизвестно.

Новые обстоятельства вселяли уверенность в успехе. Как бы то ни было, она всё для себя решила. Со Шлезвигом или без него, при помощи Гиммлера или без поддержки, она всё равно будет действовать самостоятельно. В школу близ Эрфурта не вернётся, вообще не уедет из России до победного конца. Будет связываться с Тором, - и пусть только попробуют перекрыть ей доступ к камню! да и вряд ли это возможно! - и убивать, убивать, убивать! К чёрту все инструкции, задания и отчёты!

У неё есть долг перед отцом. Спи спокойно, папочка, ты будешь отомщён. И есть путь Валькирии, который она пройдёт до конца.

Лёгкий пепел, оставшийся от карты-схемы, развеял ветерок. Агент Гондукк встала, закинула котомку за спину и тронулась в путь.

На шоссе было оживлённо. На восток двигались колонны пехоты, пылили грузовики с прицепленными орудиями, резко сигналили легковушки. Гондукк удивило, как часто русские используют конную тягу. Повозки с бойцами, полевые кухни, опять артиллерия, какие-то обозы - всё это тянули гривастые лошадки. Немцы, кажется, больше полагались на бензиновые моторы. Хотя, она могла и ошибаться, войска её сейчас мало интересовали.

Навстречу солдатам, на восток, двигалась колонна беженцев из Бобруйска и придорожных сёл и деревень. Многие сгибались под тяжестью узлов, кто-то обходился небольшим чемоданчиком, а встречались и такие, что шли налегке. Люди не смотрели по сторонам, уставившись себе под ноги, лица встревоженные и испуганные. Брели как заведённые, и казалось, нет ни конца ни края этому скорбному шествию. Она без труда влилась в поток людей и повозок.

К вечеру прибыли в Жлобин. Беженцев разместили в каком-то сарае, вместо кроватей на полу набросаны охапки сена. Подошёл мужчина в пиджаке, с трудом перекричав разноголосый гул, сообщил, что транспорт на Брянск будет утром. Пока, мол, располагайте, больше местные власти ничем помочь не могут. Никто не спрашивал документов, даже не переписал фамилий прибывших. Сердобольная женщина дала Гондукк отварную картофелину и кусок хлеба.

- Ты что, одна идёшь, милая?

- Одна, тётечка. Мамку бомба убила.

- Ах ты, сиротинушка...

К вечеру случился налёт пикировщиков. «Юнкерсы» издавали жуткий вой своими ревунами, бомбы рвались вокруг, заполняя пространство грохотом, от которого раскалывалась голова. Эти два звука только и остались в целом мире. Люди скорчились на полу, кто-то причитал, кто-то молился. Никто не в силах был двинуться с места, никто не бежал, не прятался. Люди оцепенели. Только Гондукк не боялась. Знала, верила - свои бомбы ей вреда не причинят. Ну и тем, кто рядом - повезло, их тоже до поры не тронут...

Сарай остался цел. Ни малейших повреждений, даже пожар на него не перекинулся, хотя горело вокруг знатно. Не горело - полыхало. Под утро Гондукк выбралась из временного пристанища, среди пепелищ и развалин просочилась на окраину города. Жлобин был лишь отправным пунктом. Путь её пролегал мимо того дьявольского котла, что развернётся на гигантском участке длиной в шестьсот пятьдесят километров и глубиной до двухсот пятидесяти. Где столкнуться в наступательных и оборонительных боях противостоящие стороны, занимая и отдавая рубежи. А потом отвоёвывать их обратно, обильно поливая землю кровью, терзая её воронками от разрывов и гусеничными траками, устилая трупами и сожжённой техникой. Всё это позже назовут Смоленским сражением.

Гондукк стремилась в полосу, прилегающую к этой смертельной воронке, втягивающей всё новые и новые воинские соединения, людей и технику. В полосу, через которую со стороны русских поступали в зону сражения резервы, боеприпасы, продовольствие. Именно здесь ей требовалось активно вмешаться, нарушить и дезорганизовать снабжение Красной армии.

Время от времени Гондукк подключалась к Тору. Делала она теперь это легко, не было необходимости в особых условиях: состояние транса, сосредоточение. Всё это осталось позади. За полторы тысячи километров, что отделяли её от Мюнхена, рядом с кристаллом она чувствовала живую человеческую душу. Душа эта откликалась на её мысленный посыл тотчас же, и перед глазами возникала карта. Изображение можно было детализировать, приблизить или отдалить, меняя масштаб, увидеть подсказки и предостережения. Густой зеленью окрашивались зоны повышенной боевой интенсивности, рубином горели участки, опасные по неведомым причинам исключительно для неё, сестры Тора. Не было причин не доверять сверхъестественному вожатому, он знал и понимал ситуацию лучше неё. Пунктиром пульсировали маршруты следования - наиболее безопасные и короткие.

Судьба вела диверсантку на северо-восток, через Рославль на Ельню. И далее, ближе к Вязьме. Там переплетались шоссейные и железные дороги, двигались колонны войск и армейские эшелоны. Там ждали её мосты и переправы, склады и хранилища, аэродромы и порты. Тор не читал будущее, не мог подсказать точно, в какое место и когда ей следует ударить, но общее направление давал. И подсвечивал разными цветами степень важности района для проведения акции. Постепенно она разобралась с цветовой гаммой - от светло-серого, менее важного, до золотисто-жёлтого, первостепенного.

На второй день движения Гондукк позабавилась. Нужно было проверить себя в деле, обрести уверенность на будущее. Она, помнится, выбралась тогда к шоссейной дороге. По ней двигались с десяток танков с красными звёздами на башнях. Память тут же подсказала - «Т-34», средний танк по советской классификации, технические характеристики... - толщина брони... - запас хода...

Да что это с ней? Разве важна для неё толщина брони? Вспомни танки на полигоне, Гондукк! На пузике медвежонка нащупала вшитого под материю Мальчика. Потянулась мысленно к посреднику. Шлезвиг откликнулся моментально, а осколок Тора заметно нагрелся. Ещё миг, и мощная волна силы подхватила её. Чувство было знакомым, и всё равно каждый раз чуть-чуть новым. Немножко кружилась голова, будто хлебнула она крупный глоток баварского тёмного пива. Такое случилось однажды в Мюнхене. Угостил Бруно, и лёгкостью налилось тело, пусто стало в голове. Но сейчас ещё добавлялось чувство полёта, или готовности к полёту - стоит чуть-чуть оттолкнуться от земли...

Но нет, летать ей ни к чему. Нужно всего-то уничтожить с десяток вражеских машин. Так, ещё секунду... набрать воздуха в лёгкие... чуть напрячься, направляя поток силы Врил, и...

Башня головного танка взлетела вверх, словно пробка из бутылки шампанского! Следом, дополняя дьявольскую ассоциацию, рванул столб пламени и дыма. Раздался грохот взрыва, многотонный корпус развернуло поперёк дороги. Гондукк непроизвольно зажмурилась на мгновенье. С непривычки пока, ведь в настоящем бою она бывала всего один раз во Франции. Но тут же тряхнула головой, пришла в себя...

Теперь разобраться с замыкающим - вот так! Лёгкое облачко соткалось над сбрасывающим скорость танком, трах! - едва различимая при солнечном свете молния ударила туда, где должен располагаться двигатель. Если верить техническому руководству, изученному в школе Абвера.

На этот раз она глаз не закрывала, видела всё отчётливо - как полыхнуло ослепительно, а следом откинулся люк на башне. Изнутри повалил чёрный жирный дым. Танкист попытался выбраться из горящей машины, но получилось лишь наполовину - высунулся до пояса, выгнулся. Наверно кричал - рот беззвучно раскрывался, но звуки гасил гул пламени, уносил ветер, - а затем человек в шлемофоне провалился обратно в раскалённое бронированное нутро.

Колонна прочно встала. Головная и замыкающая «тридцать четвёрки» горели, остальные начали было разворачиваться, но Гондукк не стала дожидаться, пока танки выполнят манёвр. Это был её триумф, её праздник огня и разрушения. Она дала себе волю, мысленно крикнула помощнику в Мюнхене: «Давай!» - и направила силу в сторону колонны. Ей не нужно было придумывать, какие танки жечь, какие взрывать, или отрывать им башни, словно головы крупным неповоротливым жукам. Тор сам знал, как поступить лучше, а Гондукк оставалось лишь любоваться грандиозной картиной разрушения и гибелью врагов.

Да, они горели, взрывались, теряли гусеницы и башни. Полыхали чадными факелами, разлетались осколками горячей стали. Один из танков в середине колонны, то ли пятый, то ли шестой по счёту, разогрелся так, что потёк расплавленный металл. Это ли не торжество германского победоносного духа?! Это ли не песнь Валькирии, что заставит врагов содрогнуться?!

Но почему нет восторга в душе? Одна пустота... Нет, ещё ожесточение: нате! получайте! За несбывшиеся мечты, украденное будущее, за славного малого Стефана Кляйна, не посмевшего смотреть в глаза... За милого водителя Франца, он был к ней добр...

Наконец, всё кончилось. Колонны больше не существовало. Энергии через диверсантку прошло столько, что она едва не лишилась чувств. Рухнула на тёплое сено как подкошенная (позицию выбрала в поле, у леса, притаилась за стогом), шумно вдыхала горячий воздух пополам с гарью, что наносил ветер. Перед глазами плыли радужные круги. Такого на полигоне она не испытывала, думала, акции будут обходиться с меньшей затратой сил. Одно из двух: или на тренировке свой настрой и расход сил, а в боевой обстановке свой. И правда, здесь всё выглядит иначе - грозно и пугающе. Или... Быть может, ты не совсем Валькирия, а обычная убийца? Как бился тот танкист в люке горящего танка...

Нет, ерунда, всё пустое. У неё есть миссия, долг, она обязана делать то, ради чего послали. И она сделает - так сделает, что всем героям Асгарда тошно будет!

Уходила лесом. Время от времени падала без сил, потом снова принималась ползти. Лишь бы оказаться подальше от горящих танков! Чтоб никто не смог связать её с разгромленной бронетехникой! Тогда, летом сорок первого, действовать было значительно легче. Правда, поняла она это позже, когда на лесных дорогах, - не говоря уже о шоссейных и железнодорожных путях, - появились бойцы с суровыми лицами и алыми петлицами на воротниках. И винтовками наперевес.

Войска НКВД, особые отделы - так это называлось. Одним словом, контрразведка, те самые люди, которым по должности и по совести надлежало ловить таких как она - лазутчиков и диверсантов. Но и появившись, особисты по первому времени на детей внимания почти не обращали. Ловили дезертиров, шерстили отступающих военнослужащих и окруженцев, ловили паникёров и агитаторов против Советской власти. То есть, работали в основном со взрослыми - военными и штатскими.

Гондукк ещё долго чувствовала себя в безопасности, считала, что она неуловима и проворна, умна и дальновидна. И не этим «сапогам» ловить её, семнадцатилетнюю девушку, заточённую в теле восьмилетней девочки, отменно обученную и ловкую к тому же. Поначалу так оно и было, ей легко удавалось перемещаться по истерзанной войной России - от города к городу, от посёлка к посёлку. В колоннах беженцев, уходивших от катящихся волной германских войск.

Позже пришло в голову, что передвигаться быстрее всё же на транспорте. Она выбрала санитарные поезда: ходили они исправно, здесь давали паёк. Конечно, личный состав проверяли дотошные особисты, но больше цеплялись к взрослому персоналу, к железнодорожникам. А на девчушку-санитарку лишь поглядывали. Никому в голову не приходило, что она может быть хоть чем-нибудь опасна. К тому же, двигались эти поезда быстро, им частенько давали «зелёную улицу» наравне с эшелонами, везущими пополнение на фронт. Нужно было лишь уговорить начальника поезда или главную сестру. Вообще-то, санитарами больше брали мужиков, переносить раненых работа не для маленькой девочки. Но людей катастрофически не хватало, и её брали в операционный вагон, - маленькую и худенькую, - скрепя сердце. Ведро с водой и швабру таскать может, и ладно.

Проехав задуманный отрезок пути, Гондукк находила возможность улизнуть из эшелона. Её не искали, тревогу не поднимали. Обязанности поломоек нередко выполняли люди случайные, хотя со всеми вначале разговаривал комиссар. Проверял на благонадёжность и преданность делу Ленина-Сталина. Только вот в бомбёжки санпоезда попадали часто, особенно возле линии фронта. Погибнуть во время налёта было легче легкого. Поэтому - нет, никто не искал.

Так дни сливались в недели, недели - в месяцы. Диверсантка передвигалась по прифронтовой полосе, где в санитарных эшелонах, где в колоннах беженцев, а где и прибившись к любой семье с детьми. Русские относились к этому просто - своих трое, так и ещё один рот лишним не будет. И краюха хлеба найдётся, хоть и было с провизией трудно. Нужно только рассказать жалостную историю, например, об убитой мамке и погибшем братишке. Ни в коем случае при этом не плакать, смотреть в глаза и говорить тихим голосом. Тогда слушатели, особенно русские бабы, сами начинали пускать слезу, причитать и угощать чем бог послал. Пристраивали на ночлег.

Порой удавалось смешиваться с детьми из детдомов и интернатов. Тут уже работать приходилось с воспитателями, насупленными, грубоватыми тётками, но и их можно было разжалобить. Особенно, если знать, как правильно это делать. А опыт у Гондукк к тому времени накопился изрядный. Она вообще была способной...

И лишь иногда ей вдруг начинало казаться, что она и правда маленькая девочка, заброшенная войной в злое, чужое пространство. Слабая, одинокая, беззащитная. Потерявшая не только дом и родителей - потерявшая себя. Но вся эта блажь мигом выветривалась из головы, стоило забрезжить на горизонте новой цели. В преддверии очередной акции.

Так или иначе, Гондукк добивалась главного - оказывалась в нужном районе в нужное время. Остальную информацию давал Тор. Он подсвечивал цели особым образом, показывая пунктиром направление движения и пути перехвата. Порождал в голове готовые знания, что вот тот мост и в такое-то время нужно уничтожить, вот там устроить засаду, а вот в этом направлении следует искать укрытие или отрываться от возможного преследования. Он служил одновременно и поводырем, и инструктором, и советчиком. Какая же она одинокая, какая беззащитная?!

Начиная с зимы мужчины с алыми петлицами на шинелях и полушубках стали интересоваться детьми. Тогда впервые Тор не предупредил её вовремя. Что это было - сбой или досадное недоразумение? Над этим вопросом она позднее мучительно размышляла, но понять, разобраться в чём дело, не смогла. А случилось следующее: прямо на её глазах патруль остановил девочку лет двенадцати. Мужчины принялись дотошно выспрашивать у ребёнка - кто она, чья будет, куда идёт и почему без родителей? Говорили они громко, Гондукк всё слышала. Чудом успела пристроиться к пожилой женщине с кошёлкой, бредущей вдоль дороги. В это время один из патрульных обернулся, оглядывая улицу. Щупающий, липкий взгляд мазнул по ней, и показалось, взмах фантастической кисти оставил на лице, на фигуре и одежде клеймо несмываемой краской - цель!..

Но так лишь показалось. Особист принял их - её и незнакомую женщину - за родню и не тронул. Однако в следующий раз повезло меньше. Она брела совершенно пустой улицей в небольшом посёлке, где и останавливаться-то не собиралась, намереваясь лишь выпросить немного продуктов. На сей раз патрульных было трое - офицер и два солдата. И у главного тот самый прощупывающий взгляд, захватывающий, словно невод рыбку.

«Эй, девочка, поди сюда!» - крикнул он. Солдаты стояли за его спиной, смотрели пристально, но никто не ожидал ослушания, неповиновения, сопротивления. Были уверены - стоит прикрикнуть, любой прибежит на зов. Тем более, ребёнок. Этим Гондукк и воспользовалась. Не проронив ни слова, метнулась к ближним развалинам. Юркнула в окно, продолжившееся до земли проломом в стене. Потом через выстуженную пустую комнату - во внутренний дворик - следом через плетень одним махом! Медвежонок зацепился за что-то лапой, разбираться было некогда - рванула что было сил...

Сзади кричали: «Стой!» - и палили из винтовок. Пули пролетали над головой, она слышала их отвратительный посвист. Но мазали стрелки, торопились, стреляли в белый свет как в копеечку. Русские ходовые выражения, пословицы и поговорки Гондукк изучала ещё в Кнохенхюте.

В тот раз удалось уйти. Единственной потерей оказалась лапа плюшевого мишки, оставшаяся где-то во дворах русского посёлка. С тех пор Гондукк удвоила осторожность, внимательно прощупывала пространство перед собой всеми доступными способами. Особенно, когда оказывалась на безлюдном пространстве. Теперь всегда можно было ждать окрика в спину, а то и выстрела. Советская контрразведка взялась за дело всерьёз.

И Тор в таких случаях выручал не всегда. Возможно, патрульные действовали слишком бездумно и самопроизвольно, по принципу: «появился в поле зрения - стой, документы к проверке». Как заводные механизмы. Тор не успевал определить их как опасность и не посылал сигнал. А может, она сама не успевала настроиться и сигнал поймать? Всё это беспокоило диверсантку, заставляло всё больше сторониться людей. Любых - в форме ли, в штатском. Двигаться задворками, среди развалин, отсиживаться в разбитых обгоревших домах, дожидаясь темноты. Погреться на эвакопунктах удавалось всё реже.

Со штатскими тоже случались неприятности. Чего только стоил тот дед, встретившийся по весне недалеко от Брянска! Оч-чень неприятный старичок. Вдобавок, голову перевязал, сразу и не признать... Она тоже хороша, расслабилась. В районе тогда такая каша заварилась, куда там углядеть за кем-то. Но дед приметил несоответствия, смотрел с подозрением, будто в душу заглядывал. И явно собирался после второй встречи свести странную девочку куда следует. Насилу оторвалась.

А до этого тётка вредная попалась. Ты откуда, ты чья? А почему одна, где родители? А пошли к коменданту. Ага, тётечка, сейчас пойдём. Пришлось угомонить любознательную, закружив предварительно по переулкам. Заболтать полуграмотную гражданку получилось легко, но вот оторваться безболезненно не получалось. Пришлось работать грязно, оставляя труп. Благо, зима стояла, удалось тело в сугробе спрятать.

И всё же она привыкла, что всегда сможет уйти от любых преследователей и выполнить задуманное. Тор подсвечивал опасные участки и направления, но на дальних подступах. Предлагал глобальные задачи, а вблизи информационное поле частенько глухо и мёртво молчало. Ни сполоха, ни проблеска, не говоря уже о развёрнутой картине. Почему это происходит, Гондукк не понимала и это её пугало. Но постепенно училась засекать гончих заблаговременно, вычисляла патрули и заслоны на дорогах. Приходилось полностью полагаться на себя - на свою наблюдательность, изворотливость, выучку.

Однако всё это не относилось к Ловчему. Так назвала Гондукк для себя вновь появившегося на горизонте человека, которого действительно стоило опасаться. Засекла она его весной сорок второго, но беспокойство в груди появилось ещё с зимы. Сильный, волевой, убеждённый в своей правоте не меньше, чем она в своей. Ловчий не рыскал, не метался по горячим следам. Работал планомерно, обкладывая с разных сторон. С ним установилась некая загадочная связь, природу которой Гондукк не понимала, да и не пыталась сделать этого, но точно знала - он ищет её. Ищет не просто разведчика, диверсанта, врага, а именно её. И однажды Ловчий подошёл вплотную.

Ничего другого не оставалось, как только убить его. И она рада была такому стечению обстоятельств. Преследователь висел на плечах тяжёлым грузом, невыносимым ярмом. Снижал чувствительность, туманил взор, - не тот человеческий, что проистекал из глаз, а сокровенный, потаённый, который дарил Тор. С этим нужно было что-то делать, и когда неожиданно появилась возможность решить вопрос кардинально, она обрадовалась...

Вот только убить Ловчего не удалось. Какое-то время его не было видно, но летом он проявился вновь. И вновь пошёл по следу, ещё упорнее. Гондукк не сомневалась, предстоит ещё встреча. Вторая, и на этот раз, быть может, последняя.

Генрих Гиммлер нечасто баловал посещениями «Объект Зета». После передачи оператора кристалла в ведомство Канариса делать рейхсфюреру там было нечего. Но и совсем забросить своё детище он не мог. В Вевельсбурге полным ходом шла подготовка кадров СС, проводились мистические ритуалы. Аненербе разрослось до десятков исследовательских центров и институтов. Торжество германского духа по-прежнему оставалось актуальным вопросом идеологии и практики.

Формально объект был передан в Главное управление имперской безопасности, поэтому главный эсэсовец наезжал на полигон, устраивая смотры зондеркомандам, призванным вести беспощадную войну с партизанами. И не только - местное население завоёванных на востоке земель не собиралось покорно повиноваться новой власти. Это не походило на поведение других европейских народов и требовало жёсткого обращения и последовательных карательных акций. На заброшенных было бастионах и укреплениях, изрядно потрёпанных тренировками Катрин Зобель и реставрированных, вновь гремели выстрелы и взрывы.

Тем не менее, рейхсфюрер не забывал зайти в бункер на отшибе. Тот самый, рядом с которым расположилась операционная. В этот филиал преисподней по-прежнему исправно поставляли заключённых из Дахау, эсэсовские специалисты успешно применяли старые и разрабатывали новые методы нечеловеческого истязания. Толстые стены заглушали крики, уборщики наскоро отмывали полы и стены от крови и кала. Но в операционную Гиммлер не ходил, там слишком скверно пахло. А вот к Шлезвигу - да, захаживал.

Последняя их встреча состоялась полгода назад, и сейчас рейхсфюрер был неприятно удивлён видом подчинённого. Куда делась пухлость щёк, где эти губки бантиком, наводившие на мысль о недоучившемся студенте, мамочкином сыночке? Ныне штурмбаннфюрер выглядел измождённым и осунувшимся. Редкие волосы поседели и свалялись, лежали неопрятными сальными прядями на глубоких залысинах. Серая, ноздреватая кожа обвисла брылами, неопрятная щетина покрыла щёки. И только глаза с расширенным во всю радужку зрачком неестественно блестели, горели фанатичным огнём. Всё вместе создавало впечатление тяжёлого душевного недуга.

- Вы плохо выглядите, Бруно, - проговорил Гиммлер, круглые очки сельского учителя строго блеснули. - Когда отдыхали в последний раз?

- Мне не нужен отдых, рейхсфюрер, - усмехнулся Шлезвиг. - Волчонок... я хотел сказать, агент Гондукк... ей необходимо моё неотлучное присутствие подле Тора. Она постоянно работает, и сила нужна ей всё более. Эти нерасторопные господа в операционной... приходится всё время понукать их, шевелить... Иначе поток энергии захлебнётся, и Волчонок... Гондукк не выполнит миссию...

- Я виделся недавно с адмиралом. Канарис жалуется: агент ни разу за всё время не вышла на связь, не прислала ни одной шифровки, ни хоть какого-нибудь известия. Не говоря уже о выполнении инструкций. Она их попросту не получает ввиду отсутствия связи. Естественно, что и не выполняет. Вы должны помочь в этом вопросе.

- Не уверен... Геноссе, я получаю от неё сигналы на уровне чувств, но не слов! Как объяснить?.. Это вроде внутреннего голоса или интуиции, когда просто появляется уверенность, что знаешь... Иногда мне кажется, я слышу её голос, но право, это лишь иллюзия. Мы не можем разговаривать, перекрикиваться... хотя порой я уверен - она тоже чувствует меня. Но так ли это на самом деле? Только и могу, что определять её местонахождение.

- В Абвере недовольны. - Голос рейхсфюрера стал твёрже, строгий учитель делал внушение нерадивому ученику. - Всё же, постарайтесь приструнить свою подопечную. И пусть она найдёт способ связаться со своими командирами.

- Но Гондукк работает! - вступился Шлезвиг за своего Волчонка. - Приходят сводки, разведданные!.. Русские несут тяжёлые потери как раз в её районах дислокации!

- Это единственное, что в какой-то мере оправдывает агента. Но если вы слышите, где она, то, быть может, сможете и передать инструкции? На вашем месте я всё же попытался. От этого зависит и её, и ваше будущее...

«Отработанный материал, - отстранённо подумал Гиммлер. - Ещё немного, и он окончательно свихнётся. Что уже, по-видимому, произошло с девчонкой. Хорошо хоть продолжает уничтожать объекты русских. Нужно что-то делать со всем этим...»

И отвлёкся - все мысли рейхсфюрера, как и многих других военачальников Третьего рейха, сейчас занимал Сталинград.

«Надутый индюк! - зло подумал Бруно. - Все они такие в Берлине. Подавай им готовенькое на блюдечке, да ещё с рапортом и командирским благословением. Вас бы туда, в холодную дикую Россию, под вражеский огонь...»

Лакированный «Хорьх» отвёз Гиммлера в Мюнхен, а ещё через два часа он был уже в Берлине, направляясь на важное совещание в Главном управлении имперской безопасности. Шлезвиг же сразу направился к кристаллу - сгорбленный, шаркающей походкой он доковылял до постамента, на котором возлежал Тор. Уселся рядом на стул и уставился воспалёнными глазами на тусклые грани. Вся его жизнь сводилась теперь к ожиданию сигнала от Волчонка. Он стал незаменимым звеном в цепи разрушения, слугой Бога и Валькирии! Это ли не стезя, достойная восхищения?

Мутные слёзы стекали по дряблым щекам...