1942 год, канун «Ржевской мясорубки»

Холодный и суровый декабрь сорок первого года перешёл в завьюженный, насквозь промороженный и занесённый по крыши снегом январь сорок второго. Немецкие солдаты, впервые столкнувшись с подобной стужей, пока что переносили превратности русской зимы стойко. Грела надежда на доблестный блицкриг и скорое окончание кампании. Но молниеносное наступление на Москву и захват советской столицы провалились. Война затягивалась и грозила перейти в длительное изматывающее противостояние, пожирающее технику и вооружения, горючее и провиант. Но, главное - людей. Ледяные просторы этой чёртовой России и так уже были усеяны тысячами могил германских солдат. Шайзе!

Однако большевики были ещё сильны, и до решающих сражений было далеко. Полнились надеждами и планами головы германских генералов, «зольдатен унд официрен» с немецкой педантичностью выполняли «стоп-приказ» фюрера от 16 декабря, предписывающий держаться за каждую позицию, какой бы неблагоприятной ни была боевая обстановка.

Вот только и воинский дух красноармейцев несравненно возрос. После длительного осеннего отступления, которому, казалось, не будет конца, германская военная машина, отлаженная и закалённая боями в Европе, впервые дала сбой. Обломал фашист зубы под Москвой, не ступил его кованый сапог на святую землю столицы! Это чувствовали все - от командующих фронтами до последнего ездового. В морозном воздухе витал дух контрнаступления. Солдаты и офицеры Красной Армии рвались в бой и готовы были биться до полного разгрома немецких полчищ.

Такое настроение владело и рядовым войск НКВД из группы охраны путей сообщения Иваном Потаповым. В ночь с третьего на четвёртое января он заступил на патрулирование участка железной дороги близ станции Каменка. После ожесточённых боев на рубеже Каменка - Наро-Фоминск противник был отброшен к Ржеву и Вязьме. Ставка планировала мощную наступательную операцию, ставившую целью разгром армий группы Центр. На этом настаивал Сталин, его поддерживали Жуков и другие военачальники.

Потапов знать планы Ставки, понятно, не мог, но постоянное движение воинских эшелонов в западном направлении, скопление на станции огромного количества войск, техники и боеприпасов говорили о многом. Красная Армия сжимала могучий кулак для удара по врагу. Да и командир роты на разводах не уставал повторять, мол, бойцы, будьте бдительны! Вам доверена охрана магистрали, которая, быть может, приведёт к окончанию войны. Потому мышь не должна проскочить рядом с эшелонами и поблизости от путей! Смотрите в оба, никого из посторонних не подпускать, за малейшую небрежность - расстрел!

Иван плотнее запахивал полушубок, топтал валенками хрусткий, сухой как песок январский снег. Морозы стояли знатные. Небо закрывали низкие тучи, падали редкие снежинки. Ранние и короткие сумерки быстро сменились чернильной мглой зимней ночи. Сейчас бы покурить, от махорки, глядишь, и теплее стало бы, но нельзя. По уставу не имеет он права на посту ни курить, ни разговаривать, ни принимать пищу. Можно только вглядываться в стылую темень до ломоты в глазах - не пропустить бы врага, диверсанта или какого другого вредителя.

По правилам часовые должны были стоять в пределах видимости друг друга. На станции этот порядок соблюдался, но здесь, в полосе отчуждения, людей расставляли гораздо реже. Только в дневное время и можно было разглядеть вдали фигуру такого же, как ты сам брата-часового. В темноте же, создавалось впечатление, что ты остался один на один со всем этим враждебным, полным опасностей миром. С этой насыпью за спиной, по которой то и дело грохочут эшелоны, с этими сугробами, где шаг в сторону, и провалишься по пояс в рыхлый снег. С этим тёмным зловещим перелеском на невысоком взгорке, начинающимся в десятке метров от насыпи. Редкие отблески со станции не разгоняли темноту, а, казалось, делали тьму ещё непрогляднее.

Потапов крепче сжимал верную трёхлинейку.

Неожиданно у недалёких ёлочек обозначилось какое-то движение. Часовой напрягся - может ветер качнул ветки, или заяц какой шальной проскочил? Он до боли вглядывался в подозрительный участок, держа оружие наготове. Вот ещё движение, а затем детский плач, всхлипы. Что за невидаль? Ребёнок, да откуда он здесь?!

- Стой, кто идёт? - крикнул Потапов сурово. - Выходи ко мне с поднятыми руками, не то стреляю!

От деревьев отделилась махонькая тень, утопая в снегу, принялась спускаться с взгорка. По мере приближения серый комочек на фоне белого снега превратился в ребёнка, замотанного с головы до ног в тёплый платок. Потапов невольно опустил винтовку. Смешно, по-собачьи преодолевая сугроб, неожиданный гость подполз к часовому - девочка! Потёртая шубейка, платок повязан через голову на грудь, крест-накрест, валенки. На спине что-то вроде котомки. Из-под платка видны одни заплаканные глазищи.

Война застигла Ивана в тридцатилетнем возрасте. Он сам пошёл в военкомат, записался добровольцем. Так диктовала совесть рабочего человека - нельзя сидеть дома и ждать призыва, когда Родина в опасности. Его записали. Учитывая пролетарское происхождение и безупречную трудовую биографию, определили в войска НКВД, в подразделение охраны особо важных объектов.

- Вот и хорошо, - причитала жена. - Может, бог даст, хоть живым останешься. В охране-то. Деток не осиротишь...

- Не мельтеши, мать, - строго обрывал её Иван. - Нужно будет, и на фронт пойду, под пули. И вообще, бог здесь ни при чём. Куда партия и товарищ Сталин поставят, там и буду воевать.

Но дети действительно были: шестилетняя Настюша и Колька девяти лет отроду. Потапов души в них не чаял, скучал по своим чадам до бессонницы, и сейчас, услышав детский плач, дрогнуло отцовское сердце. Показалось, девочка чем-то похожа на дочь.

- Ты откуда взялась, детка?

- Так беженцы мы, дядечка, - залопотала девчушка. - С мамкой до Хворостово добирались. А тут самолёты немецкие! Всех, кто шли, побило! Мне теперь в Каменку нужно, тётка там осталась... - из глаз ребёнка брызнули слёзы.

Потапов знал, за перелеском идёт дорога на деревушку Хворостово. А днём действительно вражеская авиация совершила налёт, но станцию усиленно охраняли зенитные батареи. Под плотным огнём зениток пикировщики не прошли, сбросили бомбы, не долетев до цели, и ушли. И вот как оно вышло, легли те бомбы на колонну беженцев.

- Ах ты, беда какая! - покачал головой Иван. - Так ты, почитай, весь день в лесу пряталась?

- Ага, страшно ведь... - всхлипывала девочка. - И холодно. Но выйти было всё равно страшнее... Мне бы на ту сторону путей, дядечка, - взмолилась она, - тётка там осталась!..

- Нельзя через пути, милая. Охраняемая зона. Не я, так кто другой из часовых остановит, ещё пальнёт сгоряча. Ты вот что, потерпи чуть-чуть. Скоро разводящий обход проводить будет, посты проверять. Он тебя с собой заберёт. В караулке тепло, отогреешься. Ребята чаем тебя напоят, а там и решат, что с тобой делать... Ну что ты, маленькая? Что плачешь?..

Потапов нагнулся к девочке, видя, что она вновь залилась слезами. Захватил зубами рукавицу, сдёрнул, протянул шершавую ладонь человека, простоявшего многие годы у станка, к её лицу - утешить хотел, слёзы утереть...

Девчушка потянулась к нему вся: навстречу ласке и сочувствию, к надёжной взрослой руке, способной помочь ребёнку, поддержать в трудную минуту. Потянулась и вцепилась в кисть токаря пятого разряда, привычную более к металлу и инструментам, чем к детской нежной коже. Крохотные пальчики легли в строго определённом порядке и с недетской силой впились в ладонь бойца войск НКВД.

Потапов и понять ничего толком не успел, только вдруг стало трудно дышать. Морозный воздух колом перекрыл грудь - ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он попытался протолкнуть, выкашлять этот нежданный, ненужный ком, но у него ничего не вышло. Ноги бессильно подогнулись, и на какой-то скользящий миг, оседая, Иван увидел глаза девочки очень близко - пустые и холодные, совсем не детские. И слёзы почему-то разом высохли. Да ещё маленькая родинка была у неё под левым веком...

Сердце Потапова совершило ещё один слабый толчок и остановилось. Мёртвое тело ничком рухнуло в сухой январский снег.

- Не, дядечка, - прошептала девочка, отпуская холодеющую руку, - не нужно мне в твою караулку. Нужно за пути, говорила ж тебе. Я ведь не виновата, что там лучшая точка приёма. А тут ты, со своей заботою. Так что уж прости, все там будем...

Бормоча себе под нос, она ловко вскарабкалась на насыпь, быстро огляделась и пересекла железнодорожное полотно, скрылась в темноте за насыпью.

А через пять минут, все кто находился на узловой станции Каменка, стали свидетелями небывалого, грандиозного и в то же время жуткого зрелища. Тучи над станцией неожиданно посветлели, налились ни на что не похожим фиолетово-багровым светом. Свечение на глазах усиливалось, тучи тяжелели и набухали, будто вынашивали во чреве своём некий гигантский зловещий плод. А следом разразились яростным потоком ослепительного пламени.

Снег мгновенно превращался в пар, дерево - в головешки. Температура была столь высока, что с орудийных стволов капал расплавленный металл. Тут же началась детонация боеприпасов, взрывались цистерны с горючим, рвались перегретые котлы паровозов. Что уж говорить о людях, от них оставался лишь прах. В несколько коротких мгновений оживлённая, работающая в напряжённом ритме, полная движения, словно отлаженный механизм, узловая станция превратилась в озеро бурлящего огня и дыма.

Свидетелей страшного огневого удара осталось не так уж и много - только те, кому посчастливилось оказаться вне зоны поражения. И говорили они впоследствии, что небо после короткого буйства пламени сразу потухло. Исчезло, будто его выключили, странное свечение. Вновь в вышине клубились обычные хмурые тучи. Лишь на пожарище пролился - словно летом - короткий и сильный ливень, столь неожиданный в морозном январе. Но и он скоро прекратился, с неба вновь посыпались редкие снежинки.

На пожарище силами гарнизона Каменки начались спасательные работы. Старшина войск НКВД собрал оставшихся в живых часовых, с тем, чтобы и их бросить на тушение пламени. Бойцов, стоявших в боевом охранении эшелонов, и от которых остались лишь обугленные тела, переписали поимённо. Тут-то и выяснилось, что не хватает рядового Потапова, поставленного на пост в зоне отчуждения, не доезжая станции. Несмотря на сложную обстановку, немедленно были предприняты поиски пропавшего бойца. Труп его обнаружили под насыпью, там, где находился пост. Тело увезли в гарнизон, а старшина доложил о происшествии прибывшему лейтенанту Особого отдела НКВД Орлову.

Лейтенант ёжился, но не от январской стужи, а от нервного напряжения. Он успел поговорить с рабочими депо, не попавшего в зону удара. Услышанное не на шутку озадачило и насторожило. Получалось, что не было ни авианалёта, ни артобстрела, а имела место, скорее всего, диверсия. Ничем другим ужасное разрушение станции и пожар объяснить было невозможно. Но каким образом фашисты её провели? Или у врага появилась новая, невиданной силы взрывчатка? Тогда почему все свидетели в один голос утверждают, что огонь «пролился с неба»? А тут ещё непонятно как образовавшийся труп бойца охраны, удалённый от зоны пожара на значительное расстояние. И без видимых повреждений. На действия диверсионной группы это не походило.

Орлов сделал пометку в блокноте. Там были исписаны уже многие странички, но о девочке с родинкой под левым глазом пока ничего не было...