2. Иной мир
Вошедший мужчина был невысок ростом, полноват и грузноват, возрастом за пятьдесят. Совершенно лысая голова, но на щеках обязательные бакенбарды – пышные, расчёсанные вразлёт, шикарные! Человек этот обладал удивительной манерой – не смотреть в глаза собеседнику, щуриться, скользить взором по окружающим предметам. Во всяком случае, в чём Андрей убедился позже, до тех пор, пока сам не хотел встретиться с тобой взглядом.
Одет он был просто: мятая визитка из простого серого сукна с трудом застёгивалась на поясе, того же цвета жилет, скромный галстук. Это потом уже Сосновцев начал различать сюртуки и визитки. О фраке, правда, кое-какое представление имел и раньше, но смутное, больше по фильмам из жизни высшего общества.
Мужчина вразвалку прошёл к стулу, на котором только что сидел полицейский. Кряхтя, опустился, начал читать записи, сделанные Михаилом.
– Так, стало быть, господин Сосновцев Андрей Павлович, – начал он тем же мягким голосом и как бы с ленцой, словно предстоящий разговор не вызывал у него ровно никакого интереса. – Что ж, разрешите представиться и мне: Постышев Пётр Афанасьевич. Специальный агент Особой комиссии при Жандармском управлении по Владимирской губернии.
Проговорил буднично, слегка выделив голосом лишь слово «особой», но слова «специальный агент», а ещё более того «жандармское управление», неприятно поразили Сосновцева. Это уже не полиция: жандармы, охранка, политический сыск империи, закружилось в голове незадачливого путешественника во времени. Держиморды, сатрапы, душители свободы… что там ещё? Хотя, последние годы на глазах Андрея история активно пересматривалась. Не сатрапы и палачи, а защитники законности и порядка, передовые борцы с террористами типа эсеров-бомбистов и анархистов. Да и с большевиками, расшатывающими устои общества, не нянькались, чего уж там… Но ему, Сосновцеву, от этого не легче. Да и «ваше высокоблагородие» Андрей запомнил. Как там раньше различали чины и звания? Благородия, потом, кажется, превосходительства, и прочее… Но и высокоблагородие – не слабо.
Он невольно подобрался на табурете.
– Расскажите, как жили всё это время? – будто не замечая смущения Сосновцева, продолжал Постышев без нажима.
– Да как жил – как все. Родился, учился…
– Крестился, – подыграл дознаватель.
– Нет, у нас это редко делают. В основном, дань моде.
– А жаль. При крещении человек приобщается к Богу, Высшему Началу. Получает Божественную поддержку и защиту, в какой-то степени. Родители-то кто, братья-сёстры?
Андрей рассказал о родителях. Про то, что отец в конце жизни много пил – промолчал. Стыдно стало. Сказал, мол, заболел и умер. И мама тоже.
– Так вы, Андрей Павлович, один на всём белом свете? А жена, детишки?
– Да вот, как-то не сложилось… – замялся Сосновцев. – Думал, после армии, да тоже…
– Ну как же так, батенька! Вам скоро тридцать лет. К этому времени мужчина должен обзавестись собственной семьёй, потомством. Как это, знаете – построить дом, посадить дерево, и…
– Родить сына, – закончил Андрей.
– Вот-вот. А служили в армии, извините, в каком чине? В каких войсках?
– Мотострелком. Демобилизовался старшим сержантом.
– Это пехота?
– Она самая.
– А дальше?
– Пошёл учиться в художественное училище имени Сурикова.
– Так вы художник?!
– Вообще-то, готовили из нас больше преподавателей. Художниками стали единицы, и я в их число не попал. Таланту не хватило.
– Бывает. Но не отчаивайтесь, искра божья в каждом человеке есть. Только поискать её нужно. Живописцами Русь всегда славилась, может не всё ещё потеряно? А детишек учить – что может быть прекраснее?!
– Да, учительствовал… – поддакнул Сосновцев. – Мог бы и здесь… то есть… – тут несостоявшийся живописец замялся.
– Об этом позже. Всему своё время. Давайте пока о прошлой вашей жизни. Вот окончили вы училище имени Серова…
– Сурикова, – поправил Андрей.
– Да-да, Сурикова, конечно. Уж не взыщите, Андрей Павлович, старею, видно. Память уже не та…
Так и протекал этот допрос, больше похожий на беседу двух милых, интеллигентных людей. Только что чаю Постышев не предложил, так может, его здесь и не пьют? Что другое употребляют? Сам дознаватель, чем дальше, тем больше страдал забывчивостью – переспрашивал, возвращался к уже сказанному. То вдруг пускался в пространные рассуждения о религии, нравственности и долге человека перед обществом. То неожиданно переходил на несерьёзный тон и сыпал шутками. Или принимался выпытывать пристрастия Андрея – что он читает, чем увлекается. Ах, планеризмом? – но это же чудесно! Планёры у нас в чести. Парашют? Тоже очень модно и престижно. Барышни обожают прыгунов!
И ни слова, ни одного вопроса о том, откуда прибыл Сосновцев. Будто всё ему было об этом известно. Тем не менее, политические взгляды гостя интересовали дознавателя. То и дело возвращался он к самодержавию, потом вдруг переходил к парламентаризму, а следом прямо спросил – как он, Андрей Павлович то есть, относится к революциям всякого рода и смене власти?
– Вот Французская революция 1789 года, к примеру? Это же чудесно! «Либерте, Эгалите, Фратерните!» Разве не об этом доложен мечтать любой свободолюбивый и мыслящий человек?!
– А июльский расстрел парижан в девяносто первом году на Марсовом поле? – парировал Сосновцев и сам поразился, откуда всплыли в памяти даты и названия? Никогда ведь не интересовался историей, тем более французской. Правда, пару раз замещал заболевшего историка, может, оттуда и выскочило? Как бы то ни было, успех стоило закрепить, не хватало ещё быть заподозренным в симпатиях к социалистам. – А якобинский террор, диктатура, казни, кровь?…
– Да… – задумчиво протянул Постышев, – это тоже революция… Власть вынуждена себя защищать. Всегда. Так было и так есть.
– Цена только великовата, – подыграл Андрей. Интересно, а о событиях 1917 года здесь знают? Не могут же не знать, он явно не первый такой, из далёких, ещё не состоявшихся времён… Может, спросить?
Но Постышев неожиданно изменил направление беседы, вытащил из стола лист бумагу и карандаш.
– А нарисуйте-ка нашего Мишеньку? – проговорил с улыбкой. – Вы с ним калякали давеча.
У Сосновцева неплохо получались шаржи. В студенческую бытность свою он баловался этим, смешил девчонок на лекциях, изображая особенно нудных лекторов. Сделал набросок.
– А ведь, похоже! – развеселился Пётр Афанасьевич. – Ей-богу, похоже. Но Михаилу Васильевичу мы этого показывать не будем, у него с чувством юмора не того… – и спрятал листок в стол. – Стало быть, в политических партиях вы не состоите, как заявили давеча Михаилу Васильевичу. Но политикой вообще интересуетесь? Взгляды какие-то свои на этот вопрос наверняка имеете, по-другому быть не может…
Сосновцев прямо посмотрел в глаза дознавателя и произнёс тихо, но твёрдо:
– Простому человеку, тому, что без выверта мозгов, и вынужден на хлеб себе зарабатывать, нет большой разницы, кто у кормила власти – коронованная особа, всенародно избранная или ещё какая. Лишь бы в государстве твёрдо соблюдалась законность и порядок, одни народы не притесняли другие, и была уверенность в завтрашнем дне. Уверенность, что власть не бросит тебя на произвол судьбы, без куска хлеба, без надежды и веры. Вот так я думаю, ваше высокоблагородие.
Какое-то время специальный агент смотрел на Сосновцева, как бы взвешивая его слова и определяя для себя степень их искренности. Видимо, ответ его удовлетворил, и беседа потекла в прежнем ключе. Как полноводная, неспешная река. Пороги начались тогда, когда речь зашла о переходе. Добродушия у Постышева сразу как-то поубавилось, вопросы посыпались быстрые, резкие. И взгляд стал острым и зорким, зрачок в зрачок.
Вы упали в люк – в котором часу? Что было у вас в руках? Ничего, но вы ведь отправились за покупками? Ах, да… на прогулку. Простите, милостивый государь, запамятовал. А в карманах, что было в карманах? Вот так прямо и ничего? Любой человек что-то имеет при себе – портмоне, портсигар… Вы курите? Иногда, но ведь курите! В парк шли, а почитать – газетку там, книжонку для развлечения? Тоже нет? И денег не брали – у вас там всё бесплатно? А девушку пригласить? Вы видный мужчина, барышни на вас наверняка заглядываются. А вы?
Теперь Сосновцев понял, что такое напор опытного следователя. Порой ему приходилось доказывать самому себе, что было так, а что – этак. Почему не сложилось с Верой, а ещё раньше с Галей и Мариной? Почему не получилось торговать, почему он не любит пить вино, а предпочитает пиво, и что бы он сделал с водителем внедорожника – источником всех его бед? И далее: а здесь, когда выбрался из оврага – что делал, с кем говорил, о чём? Поминутно, во всех подробностях.
Скоро Андрей взмок, но тут Постышев вновь превратился в безобидного, стареющего, усталого чиновника, занимающегося рутинной работой. После нескольких малозначащих реплик он безразличным голосом проговорил:
– Вы солгали мне по мелочам, Андрей Павлович. При вопросе, в котором часу вы к нам попали, непроизвольно глянули на левое запястье. Там были часы? При упоминании портмоне – хлопнули по карману. Взрослый человек выходит из дому хоть с какими-то деньгами, так заведено во все времена и под любыми небесами. Так что, кое-что у вас при себе было. И это «кое-что» вы припрятали по дороге, воспользовавшись какой-нибудь нехитрой уловкой. Мы сейчас поедем и заберём сие «кое-что». Негоже предметам чужого мира валяться где попало. Да и правила у нас такие. Поехали. Сами покажете, или попросить Никодима Митрофановича, чтоб в точности провёл нас по маршруту, коим вы сюда добирались?
– Сам покажу, – подавленно ответил Сосновцев. Под дурака закосить не удалось. Сыскарь выпотрошил его как карася, он и сам не заметил как. Теперь уже лучше отдать всё, тем более что в пакете сущие безделицы. Ничего опасного или угрожающего этому миру там нет. И пусть специальный агент решает его судьбу. Может, ещё и обратно отправит? Вот было бы здорово!..
Постышев отворил дверь и кликнул Михаила.
– Приготовьте автомобиль, Михаил Васильевич. Съездим… – и обернулся к Сосновцеву, – далеко?
– Нет, тут близко.
– Вот видите, – подхватил специальный агент, – недалеко съездим. А пока прошу сюда, Андрей Павлович.
Они вышли во внутренний двор управления. Слева высилась пожарная каланча, справа шёл глухой забор. В дальнем конце двора было устроено что-то вроде стрельбища – бревенчатые щиты с мишенями. Видимо, здесь тренировались полицейские.
Постышев повёл Андрея прямо к щитам. Не доходя двадцать метров до мишеней, они остановились. Здесь была очерчена черта – рубеж.
– Вам эта вещь знакома? – спросил эмиссар таинственной Особой комиссии, подавая Андрею пистолет Макарова. – Вы ведь в армии служили, обращаться умеете?
Сосновцев непроизвольно принял протянутое оружие. Точно, ПМ. Выщелкнул магазин, масляно блеснули патроны – боевые, без дураков. Загнал обратно и вопросительно уставился на Постышева.
– В мишень попадёте? – спросил тот скучным голосом.
– Что – стрелять? – не поверил Андрей.
– Ну да. Пистолет, он ведь для того чтобы стрелять.
Двор был совершенно пуст. Забор перепрыгнуть, при его-то спортивной подготовке, раз плюнуть. А там, с пистолетом, его ещё взять нужно. Или можно захватить в заложники «его высокоблагородие», потребовать возвращения в свой мир, поговорить с местными с позиции силы. И тогда он уже не пленник, судьбу которого решают чужие дяди, а сам себе хозяин…
Постышев стоял, отвернувшись.
Мысли вихрем промчались в голове Сосновцева. И как неожиданно налетели, так и схлынули. Ты что, парень, боевиков насмотрелся? Держать ствол у виска пожилого человека и орать дурным голосом – вертолёт мне сюда! И миллион баксов! И беспрепятственный перелёт до Южнореченска! Это ж анекдот! Стало вдруг и смешно, и тошно одновременно.
Андрей передёрнул затвор и выстрелил навскидку. На мишени – около семёрки на три часа, – взвилось лёгкое облачко.
– Неплохо, – похвалил Постышев.
– Ещё? – едко спросил Андрей.
– Довольно, – спокойно ответил особист. – На этом упражнение в стрельбе будем считать законченным. Давайте, – и протянул руку за оружием.
Андрей вложил ребристую рукоять ПМ в ладонь Постышева. Тот поставил пистолет на предохранитель и спрятал в карман.
– А вот и транспорт, – как ни в чём не бывало промолвил он. – Прошу, Андрей Павлович.
На сей раз аппарат подали гораздо более привычного абриса, нежели виденный на улице с Селивёрстовым. Этот был вполне узнаваемый автомобиль – архаичный, с огромными фарами на куцем капоте, с большими колёсами на спицах. Оно и понятно, здесь в чести гужевой транспорт, о качестве дорожного покрытия можно только догадываться. Но всё же, это был настоящий автомобиль с местами для пассажиров и застеклёнными окнами. Вместо ручки уже присутствовало рулевое колесо. «Renault voiturette – 1901» – прочел он там, где позже будет располагаться решётка радиатора. Однако!
Внутри Андрея ждали мягкие сидения. Пахло хорошей кожей, и ни малейшей примеси запаха бензина. Видно, топливо пока предполагалось иное. Ничего, усмехнулся про себя Сосновцев, скоро и вы поймёте ценность нефти. Салон показался крошечным, но достаточно удобным. Приборная панель простая, и школьник бы управился. Всё это забавляло Андрея.
Водитель в фуражке вопросительно посмотрел на Постышева.
– Трогай, Фёдор. Господин Сосновцев укажет путь.
Фёдор отжал последовательно несколько ручек. В утробе автомобиля заклокотало, заурчало, потом громко выстрелило. Потом раздалось ужасное тарахтение двигателя, вибрация от которого передавалась на весь корпус, и экипаж тронулся. Городовые распахнули ворота, самобеглая коляска выкатилась на мощёную улицу. Водитель поддал газу, и железный конь приёмисто покатил по дороге.
Они вновь сидели в кабинете номер три. Горела лампа, ярко освещая порядком обшарпанный казённый стол. На столе лежали пластиковый пакет с надписью «Адидас», телефон «Нокия», китайские кварцевые часы и дешёвая зажигалка. Ещё тощая пачечка купюр, сложенных вдвое.
На всё это богатство Постышев смотрел без особого интереса. Чувствовалось, подобные предметы он уже видел и цену им знал.
– Давайте поговорим начистоту, Андрей Павлович, – сказал он спокойным размеренным тоном. – Вы уже наверняка поняли, что попали в далёкое прошлое вашей родины. Нашей с вами Родины. Вы когда родились – в одна тысяча девятьсот восемьдесят шестом году? А жили в более поздние времена. Нынче на дворе год совсем иной. Эту Россию вы знаете лишь по учебникам истории. И не уверен, что информация, которой вы обладаете в той или иной мере, точна. Есть различия. Даже старые газеты, – старые, конечно же, для вас, с моей точки зрения их ещё не издавали… Так вот, даже эти газеты, содержащие описания того или иного события, не абсолютная гарантия, что это событие повторится в точности. В назначенное время и в указанном месте. Всегда найдутся какие-то несовпадения, неточности. Что-то всегда пойдёт не так. И даже то, что оно произойдёт вообще – тоже не факт. Находились хитрецы, пытались играть на бирже, якобы зная наперёд котировки акций. Обогатиться мечтали, легко и быстро. Не вышло. Точного повторения хода истории не происходит. Основные, эпохальные события – да, они, как правило, имеют место. Но… тоже не всегда и не совсем таким образом, как указано в будущих летописях. Поэтому мы не пытаем вас о грядущем. Не требуем прогнозов, не заставляем пророчествовать. Мы живём своей жизнью, следуя естественному ходу вещей. В противном случае наступил бы полный хаос…
Постышев сделал паузу. Сосновцев смотрел на него, усваивая услышанное. На дворе 1901 год, через какие-то четыре года первая революция, русско-японская война. Неужели всё это их не интересует? Или интересует, и информацией этой здесь уже располагают, и принимают меры? А Мировая бойня, что унесёт миллионы жизней? Неужели такое событие оставлено без внимания?
– Почему вы у нас оказались? – продолжал между тем специальный агент. – Над этим ломают голову лучшие умы нашего времени. Может быть, и вашего тоже, но эти знания не для широких масс. Визитёров, как мы называем людей, являющихся из другого времени, случайных жертв несчастливых обстоятельств, начали находить не так давно. Около двух десятков лет назад. До этого никаких упоминаний о подобных случаях в документах разыскать не удалось. У наших учёных есть основания полагать, что причина кроется в вашем времени, возможно, в развитии техники, переступившей некую дозволенную черту. Возможно, причина другая. Во всяком случае, рабочая гипотеза на сегодняшний день такова – образовались некие проходы между нашими мирами. Щели, прорехи, трещины – называйте, как угодно. Предугадать место возникновения такой трещины невозможно. На сегодняшний день известно одно – проходы односторонни, и вернуться вам в своё время не удастся. С этим придётся смириться, принять как данность. Нам, например, не удалось найти ни одной щели, и мы не смогли отправить в будущее ни одного своего человека. Хорошо это или плохо – не знаю, но вам с этим жить.
Андреем овладевала тоска. Одно дело смутно подозревать нечто подобное, другое, когда рубят тебе вот так, прямым текстом, что ты, парень, в мышеловке, в западне, и выхода из ловушки не существует.
– Итак, вы далеко не первый, кто попадает к нам подобным образом, – продолжил после короткой паузы Постышев. – Именно поэтому была создана Особая комиссия при Штабе Отдельного корпуса жандармов. И я – специальный агент этой Комиссии при Губернском жандармском управлении. Я знаю, например, что вот это, – он указал на телефон, – средство связи. Как оно работает, мне неизвестно, у нас таких нет, но предмет безобидный. Далее, хронометр. Забавный, но у нас подобными не пользуются. Всяко солидная «луковица» на цепочке смотрится предпочтительнее. Деньги вашего мира, огниво. Сумка сделана из удобного материала, у нас такого пока не выпускают. Ничего криминального. И знаете, я считаю, что вам в какой-то степени повезло. Ведь можно было вывалиться в бушующий океан, к примеру, или куда-нибудь в дикий уголок Африки, где водятся опасные хищники. Вы же попали в Россию, в цивилизованную местность. И мы с вами оба – русские люди.
– Вернуться точно нельзя? – с робкой надеждой спросил Сосновцев.
– Точно, – отрезал Постышев. – Но что я хотел сказать, Андрей Павлович. Положа руку на сердце – ведь вас в вашем времени ничего не держало. Семьи у вас нет. Даже близких родственников нет. Богатства не нажили, положения в обществе, должностей – тоже. Профессия учителя в будущем, как я понял по вашим интонациям, не в большой чести. Так что случилось трагического? Тем более, изменить ничего нельзя. Право, если дождик испортил вам планы на воскресенье, отменил приятную прогулку, или, там, рыбалку, вы ведь не теряете головы, не лезете в петлю? Испытываете лёгкую досаду, не более того. Пример, конечно, не вполне корректен. Здесь ситуация иная, но некоторые схожие черты есть…
– Зачем вы заставили меня стрелять? – неожиданно спросил Андрей.
Постышев откинулся на стуле:
– Мне было интересно, как вы себя поведёте. Пистолет из вашего времени, забрали у одного из визитёров. Если бы вы, человек, отслуживший в армии и с оружием знакомый, отпрянули, стали бы кокетничать, отнекиваться – я бы сделал одни выводы. Если бы вцепились в него – другие. Кстати, раздумья ваши мимолётные от меня не укрылись. – Особист улыбнулся. – Но вы приняли пистолет спокойно, а это говорит, что силовое решение неопределённых ситуаций вам не свойственно. И это вам плюс. Вы человек разумный, взвешенный, не даёте страстям играть собой.
– То есть, это была проверка? И я её прошёл?
– Безусловно.
– А на каланче, в это время, не притаился ли кто с дальнобойной винтовкой? На всякий случай…
Постышев без улыбки посмотрел в глаза Сосновцева:
– Я не провокатор, Андрей Павлович. У вас был выбор, и вы его сделали. Ну да ладно, давайте вернёмся к нашим баранам. Я хотел сказать – проблемам. Вот это всё, – он указал на разложенные по столу предметы, – я передам в Правовую коллегию. Структура эта существует в рамках Особой комиссии. Представлена она учёными, правоведами, людьми, обличёнными властью и имеющим достаточный жизненный опыт. Они решают, насколько опасен – или безопасен – визитёр для нашего времени.
– Оставьте хоть зажигалку, – невесело усмехнулся Андрей. – На память о прежней жизни.
Особый агент покрутил пластмассовую безделушку в руке, щёлкну кнопкой – появился бледный огонёк газового пламени.
– Держите. Я передавал такие вещицы и раньше. Уверен, всё, что есть в этой штуковине полезного, эксперты уже вытащили и переварили.
– А что будет со мной? – напрягся Андрей.
– Нас с вами ждёт путешествие в Санкт-Петербург. В судьбе вашей поучаствует Главный Комиссар, его превосходительство генерал-майор Дронов Павел Валерианович, а окончательное решение за Главным Экспертом Правовой коллегии. Вам, кстати, ещё предстоит побеседовать с дознавателями этого всемогущего ведомства. Однако я напишу подробный рапорт и отображу в нём своё мнение. Считаю, что опасности для нашего мира вы не представляете, даже напротив, можете быть полезны. Быть ли в наших пенатах художником – вам решать, но вот педагоги, в отличие от вашего времени, у нас в почёте. И дом, и храм с чертежа начинаются. А великолепный дворец – с эскиза. Так что, найдём вам место под солнцем, и оклад содержания положим достойный. А девушки у нас, так просто на загляденье! Женитесь, построите дом…
– Выращу дерево и сына, – закончил за него Андрей, без особой, впрочем, радости.
– Вот-вот! – весело подхватил Постышев. – Какие ваши годы, Андрей Павлович?! Быть может, жизнь для вас теперь только и начинается…
Ночевал Андрей не в камере. В управлении содержали вполне приличную гостевую комнату для приезжающих по какой-либо служебной надобности сотрудников. Командированных, так сказать. На ужин сытно накормили – мясо, каша, кружка горячего сладкого чая. И душевые кабинки имелись, Сосновцев с наслаждением смыл с себя пыль оврага и нервное возбуждение. Правда, потом выяснилось, что все его вещи исчезли. Выдали свежее солдатское исподнее и уложили спать.
Однако обещанный отъезд откладывался. С утра Михаил Васильевич принёс стопку бумаги и перо с чернильницей.
– Пётр Афанасьевич велели подробно описать всё, что вы ему вчера рассказывали, Андрей Павлович. – Положил принесённое на столик у окна и вышел.
До обеда Сосновцев подробно расписывал свою жизнь на бумаге, взвешивая каждое слово. Обед подали прямо в номер, а потом тот же унтер принёс ещё бумаги и довольно толстый журнал, который оказался опросником.
– Вот, велено отвечать на все вопросы по порядку. Бумаги не жалеть, если надобно ещё чернил, принесу.
И вновь началось бумаготворчество, вплоть до самого вечера. Покончив с опросником, Сосновцев отужинал и завалился спать. На следующий день его вообще не беспокоили. Надо полагать, разбирали и оценивали его каракули. Но к вечеру появился Постышев, коротко поздоровался и объявил, что завтра они вылетают.
Рано утром Андрея разбудил Пришвин. На стуле, рядом с кроватью, висела одежда: рубашка, узкие брюки под штиблеты, сюртук простого сукна и шляпа. Сами штиблеты стояли под стулом. Всё новое, необмятое, но пришлось впору. Одежда казалось непривычной, но была удобной и приятной телу.
После короткого завтрака чаем с бутербродами, Андрея повезли на уже знакомом автомобиле «Рено» к эллингам. По дороге Сосновцев жадно смотрел в окно: на здания, вывески магазинов, аптек и трактиров. На церкви, которых во Владимире было не счесть. Ну да, Золотое Кольцо, в его время сюда возят туристов. Смотрел на прохожих, будто сошедших со страниц старинных журналов.
С утра небо затянуло тучами, то и дело накрапывал дождик. Мужчины надели длинные плащи, шляпы и котелки. Многие шли с тросточками. Дамы укрыли плечи пелеринами, в руках миниатюрные сумочки, на головах элегантные шляпки. Мелькали яркие зонтики. Вот ровной колонной прошагали солдатики с сосредоточенными лицами, ясно – в городе военный аэродром. Жизнь текла своим чередом. Сможет ли он найти своё место в этом течении?
Дважды они обгоняли пролётки, потом какое-то время ехали параллельно конке. Чётвёрка лошадей бодро тянула не слишком-то и большой вагон с пассажирами, весело позвякивали колокольцы. А на выезде из города их обошла быстроходная колесница, которую кроме как мотоциклом и назвать-то было невозможно. Правда, задние колёса у него были двойные, а так же имелся лёгкий тент, прикрывающий седоков от дождя. Но без сомнения это был мотоцикл, экипаж, рассчитанный на одного, от силы двух человек.
Зато не резала глаз навязчивая, крикливая реклама. Не было толчеи, транспортных пробок, не тащили неподъёмные сумки пожилые женщины. И вообще, старики на улице если и встречались, то вышагивали чинно, обмениваясь поклонами. Или приподнимали шляпы. Вокруг царила чистота. Да вон, неутомимый бородатый дворник в фартуке и с бляхой на груди, несмотря на накрапывающий дождик, метёт тротуар со всем усердием…
Автомобиль окончательно покинул городскую черту. С обеих сторон замелькали убранные поля и облетевшие сады. Скоро показалось ограждение станции дирижаблей. На проходной стоял солдат в шинели и с винтовкой. Стоило появиться гостям, как из караулки показался офицер в фуражке и накидке. Михаил Васильевич предъявил ему бумагу, офицер коротко отмахнул солдату. Шлагбаум поплыл вверх.
По накатанной дороге они доехали до эллингов. Вблизи величественные сооружения выглядели и вовсе уже грандиозно. Башни и платформы причальных мачт производили впечатление монументальности и надёжности. У одной из них висел дирижабль, такое впечатление – тот самый, виденный вчера. До него было метров тридцать, и Сосновцев смог разглядеть гиганта воздухоплавания получше.
Серебристая сигара корпуса достигала в длину не менее двухсот метров, а в поперечнике, в центральной части – около сорока. Корпус жёсткий, с отчётливыми продольными рёбрами и мощным хвостовым оперением. На борту горделиво вздёрнул оба своих клюва двуглавый имперский орёл, а ближе к носу сияла надпись «Гром Небесный».
Гондолы были без сомнения бронированные. Передняя несла плутонги лёгких орудий – спереди и сзади. Вторая, та, что расположилась ближе к корме, размерами превосходила первую и предназначалась, очевидно, для перевоза десанта или авиабомб. По её периметру щетинились пулемётные стволы. Вынесенные по бокам дирижабля мотогондолы несли двигатели. Вращались пропеллеры, подрабатывая то в одну сторону, то в другую, и удерживая дирижабль в устойчивом положении.
– Что, впечатляет? – улыбнулся Постышев, дожидавшийся у входа в одну из решётчатых башен. Одет он был в тужурку – укороченное пальто – и круглую мерлушковую шапку с синим верхом. – Не правда ли, величественное зрелище! А в полёте и вовсе красота, весь мир на ладони! Вам идёт наша одежда, – без перехода продолжил он. – Надеюсь, вы не в обиде, что пришлось распрощаться с этими вашими кепочкой и штанами непонятного цвета? Согласитесь, ходить в таком наряде по улицам наших городов…
– Да бог с ней, с кепочкой, – отмахнулся Сосновцев. – Мы что, полетим на этой штуковине?
– Не поминайте Бога всуе, сударь, – совершенно серьёзно заметил особист. – Признак дурного тона. И это – не «штуковина». Это боевой дирижабль крейсерского класса, гордость империи. По комфортабельности он, конечно, уступает пассажирским судам, но путешествовать будет достаточно удобно. А главное – быстро. Прошу, – он указал на вход.
Собственно, они вошли не в башню, а в лифтовую кабину. Здесь стоял солдат-лифтёр в фуражке с трёхцветной кокардой и кобурой на поясе. При появлении Постышева он отдал честь. Лишь путешественники заняли место в кабине, солдат закрыл дверь, отжал рычаг, и лифт плавно поплыл наверх. Должно быть, где-то есть и грузовой лифт, подумал Андрей. Если приходится пополнять боезапас дирижабля, запасы горючего и провианта, то без него не обойтись.
Подъём продолжался недолго. На площадке, перед люком в переднюю боевую рубку стоял офицер воздушного флота. Коренастый, крепкий, в свитере грубой вязки и с кожаными нашлёпками на рукавах. На груди – голубой ромб со стилизованным изображением аэростата. На шее – белоснежный шарф. Штаны из толстой, похожей на брезент ткани, заправлены в высокие ботинки на толстой подошве. С чисто выбритого, скуластого лица на гостей смотрели спокойные серые глаза. Сзади маячил часовой с карабином.
– Капитан второго ранга Елецкий, – отрапортовал он, поднося руку к голубой пилотке с изображением молнии, бьющей из грозовых туч.
– Специальный агент Особой комиссии Губернского жандармского управления Постышев, – представился особист и протянул военлёту документ.
– С вами Сосновцев Андрей Павлович?
– Да, кавторанг, в приказе всё чётко сказано.
– Прошу на борт «Грома Небесного», господа. Стародубцев, сопроводи.
И отступил чуть в сторону. В проёме тут же материализовался некто чином пониже, но одетый почти также, как и капитан. Только шарфа на шее не было, вместо него из-под свитера выглядывала тельняшка. На груди не ромб, а клин, направленный остриём вниз, и на поясе – тесак.
Первым в переход шагнул Постышев, за ним – Андрей. Судьба заходила на новый вираж, и каким-то он будет? Один Господь Бог знает. Сосновцев невольно отметил, что даже мысленно произнёс имя Бога с каким-то новым чувством. А ты быстро усваиваешь, учитель…
Входной люк привёл их в первую гондолу, но рассмотреть, как там и что – не дали. Боковым проходом Стародубцев быстро вывел пассажиров в узкий коридор в корпусе дирижабля и повёл в направлении кормы. Вдоль стен пролегали трубы различного диаметра и выкрашенные в разные цвета. С вполне понятным любопытством Сосновцев потянулся было к одной из них – ярко-красной и самой толстой:
– А это что?
И тут же получил жёсткий удар по руке:
– Ни к чему не прикасаться, сударь!
При этом боец воздушного флота России так зыркнул из-под густой брови, что охота проявлять излишнюю любознательность у Андрея вмиг пропала. Сжалился Постышев:
– Тут и правда, куда попадя пальцы лучше не засовывать, Андрей Павлович. А то вот так схватитесь за электропривод подачи боезапаса к главному калибру, и сметёт залпом пол-аэродрома. Шучу, конечно, от простого касания пушки не стреляют, но в каждой шутке лишь доля шутки.
Скоро проход привел во вторую гондолу. А затем, в отдельную каюту. Здесь был широкий иллюминатор, через который открывался отличный вид на город. Как раз и дождик закончился, и тучки разошлись.
Пётр Афанасьевич снял тужурку, под которой оказался сюртук из добротной ткани, с чёрным бархатным воротником и погонами из золотого галуна, белый жилет и тёмно-зелёные брюки-суженки, явно форменные. А на поясе – ого! – короткая шпага. Её Андрей сразу не разглядел под тужуркой. Заметив удивлённый взгляд визитёра, особый агент улыбнулся:
– А как вы думали, к начальству едем. Нужно соответствовать…
Скоро причальный конец отдали, и дирижабль начал плавное движение с набором высоты. Сосновцев припал к иллюминатору. Постышев не мешал, заняв диванчик напротив. Внизу замелькали жилые кварталы, улицы, с двигающимися по ним конными экипажами, автомобилями, пешеходами, которые отсюда, с высоты, казались не больше муравьёв. Дымили фабричные трубы. Человек двадцать первого века жадно всматривался в черты и приметы жизни давно минувшей.
Нет давно 6-й Эскадры военных дирижаблей, да и сами дирижабли в новом времени остались лишь для декора. Их давно вытеснила реактивная авиация, военная и гражданская. И тех фабрик с трубами уже нет, и даже людей, с которыми он разговаривает, смеётся, спорит и даёт показания – их тоже давно нет. Для его времени они история более чем вековой давности. Ан нет – вот оно всё, вокруг. И фабрики, и дирижабли, и люди. Их можно увидеть своими глазами – живых, движущихся, дышащих! Всамделишных!
Неожиданно его внимание привлекла взлётная полоса удаляющегося аэродрома. На ней стоял самолёт. Стоял и раскручивал пропеллер! Всё, что летало, привлекало Сосновского, и сейчас он с изумлением узнавал черты французского аэроплана «Блерио-9». Но ведь великий француз сделал свой самолёт лишь в 1909 году! Значит, прав специальный агент Особой комиссии – полного совпадения в исторических фактах нет. А вот авиация уже есть. Уже расправляет свои неокрепшие пока крылья! Какой восторг!
Он откинулся на сидении. Очевидно, на лице Андрея отразилось столь блаженное выражение, что Постышев только усмехнулся.
И ещё одно непроизвольно отметил визитёр – несмотря на работающие заводы Владимира, дым не застилал небо мутной кисеёй. Андрей напряг память, силясь вспомнить хоть что-либо о городах начала двадцатого века. На ум приходил лишь Лондон с его вечным смогом. Но ведь смог – это сажа, пропитавшая туман. Продукт сгорания угля, пусть даже знаменитого английского кардифа. Да и любой промышленный район, большой город представлялся, прежде всего, колоннадами труб, чадящих чёрными шлейфами. Если это не совсем уже забытая богом сельская глубинка.
Здесь же этого не было. Губернский город, довольно крупный. Позже Сосновцев узнал, что во Владимире имеется и Чулочная фабрика Башева, и Маслобойный завод Вяткина, Горшечный и Гильзовый заводы, да и другие производства. Владимирский вокзал считался мощным железнодорожным узлом. Вон веточка железной дороги, паровозик, словно из мультика, но бежит по рельсам резво. А восточнее – тоже явно крупный населённый пункт, похожий на Владимир. И везде – чистый воздух, голубые небеса. Не испорченный пока мир, не изгаженный ещё. Эх, вот тебе и цивилизация…
В иллюминаторе поплыли квадраты убранных полей, какие-то деревушки. Неожиданно на встречном курсе появился воздушный левиафан, размерами явно превышающий дирижабль крейсерского класса. Под баллоном размещалась длинная гондола с множеством окон – именно окно, а не иллюминаторов. Четыре мотогондолы, яркие цвета, надписи на бортах. Российский триколор на хвостовом оперении. Одним словом, гражданское судно, да такое, что Боинг удавился бы от зависти.
Постышев заметил интерес Андрея:
– Нравится? Пассажирский лайнер, трёхпалубный. Таких всего несколько на всю Россию. Там и ресторация имеется, и спальные места, даже дансинг для желающих. Одних смотровых площадок около десятка. Идёт маршрутом Москва-Тобольск. Да, можно путешествовать с комфортом. К сожалению, воздухоплавание не слишком развито в империи, много других, более насущных забот.
Что за проблемы довлеют над империей, Постышев уточнять не стал. А Сосновцев напряжённо вспоминал – были у России подобные воздушные титаны, или нет? Славились своими цеппелинами немцы, в Европе, а позже и в Америке, их покупали, давали свои имена и запускали на дальние линии. Но происходило это уже после войны, когда начался «золотой век» воздухоплавания. «Граф Цеппелин», «Гинденбург», прочие гиганты – все они бороздили небесные просторы в двадцатые и тридцатые годы, сейчас для подобных левиафанов не время. Или прав Постышев, в истории всё шло не совсем так, как написано в исторических документах? Или просто достижения родной державы не нашли себе места в летописях и хрониках? Такое могло случиться вполне…
– Долго нам ещё лететь? – поинтересовался он через время.
– Да успеете, Андрей Павлович. Теперь время не имеет для вас столь большого значения.
– Ну не скажите, судьба моя решается.
– В Российской империи отношение к визитёрам достаточно лояльное. Если, конечно, вы не бомбист какой, не социалист, стремящийся перевернуть устоявшееся мироустройство, и не замышляете против короны другие какие-либо пакости. Ну и бандитов всяческих, ворьё, мошенников – этих, по-моему, ни в одном приличном обществе не жалуют, а отлавливают и сажают в тюрьму. Так вот, милостивый государь, если перечисленные мерзости вам несвойственны, то дальнейшая жизнь ваша представляется мне вполне достойной. Попадают к нам порой личности, несущие опасные знания, а пуще того – идеи. С ними и разговор иной. Но вы-то не из таковских?
И улыбнулся с простецкой хитринкой – мол, уж ты, учитель, точно не идеологическая бомба. Чертёжная доска, ватман, наточенные карандаши – что может быть безобиднее?
За непринуждённой беседой о том о сём пролетало время. Разрезал воздушное пространство дирижабль крейсерского класса «Гром Небесный». Внизу показался крупный город, похожий на Владимир, но больше.
– Ярославль, – прокомментировал Постышев. – Приятный, скажу я вам городишко. Довелось служить там когда-то.
Через недолгое время внизу засеребрилась водная гладь.
– Рыбинское водохранилище, – вновь просветил особист. – Этакая Мекка наших любителей соревнований на скоростных яхтах. Не увлекаетесь?
– Да я больше по планерам…
– Действительно, запамятовал, простите. Планеры, парашюты – ваша стихия воздушная.
И вновь квадраты убранных полей, ниточки дорог, какие-то небольшие городки, или напротив – крупные сёла или деревни. Городской житель, Андрей не различал такие детали.
Однако всякое путешествие имеет свойство заканчиваться. Когда внизу вновь показалась вода, – как оказалось, Ладожское озеро, – дирижабль принял западнее. Петербург остался в стороне, а дирижабль приземлился у такого же эллинга, что и во Владимире. В точности повторилась процедура посадки, с той лишь разницей, что всё проходило в обратном порядке, да у башни их ждала машина. Всё, что успел заметить Андрей, эллингов было не много, а вот самолётов типа «блерио» – несколько штук.
Но толком разглядеть окружающее ему не дали. Постышев быстро повлек его к автомобилю, заднюю дверцу которого уже распахнул некто в цивильном, но с военной выправкой. Сосновцева поместили между этим «некто» и специальным агентом так, что тот не мог сделать ни единого движения. Возможно, виной тому была теснота. Водительское место отделяла шторка. И окна были занавешены, отчего в салоне царил полумрак.
Мотор затарахтел, самобеглый экипаж покатил в неизвестном направлении. Жаль, подумал Сосновцев, не удастся посмотреть на город даже из окошка. Ему позволили выбраться лишь во внутреннем дворе громоздкого, трёхэтажного, казённого вида здания. Сзади захлопнулись металлические ворота на механическом ходу. Андрей невольно разглядел машину и внутренне ахнул – «Форд»! Но ведь до основания знаменитой компании более трёх лет?! Слова Постышева о несоответствиях подтверждались вновь и вновь, так мы скоро до монорельса докатимся! Но долго удивляться Сосновцеву не дали, повели в помещение.
Несколько подъездов вели в строение. Постышев повёл к дальнему справа, «некто» остался в машине. У дверей стоял унтер-офицер с кобурой на поясе. При виде Петра Афанасьевича он отдал честь и беспрепятственно пропустил внутрь. В прихожей расположилась конторка, где другой офицер внёс в журнал запись о прибытии к Главному Комиссару Особой комиссии генерал-майору Дронову П.В. специального агента Владимирской губернской жандармерии Постышева П.А., в сопровождении имярек. Визит назначен, дата, время, подпись.
После соблюдения всех формальностей посетители прошли лестницей на третий этаж. Если на втором этаже просматривались двери каких-то служб, и из одной даже вышел чиновник с папкой, направляясь вглубь по коридору, то здесь дверь была единственной. И без таблички. Постышев деликатно постучал, и после приглушенного отклика толкнул тяжёлую дубовую створку.
Навстречу из-за стола поднялся бравый молодой жандарм в синей форме, широко улыбнулся:
– Рад видеть вас в добром здравии, Пётр Афанасьевич! Его превосходительство ждёт!
– И вам дальнейшего продвижения по службе, Николай Петрович, – по-отечески улыбнулся Постышев. – Ну, коли ждёт, так мы пройдём.
За следующей дверью, не менее добротной и тяжёлой, начиналась собственная территория Главного Комиссара. Человека, имевшего власти поболее иного царедворца, не говоря уже об армейских генералах или высших полицейских чинах.
Кабинет был просторен, но обставлен без роскоши. Большой стол с бумагами и писчим прибором, шкафы с книгами вдоль стен, два кресла для посетителей. За креслом хозяина кабинета большой портрет императора, писаный маслом. В классической манере, невольно отметил Сосновцев. Так всегда пишут коронованных особ.
Андрей сразу уловил запах хорошего трубочного табака. Сам баловался когда-то, в бытность свою начинающим художником. Считал трубку непременным атрибутом знаменитого живописца. Однако времена изменились, взгляды тоже. Да и курение не совмещалось с тем спортивным образом жизни, что он стремился вести. Чубук лёг в ящик стола, но вот память об аромате хорошего табака сохранилась.
Несмотря на различие в чинах, хозяин кабинета встал из-за стола, вышел навстречу. Был он высок, сух и подвижен. На нём был надет мундирный фрак тёмно-синего сукна с красным позументом, золотыми генеральскими погонами и золотым же шитьём на стоячем воротнике.
– Ваше превосходительство! – начал Постышев, даже слегка подтянувшись, что при его изрядно оплывшей фигуре был не столь просто.
– Да полноте, Пётр Афанасьевич, – благодушно махнул рукой Дронов. – Не на приёме у государя императора. Так это и есть Андрей Павлович Сосновцев, наш художник-передвижник?
– Так точно, Павел Валерианович, – отчеканил Постышев, не сумевший в полной мере принять свойскую манеру общения, предложенную начальником. – Он и есть.
– Я не люблю передвижников, – спокойно парировал Андрей. – Предпочитаю старую голландскую школу.
– А он у вас не из робких, – усмехнулся Дронов. – Может, это и неплохо…
Сосновцев, будучи хоть и не состоявшимся, но всё же художником, сразу отметил схожесть этих двух людей. При совершенно различной внешности, фигуре, осанке, невзирая на то, что рядом с Дроновым, – рафинированным аристократом, обладавшим что называется «породой», и что бросалось в глаза даже неискушённому наблюдателю, – Постышев гляделся купчиком из рыночных рядков, по ошибке надевшим мундир. При всём при этом было ещё другое – в повадке, во взгляде… То, что роднит матёрых сторожевых псов. За простодушием и улыбчивостью, нет-нет, да и проглядывала постоянная готовность выследить врага и вцепиться ему в горло мёртвой хваткой.
– Я получил ваш рапорт с курьером, Пётр Афанасьевич. Внимательно изучил его и согласен с выводами и вашим отдельным мнением. И подтвердил это своей резолюцией. Однако процедура вам хорошо известна. В Коллегии вас ждут. Так что, не теряйте времени. Мой автомобиль в вашем распоряжении… – И вдруг неожиданно остро глянул Сосновцеву в глаза: – Желаю удачи, господин учитель.
Тот же «форд» повёз их вновь по улицам столицы. Плотные шторки не давали возможности определить направление. Просто выехали из одного внутреннего двора и приехали в другой. Точно так же автоматически захлопнулись ворота, отгородив от всего остального мира.
Здание было поскромнее, поменьше, этакий двухэтажный особнячок за высоким забором, и не маячил у парадного вооружённый унтер.
– Вам туда, – указал на дверь Постышев. – Смело входите, там вас встретят. Кстати, Андрей Павлович, у них принято обращение «господин эксперт». Можете дополнить «уважаемый», они это любят.
– А можно «большой брат»? – спросил Сосновцев.
– Боюсь, ирония в данном случае неуместна, – с нажимом ответил особист.
Пройдя недлинной аллеей, Андрей отворил дверь и вошёл. В неярко освещённой прихожей – окна закрыты плотными шторами, горят светильники, – его поджидал высокий молодой человек в фуражке, тёмном френче с воротником-стойкой и брюках-галифе, заправленных в высокие кожаные сапоги. На груди поблёскивал круглый жетон в виде широко распахнутого ока.
– Господин Сосновцев? – полувопросительно проговорил он. – Эксперт Коллегии третьего ранга Шнуров. Прошу следовать за мной.
Андрей послушно двинулся за экспертом третьего ранга, по пути гадая – высокий это чин, или так себе. Они шли коридором, с обеих сторон расположились полированные двери без табличек. У одной из них Шнуров указал на стул:
– Прошу подождать. Вас скоро вызовут.
Потянулись бесконечные минуты ожидания. В здании было изрядно натоплено, несмотря на довольно тёплую погоду за окном. Андрей потел, нервничал и гадал – какой сюрприз на этот раз приготовил ему этот неведомый мир. Вновь заставят стрелять, или рисовать, или рассказывать анекдоты? Или сразу – слепящий свет в глаза и дуло к виску: на кого ты работаешь?! Революционер?! Шпион?! Говори, сволочь!..
Конечно, всё это Сосновцев себе нафантазировал. Сказались натянутые нервы и изматывающее ожидание. Всё оказалось обыденнее и проще: дверь вновь распахнулась, вышел другой человек точно в такой же форме, только с непокрытой головой и обаятельной улыбкой.
– Андрей Павлович, заждались? Вы уж простите нас, занятых людей! Везде требуется участие экспертов – то там, то здесь. Ни рук, ни ног не хватает! А ещё более того – головы, – и он заразительно рассмеялся. – Проходите в кабинет, сударь мой, прошу вас.
Это была небольшая, совершенно рабочего назначения комната. Два стола, стулья, сейф в углу. Около одного из столов сидел уже знакомый эксперт Шнуров. Сидел сбоку, сняв фуражку и вольно закинув ногу за ногу.
– Вот сюда, прошу, – указал на стул перед этим самым столом улыбчивый член Коллегии. И сам сел за стол. – Разрешите представиться, эксперт первого ранга Даковский.
И этот с таким же жетоном на груди, невольно отметил Андрей. Любят они тут всякие побрякушки. Впрочем, во всех закрытых организациях их любят.
– Быть может, чаю? – любезно предложил Даковский. – Хотя сегодня такая духота! Лучше я налью вам водички. Холодненькой, специально летом в леднике держим…
Он набулькал из пузатого, запотевшего графина целый стакан и Сосновцев, едва успев поблагодарить, жадно, в три глотка выпил холодную, необычайно вкусную воду.
– Полегчало? – весело осведомился Даковский. – Вот и славно. Ну-с, тогда преступим.
И посыпались вопросы: где родился, кто были папенька и маменька, где прошло детство? А родителей любили, уважали? Ах даже так, примите наши соболезнования… А чем увлекались в детстве?
И так с двух сторон, безостановочно. Даковского сменял Шнуров, Шнурова – Даковский, заставляя Сосновцева крутить головой. А дальше больше – кружок молодых социалистов посещаем? А Маркса читали? И что, согласны с выводами? Ах, не читали, да и бог с ним… а кто из знакомых читал? А кто посещал? И где это было? Ну не было, и ладно… А во Владимире в каком часу оказались? И ещё, ещё, с двух сторон, наперебой и по очереди…
Но странное дело, Андрей совершенно не чувствовал скованности или напряжения. Напротив, воспоминания доставляли ему наслаждение. Откуда-то из уголков памяти всплывали смешные эпизоды школьной жизни, армейские байки, студенческие похождения. И он с удовольствием, со смехом рассказывал свою жизнь этим отличным ребятам – весёлым, кивающим с пониманием, готовно улыбающимся шуткам…
Казалось, Сосновцев мог бы говорить с ними весь день, но когда дошло до перелёта на дирижабле, Даковский неожиданно прервал Андрея:
– Довольно, друг мой. Мы бы ещё с удовольствием послушали, вы отменный рассказчик, но дел невпроворот.
Андрей застыл с раскрытым ртом, чувствую себя как бы даже слегка обиженным, но эксперт первого ранга отошёл к сейфу, погремел замком, поколдовал у открытой дверцы.
– Вот, – вернулся он к столу с рюмкой тёмной жидкости, – выпейте. Это вас слегка взбодрит. Сейчас вам предстоит подняться этажом выше, к начальству. Нужно быть в форме.
Сосновцев с сомнением посмотрел на содержимое рюмки:
– Я, вообще-то, не пью…
– Это не алкоголь, – заверил Даковский, на глазах теряя свою весёлость и обаяние. – Целебная настойка на травах, не более. Пейте и ступайте. Начальство ждать не любит. Шнуров вас проводит.
После рюмки в висках как бы прозвенели колокольчики, а голова стала пустой и чистой. Чувство эйфории, только что поглощавшее его, исчезло, на смену ему пришла усталость и некоторая неловкость. Но эксперт третьего ранга уже надел фуражку, одёрнул френч:
– Прошу следовать за мной.
– Рад был знакомству и приятной беседе, многоуважаемые господа эксперты, – ни к кому конкретно не обращаясь, но и не скрывая сарказма, попрощался Сосновцев.
Ответа он не ждал, однако Даковский отреагировал. Тихо и устало проговорил, глядя в сторону:
– Служба такая, сударь мой. Государева…
На втором этаже оказалась дверь, до чрезвычайности похожая на таковую, ведущую в кабинет Главного Комиссара. Такая же тяжёлая, неприступная, будто пропитанная властью человека за ней восседающего. Не доходя до двери примерно с метр, Шнуров притормозил. Не поворачивая головы, по-уставному вздёрнув подбородок и выпрямив спину, он прошипел:
– Зайдёте на два шага и остановитесь. Сейчас вы предстанете перед Главным Экспертом Правовой коллегии Российской империи, извольте соответствовать. При необходимости обращаться «достопочтимый господин Главный Эксперт». Лишних вопросов не задавать, лучше вообще молчать и слушать.
Несколько мгновений эксперт третьего ранга стоял недвижимо, потом, будто получив неведомый знак (очевидно, всемогущий начальник умел управлять подчинёнными сквозь стены), распахнул дверь. Шагнул внутрь и тут же сместился вправо, там и застыл истуканом. Сосновцев воспринял всё это как предложение войти и тоже переступил порог кабинета. Это была высокая сводчатая комната. Просторная, скорее зал, чем комната. Уже не занавески – тяжёлые гобелены висели на стенах и окнах. По углам горели светильники. Но дышалось здесь легко, никакой духоты не было в помине.
У дальней стены располагался стол, на котором имелись лишь массивный бронзовый писчий прибор и единственный лист бумаги. Никаких стульев или кресел для посетителей не предусматривалось. За столом, склонившись, сидел человек. Ни внешности его, ни возраста при таком освещении и на таком расстоянии рассмотреть было невозможно.
– Господин Сосновцев Андрей Павлович? – глухим голосом спросил он. – Моё имя Артакс.
– Вы – русский, достопочтимый господин? – сморозил Андрей глупость от неожиданности. Все инструкции эксперта третьего ранга отчего-то вмиг вылетели из головы.
– Русский, если вас это беспокоит. Но сейчас важнее другое. А именно то, что я последняя инстанция, принимающая участие в вашей судьбе. Решающее участие. Содержание недавней беседы с экспертами Коллегии меня удовлетворило. Вердикт будет таков: проживать вам надлежит во Владимире, куда и попали. Учительствуйте, либо найдите себе какое-нибудь иное достойное применение. Пока соблюдаете законы Российской империи и трудитесь на общее благо, никто вас не потревожит. Вот и всё, сударь. Если появятся затруднения, обращайтесь к особому агенту Владимирской жандармерии. Именно его заботам вы будете вверены в первую очередь. Есть вопросы?
– Н-нет, – чуть дрогнул голосом Сосновцев, – я всё понял, достопочтимый господин…
– Вот и славно. Эксперт, проводите гостя. Предписание передайте сопровождающему лицу, господину Постышеву, – и толкнул по столу тот единственный лист бумаги, что лежал перед ним.
Эксперт чётким шагом проследовал к столу и подхватил документ. Тут же вернулся. Сосновцев попятился к выходу, вездесущий Шнуров подхватил его под локоть – хватка у эксперта оказалась поистине железная – и буквально вытолкнул из кабинета.
– А вы молодцом, сударь, – усмехнулся он несколько мгновений спустя, сопровождая Андрея по лестнице. – Многие, попадая в эти чертоги, норовят грохнуться в обморок. Ну да ладно – всё обошлось и слава богу…
Постышев, получив предписание, удовлетворённо кивнул. Будто знал наперёд, что так всё и получится.
– К сожалению, не могу показать вам Петербурга, – сказал он Сосновцеву. – «Гром Небесный» ложится на обратный курс уже через полчаса. Нужно успеть. Более удобного способа вернуться, нам не сыскать.
