Глава 32
Берегись, стреляю сыром!
На следующий день после встречи с военным кораблем капитан сухогруза получил указание значительно отклониться от курса в сторону от оживленных морских трасс и опасного с точки зрения возможных пиратских нападений региона, дойти до заданных координат и лечь в дрейф. Еще через три дня к многострадальному судну пришвартовался другой контейнеровоз – тоже российский, но под чужим флагом. К изумлению всей команды, было получено распоряжение Кораблина прямо в море произвести перевалку контейнеров с одного судна на другое, а проще говоря – совершить обмен грузом.
– И ради чего мы страдали? – недоумевал боцман.
– Нужно нам все это было? – поддержали его сомнения моряки. – На хрена попу баян, а нам эта перестановка?
Но ворчать – ворчали, а дело делали, и двумя командами моряков необычная работа была выполнена сноровисто и быстро. Заступивший на вахту Анатолий озадаченно разглядывал с капитанского мостика новый груз, размещенный на палубе своего судна. Все другое, а внешне – то же самое: и расстановка контейнеров, и их цвет, и, кажется, даже маркировка… Наваждение какое-то.
Еще больше удивилась команда, когда вместе с новым грузом у них на судне появилось… необычное пополнение, будто бы приставленное к этим контейнерам. Люди хоть и в гражданском, но по всему видно: по выправке, субординации, даже манере говорить, что гости – народ служивый, военный, а в гражданку переоделись для отвода глаз. Они бережно помогали устанавливать свои контейнеры на палубе, а потом и сами перешли на новое место жительства, изрядно потеснив команду. Кто они, откуда, зачем, что будут делать на судне – не знал никто, кроме Кораблина и Куздрецова.
Больше всех свое недовольство выражал кок Петька.
– И нужны они нам? – гундел он. – Ну как лавровый лист в молочном супе…
Впрочем, его можно было понять. Ведь готовить теперь приходилось на чуть ли не вдвое увеличившееся количество едоков. Кораблин внял камланиям Маэстро и отрядил на камбуз в помощь коку одного из моряков.
Утром капитаны и команды двух судов распрощались, пожелав друг другу семь футов под килем, попутного ветра, чистого горизонта, и сухогрузы разошлись.
– Ну что, Александр Васильевич, ложимся на прежний курс… – не то спросил, не то проинформировал Кораблин.
– Ну так да, в облике «Летучего голландца»… Самое интересное, что для всех на Большой земле мы до сих пор остаемся в пиратском плену и никто не знает, где мы находимся. По этому поводу большой шум стоит. Представляешь, огромное судно исчезло и находится неизвестно где…
– А мы вот тут стоим, безымянные герои, и никаких пиратов…
– Да уж, безымянные… Кому нужно, тот все знает про ваше геройство… Но я никогда не думал, что в открытом море так легко в прятки играть…
Об обмене грузом Куздрецова заранее проинформировали еще в Москве, и сейчас, после ухода контейнеровоза, увозившего системы ПВО для Ирана, он, действуя по инструкции, вскрыл секретный пакет, переданный ему под роспись капитаном только что отвалившего от борта судна, и, ознакомившись с его содержанием, был явно озадачен. Его информировали, что в контейнерах находятся комплексы крылатых ракет «Клаб-К» для выполнения особо важного секретного задания. Что это за оружие? Зачем оно здесь? Для чего? Какое еще важное и секретное задание?
Старший воинский начальник ракетчиков полковник Алексей Владимирович Путилов сугубо конфиденциально доложил Куздрецову и Кораблину, что на подходе к иранскому побережью будут проведены… боевые стрельбы из «Клабов», но время ракетных пусков и координаты цели ему будут переданы командованием в самый последний момент.
– Теперь понятно, для чего мы стали «невидимками», – проворчал капитан. – Как всегда, мудрят наши начальники. А что потом? – не удержался он от назойливого, дятлом долбившего голову вопроса.
– Не могу знать, – по-военному коротко ответил офицер. – Думаю, что соответствующие инструкции и распоряжения мне, да и вам будут переданы позже.
«Вот те на!..» – мусолил в мозгах новый поворот событий Александр Васильевич. Всего несколько минут назад в беседе уже с глазу на глаз Путилов охотно рассказал ему о мощности, дальности и точности этих крылатых ракет, и теперь, как ни крути, но выходило, что цель ракетного удара находится где-то на территории Ирана?! Куздрецов отказывался понимать и верить этому. В чем здравый смысл этих действий? Ну, хорошо: думая, что на судне закупленные системы ПВО, иранцы пропустят сухогруз в свои территориальные воды, даже полагая, что на борту кроме экипажа еще и пираты. Пусть даже ракетчики произведут успешный пуск своими «Клабами». А что в результате? Ведь буквально через несколько минут после ракетного удара иранские военно-морские силы и береговые системы обороны в пух и прах разнесут их посудину.
Александр Васильевич вдруг ощутил себя последней, самой мелкой шестеренкой в огромном механизме, выполняющем какую-то большую и, наверное, очень важную и нужную работу, однако мало кто знает ее конечную цель. Но каждый винтик, каждая гайка должна выполнить свою маленькую задачу во имя общей стратегии, которая известна лишь немногим. И ничтожный сбой в любом, даже самом слабом и ничтожном звене может привести ко всеобщему краху.
Он вспомнил горький рассказ своего деда-фронтовика о том, как его, молодого лейтенанта, только что окончившего краткосрочные курсы, поставили командовать усиленной ротой и, не обеспечив ни должной артподготовкой, ни даже минимальным вооружением и боеприпасами, бросили на лобовой штурм прекрасно укрепленных фашистских позиций. Выполняя приказ, он вел своих плохообученных бойцов-новобранцев в атаку, кляня на чем свет стоит, в хвост и в гриву свое тупоголовое командование, бросившее на верную погибель десятки людей – молодых и старых, холостых и женатых, бездетных и имеющих семерых по лавкам. Положив в чистом поле едва ли не всю роту, он так и не взял тот проклятый рубеж глубоко эшелонированной вражеской обороны и сам получил тяжелое ранение. Кто его вытащил из-под огня и как оказался в госпитале, он не помнил. Но через несколько дней, придя в себя, услышал, что на их участке фронта враг полностью разбит в результате искусного обходного маневра основными силами. А атака его роты была даже не разведкой боем, а отвлекающим, заранее обреченным на провал ударом с целью дезориентировать противника, заставить его перебросить на этот участок основные силы и отвлечь внимание от направления главного наступления. И всю оставшуюся жизнь дед мучился, раздираемый чувством долга, связанным с необходимостью выполнить боевой приказ, и совестью, которая грызла его за собственную вину в гибели многих и многих людей, которых именно он, как на заклание, поднимал и вел на верную смерть. И уже в мирное время, отмечая святой День Великой Победы, он каждый раз с гордостью надевал свои воинские награды, которыми был удостоен за личный героизм и мужество, и никогда не носил свой первый орден, который получил за тот страшный бой. Через много лет после окончания войны, когда с военными почестями хоронили ветерана-фронтовика, на красных бархатных подушечках, отороченных черным крепом, были все награды – и военные, и мирные – кроме той. А перед тем, как накрыла гроб тяжелая крышка, отец Саши что-то вложил во внутренний карман парадного военного мундира, в который был обряжен покойник.
– Папа, что это? – спросил тогда внук.
– Орден… – ответил отец, – тот самый… Незадолго перед смертью отец сам попросил меня так сделать… Не знаю, может, на том свете вернуть награду кому-то хочет, а может, вину, грех свой решил с собой в могилу унести… навсегда… чтоб в нашей семье не осталось и памяти о той боли, которую он всю жизнь, будто каиново ярмо, на себе тащил…
Но память осталась…
– Слушай, Александр Васильевич, – из грустных воспоминаний чекиста вывел голос капитана. – Сам-то ты что думаешь по поводу всего этого? – И кэп мотнул головой в сторону нового груза. – Уж не воевать ли с Ираном мы решили?
– Да хрен его знает… Абсурд какой-то, – невесело проскрипел в ответ Куздрецов.
Они помолчали, глядя на солнце, которое уже по пояс забрело в океан, на облака, сквозь которые кое-где еще пробивались косые лучи. Еще немного, и небесная вата украдет последний вечерний свет, застелет океанский простор темнеющей мглой. Есть в сумерках какая-то обреченность и безнадега. Умирает день с его радостями и печалями, приходит ночь – черная, будто каменная, с провалом в сон – в никуда.
– Кстати, Борис Николаевич, а наш иранец уже в Москве, – сказал Куздрецов. – В момент вояки его туда доставили, я и не ожидал, что так быстро получится…
– Да, и наших раненых мужиков подштопали. Жить будут. Мне сегодня об этом сообщили.
Тайна новых контейнеров уже через несколько часов перестала быть секретом и для команды. Вояки в гражданском стали вскрывать свои контейнеры, и изумленная палубная команда, ненароком следившая за гостями, увидела, раскрыв от удивления рты, полностью укомплектованные ракетные установки, практически готовые к запуску.
Дыму непоняток нагнало очередное указание, переданное по секретной связи с Большой земли: не доходя до полосы оживленных морских трасс, лечь в дрейф и ждать, продолжая сохранять инкогнито… Чтоб не расслабляться и вконец не облениться, моряки занимались своим судном, ракетчики, уже ничего не скрывая от команды сухогруза, – своими боевыми установками.
Новый день принес новый воз новостей и ракетчикам, и морякам, и Куздрецову.
После очередного сеанса спецсвязи Александр Васильевич понял, что в Центре очень и очень заинтересовались Мохаммедом Салами. Видимо, сообщил он ребятам с Лубянки что-то гораздо более важное и интересное, чем успел рассказать во время того сбивчивого разговора в машинном отделении. Что конкретно – Куздрецов не знал, его об этом не проинформировали. Но если уж эти сведения были переданы в «лес» и там вызвали пристальное внимание, значит, они того стоили. Более того, из разряда сугубо оперативных эти материалы, судя по всему, перешли в разряд политических, причем самого высокого уровня. Ведь не зря же кто-то из высшего руководства разведки и контрразведки срочно отбыл в Тегеран для конфиденциальной встречи с руководством этой страны. И Мохаммед был в составе этой делегации. «А мы уже который день тайно болтаемся в море, изображаем из себя будто бы захваченное пиратами и угнанное в неизвестном направлении судно и… и тайно готовим ракетный удар по Ирану», – невесело резюмировал Куздрецов. Хотя и удивляться в общем-то было особенно нечему. Работа спецслужб всегда велась в условиях крайнего дефицита информации, это он усвоил еще с младых ногтей, будучи простым оперработником. Но в классике оперативной деятельности такое положение касалось сведений о противнике, а тут – свои что-то делают, и черт бы их знал, что именно…
Часы прошли или дни пролетели в праздном томлении посреди океана. Наконец поступила команда: следовать заданным курсом в Иран… Засуетились все, забегали – и моряки, и военные… И судно встряхнулось от томной лени. Океан носом пенить куда интересней, чем в глубоком дрейфе борта полоскать. Шли не таясь, открыто, но ни на какие запросы со стороны не отвечали.
На совещании, когда в кают-компании собралась руководящая тройка, капитан проинформировал, что в заданной точке они будут в три двадцать пять ночи. В это же время должен состояться и ракетный пуск.
– А потом – трындец? – Кораблин и Куздрецов вопросительно глянули на Путилова.
– Да не волнуйтесь! Бог не выдаст – свинья не съест… Сказано же в указивке: «Срочно покинуть судно… никакого сопротивления иранским военным или силам береговой обороны не оказывать». Вот и будем «срочно покидать» и «не оказывать никакого сопротивления…» – полковник явно старался уйти от щекотливой темы, но получалось это у него как-то кособоко, тупо и неуклюже.
«На кретина вроде не похож, – думал Александр Васильевич, слушая ракетчика. – ведь не может же не понимать всего идиотизма ситуации: шарахнуть по иранцам крылатыми ракетами, а потом оставить судно, на подручных средствах прийти к ним в порт: нате, берите нас тепленькими, это мы только что по вашей территории стреляли, и сопротивляться вам мы не будем, а посудину нашу мы в море бросили… На заклание, что ли, нас отдают?.. Нет, что-то тут не так. Наверняка Путилов кое-что знает, только нам не говорит… Секретничает…»
– Алексей Владимирович, а что за объект бомбить будете? – попробовал сыграть под китайского болванчика Куздрецов, пытаясь таким незатейливым побочным заходцем получить хоть какую-то информацию.
– Не могу знать. Мы ведь только координаты цели получим… – На том и расстались.
Ночью никто не спал. Уж каким образом – неизвестно, да только информация о том, что вот-вот должно произойти что-то важное и необычное, стала известна всем. Моряки, кто был задействован в ночной вахте, привычно выполняли свою работу, остальные рассосались было по сухогрузу, но военные сначала сами, а потом через Кораблина попросили ротозеев очистить палубу. Недовольно ворча: мол «на своем корыте мы, что ли, уже не хозяева», мореманы подчинились приказу.
Вечерняя хмарь уже съела горизонт, смешала океан со всем остальным миром, и скоро южная ночь укутала все вокруг непроглядной мглой; небо темное, глубокое, месяц и звезды в этой черноте утонули – не видать… Тихо. Наверно, в такие минуты свершались главные чудеса сказок «Тысячи и одной ночи» и самые страшные преступления…
Удивительное кино началось и на судне. Необычная, какая-то нервозная суетня ракетчиков еще задолго до начала стрельб обратила на себя внимание сначала дежурной вахты, а вскоре и всей судовой команды. Потом моряки получили распоряжение спустить на воду шлюпки и пиратские лодки с моторами, погрузить на них небольшой запас продовольствия, воды, свои личные вещи и вещи военных. Для чего это? Зачем? А что с сухогрузом и куда идти на шлюпках? Команда недоуменно переглядывалась, осторожно перешептывалась, косясь на кэпа, но беспрекословно выполняла все распоряжения.
К трем часам ночи деловая сосредоточенность ракетчиков достигла наивысшего предела, но, как ни пытались моряки понять, что происходит за створками контейнеров в лихорадочном блеске и мельтешении лучей светодиодных фонарей и тревожном дежурном освещении, ничего нельзя было разобрать. На судне тоже мрак, даже навигационные огни вырубили. Вся команда собралась в рулевой рубке, ракетчики рассредоточились по своим местам. Все замерло в ожидании, затаилось, притихло даже судно, но за пять минут до часа «Х» вдруг медленно поползли вверх крышки морских контейнеров, а вслед за ними из темного чрева стали подниматься толстые трубы – по четыре в связке из каждого контейнера. Когда в черноте ночи эти монстры грозно замерли в вертикальном положении, их плохоразличимые силуэты выглядели особенно устрашающими. Ровно в три двадцать пять, секунда в секунду, раздался страшный грохот, и одна из труб изрыгнула ракету. Мгновение, и яркий огненный всполох осветил ошарашенных моряков, державный рев ударил по ушам. Затем ракета устремилась к берегу, оставляя за собой неясный дымный след. Не успела огненная точка растаять в ночи, как в грохоте и дыме за ней устремилась вторая и с интервалом в несколько секунд третья, четвертая… Казалось, вся вселенная в страхе скукожилась, стала величиной с ладошку…
Заткнув уши и разинув рты, обалдевшие от такого зрелища моряки провожали взглядом яркие огненные точки, которые уходили к берегу, низко стелясь над океанской гладью и пропадая где-то вдалеке.
– Ну ни хрена себе!.. – в удивлении и восторге прошептал шершавой глоткой кок.
– И куда попали? – Старпом ожидал увидеть всполохи взрывов на черном берегу, но кругом ничего, кроме черноты ночи. – Промазали, что ли? – разочарованно произнес он.
– Ага, жди, промазали, – не без гордости, но с долей опасливой осторожности заметил Куздрецов. – Цель-то – за несколько сотен километров…
– Вот это да-а-а, – искренне, как ребенок, восхитился Анатолий.
«Теперь посмотрим, как в нас будут попадать…» – хотел продолжить разговор Александр Васильевич, но спохватился, прикусил язык, воздержался от комментариев.
Тем временем кассеты из четырех труб опустились, заняв свое место, крышки контейнеров закрылись, свежий ветер унес и рассеял над морем дымное облако вокруг судна и шлейфы ракет, и уже ничего не напоминало о пусках мощных «Клабов». Еще минута, и моряки вместе с ракетчиками проворно спустились по трапам в лодки, заранее зная, кто и где будет размещаться в смешанных экипажах. Последним, как и положено, судно покинул Кораблин.
– Пошел! – гаркнул он, и лодки отвалили от борта, а сухогруз продолжал идти на автопилоте заданным курсом к иранскому берегу. Шлюпки заблаговременно были принайтованы к пиратским лодкам, и плавучие тандемы под мерный рокот мощных подвесных моторов быстро уходили в сторону от контейнеровоза, который моментально растаял в ночной тьме.
– Можете поздравить! – от восторга ерзая задом на банке, не смог удержать своего восторга Путилов. – Команду «Берегись, стреляю сыром!» выполнили на «пять с плюсом»! Стопроцентное попадание по цели!
Про сыр если кто и услышал, то ничего не понял, мало ли какой профессиональный жаргон у ракетчиков, да и не до того сейчас было. И давнюю историю о том, как в 1841 году сошлись в морском сражении эскадры уругвайского и аргентинского флотов, тоже никто не знал. А в той исторической баталии, надо же было такому случиться, закончились на уругвайских кораблях гранаты и ядра, но остались на бортовом провиантском складе головки старого пересохшего сыра как раз под калибр корабельной артиллерии. Вот тогда уругвайский адмирал и дал приказ зарядить пушки вместо ядер… сыром и грохнуть по врагу. Благодаря находчивости и смекалке уругвайский флот разгромил неприятеля, а фраза: «Берегись, стреляю сыром!» осталась символом применения чего угодно вместо реальных боеприпасов и победы в абсолютно безвыходной ситуации.
– Ну-ну, – с горькой иронией усмехнулся Кораблин. – Сейчас, Алексей Владимирович, шило достану. Дырку для ордена на вашей рубашке ковырять будем…
Никто, кроме Куздрецова, не въехал в смысл черного юмора кэпа, к тому же всеобщее внимание было приковано сначала к едва различимому, но ежесекундно нарастающему, странному и непонятному гулу вперемешку с ужасным воем. Он накатывался откуда-то из черной небесной пустоты и, казалось, готов был вогнать в тартарары все живое.
– Ложи-и-ись! – не помня себя, заорал Куздрецов. Он узнал этот страшный рев, свист и шипение, знакомое каждому, кто хотя бы раз в жизни испытал ракетно-бомбовый авиаудар. Ракетчики скошенной травой попадали с банок и пластилином влипли в днища лодок и шлюпок, обхватив руками головы; моряки, наоборот, привстали, с любопытством вытягивая шеи и задрав подбородки, пытаясь понять, откуда валится эта напасть, и хоть что-то разглядеть в кромешной тьме. И вдруг в той стороне, куда ушло их судно, рванул яркий огненный шар, отороченный по краям клубами дымчатой черни, потом еще, и еще, и еще… Грохот взрывов поднял на дыбы вселенную. Несмотря на довольно большое расстояние, ударная волна встряхнула лодки. Теперь и с берега в этот огненный ад летели огни – это ударили ракетные установки береговой линии обороны Ирана, добавляя новые краски ужаса в этот кошмар и жуть.
– Господи, – перекрестился боцман. – А если б мы там были? – И он протянул руку в сторону своего изувеченного в хлам судна.
В ярких всполохах еще можно было угадать искореженный корпус, покосившиеся корабельные надстройки, изуродованные борта, уже вовсю хлебавшие морскую воду, а ракеты и бомбы все сыпались и сыпались на несчастную посудину, словно хотели искалечить ее до неузнаваемости, испепелить, чтобы даже тени от нее не осталось. И судно, скрежеща железом от боли, разрывалось огнем и взрывами, кромсалось на бесформенные куски и уходило в пенящуюся глубину, чтобы там, на дне, обрести покой и забвение.
Уже и ракетчики, придя в себя, стали осторожно выглядывать из-за бортов, чтобы посмотреть на это буйство смерти, и никто не видел, как молча сгреб капитан в кулак свою фуражку, медленно стащил ее с головы и, не таясь, размазал ею по щекам слезы, навсегда прощаясь с самым дорогим, что у него еще оставалось в жизни.
Потом все смолкло.
– Знать бы такое дело, хоть бы рынду сняли, – продолжая пялиться глазами в темноту, проскулил боцман. – Хорошая была посудина, почти новая…
Ему никто не ответил, все были потрясены такой необъяснимо жестокой гибелью судна, ставшего уже родным.
– Смотрите! – крикнул кто-то на впередиидущей связке. – Кажется, к нам…
Прокладывая себе дорогу в предрассветном мареве лучом мощного прожектора, в реве уже слышных сирен к лодкам на всех парах летел ракетный катер.
– Вот сейчас и по нам также шарахнут, и будет полный пипец… – качая головой, обреченно пробубнил себе под нос Петька.
Капитан выжидающе посмотрел на Куздрецова. В ответ тот лишь угрюмо молчал.
Уйти от такой погони не было никакой возможности. Да и куда? На чистой воде они были первоклассной мишенью. Все напряглись, когда увидели несколько огоньков и вскоре услышали приглушенный расстоянием грохот выстрелов носового орудия. Все инстинктивно съежились, стараясь быть как можно более крошечными и незаметными, втянули головы в плечи, сгорбились. Бежать некуда, спасения на дне лодок тоже нет – это не земля, где можно вырыть хоть какую-то норку и забиться в нее, в воде все наоборот – чем глубже, тем опаснее…
Метрах в ста пятидесяти мористее лодок, как раз с подветренной стороны, один за другим прозвучали громкие хлопки разрывов, и белая пелена густого, будто жирная сметана, дыма стеной двинулась на моряков и ракетчиков. Уже через несколько минут они оказались в густом и плотном облаке – вытянутой руки не видать.
– Это что-то новое, – еще больше заволновались люди. – Какого черта им надо? Кончали бы уж поскорей…
– Развести нас хотят в дыму и прикончить поодиночке…
– Это как?
– Каком кверху и молча…
– Как-как… – проворчал кто-то в ответ на неуместное зубоскальство. – Был как, да свиньи съели, даже запаха не осталось…
– Сбавить ход… самый малый! Держимся ближе друг к другу, – рявкнул Кораблин в дымовую завесу и не понял, услышали его на другой связке лодок или нет.
– Есть сбавить ход, держаться ближе друг к другу, – глухо прозвучало в ответ из молочного месива.
Все притихли. Мерное гудение подвесных моторов было единственным ориентиром, по которому можно было хоть как-то определить положение своего соседа. Хотелось крикнуть, но почему-то все молчали и слушали, как в больничной палате, где все бело и тихо. Через несколько минут обе спарки стукнулись бортами, нащупав друг друга в дымной кисее, а вскоре все услышали рокот приближающегося корабля. Потом залаял крупнокалиберный пулемет, а чуть позже к солисту смерти присоединились автоматные очереди. Куда стреляли, в кого? Непонятно. Ни свиста пуль, ни цоканья их по воде не было слышно.
– На нервы, сволочи, давят…
Минут через десять беспорядочная стрельба стихла
Бывалым ухом моряки определили по звуку двигателя, что катер сбавил обороты, а вскоре совсем рядом по громкой связи прозвучала команда на фарси и следом на английском заглушить моторы и остановиться.
– Что-то мне это напоминает, – озадаченно процедил сквозь зубы боцман Петрович.
– Но на сей раз это, точно, иранцы – военно-морские силы стражей исламской революции, – рассеял его сомнения Куздрецов.
– Глуши мотор! – скомандовал Кораблин.
Тем временем расплывчатым мутным призраком из белой завесы появился ракетный катер, осторожно коснулся лодки своими кранцами и встал борт к борту. Серые тени с автоматами за спиной бросили концы, чтобы принайтовать к катеру оба лодочных тандема, затем спустили трап.
Первыми на катер поднялись Кораблин, Куздрецов и Путилов и сразу оказались в плотном полукольце вооруженных людей в форме ВМС Ирана. Вышедший им навстречу офицер лихо козырнул и расплылся в широкой, словно мед по маслу, улыбке, крепко пожимая руки смущенным и озадаченным гостям.
– От имени своего руководства рад приветствовать вас в территориальных водах Исламской Республики Иран, – отчеканил он по-английски. – От себя лично хочу поздравить с прекрасно проведенными показательными стрельбами…
Кораблин и Куздрецов ошарашенно застыли в изумленном ступоре, полковник-ракетчик озадаченно пощипывал мочку уха, соображая, что бы такое ответить.
– Вы тоже недурно отстрелялись… Это я вам как профессионал говорю, – наконец промычал он.
«Так вот оно что… – Смутная догадка осенила Куздрецова; мозаичная пестрота запутанных событий последних дней стала складываться, как на поверхностях кубика Рубика, в определенные цвета, обретая хоть какой-то смысл: и срочная поездка Мохаммеда вместе с руководством российских спецслужб в Тегеран, и загадочная фраза Путилова про стрельбу сыром, и радушный прием офицерами ВМС Ирана… – Значит, мы стреляли не боевыми зарядами, а провели обычные учебно-показательные ночные пуски ракетами без боеголовок, не причинив Ирану никакого ущерба?! В таком случае зачем вся эта пурга и канитель с заменой военного груза, тайным хождением по океану и, наконец, гибелью российского судна? Ведь все это должно иметь какой-то смысл…»
Но пока эти вопросы так и остались непонятной головоломкой…
