Глава 27
Захват с поличным
Уже вечерело, когда Бернард почувствовал, как у него засосало в желудке. Взглянув на часы, он вспомнил, что с утра толком не ел, и решил зайти перекусить в ресторан «Шатуш», который находился рядом.
– Задержались вы сегодня, – козырнул полицейский на проходной. – Всего доброго…
– Я еще приду, работы много…
Собственно говоря, зачем возвращаться? В мозгах нет никакой идеи, никакого плана на предмет того, как выправить критическую ситуацию. Опять же, что делать дома? Выслушивать упреки жены, неизменно кончающиеся истерикой по поводу сына, которого «ты совсем не любишь», или машины, которую «ты давно обещал мне купить». Нет уж, все что угодно, только не это… И мимолетно брошенная дежурному полицейскому фраза словно обязала хотя бы ненадолго, но все же вернуться в свой кабинет после ужина.
Посетителей в ресторане, несмотря на субботний вечер, было немного, тем не менее обслуживали его долго, да и ел он не торопясь, абсолютно не чувствуя вкуса греческого салата, мяса, запеченного с кровью, и сухого рубинового вина Асеновградский Мавруд. Расплатившись, Виталий вышел на улицу. Уже смеркалось, зажглись фонари, которые подсвечивали золотистым огнем надвигавшуюся из-за куполов храма Христа Спасителя тяжелую, низко плывущую грозовую тучу. Он не спеша дошел до «Военвнешторга», поднялся в свой кабинет и подошел к окну. На ярко освещенном бульваре – никого. Не было даже припозднившихся молодых парочек. И вдруг он увидел, что по склону памятника перестала бежать вода, более того, душный городской вечер уже высушил керамическую плитку стилизованного русла Дона вокруг конских голов.
Да это же подарок судьбы, шанс, который никак нельзя упустить! Конечно, риск есть, но он минимален, и Бернард решил действовать.
Заперев кабинет и наконец-то окончательно попрощавшись с охранником-полицейским, он пересек проезжую часть и по ступенькам поднялся на пешеходную зону Гоголевского бульвара как раз напротив памятника. Еще переходя улицу, боковым зрением он заметил, как из «Шатуша» вывалились два изрядно подгулявших посетителя – он их заприметил, когда сам ужинал в этом ресторане, – и неверным шагом, заметно пошатываясь, потащились в сторону гранитной лестницы.
«Изрядно надрались хлопцы, – отметил Бернард, – только бы не застряли у памятника и не привязались ко мне. Судя по комплекции, ребята не хилые, но бухие вдрабадан…»
Он отошел чуть в сторону, остановился, не торопясь вытащил пачку сигарет «Житан», закурил и подождал, когда гуляки нетвердой походкой прошкандыбают мимо, разя перегаром и сбивчивым диалогом в стиле: «…ты меня уважаешь?», густо приперченным матерщиной. Еще несколько затяжек, и вот уже рядом заветная голова двадцать первой, крайней в правом верхнем углу фонтана, лошади. Виталий легко взобрался к ней по совершенно сухому склону, засунул руку в раскрытую конскую морду, нащупал там на небе маленький цилиндр, отодрал его и сунул в карман пиджака.
«Кажется, все прошло удачно… Теперь осталось только поставить метку… Ну и дурацки же я выглядел, если посмотреть со стороны, ковыряясь в зубах у бронзовой кобылы…» – усмехнулся Бернард, спускаясь на посыпанную мелко дробленным гравием дорожку бульвара.
В радостной эйфории мелькнула еще какая-то мысль, но он даже не сообразил о чем, просто не успел… Два мужика, еще минуту назад казавшиеся вдрызг пьяными, хоть в стакан водку из них выжимай, профессионально и ловко скрутили его, заломили за спину обе руки и надели наручники. Стоявший сзади детина своим предплечьем намертво зажал шею Коржавцева – не вздохнуть, не пошевелиться. Тут же невесть откуда появились еще несколько человек.
– Не стоит сопротивляться и поднимать шум, – предупредил один из них, раскрыв перед лицом Бернарда удостоверение майора ФСБ.
– Я полковник запаса СВР… – только и мог прохрипеть сквозь сдавленное горло пленник.
– Да-да, мы знаем. Пройдемте с нами.
Не отпуская шеи, ему круто пригнули голову, почти волоком протащили по дорожке и лихо впихнули на заднее сиденье хэтчбека, подкатившего прямо к ступенькам, по которым он поднялся к пешеходной зоне бульвара всего несколько минут назад. В машине он оказался зажатым между двух тех самых «поддатых» парней, которые надежно – не трепыхнешься – держали его за локти, не давая даже пошевелиться, а тот, что был слева, продолжал прочно, на грани удушения удерживать шею. От них все еще разило перегаром, но они были абсолютно трезвы. Машина недолго попетляла по московским улицам, остановилась, и его, согнутого в три погибели, потащили через двор к какому-то зданию. Поднять голову и осмотреться он смог лишь в довольно просторной комнате, кажется, это был кабинет начальника какого-то опорного пункта или райотдела полиции. Продолжая крепко держать за руки и не позволяя пошевелить головой, с него сняли наручники, затем золотую цепочку с увесистым нательным крестиком, часы, содрали всю одежду – даже нижнее белье – и ловко переодели во все новое – майку, трусы, рубашку, костюм, носки, туфли без шнурков и опять заковали в те же наручники… Крест, цепочка и часы остались лежать на столе. Он даже не сопротивлялся и не возражал, ему уже все стало ясно и безразлично.
– Фамилия, имя и отчество. – Откуда-то со стороны раздался жесткий и требовательный голос. Юлить, запираться и отнекиваться, как в 624-м номере гостиницы «Кастильон» на улице Фобур Сент-Оноре, было глупо и бесполезно. Вновь, как и тогда, в Париже, он почувствовал себя раздавленным и обреченным, но сейчас не было ни столба дыма, ни даже тени той соломинки, за которые можно было бы попробовать уцепиться в надежде хоть как-нибудь спастись…
– Коржавцев Виталий Васильевич…
– Вы задержаны по подозрению в государственной измене – шпионаж, статья 275 Уголовного кодекса Российской Федерации…
Потом были еще какие-то слова и вопросы, которые нужно обязательно озвучить в угоду статьям Уголовно-процессуального кодекса. Бернард отвечал безучастно, скупо и односложно. Двое или трое чекистов внимательно – на глаз и на ощупь – изучали снятые с него галстук, ремень, часы, полуботинки и даже крест, обмусолили ворот пиджака и рубашки, горловину и шов по низу майки; кто-то шмонал карманы костюма – тщательно, сноровисто и быстро, выкладывая на стол содержимое: паспорт, пропуск в «Военвнешторг», бумажник с деньгами, банковскими пластиковыми карточками и водительским удостоверением, визитницу с серебряной монограммой «Любимому мужу», чернильную авторучку «Вотерман» с золотым пером, ключи от машины, квартиры и офисного сейфа, раскрытую пачку сигарет, зажигалку, расческу, синий маркер, носовой платок, еще какую-то мелочовку и, наконец, тот самый злополучный контейнер…
– Вы готовы помогать расследованию вашей антигосударственной деятельности? – спросил пожилой, видимо, старший группы фээсбэшник с характерной, от уха до уха и без усов бородкой, которую обычно носят капитаны дальнего плавания.
– Да.
– Что это? – поинтересовался он, указывая на маленький черный цилиндр, лежащий на столе среди других вещей Бернарда.
– Тайник, – безучастно ответил задержанный и добавил: – Шпионская закладка… для меня.
– Что в ней?
– Информация.
– Какая?
– О моей знакомой.
– И все? – удивился бородатый чекист.
– Может быть, новое задание.
– Какое? О чем?
– Не знаю, я не успел вскрыть контейнер. – Коржавцев вдруг осознал, что именно сейчас он может наконец-то узнать, что произошло с Женевьевой. Сейчас или никогда… Все остальное обернулось в черный саван апатии и уже не имело для него никакого значения и смысла.
– Мы сможем прямо здесь вскрыть контейнер и ознакомиться с его содержимым?
– Да.
– Это безопасно для находящейся внутри информации?
– Да, только рулон нужно немного подержать в воде, иначе он рассыплется.
– В простой воде, без добавления каких-нибудь реагентов? – недоверчиво переспросил руководитель группы.
– Можно добавить немного сахара, чтобы бумага вместе с текстом не растворялась подольше…
Сотрудники госбезопасности переглянулись, и трое, видимо старших по званию и должности, вместе с бородатым ушли в другую комнату. Они явно не доверяли Виталию, а он сидел, все еще скованный наручниками, тупо уставившись на контейнер.
Вскоре вернулся один из контрразведчиков – высокий, худощавый, с густой, курчаво-светлой шевелюрой. Коржавцев, обладавший прекрасной зрительной памятью, вспомнил, что видел его несколько раз в своей конторе, а однажды – в приемной начальника департамента безопасности «Военвнешторга».
– Скажите, с кем вы поддерживали контакты и кто заложил для вас этот тайник?
– Французские спецслужбы.
– Точнее…
– Думаю, DGSE – Генеральный директорат внешней безопасности…
– Уверены?
– Они мне ксивы не показывали.
– Как вы должны сообщить французам, что изъяли тайник? – наседал курчавый блондин.
– Поставить метку на ближней к выходу колонне у метро «Кропоткинская» на Гоголевском бульваре.
– Чем и где конкретно?
– Вот этим синим маркером. – Бернард кивнул на толстый фломастер темно-синего цвета, который вытряхнули из кармана его пиджака. – Простая горизонтальная линия… небольшая, но яркая, заметная… на уровне опущенной руки.
Их диалог прервали вернувшиеся из соседней комнаты «бородатый капитан» и седовласый контрразведчик, до сих пор молчавший и внимательно, будто со стороны, наблюдавший за всем происходящим.
– Вы осознаете всю степень своей ответственности, если попытаетесь нас обмануть? – спросил старший группы.
– Да.
– А сотрудничать с нами согласны? Не только в интересах следствия, но и в оперативном плане?
– Да.
– Тогда давайте вскроем контейнер и ознакомимся с его содержимым.
Бородатый кивнул кому-то из присутствующих, и с Коржавцева сняли наручники. Он встал, тяжело подошел к столу. Сюда же придвинулась и вся окружавшая его команда оперработников. Кто-то снимал все происходившее на видеокамеру, кто-то протоколировал, набирая на ноутбуке текст со скоростью профессиональной машинистки, кто-то дышал задержанному в затылок и был готов заломить ему руку при первом же подозрительном движении.
Вскрыв контейнер, Бернард, вытряхнул на ладонь маленький рулон плотно скрученной бумаги.
– А где вода?
Перед ним на стол поставили стакан, на четыре пятых наполненный водой.
– Сахар… ложки хватит? – поинтересовался кто-то.
– Да.
Он размешал песок в теплой воде, ненадолго окунул в нее бумажный рулон, вытащил его, стряхнул лишние капли и осторожно развернул. Как он и ожидал, текст был на французском.
– Переведите…
«Дорогой друг. – Такое необычное начало не сулило Бернарду ничего хорошего. – Мы должны сообщить вам трагическую весть. Известная вам Ж.Д. была казнена боевиками Исламского государства в г. Ракка. Информация получена и перепроверена с помощью двух независимых источников, в достоверности и объективности которых мы не сомневаемся. В подтверждение этого факта у нас имеются видеосъемка казни, а также опознанные и идентифицированные фотографии ее тела…»
– Трупа, ее трупа, – поправил Виталия до сих пор молчавший седовласый чекист, который стоял рядом и по тексту следил за точностью перевода.
«– …ее трупа. – Механически повторил Виталий пересохшим, плохо ворочавшимся языком. – Если вы сочтете нужным, мы готовы при очередном контакте показать эти материалы и детально проинформировать вас о всех обстоятельствах ее гибели. Мужайтесь, мы скорбим вместе с вами. Наш интерес по “Мистралям” и поставкам Ирану комплексов ПВО С-300 остается в силе. До встречи».
Положив записку на стол, Бернард безжизненно опустился на заботливо придвинутый ему стул. «Все кончено… больше в этой жизни у меня не осталось ни-че-го…»
– Вот, глотните, это кофе, очень крепкий, с коньяком. – Седой сотрудник ФСБ подал ему чашку, Бернард расплескал половину содержимого, пока подносил ее ко рту; не чуя ни запаха, ни вкуса, сделал несколько глотков.
– Можно сигарету? – попросил он.
– Да, конечно. А кто такая Ж.Д.?
– Женевьева Дюваль… Мы вместе работали на французскую разведку… Через нее я передавал всю информацию… Я очень, очень любил эту женщину…
Ему показалось, что набившиеся в комнату чекисты, каждый из которых еще минуту назад занимался своим делом, и двое понятых застыли, проникшись чувством сострадания к его горю.
Лихорадочно тряскими руками Коржавцев взял со стола свою пачку «Житан», достал сигарету. Кто-то поднес ему горящую зажигалку, он глубоко затянулся – раз, другой, третий – и крепко стиснул зубами фильтр. Страстная женская фигура в облаке белого дыма на коробке сигарет вздрогнула, изогнулась феерической мечтой, поманила за собой обольстительной и греховной красотой и растаяла… Последнее, что увидел Виталий сквозь собственную смерть и будто впервые осознанно прочел, – жирную рубленую надпись в черной траурной рамке на голубой пачке: «Курение убивает», – и тяжело повалился на пол, почувствовав удушье, дикую боль в груди, густую липкую пену, переполнявшую рот, и переходящий в хрип свой сдавленный осипший вопль – рев умирающего медведя…
