Книга: Нулевая область [СИ]
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10

Глава 9

 

Макс нервно дёрнулся, когда почувствовал прикосновение к плечу. Погрузившись в себя, он на какое-то время перестал видеть и разгорающееся пламя, и охваченное им, накрытое простынёй и полотенцем тело, и стоящих вокруг людей, словно сам оказался в глубине бездонного колодца, чтобы быть ближе к спасительной мысли. Но и находясь там, он всё же какой-то своей частью понимал, что колодец это только убежище, последнее убежище, а не реальность. И эта часть быстро росла, пока наконец не заняла всё, не стала самим им, и тогда он почувствовал прикосновение. Вздрогнув, он повернул голову. Глубокие морщины, седая борода, и глаза полные настоящей жизненной мудрости.
— Это не дерево, Егорыч, — тихо проговорил он, глядя на деда. — Там было не дерево.
— Я знаю, — ответил дед и с какой-то холодной, почти ледяной уверенностью кивнул.
Макс перевёл взгляд на костёр. Носилки прогорев, рухнули вниз, и теперь за пламенем не было видно тела. Казалось, что его и не было никогда, и всё это просто обычный костёр, такой же, как и те тысячи костров, что горят в его городе каждую осень.
— Мы просто жжём листья, — Макс печально ухмыльнулся. Теперь ему не нужны все эти глупые отмазки. Он знает точно, в этом костре сгорело тело человека, погибшего в схватке с непонятной тварью, и он точно знает, что это реальность, и там, во дворе его дома ночью было не дерево. И может даже не крак. Но то, что там было — это было какое-то существо, темное и агрессивное, не убившее его только потому, что не захотело. Существо, которое могло вырваться в тот мир отсюда. Двадцать два года назад, через семь лет после того, как всё это началось здесь, в тридцати километрах от города — нет ничего, что помешало бы им пересечься в тот поздний вечер.
Макс заметил, что пламя понемногу оседает, словно разомлев от трапезы и клонясь в сон. Густой дым тянущийся вверх тоже редел, унося с собою в небытие то, что когда-то было человеком. Макс мельком взглянул на Машу. Та стояла словно застыв, несмотря на сильный жар идущий от костра. В её взгляде мелькала растерянность.
Может она думала о бренности людской жизни, может о том, что будет дальше с ними, с жителями этой маленькой деревни словно в предвидении названной когда-то Чёрной рощей, Макс не мог угадать точно. Он видел только, что девушка испугана и напряжена, и ему вдруг стало её жаль. Жаль даже больше чем погибшего и сожжённого мужчины, жаль больше его матери и жены, потому что они хотя бы знали то время, когда не было этого ужаса. А она не знала, и скорее всего не узнает никогда. И её однажды вот так же сожгут, накрыв простынёй и полотенцем.
Макс тяжело тряхнул головой, силясь выбросить из неё эти мысли. Костёр уже почти догорел, и жар потихоньку спадал, прячась в раскалённые угли словно сытый зверь в своё логово.
— Пойдём, Максимка, — услышал он тихий голос деда, и молча развернувшись, торопливо зашагал вперёд. Он не стал искать глазами Пашку, понимая, что тот скорее всего уже давно следит взглядом за ним и за дедом, чтобы свалить отсюда при первом же знаке. Слишком тяжёлое выходило мероприятие, а Пашка такие не любил, стараясь как можно быстрее с них сруливать. Макс это знал хорошо. За пятнадцать лет дружбы он узнал о Пашке очень многое.
— Пойдём влево, обойдём, — услышал Макс голос деда, как только вышел на дорогу.
— Может лучше как шли? — спросил Пашкин голос.
Макс не стал оборачиваться, чтобы ненароком ещё раз не увидеть Машу. Он смутно догадался о том чувстве, которое слабо мелькнуло позади жалости. И он догадался, что ещё несколько взглядов, и уже жалость будет слабо мелькать за этим чувством.
У меня жена, — грубо сказал он себе. — И мы завтра уходим. Ни к чему это.
— Да чего-то возвращаться неохота, Пашок, — услышал Макс за спиной. — Плохая примета.
— Ерунда все эти приметы, — голос Пашки был на удивление спокойным, и даже каким-то беззаботным.
— А ну как не ерунда? — спросил дед. — А бережённого, сам знаешь.
— Тебе не похрен как идти? — спросил Макс, остановившись и обернувшись.
— Да ноги уже ноют ходить, — Пашка скривился, пытаясь показать, что ему больно.
— Максимка, — дед ускорился. — Я предупредил наших. Сейчас придём, стрелять поучу.
Макс удивлённо вскинул брови. Он уже успел позабыть о всяких там ружьях, которые можно сказать выжег из памяти погребальный костёр. И теперь мысль о предстоящей стрельбе его даже изумила и показалась нереальной. Он извинительно улыбнулся, словно ему стало стыдно своей забывчивости.
— Я и забыл уже, — пробормотал он с этой улыбкой на губах.
— Вот только патронов нужных у Семёна почти не осталось, — продолжил дед. — Ну ничего, я из своих дам. Калибр у нас один, и гильза одна — семидесятка.
— А меня? — спросил Пашка обиженно. — Меня чё, учить не надо?
— Патронов мало, Пашок, — спокойно проговорил дед. — Я вам завтра заводских дам, с пулями. А из стрелянных с дробью в общем-то можно. Дробью попробуй.
— Да хоть дробью, мне всё равно, — Пашка улыбнулся. — Мне главное стрельбануть. А чё, вот так за один раз можно научиться?
— Ну, стрелять можно научиться, а вот попадать, — дед пожал плечами. — Хотя разное бывает. Бывает человек прирождён стрелять, а пока не стрельнул, и не знает об этом.
Макс слушал разговор Пашки с дедом краем уха. Он снова погрузился в себя, не так глубоко как там, глядя на пламя, но достаточно для того, чтобы мысли не отвлекались ни на что, торопливо сплетаясь между собой и порождая новые смутные опасения. Не слишком ли он самонадеян, решив вот так, плюнув на опасности, идти через лес? С одним ружьём, из которого он стрельнет вот сейчас пару раз и всё. Разве этого достаточно? Наверное, люди годами приходят к тому, чтобы стрелять почти без промахов. Или по крайней мере месяцами.
Макс увидел, что они дошли до конца улицы, и остановился. Обернувшись, он стал смотреть на неспешно приближающихся деда и Пашку. Те говорили между собой, и успели метров на сорок подотстать.
— Ни фига себе я чухнул, — подумал Макс, кисло улыбнувшись, и стал ждать.
Дед с Пашкой приблизились.

— Мы тут о стрельбе, — улыбнулся дед. — Вот Пашок тоже хочет выстрелить. Я вам три самодела с дробью выделю. Ты два раза выстрелишь, да Пашка раз.
— О, вон там, то озеро? — громко спросил Пашка, ткнув пальцем в сторону. — Ну то, ключевое.
— Угу. Там, за лесополкой, — ответил дед. — Если б не оно, и не знаю, где б мы ещё воду брали.
Они свернули вправо, и пройдя вдоль заборов, вышли на свою улицу. Макс с какой-то жалостью рассматривал давно некрашеные доски. Он несколько раз провёл по ним пальцем, словно хотел почувствовать их, узнать — что они хранят в себе. Может они тоже стали другими в этом другом мире, и умеют высказать свои мысли. Но доски молчали. Они были обычными досками, и им было всё равно, ломаться ли под тяжестью брошенного на них тела, медленно ли сгнивать оставленными своими хозяевами.
Когда все погибнут, что будет с этой деревней? Макс не мог остановить свои мысли. Он понимал, что они все проистекают из одного истока, и этот исток появился недавно. Когда? Может в тот самый момент, когда он её увидел в зале дедовского дома? Или несколько минут назад, там возле костра?
Серая «двойка» вернула к реальности. Она вдруг напомнила ему о его жизни. Той жизни, которая была единственной ещё несколько дней назад. Скучной до тошноты, но единственной. С женой, работой и прочими своими атрибутами. Правильными ли, не правильными — какая в принципе разница, когда не с чем сравнивать. Когда у всех вот так, одинаково и нацелено в одном направлении. Нельзя сравнивать две закрытые системы, если находишься в одной из них — пришла в голову Макса фраза из какой-то научной книги, прочитанной пару месяцев назад. А ведь и вправду, понял он. Нельзя. И даже оценить одну систему нельзя, когда ты в ней. Для этого нужно выбраться из неё и посмотреть извне.
— Макс, — Пашкин голос звучал весело. — Прикинь, щас как побахаем. Ты вообще когда-нибудь из чего-нибудь бахал?
— Я нет, — Макс удивлённо посмотрел на друга. — А ты разве не стрелял? Ты ж служил вроде.
Пашка хмыкнул.

— Я ж в стройбате служил, бля. Мы там калаш только собирали и разбирали, как придурки. А пострелять, хрен дали.
— У-у, — промычал Макс. — И на фига тогда всё это?
— А чёрт его знает, — Пашка пожал плечами, весело улыбаясь. — Штоб было.
Макс удивлённо огляделся. Он словно только сейчас заметил, какая вокруг красивая природа. По-настоящему красивая, насыщенная жизнью, совсем не такая как в городе, где бедные деревья какие-то чахлые и кривые, а о траве и вообще говорить нечего. Разве только искусственно высаженная на клумбах имеет настоящий, сочно-зелёный цвет.
— А красиво здесь, — сказал он просто так, не обращаясь ни к кому конкретно. Сказал для себя, чтобы прочувствовать красоту не только взглядом, но и словом.
Дед уже подошёл к своей калитке, и открыв её, исчез во дворе. Когда Макс с Пашкой вошли вслед за ним, дед уже поднимался по ступенькам, держась правой рукой за бок.
Подустал наш Егорыч, — подумал Макс. — Всё-таки как ни крути, а лет ему уже до фига.
— Слушай, интересно, а какое ружьё лучше, как у деда, или то, что ты принёс? — спросил Пашка, как и Макс, наблюдая за дедом.
— Не знаю, — Макс пожал плечами. — У Егорыча спроси.
Остановившись у порожек, они стали ждать. Заходить в дом Максу почему-то не хотелось. Он провёл ладонью по лбу, вытирая выступивший пот.
— Слушай, жара уже конкретная по-моему. Не замечаешь?
— Ага, — согласился Пашка — И пить, блин, хочется.
Макс прислушался к своим ощущениям. Пить действительно хотелось, но странно, что до того, как об этом сказал Пашка, желания не было. Наверное, все эти события здорово отвлекают, подумал он. И курить как ни странно не тянет.
Дед вышел через минут пять. В одной руке он держал ружьё погибшего, с горизонтально расположенными стволами, а в другой чайник.
— И чайку заодно согреем, — сказал он, спускаясь вниз.
— Воды бы простой, — жалобно протянул Пашка. — Сушняки от жары и хождения уже, блин.
— Да запросто, Пашок. Сейчас попьёте ключевой.
Дед спустился по ступенькам, и устало заковылял по дорожке. Макс и Пашка последовали за ним. Сосредоточившись на мысли о воде, Макс быстро почувствовал настоящую жажду. По гортани, словно кто-то провёл наждаком, причем, не ленясь и надавливая изо всех сил. Поэтому когда они подошли к сараю, и дед вынес ковш холодной воды, Макс припал к нему с жадностью антилопы, отыскавшей во время засухи полуиссохшую реку. Он сначала сделал несколько больших глотков, чувствуя как остужается горло, и потом ещё секунд тридцать с наслаждением цедил глотками маленькими, поглядывая поверх края ковшика на деда. Дед рассматривал ружьё, точнее стволы, потом вскинув его, прицелился.
— Правый ствол чуть повело, — задумчиво сказал он. — Ну это ничего. Вообще стволы здесь качества наилучшего. Не скатаны, а высверлены. Таким и износу нет.
Макс протянул пустой ковш деду.

— Всё выпил, — сказал он и с наслаждением вздохнул.
— Сейчас ещё принесу, — дед протянул ружьё Максу. — Подержи пока.
Макс взял ружьё и сразу же вместе с весом почувствовал то ощущение, которое уже однажды рождалось в нём. Это было дикое желание выстрелить. Прижать приклад к плечу, прицелиться и выстрелить. Чтобы как-то отвлечься от этого чувства, которое готово было хлынуть через край, Макс принялся рассматривать приклад. На прикладе было множество рисок, глубоких и широких и едва заметных. Он был испещрён ими в каком-то красивом беспорядке.
— Да, приклад можно было б и заменить, — дед подал ковшик Пашке, который тут же стал жадно из него пить. — Но на то мастера нужны, а у нас такой один был. Сергеич, земля ему пухом.
— Крак убил? — спросил Пашка, отведя ковшик ото рта.
— Крак, крак, — кивнул дед.
— У вас тут, наверное, своей смертью и не умирал в последнее время никто? — спросил Макс.
— Почему же. В последние пять лет кстати, у нас кроме Елены Сергеевны, никто вообще не умирал. Пока тени не объявились.
— А чего с этой Еленой Сергеевной случилось? — спросил Пашка.
— Ей сто шесть было. От старости она померла, Паша. Сестра баб Нюрина старшая, а Семёну тётка родная.
— А-а, — понятливо протянул Пашка. — Не, ну у вас тут и возраст, блин. Там деду в Курганинском девяносто шесть было по-моему. Или девяносто пять. Не помню уже. Здесь бабульке сто шесть.
Дед забрал у Пашки пустой ковшик и повесил его на ржавый полусогнутый гвоздь, торчащий из одной из досок сарая.
— Ладно, Максимка, держи патроны, — проговорил он, протягивая вперёд правую руку. На ладони Макс увидел два патрона с желтоватыми гильзами.
— Бли-ин, — Макс покрутил головой и причмокнул. — Я и забыл совсем. У меня ж один точно такой есть, — он полез в карман джинсов. — Вчера подобрал, ну, когда…
Он достал патрон и показал деду.

— Такой же?
— Оно самое. Двенадцатый калибр, семидесятка. Так, Максимка, видишь рычажок сверху?
— Ну.
— Он стволы запирает. Вправо его отверни.
— Угу.
— Теперь стволы вниз тяни.
— Ну.
— Теперь оно у тебя взведено. Этот патрон, который у тебя, в правый ствол загоняй, а вот этот, — дед протянул Максу патрон. — Этот с пулей «Вятка». Его в левый. У Семёна правый ствол кучно бьёт, особенно пятёрочкой. Теперь защёлкивай.
Макс осторожно защёлкнул стволы и вернул рычажок на место.

— Теперь с предохранителя сними, — дед ткнул пальцем в ружьё. — Вот он.
— А-а.
— Ну, всё. Приклад плотно к плечу прижимай. Удобно приклад ложится?
— Угу. Удобно вроде.
— Теперь смотри, Максимка. Крак он метаться не станет, а сразу на тебя рванёт. Стреляй когда до него будет метров тридцать, не больше, иначе большая часть дроби пройдёт мимо. Жмёшь на правый спусковой крючок, дробью как бы выцеливаешь. Если попал, ты увидишь. Крак он дёрнется, ему и пятёрочка неприятна, но не больше того. Через секунду тянешь левый крючок. Если попадёшь пулей, он отскочит в сторону и рванёт наутёк. Не попадёшь, убьёт.
Макс невольно вздрогнул. С оружием в руке как то не хотелось думать о том, что могут убить тебя, да и не верилось в такое. Ведь это ты стреляешь, а не в тебя. Почему же ты должен умереть?
Но Макс понимал также, что крак способен убить и вооружённого. Потому что он видел это существо, преодолевающее одним прыжком несколько метров, и он ещё тогда, на горе, каким-то задним умом просчитал сколько силы может быть у этой коричневой твари, и результат был явно не утешительным.
Макс поставил левую ногу чуть вперёд и плотно прижал приклад к правому плечу. Ощутил указательным пальцем спусковой крючок.
— Подними чуть стволы, — торопливо сказал дед. — Стреляй прямо вверх.
Макс на секунду замер, глубоко вдохнул и на медленном выдохе стал давить на крючок.
Грохнул выстрел, слегка оглушив, и покатился раскатом куда-то вдаль. Пашка нервно дёрнулся втягивая голову в плечи.
— Громко, блин, — торопливо бросил он, и Макс нажал на левый крючок.
Второй выстрел отдёрнул плечо сильнее, и в нём появилась даже какая-то тянущая, едва ощутимая боль. Кисло и приторно потянуло сгоревшим порохом.
— Хорошо, — громко прокомментировал дед. — Вытаскивай гильзы.
Дед полез в карман своего пиджака и достал ещё два патрона.

— На. Одного раза маловато будет.
Макс повернул рычажок и потянул стволы вниз. Гильзы немного вылезли. Макс вытащил их, чувствуя пальцами тепло, отдал деду, и взяв ещё два патрона, вставил в стволы.
— Эти оба дробовые, — сказал дед. — Старайся выдерживать ровно секунду. Говори мысленно — и раз. Крак сделает два прыжка, и будет от тебя примерно в двадцати метрах, пуля на таком расстоянии имеет самую убойную силу.
— Угу, — кивнул Макс, заряжая ружьё. Он чувствовал, как внутри него разливается уверенность. И эта уверенность была настолько приятна, что Макс вдруг понял, что он постоянно мечтал не о том, сидя за долбаным прилавком. Металлоискатели, парашюты — всё это фигня полная.
Он вскинул ружьё, почувствовал плечом приклад, разглядел мушку и нажал на крючок.
Ба-бах! И раз. Ба-бах!
Макс довольно улыбнулся.

— Ну как? — спросил дед.
— Лучше только секс, — ответил Макс. — Да и то не каждый.
Он засмеялся и посмотрел на друга.

— Ну чё, Пашок? Будешь стрелять?
— Да и не знаю, — Пашка пожал плечами. — А отдача сильная?
— Да нет. Так, чувствуется слегка.
— Ну, не знаю, — повторил Пашка. — Может и вправду стрельнуть?
— Давай, давай. Кайф конкретный.
Макс отдал ружьё Пашке, и опёршись спиною на стену сарая, стал наблюдать за Пашкиными действиями. Он смотрел, как Пашка вытаскивает гильзы, как засовывает в стволы патроны, и вдруг поймал себя на мысли, что наблюдает за всем этим только с одной целью — понять со стороны, как правильнее и быстрее зарядить, как лучше держать ружьё, как целиться. Он видел, как суетится Пашка, и сразу же записал себе куда-то туда, в отдел оперативной памяти мозга, что суета только мешает. Нужно сохранять хладнокровие в любой ситуации. Не суетясь можно успеть, а суетясь, скорее всего, не успеешь. Он чувствовал, что заболел стрельбой, и смотрит теперь на это дело чисто с технической точки зрения, без всякой ненужной лирики.
Пашка выстрелил, потом долго тянул со вторым выстрелом, запутавшись, каким пальцем жать на левый крючок. Наконец, выстрелил и сразу же отдал ружьё деду.
— Блин, с первого раза хрен поймёшь, — пробурчал он.
— Главное, знать как, — назидательно заговорил дед. — А вообще-то нужно было хотя бы по бумаге пострелять. Ну да ничего. Вы ж не на зверя идёте. А промахнуться мимо крака почти невозможно. Во-первых, он широкий, а во-вторых, он идёт прямо на тебя.
— Так если попасть, он точно убежит? — спросил Макс.
— Точно. Всегда убегали по крайней мере. Раньше, когда мы ещё в них из ружей стреляли. А теперь, когда они не в одиночку бегают, а с тенями этими, то даже и утверждать как-то не хочется. Кто их знает, может и изменили они свои повадки. А вот если тень нападёт, то стреляй в то, что у них вроде головы. Тогда будет время перезарядить хотя бы.
— А убить эти тени нельзя, — Макс хотел спросить, но к его удивлению фраза прозвучала утвердительно. Наверное, потому что он знал ответ. Он видел, как шевелится чёрная бахрома, затягивая раны, и как тень может даже не обращать внимания на них, продолжая нормально функционировать. Что же это за тварь такая? — спросил себя Макс. — Из чего она состоит, чёрт её дери? Неужели и вправду только тень?
— Иногда они отступают никого не убив, — задумчиво проговорил дед. — А иногда пока не убьют, не уходят. Никак их понять нельзя. И убить тоже.
— Ну надеюсь мы их не встретим, — сказал Макс, хотя так не думал. Конечно же, вероятность встречи очень высока, но она его не пугала. Он сказал это больше для Пашки, чтобы тот лишний раз не поддавался паническим настроениям. А встретят, не встретят — это уже дело третье. А дело первое — выбраться отсюда. И не потому что так хороша жизнь там, в том мире, а потому что Макс начинал чувствовать, как затягивает жизнь эта. Он вдруг отчётливо осознал, что ещё день-два здесь, и тот мир померкнет, а этот станет единственно возможен. С его вечным напряжением, с опасностью исходящей отовсюду и постоянно, с возможностью стрелять в этих тварей, пусть даже не убивать, но стрелять и чувствовать, что причиняешь им боль. И не задумываться о том — гуманно это или не гуманно. Эти твари — враги, а по отношению к врагу не могут применяться некоторые моральные категории. И ещё, его волновали слабо мелькнувшие чувства к дедовской внучке. Мелькнувшие где-то в глубине, но уже готовые хлынуть волной наружу.
Дед занёс ружьё в сарай и вернулся с чайником.

— Ну что, чайку попьём? — спросил он, посмотрев на небо. — Вечереет уже.
Не дожидаясь ответа, дед пошёл по дорожке в сторону огорода.

— Опять чаёк этот, — протянул Пашка. — Блин, надоело уже. Сейчас бы водочки.
— Вернёмся, нажрёмся водочки, — заверил Макс.
Он догнал деда, свернувшего за угол дома, и увидел на земле, в паре метров от стены дома, чёрную горку пепла. Дед уже поставил чайник на обильно, по всей площади потрескавшийся бетон дорожки, и взяв в руки тяпку, сгребал часть пепла в сторону.
— Сейчас уберусь тут чуток, — проговорил он, двигая тяпкой. — Собирается постоянно.
Макс разглядел, что пепел лежит на ржавом листе железа, а с двух сторон этого листа воткнуты в землю две толстых деревянных рогатины. На одну из них была прислонена тонкая арматурина, слегка согнутая пополам. В метре от кострища лежали два широких бревна, положенных под прямым углом друг к другу, и Макс подойдя к одному из них, не без удовольствия присел. Усталость уже давно чувствовалась в теле, и хотя больше не физическая, а какая-то моральная, но всё равно, хотелось отдохнуть, как будто только что закончил тяжёлый труд.
Дед уменьшил кучу примерно наполовину, и приставив тяпку к рогатине, присел на корточки. Взял лежавший возле бревна пучок сухой травы и положил его на оставшийся пепел, потом туда же уложил домиком тонкие веточки, и достав из кармана коробок спичек, принялся разжигать. Пашка сел рядом с Максом и удивлённо поглядел на деда.
— У вас что, за тридцать лет спички не кончились? — спросил он, и усмехнулся.
— А ты знаешь, Паша, сколько ящиков в сельмаге было, когда всё началось? — сказал дед, бережно поднося спичку к пучку травы.
— Откуда ж, — буркнул Пашка.
— Ну так вот тож. Тринадцать ящиков. Это только маленьких. Ещё четыре с большими коробками, — дед улыбнулся, глядя, как пламя понемногу крепнет, перебираясь на тонкие веточки. — А знаешь почему?
— Не-а, — Пашка мотнул головой.
— А потому что кроме них к нам почти ничего и не привозили. Ну, соль ещё была.
— Да-а, — протянул Пашка. — Плохо жили.
— Да не плохо жили, Паша. Хорошо жили. Нам здесь всего хватало.
— Странно, — Пашка пожал плечами.
— А чего ж странного? Человеку много не надо. У человека когда избыток, он дурнеет. Всякая чушь в голову лезть начинает. То ему не так, это не так. А когда всего в меру, тогда и на душе хорошо.
— Не, я не согласен, — Пашка значительно покашлял, собираясь вступить в умную полемику, но Макс его зло остановил.
— Да какая разница — согласен, не согласен. Люди, блин, уже тридцать лет живут тут без всяких твоих несогласностей.
Пашка обиженно промычал.

— Хлопцы, не бранитесь, — дед медленно поднялся. — Максимка, подай там за бревном дровишки.
Макс обернулся. За бревном лежало штук десять толстых, нарубленных веток. Он стал брать по одной и подавать деду, а тот аккуратно улаживал их, так, чтобы не сбить невзначай ещё слабое пламя.
Когда были уложены шесть веток, дед взял чайник, надел его на арматуру и установил арматуру на рогатины.
— Ну, вот, — довольно выдохнул он, усаживаясь на второе бревно. — Через полчасика закипит.
— Ни фига себе, — Пашка идиотски заулыбался. — Вот у нас там, ну в нашем мире, электрочайники, нажал на кнопочку, две минуты и готово. А вы тут что, вот так круглый год на костре всё и готовите?
— Ну почему же, — дед удивлённо вскинул брови. — На костре только летом, а зимой на печи. Топить есть чем. Мы из пустующих домов и полы снимаем, и балки с крыш. Аккуратно, конечно, топим, по чуть-чуть. Вот если бы коровы были…
— Коровами топили бы? — Пашка засмеялся.
— Зачем коровами, — дед усмехнулся. — Кизяком бы топили. Да без коров вообще плохо. Их как краки резать начали, мы и погубили всех. А что делать? Так бы они их всех поутаскивали. Да и лишний раз наведывались они сюда за ними, а заодно и людей жизни лишали. В общем, — дед тяжело вздохнул, — Об одном сейчас жалею, что молока парного попить уже, наверное, никогда не доведётся.
Макс не вслушивался в разговор деда и Пашки. Он смотрел на костёр, и этот костёр, в отличии от погребального, вызывал спокойствие и надежду. Быстро темнело, и в надвигающейся темноте, костёр становился всё более живым и каким-то своим. Макс представил, сколько вот так людей, ещё давно, до первых цивилизаций, смотрели на огонь и чувствовали тот же покой и надежду, которая теперь была в нём. Миллионы. Миллионы выживающих в суровом мире, наполненном опасностями. А потом те опасности перестали существовать. Люди заняли верхнюю позицию в пищевой цепочке, благодаря развившемуся разуму, и им стало казаться, что те опасности больше не вернутся. Никогда. И так прошли тысячи лет и вот вдруг, здесь, в этой маленькой деревне всё вернулось. Вернулось к тому времени, когда люди были всего лишь выживающими, а не полновластными владыками. Откуда вернулось? И главное — зачем?
— Вот я помню, ещё после войны, — услышал Макс дедовский голос. — Мы только коровками и спасались. И заготовителям молоко отдавали, и себе немного оставалось. Вот я думал, тогда тяжело было, а теперь всё же тяжелее. Тогда мы понимали, что всем тяжело, что для своей страны стараемся, а сейчас выживаем только, да и всё. Я вот помню в сорок восьмом заболел сильно. Тифом. Так мать в город ездила. Почти все вещи отцовские продала и лекарств с продуктами купила. А я тогда ничего не понимал, в бреду был.
Дед взял палку и пошурудил костёр.

— Егорыч, скажи, а как вы думаете дальше жить? — Макс чуть наклонился вперёд. — Ну, когда закончится всё. Спички, патроны… вообще всё.
Дед несколько секунд молчал.

— А и не знаю, — сказал он, наконец, и Макс ожидавший услышать в его голосе волнение или грусть, услышал к своему удивлению только спокойствие, простое и уверенное. — Как-нибудь, Максимка, как-нибудь. Ох ты! — дед вдруг стукнул себя ладонями по коленкам. — Кружки ж там, в доме. Ай-яй-яй. Сгоняй, Пашок, а? А-то запамятовал что-то я.
— А чего я сразу? — заартачился Пашка и недоумённо посмотрел на Макса.
— Я схожу, Егорыч, — Макс быстро поднялся, отвечая на взгляд Пашки холодной усмешкой. — Пашка краков опасается. Да, Пашок?
— Ничего я не опасаюсь. Влом просто. Как что, так сразу Пашка. Я что крайний, что ли?

 

Макс вернулся с кружками, и увидел, что дед уже снял чайник с костра и поставил его на бревно. Пашка сидел сгорбившись, и исподлобья смотрел на костёр. На его лице шевелились красноватые блики, делая всё его выражение каким-то злым. Рядом с костром, на земле лежала арматура, и слабо краснела в незаметно подступившей и укутавшей этот мир темноте. Поставив кружки рядом с чайником, Макс присел возле Пашки и легонько толкнул его в плечо.
— Чего приуныл? — спросил он, и улыбнулся.
— Ничего я не приуныл, — недовольно ответил Пашка. — Просто в сон чё-то уже потянуло. Устал, наверное, очень.
— Щас-щас, — торопливо и словно извиняясь за медлительность, заговорил дед и стал наполнять кружки. — На сон грядущий травки моей попьём, да и спать. У вас завтра сложный день будет. Выспаться нужно хорошо. Чтобы завтра начеку быть всё время.
— Угу, — согласился Макс, и взяв протянутую дедом кружку, принялся задумчиво дуть на дымящийся травяной чай.
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10