Глава 8

Когда Макс вышел из двора, он, уже привычно, огляделся. Но на побитой «двойке» его взгляд не задержался ни на секунду. Теперь эта тема была не только не важна ему, но даже не интересна. Он осматривался с единственной целью, ставшей теперь важной — увидеть. Движение, силуэт, качнувшуюся ветку дерева, всё, что может быть сигналом. Сигналом опасности.

— Блин, — тихо выдохнул он и поплёлся вслед за Максом. Идти Пашке не хотелось. Вообще никуда, не говоря уже о похоронах. Он попытался отмазаться от этого дела, но Макс там, на кухне посмотрел на него так, что Пашке стало сразу понятно — отмазаться не получится.

— Ладно тебе уже, — еле слышно проговорил Макс, на секунду обернувшись.

Дед широко шагал впереди. Ружьё он держал в руке, так и не повесив его на плечо. Ремень колыхался вперёд-назад в такт дедовой походки.

— Может, чувствует что? Нутром своим, — подумалось Максу.

Когда они выходили из дома, Максу пришла в голову идея тоже взять с собой ружьё, но он представил, как это будет глупо, и был теперь рад, что не высказал свою идею Егорычу.

— Эти тупые мысли будут всегда появляться, — зло думал он, идя в трёх шагах позади деда. — Что за дурацкий понт, таскаться с ружьём, не зная даже с какой стороны к нему подходить. Зачем они вообще нужны эти понты дешёвые.

— Подтягивайтесь, хлопцы, — громко сказал дед, обернувшись. — И по сторонам поглядывайте.

— Угу, — кивнул Макс, ускоряя шаг. Пашка бегом догнал Макса и засеменил по левую сторону.

— А чего это по сторонам пялиться? Что, эти твари должны напасть?

— Не, не должны, — успокоил его Макс. — Так, на всякий случай просто.

— А-а, — протянул Пашка. — Типа, а случаи они разные бывают?

— Ну да, типа того.

— Слушай, — шепнул Пашка, — А долго идти?

— Да я и сам не знаю. Наверное, с той стороны вот этой улицы двор погибшего, — Макс указал рукой на улицу, в которую упирался проулок. — Ну и там, само собой, похороны по ходу.

Макс оказался прав. Они свернули влево, как и вчера, когда бежали на звук выстрела. Идя по улице, Макс не поднимал глаз от дороги. Он просто не мог заставить себя это сделать, боясь снова наткнуться глазами на пятно крови, на переломанные доски в том месте, куда тень бросила умирающего, но ещё живого человека. И когда место, где произошла трагедия осталось позади, Макс облегчённо вздохнул.

— Вон, видишь лес? — спросил он у Пашки, указывая рукою на стену деревьев зеленеющую за лугом.

— Угу, — мрачно ответил Пашка.

— Через него пойдём.

Они свернули вправо и через несколько секунд вышли на следующую улицу. Впереди, домов через десять, Макс увидел двух человек, стоящих у забора, и его сердце ёкнуло. В голову снова полез вопрос — А что скажут они?

— Что, если они считают меня виноватым? — Макс почувствовал, как внутри него начинает, как на дрожжах, расти беспокойство. — Как мне смотреть им в глаза?

— Здесь почти все уже знают о вашем появлении, — стал говорить он, зашагав рядом. — Да здесь всех и не будет. Человек десять, может.

— А нам что делать? — торопливо и как-то настороженно спросил Макс.

— Ничего особенного. Ты же, наверное, бывал уже на похоронах?

— Бывал, — Макс кивнул.

— Ну и чего тогда?

Они подходили всё ближе, и Макс уже разглядел в одном из стоящих у забора вчерашнего парня. Парень облокотился на доски, держа в руке ружьё. Второй был помладше, примерно возраста дедовой внучки. Ружья у него не было, он стоял, засунув руки в карманы брюк, и с интересом смотрел в их сторону.

— Здравствуй, Егорыч, — поздоровался с дедом младший, когда они подошли. Сергей только молча кивнул.

— Тётка здесь? — спросил дед у младшего.

— Зде-еся, — протянул тот и головой кивнул внутрь двора. — В доме с баб Нюсей.

— Вася, а на посту кто? — спросил дед у младшего. — Твоя ж вроде очередь.

— Колюню попросил, — ответил тот и пожал плечами. — Чего ему? Всё равно делать неча. А я тут помогу чем. А это эти, из города? — младший бросил оценивающий взгляд на Макса.

— Из города, из города, — пробубнил дед. — Ты бы лучше пошёл к Кольке, до пары. Так спокойней бы было.

— Ни чё, сам управится, — отмахнулся младший.

— Ну, ладно, смотри сам, — дед обернулся. — Пойдёмте в дом, что ли, — то ли спросил, то ли просто сказал дед и шагнул в открытую калитку.

Макс с Пашкой последовали за ним. Во дворе стояли женщина и мужчина средних лет, о чём-то тихо разговаривая. Они без особого интереса посмотрели на вошедших, кивнули деду, и продолжили свой разговор.

— Странно, — подумал Макс. Ему казалось, что у местных к ним должно быть по крайней мере любопытство. Всё же за тридцать лет они с Пашкой первые, кто появились здесь.

— Не разувайтесь, — обернулся и шёпотом проговорил дед. Потом стал подниматься по ступенькам. Макс только молча кивнул.

— Запах похорон, — подумалось Максу. Он вспомнил, как после похорон отца, этот запах преследовал его повсюду несколько месяцев. Странный, смешанный запах. Да, можно было выделить его составляющие, и все они по отдельности были самыми обычными и не вызывающими неприятных ощущений, но все вместе… Это всё равно, как материнский борщ, пришло однажды в голову Максу. Жена варила борщ плохо, капуста, картофель и всё прочее ощущалось отдельно, у матери же получалось всё это смешать и получался вкус именно борща, неделимый на составные. Так же было и с запахом похорон. Он состоял из запаха свежего дерева, горелого подсолнечного масла, сладковатого запаха исходящего от трупа, но всё это не имело значения, потому что всё вместе давало то, что невольно заставляло содрогнуться и почувствовать внутри себя неприятную, даже пугающую тоску.

Они осторожно, стараясь не шуметь, вошли в комнату, и Макс сразу же увидел мертвеца. Тот лежал на кровати, поставленной посередине комнаты. На его глазах были монетки, щетина резко чернела на фоне слишком белого лица, руки скрещённые на груди и перевязанные тонкой тесёмкой походили больше на конечности крака, нежели человека.

— Где же гроб? — подумал Макс и одними глазами огляделся, на доли секунд задерживая взгляд на людях. В комнате было всего три человека. Мужчина, примерно того же возраста что и погибший, и две женщины, одна из которых была очень старой. Её сморщенное лицо и согнувшаяся, маленькая, даже почти детская фигура, вызвали в Максе какую-то глубокую жалость. Старушка застывши смотрела на мертвеца.

Мать, — подумал Макс, и почувствовал, как жалость становится ещё глубже, сжимая сердце из самого изнутри. — А вторая, видимо, жена.

На лице второй женщины лет сорока Макс разглядел только заплаканные глаза и тонкие, такие же, как тесёмка скрепившая руки мертвеца, губы. Мужчина стоял, опустив голову и глядя в пол, и его лицо было задумчивым и немного жёстким.

Дед подошёл к женщине, и осторожно обняв её за плечи, что-то стал шептать на ухо. Макс перевёл взгляд на труп и снова задался вопросом про гроб.

А нету гроба, — понял он вдруг. — Если бы он был, то крышка стояла бы возле входа, и её нельзя было б не заметить. Её всегда ставят стоймя возле двери. Или опирают на стену дома.

Макс увидел, как дед прошёл мимо, и следуя за ним взглядом, увидел Пашку. Тот стоял в метре за спиной, заворожено глядя на мёртвого. Максу смотреть на мертвеца не хотелось. Чувствовалась внутри какая-то тяжесть, и проследив, как дед вышел из комнаты, он принялся разглядывать ковёр на стене. Ковёр был старым, потёртым, в центре красовался вышитый олень. Его глаза были настолько правдоподобны, что Макс непроизвольно вздрогнул, когда сфокусировался на них, и почувствовал, как по спине пробежал холодок. В глазах оленя была тоска и как ни странно — злость.

Вдруг это мертвец смотрит на меня, — подумалось вдруг, и несмотря на то, что относился он ко всем этим мистическим предрассудкам с иронией, всё же поспешно отвёл глаза, чувствуя внутри всё то же растущее беспокойство, которое появилось минут пять назад.

Фигня какая-то, — успокоил он себя мысленно и взгляд его упал на фотографию, стоящую возле горящей лампадки. Это было старое, чёрно-белое фото, на которой покойник был ещё молод, в белой рубашке, с расстегнутой верхней пуговицей. И Макс снова наткнулся на взгляд полный злости и тоски, и опустил глаза к полу.

Фигня какая-то, — ещё раз сказал он себе, не в состоянии придумать других слов. Мозг словно застыл, видимо боясь размышлениями усилить страх.

И чтобы ни на что больше не натыкаться глазами, он стал смотреть в пол, нервно покусывая нижнюю губу. Ему хотелось выйти из этой комнаты, но отсутствие деда сковало его. Он понимал, что выйти вот сейчас, самому, будет грубостью, неуважением, и потому, когда дед вернулся, Макс вздохнул с облегчением.

— Как ты, нормально? — спросил дед едва слышным шёпотом, заглядывая Максу в лицо.

Макс молча кивнул, тяжело сглотнув и почувствовав слегка онемевший язык. Показывать деду, что ему по-настоящему не по себе, не хотелось. И он сохранил лицо спокойным, несмотря на то, что сердце заметно трепетало.

— Пойдёмте на улицу, — так же еле слышно сказал дед.

Макс торопливо развернулся, и стараясь ступать на одни носочки, бесшумно вышел, подталкивая вперёд Пашку.

— Давай, давай, — едва различимым и каким-то слабым, словно у человека перенёсшего тяжёлую болезнь, шёпотом говорил он ему, давя ладонью в спину.

Дед шел последним. В сенях Макс наткнулся на мужчину с женщиной, тех, что разговаривали во дворе. Они молча пропустили выходивших, и Макс едва ли не радостно вздохнул, когда, наконец-то, оказался вне дома. Здесь пахло чем-то свежим, пусть и вперемежку с пылью, но во всяком случае не похоронами.

— А где ж гроб? — спросил Макс у деда, просто, чтобы говорить и словами выдавливать из себя страх, в который там, в комнате, переросло беспокойство.

— Зачем? — непонимающе спросил дед, но тут же его лицо просветлело. — Я и забыл, что вы не знаете, — он медленно провёл ладонью по бороде и так же медленно проговорил. — Мы в землю теперь не зарываем. Мы сжигаем теперь.

— Ну надо же, — протянул Пашка. — А чё эт так?

— Краки всё кладбище перерыли, — дед насупился. — Видать с голоду и мертвечину едят, твари.

— Ого, — глупо ляпнул Пашка и перевёл удивлённый взгляд на Макса. — Слыхал? Но ведь вроде же, Егорыч, в землю заведено зарывать. А так, оно как-то, не по-русски, что ли.

— Придурок ты, Пашка, — зло бросил Макс. — До хрена ты знаешь что по-русски, а что нет? Между прочим, раньше русские именно сжигали умерших, — он махнул рукой, словно отгоняя надоевшую муху. — Молчи уже.

Во двор вошли Сергей с младшим. Ружьё было в руках у младшего, отчего лицо его сделалось немного заносчивым.

— Егорыч, пора уже нести, а дядь Саши нету, — сказал Серёга.

— Иди, помоги перекласть, — дед махнул головой на дверь. — Если не придёт, тут хватает мужиков.

— Угу, — буркнул Серёга, и легко поднявшись по ступенькам, скрылся в доме.

Младший присел на корточки возле забора, поставив ружьё прикладом на землю.

— Ты на улицу лучше выйди, Васька, — дед недовольно покачал головой. — Ох уж и лентяй.

— Да не будет ничё, — отмахнулся младший.

— Ну, смотри. Хотя, а нам чего тут делать? — дед на секунду обернулся к Максу. — Пойдём мы, наверное, на улице постоим. Васька, ты нести будешь?

— Не знаю, — младший пожал плечами.

В этот момент, во двор вошёл мужчина лет пятидесяти, коренастый, с пышной, чёрной шевелюрой, в которой то тут, то там белели седые волоски. Он выглядел запыхавшимся.

— Я понесу, Егорыч, — сказал он, и подойдя, пожал деду руку. — Как там баба Нюра?

— Да вроде держится.

— Да-а. Тяжело сына пережить. А это те хлопцы, что появились? — он протянул руку Максу, и Макс пожал в ответ. И от этого крепкого рукопожатия, как будто гора свалилась с его плеч. Максу всё ещё казалось, что местные как-то пытаются отстраниться от него, и ещё казалось, они это делают потому, что он как бы причастен к смерти хозяина этого дома, но теперь ему вдруг поверилось, что это не так.

— Просто им сейчас не до нас, — подумал он, глядя, как Пашка жмёт руку мужчины.

— Серёга там? — спросил мужчина у деда.

— Тама. Семёна перелаживают, наверное.

— Я тоже это… пойду.

— Иди, иди, Саш. Мы на улице будем, если чего.

— Угу, — буркнул мужчина и ушёл в дом. Дед ещё какое-то время молча стоял, разглядывая стену дома.

— Штукатурка обваливается, — сказал он вдруг с какой-то грустью в голосе. — А не до неё окаянной сейчас. Может потом?

Он медленно двинулся в сторону ворот, а в открытых дверях дома появился Серёга. Он проталкивался через сени с деревянным сооружением в виде носилок, дёргаясь туда-сюда. Видно было, что эти носилки за что-то постоянно цеплялись. Лицо Серёги было напряжённым и сосредоточенным, он шевелил губами, беззвучно ругаясь.

— Помочь? — спросил Макс, и не дожидаясь ответа, взбежал по ступенькам.

— За ручки возьми, — напряжённо ответил Серёга, безрезультатно дёрнувшись вперёд.

— Угу, — Макс взялся двумя руками за верхнюю ручку и легонько потянул на себя. Ручкой была круглая жердь, прибитая к старой двери.

Дед остановился и обернувшись, стал с вниманием наблюдать. На его лице появилась едва заметная задумчивая улыбка.

— Подожди, я сейчас назад чуть сдам, — сказал Серёга, и Макс угукнув, сделал шаг вперёд.

Примерно через полминуты они положили носилки на землю посреди двора, и Серёга облегчённо выдохнул.

— Фух, умаялся, — сказал он, и улыбнулся Максу. — Спасибо, что помог.

— Да не за что, — пробормотал Макс, и развернувшись, посмотрел на деда. — Что, Егорыч, на улицу пойдём?

Он почувствовал внутри радость от этой благодарности с улыбкой. Со стороны местного, почти незнакомого человека, она прозвучала более чем искренне, и разом разрушила страх и обеспокоенность, но она же и смутила своей неожиданностью.

— Угу, — кивнул дед. — Пойдём, подождём.

Они вышли из двора. Макс заметил вдалеке справа двух человек, которые суетились возле какой-то кучи, и понял, что там и будут сжигать. С другой стороны, той, откуда они пришли, Макс увидел ещё одного человека с ружьём.

— Наверное, тот самый Колюня, — решил Макс, и опёршись спиной на забор, стал ожидать. Пашка присел на корточки, плюнул и принялся глупо рассматривать плевок. Было заметно, что всё это его угнетает, и скорее не мрачностью, а скукой. Макс недовольно покривился.

Во дворе послышались напряжённые звуки, стук шагов по деревянным порожкам, тихие, но резкие слова.

— Осторожнее…правее чуть…придерживай голову…поправь, поправь…

Через минуту открылась наружу одна из створок ворот, и из-за неё появился младший. Он сделал пару шагов, и развернувшись, стал смотреть внутрь двора. Макс оттолкнулся от забора и выжидательно уставился на распахнутую створку. Напряжение снова вернулось к нему, и даже в него, казалось пробравшись в самый желудок, то естественное напряжение, которое бывает всегда, когда начинаются какие-то значимые события. А Макс знал, что сейчас будет. Сейчас вынесут мёртвого из двора, в котором он жил, а возможно, в котором он и родился, вынесут навсегда, бесповоротно, и он уже никогда сюда не вернётся. Нет такой силы, чтобы вернулся. Пашка медленно поднялся и отошёл от ворот подальше, остановившись возле деда. Дед тоже ожидал, напряжённо поглаживая бороду.

Процессия появилась только через пару минут. Видимо что-то там доделывали, может укладывали, может соображали, кто понесёт впереди, кто сзади. Макс за это время успел нервно наковырять небольшую ямку носком кроссовка, и когда мертвеца вынесли, он замер и тяжело уставился на носилки.

Мертвец лежал накрытый до шеи простынёй, края которой были подоткнуты под него. Спереди носилки тащили Серёга с тем мужиком, который здоровался с ними во дворе, сзади двое из незнакомых Максу. За носилками шла мать с женой и женщина, разговаривавшая во дворе. На её плече лежало белое полотенце, свёрнутое в несколько раз по длине.

Процессия не останавливаясь, в молчании, вышла на улицу и двинулась в ту сторону, где копошились возле кучи два человека. Дед, Пашка и Макс пристроились позади, а младший, закрыв створку ворот, догнал их, и обойдя справа, поравнялся с носилками. Шли медленно, Макс, чтобы не видеть лица покойника, постоянно бросал взгляд вперёд, туда, где уже не суетясь стояли те двое. Вскоре он разглядел, что куча, вокруг которой они до этого копошились была сложена из сухих веток и соломы, и с удивлением, и ещё каким-то слабым, неясным чувством, он узнал в одной из этих, как оказалось двух женщин, внучку Егорыча. Она смотрела на приближающуюся процессию с какой-то тревогой на лице и по её сжатым губам, Макс догадался, что она силится не заплакать. Второю была женщина лет тридцати, она смотрела себе под ноги, держа руки за спиной, отчего выглядела немного нелепо.

Макс вдруг подумал, как это они не побоялись вот тут одни, заниматься своим делом? И почему к ним не приставили кого-нибудь с ружьём? Хотя бы того же младшего.

Процессия приблизилась к куче, по четырём сторонам которой Макс разглядел вкопанные в землю железные трубы. Носилки поставили на эти трубы, и старушка, склонившись и уткнувшись лицом в грудь покойного, зарыдала в голос. У Макса по спине пробежали мурашки и на глазах непроизвольно накатились слёзы. Ничего страшнее, чем вот такие вот рыдания матерей, он ничего в своей жизни не знал. Они выворачивают наизнанку, сжимают так, что даже из самых суровых мужиков выдавливают слезу.

Один из мужчин подошёл к старушке, и бережно обняв её, стал успокаивать. Жена плакала молча, и Макс повернув голову, увидел, что так же молча плачет и Маша. Она закрывала глаза ладонью, словно стыдясь, и едва заметно вздрагивала.

Макс не видел, как отвели от носилок старушку, как подожгли солому, он повернул голову, только когда услышал треск и шипение, с которыми она стала торопливо разгораться, словно спеша быстрей закончить это тяжёлый ритуал. На лице покойника было то самое полотенце, что лежало на плече женщины, и он вдруг ясно прочувствовал всю нереальность происходящего. К нему вернулось то ощущение, которое он испытал на горе, увидев приближающегося крака, которое он до этого испытал в детстве, увидев нечто в темноте своего двора. Он видел, как начинает гореть простыня, и наверное, уже и тело, и чувствовал, как вместе с ним, внутри него тоже полыхает какой-то огонь, оставляя после себя пустоту. И чем больше становилось этой пустоты, тем сильнее она походила на колодец, чёрный, бездонный, в глубинах которого затравленно металась всего одна мысль:

— Это просто дерево. Самое обыкновенное дерево, чёрт подери!