Глава 6. Рок-н-ролл навсегда
Что такое ад? Теперь я это знаю. Увидел. Почувствовал. Окунулся.
Я проклял тот день, когда нога переступила порог этого заведения. И еще больше, когда встретил «Алые паруса» в Малой Гаване.
Мы старались. Парни выкладывались по-полной. Но получалось как в той басне про лебедя щуку и рака. После же титанических усилий результат оказывался… Как говорили римляне, тужатся горы, а родится смешная мышь.
Начнем с меня, ибо во мне была главная загвоздка. Мой голос не соответствовал тому, какой требовался для исполнения предложенных вещей. Вещи были бомбовскими, с этим все согласились, но… Не с моим вокалом. Да, его мне здесь подтягивали, но тембр был не тот, слишком низкий, и элементарно не звучал.
Далее сами парни. Пытаться сыграть «как вот они», попутно переработав, адаптировав материал, оказалось для них задачей непосильной. Если результат труда начинал нравиться Карену, тут же против горой вставал Хан. Нравился Хану – поднимался Карен. В итоге, если и находилось компромиссное решение, в дерьме обоих топил Фудзи, академическим языком доказывая, что оба они те еще гении и ничего толкового не вышло. Потому-то и потому.
Это были нервы, сплошной комок нервов, те дни. Я возвращался на базу как выжатый лимон, и мне впервые НРАВИЛОСЬ возвращаться. А кому не понравится покидать сумасшедший дом, меняя его пусть и на приевшуюся, но понятную и размеренную рутину?
Итак, по итогам недели, то есть трех последовательных репетиций, я пришел к выводу, что затеянная мной авантюра – дохлый номер. Но сдаться, уйти не мог – моя была идея, я предложил. Но парни находились в шаге от того, чтобы послать меня самостоятельно, а заодно и друг друга. Конечно, они потом помирятся, но этим посылом подведут черту - мой первый творческий опыт окажется неудачным. Несмотря на то, что заключался он всего лишь в предложении плагиата, тупого передирания старых вещей под новую реальность. Даже плагиат потянуть я не могу, представляете?!
Возможно, если бы нам кто-то что-то показал, надоумил, этого бедлама бы не было. Мы начинали с нуля, абсолютного, который по Кельвину, и понятия не имели, как надо браться за подобную работу правильно. Парни кое-что могли, обучались в этой школе несколько лет в конце концов, но были заточены под свою музыку, свое направление, и за его пределами банально растерялись. Плюс, как уже сказал, человека, знающего как должно быть «единственно правильно» у нас было аж три, и при этом все трое в большей степени знали «как не надо», чем «как надо».
Но надоумить нас было некому. Парни в школе дона Бернардо существовали на птичьих правах. Дон Бернардо, как старик добрый и позитивный, разрешил использовать одну из вечно пустующих аудиторий, заваленных стульями, креслами и иной мебелью, несущую функцию кладовки, но их творчество его не интересовало.
- Просто он знает о вашей связи с нацами, потому держит у себя под боком, под наблюдением, - высказался я, когда обсуждали эту тему.
Парни замахали руками, грозно зашипели, и я понял, что произносить эту мысль вслух – табу. Действительно, зачем старику эта группа? Только для того, чтоб держать около, по принципу, держи друзей поближе, а врагов…
С другой стороны, парни они неплохие, и находясь под крылом старика, вряд ли окончательно перейдут на дорожку, на которой станут врагами и латинос, и всего государства. Тем более, что ему это ничего не стоит.
В общем, подходила к концу наша третья по счету репетиция с того памятного вечера, когда было принято решение о переформатировании группы. Мы находились в шаге от того, чтобы окончательно переругаться и послать друг друга за орбиту Эриды, и решили сделать очередную паузу. Сходить по нуждам, развеяться, перекурить. Авось полегчает, пока окончательно не перессорились.
Выкурив в туалете ароматную и такую нужную сигарету (инструкторы по физдисциплинам меня убьют, а Мишель выкопает, надругается и убьет еще раз), я задумался, а не решиться ли мне, да не свалить по-тихому? Хотя бы из группы? Насчет остального обучения в школе искусств - дон Бернардо меня не отпустит, как и королева, но хотя бы не буду полоскать парням мозги? Спущусь сейчас, выйду из здания… Сяду на метро…
И ведь ничем помочь им не могу, даже права голоса не имею! В музыке не понимаю, играть не умею. Лады, октавы, диезы-бемоли… Режимы гитары, тонкие настройки и подстройки, от рычания до звучания, будто играешь симфоническую классику…
Играю я только то, что покажут; могу воспроизвести даже очень сложный рисунок (слова парней, не мое бахвальство), но только если меня ему обучить. Ноты же воспринимаю как математические символы; я не слышу их, а вижу в виде формул. И в эти формулы их нужно предварительно подставить – до дифференциального исчисления еще не дорос. Так что на репетициях больше сижу и слушаю, офигевая от споров ребят, от того, как они что-то друг другу доказывают. Понимаю, что делают всё методом тыка, проб и ошибок, и это трудный путь – во всяком случае, пока не научатся, не наработают опыт. Но помочь…
Нет, совесть и чувство долга оказались сильнее - ноги на обратном пути в холл не понесли. Вернулся в аудиторию. И сразу почувствовал, что что-то не так.
Парни были здесь, все, сидели на сцене и тихо переговаривались. Но именно переговаривались, и именно тихо, непривычно для последних репетиций. Я резко обернулся.
- Хуан, присядь, - произнес дон Бернардо, сидевший на последнем ряду в темноте. Свет был только над сценой, и то неяркий, в конце нашего зала очень даже темно.
Я про себя выругался – сеньора Лопес была бы недовольна невнимательностью. Глубоко вздохнул, пытаясь представить, чем обязан визиту, ругать меня будет, или хвалить (последнее делать как бы не за что). Подошел, сел.
- Слушаю?
Как-то грубо я. Невежливо. Но с другой стороны, дон Бернардо если и испытывает ко мне какие-то теплые чувства, тщательно их прячет, выставляя маску показного безразличия. Вон, даже Оливию взад-вперед гонял, когда надо было сообщение передать, не удосужился «спуститься» на мой уровень. Так что и ответ закономерен – мне не за что демонстрировать щенячий восторг от общения с ним.
- Она тебя хоть поблагодарила? – Вновь это холодное безразличие. В голосе только информативная составляющая. Что-то вроде: «Хуан, в Сан-Пауло сегодня был дождь?» Варианты ответа: «Да». «Нет». Означающие лишь довод до сведения, каковы сегодня были погодные условия в этом крупнейшем полисе Южной Америки.
Я пожал плечами.
- А должна была?
Он про себя хмыкнул.
- Думаю, стоило бы.
- Это вы так думаете. – И продолжил с жаром:
- Дон Бернардо, я пыль, червяк! Хорошо, что она меня выслушала, это уже достижение!
На сцене разыгрывался спектакль под названием: «Мы ничего не видим, не слышим и нам не интересно». Парни повысили тональность обсуждения, и по лицам было видно, изнывают от любопытства. Дон Бернардо не баловал их вниманием; то есть он зашел ко мне, и это выводило меня в их глазах на новый уровень. Вот только на какой – этот вопрос читался в каждом их слове и жесте.
- И вообще, дон Бернардо, я не нуждаюсь в «спасибах». Ни ее, ни ваших, - зло продолжил я. - Мне вообще от вас ничего не нужно. Ни от кого из вас. Да, я влез в это дерьмо, и буду работать, как ждет от меня королева, но это не значит, что буду позволять во благо ее целей топтать себя. И на любую попытку себя унизить отвечу ассиметрично.
- Тише, тише, герой! – в голосе собеседника зазвенела сталь, но я чувствовал, внутри он улыбнулся. Я ему нравился, как нравится эксцентричному человеку буйство вулкана, первозданная необузданная стихия. – Хорошо, что тебя никто не слышит. – Помолчал. – Хуан, это не игрушки. Лея говорила, объясняла, что на кону?
Я пожал плечами.
- Я это и так понимаю.
- Тогда в чем дело?
- В том… - Я почувствовал, что снова завожусь, и сделал все возможные усилия, чтобы удержаться. Сформулировал:
- В том, что я не буду вашей марионеткой. Не нужно за меня планировать каждую мелочь, каждую деталь. Я буду делать так, как МНЕ хочется, даже если вы посчитаете это неправильным.
- Ваши сценарии не сработают, - помолчав, продолжил я, пытаясь объективно донести позицию, а не выглядеть «яколой». – Просто не смогу реализовать их. Но смогу реализовать свой. И если сделаю в процессе какую-нибудь каку-бяку, кого-то как-то оскорблю, совершу не совсем этичный не всем нравящийся поступок… Я не буду оглядываться на вас. Просто сделаю это, и всё.
Дон Бернардо покачал головой.
- Начнем с того, что пока тебе позволяют делать всё, что хочешь. Не ограничивают…
- Ключевое слово «пока», дон Бернардо, - перебил я.
Старик вздохнул и… Согласился.
- Тут ты прав. Но должен понимать так же, что на человека, получившего карт-бланш, ложится огромная ответственность. Если провалишься, с тебя будет совершенно иной спрос. Сейчас можно обвинить в чем-то нас, меня и Лею, что не поняли, не подсказали, не подставили плечо… После же…
Я кивнул.
- Я рискну, дон Бернардо. – Повернул к нему голову и почувствовал, как глаза сверкнули. Внутри меня пылал огонь решимости, и в отличие от музыки, в успехе ЭТОГО мероприятия уверенность была. Это вам не октавы с ладами перебирать!
Из груди старика вырвался обреченный вздох.
- Я поговорю с крестницей. Надавлю. Но результат должен быть! – теперь глаза сверкнули у него.
- Будет. – Я еле сдержал улыбку.
- Помощь нужна? – потеплел его взгляд. Я задумался, пожал плечами.
- Если что понадобится – обращусь. Контакты нам, как понимаю, вы и без меня подстроите. А в остальном… Если что – зайду, - повторился я. - Надеюсь, примете меня, пустите в кабинет? Не уподобитесь высокомерной внучке?
Он мог и осадить, но я почувствовал внутри старика слабину. Дон Бернардо мог устроить этот разговор раньше, настроить рабочие отношения. «Снизойти». Но не сделал этого. А сделал только сейчас, когда я отдал песню его крестницы другой.
Хотя старика я не винил и не собирался. К нему, в отличие от ее высочества, я испытывал лишь чувство глубокого уважения. Он мог в моих глазах строить меня, сопляка, ставить на место. В силу возраста и жизненного опыта. Но маленькая богиня под эту категорию никак не подпадала.
* * *
Репетиция шла своим ходом. Вначале присутствие дона Бернардо, пересевшего на первый ряд и внимательно нас слушающего, напрягало. Но постепенно все расслабились – старик не вмешивался, только смотрел. Дело все так же не шло, но теперь, ввиду присутствия высокого гостя, орать друг на друга было некрасиво. Приходилось договариваться, упражняться в красноречии, что градус накала существенно убавило. Под конец даже начало что-то выходить. Не торт, но результат удовлетворил и Хана, и Карена, и даже Фудзи. Во всяком случае, в первом приближении.
- Разрешите? – Когда мы закончили и облегченно вздохнули, дон Бернардо поднялся на сцену. Мы уж было и забыли про него – за всё это время он не проронил ни звука.
Хан отдал ему гитару, старик быстро поколдовал в настройках и издал звук… Вот вроде бы тот же самый, но совершенно иной.
- Вы, детки, неправильно взялись за дело. Пытаетесь играть рок-н-ролл, прогнав его через призму нашего восприятия. Нашего времени, нашей культуры.
Карен попробовал что-то возразить, но дон Бернардо лишь слегка сощурился, и возражение застряло у него в горле.
- Хуан, знаешь это? – заиграл он, вновь поколдовав в точных настройках. Звук получился мелодичный, но скрипучий; звонкий, но грустный. Слегка трагичный, но в то же время какой-то жизнерадостный, обнадеживающий. И это та же самая гитара, которой все дни на моей памяти оперировал Хан!
- Знаю, - кивнул я.
- Тогда пой.
- Но…
- Никаких но! – Старик сверкнул глазами, и мой протест так же застрял в горле. И когда он зашел на второй круг, из меня полились слова, которые я старательно выводил, пытаясь не сфальшивить:
There's a lady who's sure
All that glitters is gold
And she's buying a stairway to heaven.
When she gets there she knows, if the stores are all closed
With a word she can get what she came for.
Ooh, ooh, and she's buying a stairway to heaven...
Кивок. Все правильно, работай дальше. И я продолжил…
Нет, конечно, фальшивил – куда ж без этого. Я уже говорил, в том числе дону Бернардо, что это не мое. Но центром вселенной на эти десять минут стал не я, а он. Его гитара. Его пальцы, бегающие по ладам, выдающие ТАКОЕ, что пацаны, окружив его, пораскрывали рты и боялись произнести слово, дабы не спугнуть волшебный миг, повисший над сценой в этот момент. Потому, как после нескольких лирических куплетов начался соляк, и сеньор Ромеро наглядно продемонстрировал, что не зря дважды становился лучшим гитаристом планеты. А так же, что так просто это звание не дают; его надо заслужить, и для этого играть нужно… Как бог, не хуже!
После соляка, был мой черед «идти на повышение». Я не оробел, и вложил в голос всю энергию, на какую был способен. Но этого было мало – концовку я банально не вытягивал. Там требовался совершенно иной голос, повыше и посильнее моего. Хотя…
Нет, не моё. Но я честно пытался.
Всё. Гитара дона Бернардо смокла. И лишь спустя несколько долгих секунд парни очнулись, одновременно забросав старика кучей вопросов. Глаза их горели, и ручаюсь, теперь они готовы были продать душу дьяволу, но довести наш проект до ума. Тихонько сбежать уже не получится.
…Но я больше и не рвался. Я вдруг понял, что всё у нас наладится. Главное желание.
Конечно, это не просто так, помощь дона Бернардо. Это его аванс в наши с ним дальнейшие отношения. Таким незамысловатым образом он покупает меня, сажает «на иглу» - я больше не смогу жить, как прежде, как и пацаны. Звучит грустно, но на самом деле я не жалел – оно того стоило.
Старик вскинул руку. Парни моментально замолчали. Вторая его рука тем временем вновь подкрутила что-то в настройках, и гитара издала совершенно иной звук. Более жесткий, агрессивный, но всё ещё мелодичный.
- Эту вещь знаешь?
Я вновь кивнул. Ее мы с парнями не прогоняли, но слушал я много чего. В корпусе было достаточно для этого времени. И практически сразу вступил – проигрыш согласно моей памяти был небольшим.
One day in the year of the fox
Came a time remembered well
When the strong young man of the rising sun
Heard the tolling of the great black bell
One day in the year of the fox
When the bell began to ring
Meant the time had come
For one to go to the temple of the king
Песня очень красивая, мелодичная, и старик, играя ее, аж зажмурился от удовольствия. И если бы не мой голос, который всё портил, было бы здорово, просто сногсшибательно! Но он не слышал меня, словно не замечал. И я старался не подвести, выкладывая всё, отмерянное природой.
…Соляки. Вживую они выглядели просто потрясающе! Память выдала информацию, что то, что играет старик, немного отличается от слышанного оригинала, но хуже от этого вещь не стала. Пальцы дона Бернардо словно плясали танец – гипнотизирующий, завораживающий. И если бы не сверхскорость, в некоторые моменты я мог бы не уследить за ними – слишком быстрые и профессиональные движения.
Завершив круг и выдержав паузу, мы синхронно зашли на последний куплет. Он играл тихо-тихо, будто боясь кого-то вспугнуть; я вторил ему, перейдя едва не на шепот. После энергетики сольной части, это «раздавило» слушающих, то есть находящихся рядом с нами парней.
Финал. Овации. Больше парни ничего не пытались сказать или спросить, лишь выказывали искреннее восхищение. Я увидел в их глазах новую установку для смысла жизни – суметь играть не хуже. Что ж, это более нужная установка, чем участие в проектах ультранационалистов Обратной стороны. Удержать их от глупостей старику вновь удалось, и вновь не вложив в это дело ни центаво.
- Дон Бернардо, вы же понимаете, что это не мой диапазон. Не для моего голоса. И что… - начал я, но был перебит:
- Так, цыц! – вскрикнул старик, и на сцене воцарилась тишина. Он в молчании прошелся взад-вперед по сцене, о чем-то думая, затем сложил руки на груди и начал говорить, подводя итог наблюдениям:
- Карен, мне искренне жаль, что по общей теории я поставил тебе удовлетворительную оценку. Ничего ты не соображаешь в музыке, как ни пыжишься.
- Амирхан, - взгляд его уперся в следующего участника «Алых парусов». – С тобою понятно, тебе зачли экзамены потому, что ты хорошо играешь. Причем на моей любимой гитаре. Но почему ты здесь и сейчас забыл об этом?
Хан виновато опустил голову.
- В общем, первое. Вы неверно подобрали диапазон для Хуана. Карен, твой косяк. Можно сделать всё то же самое, но на октаву ниже. И вот что получится.
Он снова поколдовал с настройками и выдал вещь, которую мы старательно репетировали, но только так, как она должна была бы звучать в результате наших изысканий. Ключевое слово здесь «бы».
- Видите, то же самое, но ваш вокалист теперь ее сможет потянуть. Мы над этим еще поработаем, пока остановимся на этом.
Далее. Парни, зачем вы вообще адаптируете рок-н-ролл? Его прелесть в звучании. Старинном, дерзком, свободном. Вам что, мало современной попсы? – губы старика презрительно вытянулись.
Пацаны виновато опустили головы. Я решил вступиться:
- Это моя идея. Мы решили создать что-то вроде ретро-ансамбля… И…
- Нет. – Старик покачал головой. – Твоя идея – возможно. Но вина – не твоя. Эти олухи сколько лет учились в моем заведении? – Он окинул троицу моих компанейро цепким взглядом, от которого те были готовы провалиться сквозь землю. – Сколько, Карен?
- Значит так, - дон Бернардо снова заходил по сцене. – Мне нравится идея. Старый добрый рок-н-ролл, рок-н-ролл навсегда. Это именно то, что взбодрит нашу уважаемую публику, даст ей толчок для восприятия остального материала. Я беру вас на концерт дня рождения школы.
Лица парней резко вытянулись, в глазах же заплясало отражение смешанных чувств: страха перед уровнем мероприятия, боязни «лажануться», неверием в серьезность слов дона Бернардо и надеждой, что это все-таки правда.
- Да-да, не смотрите на меня так! – с улыбкой продолжил старик, сознавая, какую только что взорвал бомбу. – Вы выступите не в программе, а перед нею. Перед самым концертом, перед началом. Как апперитивчик. Вас даже объявят постфактум. Вот представьте, сцена. Гаснет свет, занавес открывается… И там тоже темнота. И вдруг начинается музыка…
Он издал три аккорда, от которых я поморщился. Затем еще и еще. Я поморщился снова, чувствуя приближение пушистого полярного лиса.
- Вот, Хуан знает эту вещь, - усмехнулся старик. - Не так ли, мой мальчик?
- Дон Бернардо, пожалейте меня. ЭТО я не вытяну!..
Его губы тронула покровительственная усмешка.
- Вытянешь. Куда ты денешься!
Его глаза полыхнули, и в них я прочитал уверенность идти до конца. То есть, сеньор Ромеро уловил прекрасную, улетную идею, и сделает всё для ее реализации. Даже если придется меня запытать на репетициях. А если умру - воскресит и заставит спеть мой труп. Потому, что этот человек всегда идет до конца. Уж во всяком случае в вопросах своего бизнеса, который для него не просто бизнес.
- Я уже сказал, я займусь вами. Играть парни будут ниже, как – будем посмотреть в процессе. Основную партию ты потянешь. У тебя хорошая энергетика, ты поешь так, что тебе поверят. Даже я тебе поверил! А для высоких партий у нас есть… - Глаза его нашли лидера нашего коллектива. – Да-да, Карен, не смотри на меня так. Ты будешь на высоких партиях, вытягивать Ваню. В качестве бэка. И всё у вас получится. Амирхан?
Он обернулся к нашему дагестанцу, который непроизвольно вжал голову в плечи.
- Амирхан, с тобой поработаем отдельно. С тем, как ты играешь сейчас, я удивлен, что ты вообще еще не забыл, что такое гитара. – Старик подмигнул, Хан же еще раз поежился. - Твоя партия самая сложная, и сыграть ее надо на тысячу двести процентов. Будем делать из тебя человека!
Дон Бернардо вздохнул и вновь обернулся ко мне.
- У тебя будет вторая гитара, Хуан. Без второй гитарной партии обойтись не удастся, пробовал. Не то. Так что крепись. Но с другой стороны, партия будет не самая сложная, осилишь.
- Дон Бернардо, меня больше беспокоит вокал… - промямлил я, только сейчас окончательно сознавая, что это не шутка.
- Я же сказал, займемся им, прямо завтра.
Он отошел на несколько метров и окинул взглядом разу всех нас.
- Значит так, парни, объявляю мобилизацию. Если у вас есть какие-то дела за воротами – отложите их на неделю. Если отложить не удастся - скажите мне, я попытаюсь всё устроить. Это я про работу, - встретился он взглядом с Ханом, который вновь опустил голову. Видно, что-то было, и эти двое знают, о чем речь. – Хуан, следующая репетиция ЗАВТРА, - теперь его глаза сверкнули в мой адрес. – И будут проходить КАЖДЫЙ ДЕНЬ, с утра до вечера. Твоим… Наставницам сообщу сегодня же, насчет этого можешь не беспокоиться. Отпустят, куда они денутся.
- Наставницам? – услышал я шепот Карена.
- А пока давай прогоним первый раз, - коварно улыбнулся он. - А парни послушают, что мы вообще задумали такое.
Он заиграл вступление. Действительно, вещь бодрящая, и это сказано слабо. Текст этой песни совершенно непонятный, о каком-то событии местного средневекового значения. Но кто в современном мире знает английский? А мелодия… Для апперитивчика серьезного, но неформатного концерта будет в самый раз, чтоб разогреть и взорвать толпу перед «основными блюдами»
Но насчет «мы» он, конечно, погорячился. Задумал эту бяку он и только он. И что-то мне подсказывало, ее высочество к этой задумке не имеет никакого отношения. Это можно было понять по глазам сеньора Ромеро, по тому, как они горели. Искренним ностальгическим огнем. Он хорошо знал это музыкальное направление, и великолепно играл многие его вещи. И уж не с помощью них ли признавался в любви своей первой жене, королеве Катарине, в годы далекой и бурной молодости? Ведь что я знаю об этом человеке?
Но то, что он внутри бунтарь, теперь знаю. А значит, есть шанс, что мы поймем друг друга, как бунтарь бунтаря.
Я вступил. И, кажется, впервые за сегодня получил своего исполнения удовольствие. Всё наладится, всё будет хорошо!..
We all came out to Montreaux
On the Lake Geneva shoreline…
…Smoke on the water
And fire in the sky…
