ГЛАВА 20
Ленобия
Иногда бывали дни, когда Ленобии требовался перерыв, предоставляемый каждому преподавателю для планирования занятий. Обычно в этот час конюшни были свободны от учеников.
Но не сегодня.
Сегодня пятый урок, отведенный под планирование, не мог начаться пораньше и продлиться подольше.
Как только прозвенел звонок, Ленобия быстро вышла из манежа. Манежа, по-прежнему наполовину занятого недолетками мужского пола, которые размахивали мечами и пускали стрелы в мишени.
— Дайте Бонни отдохнуть часок, — сказала Ленобия Тревису, проходя мимо него. — Но не спускайте глаз с этих недолеток. Не хочу, чтобы кто-то из них раздразнил лошадей.
— Да, мэм. Некоторым из них кажется, что лошади — это большие собаки, — отозвался ковбой, бросая хмурый взгляд на недолеток. — Но это не так.
— Мне нужно передохнуть от постоянного наблюдения за ними. Даже не представляла, что лошади интересуют столькихнедолеток, не занимающихся верховой ездой, — устало покачала головой Ленобия.
— Отдохните. Я переговорю с Дарием и Старком. Они должны лучше держать в узде своих подопечных.
— Не могу не согласиться, — пробормотала преподавательница верховой езды, и, удивительно благодарная Тревису, ушедшему преподать урок двоим Воинам, вышла в ночную прохладу.
Ее скамейка была пуста, тогда как здание школы бурлило жизнью. Дул необычно теплый для поздней зимы ветерок. Ленобия была благодарна за него и одиночество. Она села, расправила плечи, и сделала глубокий вдох, следом шумно выдохнув.
Ей вовсе не было жаль, что она позволила Воинам заниматься на своей территории, но к наплыву не умеющих ездить на лошадях недолеток Ленобии еще предстояло привыкнуть. Казалось, что каждый раз, когда она поворачивала голову, заблудившийся ученик с манежа входил в ее конюшни. Всего лишь за этот день она успела обнаружить там троих, словно рыбы разевающих рты при виде племенной кобылы, которой вскоре предстояло ожеребиться, а поэтому беспокойной, чувствительной и совершенно не расположенной к тому, чтобы на нее так глазели. Кобыла даже попыталась укусить одного из мальчишек, который сказал, что хотел «просто погладить лошадку».
— Как будто она большая собака… — проворчала Ленобия.
Но даже это лучше, чем глупец с третьей ступени, подумавший, что будет весело попробовать приподнять одно из копыт Бонни, поспорив с друзьями, сколько же оно весит.
Когда один из хулиганов крикнул: «Какая лапища!», Бонни испугалась, и, потеряв равновесие, рухнула на колени.
Слава Богу, она стояла на усыпанном опилками полу манежа, а не на бетоне, где могла бы ободрать колени, а то и переломать ноги.
Тревис, приглядывавший за группкой учеников, изучавших управление повозкой, быстро разобрался с возмутителями спокойствия. Ленобия улыбнулась, вспомнив, как он схватил мальчишек за воротники и швырнул обоих в кучу навоза Бонни, которая, как он утверждал, весит столь же, сколько и копыто першерона. Затем он парой поглаживаний успокоил Бонни, проверил ее колени и угостил питомицу яблочными вафлями, никогда не переводившимися в его карманах, и вернулся к группе своих учеников.
«Он хорошо обращается с детьми, — подумала Ленобия. — Почти так же как с лошадьми».
Тревис Фостер здорово помогал ей в конюшнях. Ленобия тихо рассмеялась. Неферет ждет жестокое разочарование.
Но ее смех быстро затих, вытесненный спазмом желудка, вызванным напряжением, которое одолевало ее с момента встречи с Тревисом и его лошадью.
«Все потому, что он человек, — мысленно признала Ленобия. — Я просто не привыкла к присутствию человеческого мужчины рядом».
Она успела забыть связанные с этим мелочи. Каким неожиданным может быть их смех. Как они могут наслаждаться испытанным чуть ли не впервые удовольствием, которое ей самой уже приелось, например, обычным рассветом. Как коротка и ярка их жизнь.
«Двадцать семь, мэм». Столько лет он живет на свете. Он смотрел на рассвет всего двадцать семь лет, а она — уже двести сорок. Ему предстоит встречать рассвет еще лет тридцать-сорок, а потом он умрет.
Их жизни так коротки…
У одних короче, чем у других. Кто-то даже не доживает до своего двадцать первого лета, что тут и говорить о достаточном для полноценной жизни количестве рассветов…
«Нет!». Ленобия попыталась отогнать от себя эту мысль. Ковбой не пробудит в ней эти воспоминания. Она затворила перед ними дверь в тот день, когда ее Пометили — в тот ужасный и чудесный день. И дверь не станет, не будет открываться ни сейчас или когда-либо вообще.
Неферет знала кое-что о прошлом Ленобии. Когда-то они дружили, Ленобия и Верховная жрица. Разговаривали по душам, и — как тогда думала Ленобия, — доверяли друг другу. Конечно, эта дружба была притворством. Еще до того, как Калона вырвался из-под земли и обрел место рядом с Неферет, Ленобия начала понимать, что с Верховной жрицей творится что-то неладное — очень темное и тревожное.
— Она осквернена, — прошептала Ленобия в ночь. — Но я не позволю ей осквернить меня.
Дверь останется запертой. Навеки.
Она услышала мерный стук тяжелых копыт Бонни по зимней траве еще до того, как коснулась мыслей крупной кобылы. Ленобия очистила свой разум и начала излучать тепло и доброжелательность.
Бонни приветственно заржала так низко, что ее ржание напомнило Ленобии прозвище лошади Тревиса среди студентов — «динозавр», — и преподавательница верховой езды рассмеялась.
Она все еще улыбалась, когда Тревис подвел Бонни к скамейке.
— Нет, у меня нет для тебя вафель, — улыбнулась Ленобия, поглаживая широкую и мягкую морду лошади.
— Держите, леди-босс. — Тревис кинул Ленобии вафлю, а сам сел на противоположный край кованой металлической скамьи.
Ленобия поймала угощение и протянула Бонни, подхватившей его с неожиданной для такого крупного животного деликатностью.
— Знаете, нормальная лошадь с места двинуться не смогла бы от того количества вкусностей, которое вы ей скармливаете.
— Она большая девочка и любит печеньки, — протянул Тревис.
Услышав слово «печеньки», Бонни навострила уши. Тревис рассмеялся и перегнулся через Ленобию, чтобы скормить лошади еще одну вафлю.
— Избалованная, избалованная, избалованная, — покачала головой Ленобия, но в ее голосе явственно слышалась улыбка.
Тревис пожал широкими плечами.
— Мне нравится баловать мою девочку. Так будет всегда.
— Я точно так же отношусь к Муджажи. — Ленобия почесала широкий лоб Бонни. — Некоторым лошадкам нужен особый уход.
— Ага, значит, с вашей лошадью — это особый уход, а с моей — избалованность?
Ленобия посмотрела ему в глаза, и он увидел, как в них пляшут искорки смеха:
— Да. Конечно.
— Конечно, — повторил он. — А теперь вы опять напоминаете мне мою маму.
Ленобия приподняла брови:
— Должна сказать, это звучит весьма странно, мистер Фостер.
Тревис звонко расхохотался, и этот наполненный радостью смех напомнил Ленобии о рассветах.
— Это комплимент, мэм. Мама настаивала, чтобы все шло по ее указке. Всегда. Упертая была дамочка, но ее упрямство сглаживалось тем, что она почти всегда оказывалась права.
— Почтивсегда? — многозначительно переспросила Ленобия.
Тревис снова рассмеялся.
— Если бы она сейчас оказалась здесь, то сказала бы то же самое!
— Вы часто по ней скучаете, да? — сказала Ленобия, изучая загорелое, четко очерченное лицо ковбоя.
«Он выглядит старше двадцати семи, но в хорошем смысле», — подумала она.
— Так и есть, — тихо признался он.
— Это многое говорит о ней, — сказала Ленобия. — Много хорошего.
— Рэйн Фостер и была хорошим человеком.
Ленобия улыбнулась и покачала головой.
— Рэйн Фостер. Весьма необычное имя.
— Не настолько, если вы из «детей цветов» шестидесятых, — возразил Тревис. — Вот Ленобия уж точно необычное имя.
Ленобия, не раздумывая, ответила:
— Нет, если так назвала дочь в восемнадцатом веке английская девица с большими надеждами. — Слова едва сорвались с ее губ, как Ленобия поспешно прикусила язык.
— Вы устали от такой долгой жизни?
Ленобия оказалась застигнутой врасплох.
Она ожидала, что Тревис будет потрясен и поражен, услышав, что она живет на свете уже больше двухсот лет. Но в его голосе сквозило простое любопытство. И почему-то его откровенный интерес расслабил ее, и Ленобия ответила на вопрос честно, не пытаясь уклониться.
— Если бы у меня не было лошадей, думаю, очень бы устала.
Тревис кивнул, словно понял ее, но сказал лишь:
— Восемнадцатый век — это серьезно. С тех пор многое изменилось.
— Но не лошади.
— Счастье и лошади.
В его глазах вновь заплясали веселые искорки, и Ленобию вновь поразил их цвет, который менялся и светлел.
— Ваши глаза, — заметила она. — Их цвет меняется.
Уголки губ Тревиса приподнялись.
— Так и есть. Мама, бывало, говорила, что по их цвету может понять, что я натворил.
Ленобия не смогла от него отвернуться, хотя ее охватила тревога.
К счастью, Бонни выбрала этот момент, чтобы ткнуться мордой в плечо хозяйки конюшен. Ленобия почесала лоб лошади, одновременно пытаясь успокоить какофонию чувств, пробуждаемых в ней присутствием этого человека.
«Нет, я не позволю случиться такой ерунде».
С прежней холодностью Ленобия перевела взгляд с Бонни на ковбоя.
— Мистер Фостер, почему вы здесь, а не оберегаете мои конюшни от любопытных недолеток?
Его глаза сразу же потемнели, вернувшись к обычному безопасному карему цвету. Голос из теплого стал деловым:
— Мэм, я поговорил с Дарием и Старком. Думаю, до конца урока ваши лошади в безопасности, потому что в манеже находятся два обозленных вампира, сражающихся с учениками в рукопашном бою с упором на то, как сбивать противника с ног. — Он поправил шляпу. — Кажется, этим парням не меньше, чем вам не нравится, когда их недолетки кого-то беспокоят. Поэтому теперь они станут загружать их по полной программе.
— О, отлично. Это хорошие новости, — одобрила Ленобия.
— Да, мне тоже так кажется. Поэтому я подумал, что могу выйти и предложить вам кое-что очень приятное.
«Неужели он со мной флиртует?»
Ленобия подавила нервную дрожь и посмотрела на Тревиса невозмутимым пристальным взглядом.
— Не думаю, что вы каким-то образом можете сделать мне приятное.
Она была уверена, что его глаза посветлеют, но Тревис ответил ей столь же пристальным взглядом.
— Ну, мэм, я полагал, что вы сразу догадаетесь, о чем я. Предлагаю вам прокатиться. — Он сделал паузу и добавил: — На Бонни.
— Бонни?
— Бонни. Моя лошадь. Такая большая, серая в яблоках, стоит рядом с вами и тыкается в вас мордой. Та самая, что любит печеньки.
— Я знаю, кто такая Бонни, — прервала его Ленобия.
— Подумал, что вам хочется на ней проехаться. Поэтому и привел ее сюда в полной сбруе.
Когда Ленобия ничего не ответила, Тревис со сконфуженным видом поправил шляпу.
— Когда мне нужно отдохнуть, вспомнить, каково это: дышать и улыбаться, я взбираюсь на Бонни и пускаю ее в галоп. Для такой большой девочки она скачет быстро, похоже, будто едешь на горе, и от этого я улыбаюсь. Подумал, что и вас такая поездка может развеселить. — Он заколебался и добавил: — Но если не хотите, я отведу ее назад.
Бонни ткнулась Ленобии в плечо, словно тоже предлагая прокатиться.
И Ленобия приняла решение. Она никогда в жизни не отказывала лошади, и ни один человек — не важно, насколько неловко она себя с ним чувствовала — не заставит ее сделать это в первый раз!
— Думаю, вы можете быть правы, мистер Фостер. — Она встала, взяла у ковбоя поводья и набросила их на мощную шею Бонни.
По движениям Тревиса Ленобия сразу же поняла, что удивила его. Он моментально вскочил со скамейки.
— Давайте, я вас подсажу.
— Не нужно, — ответила она, отвернулась от Тревиса и подтолкнула Бонни, чтобы та встала позади скамейки. С грациозностью, отточенной за столетия практики, Ленобия шагнула с земли на скамейку, а затем на ее спинку, откуда, легко вставив ступню в стремя, взлетела в седло. Она сразу же заметила, что Тревис укоротил стремена своего широкого седла, чтобы они были ей впору, хотя седло было очень большим, Ленобии сидела в нем скорее удобно, нежели неуклюже. Она посмотрела на Тревиса, и улыбнулась, потому что ей показалось, что он находится далеко внизу.
Ковбой улыбнулся ей в ответ:
— Знаю-знаю.
— Отсюда все выглядит по-другому.
— Конечно. Давайте же, прокатитесь на моей девочке. Она напомнит вам, как дышать и улыбаться. И Ленобия, мне бы хотелось, чтобы вы перестали звать меня «мистер Фостер». — Он приподнял шляпу, улыбнулся и протяжно добавил: — Если вам будет угодно, мэм.
Ленобия лишь вскинула бровь. Она легонько сжала коленями бока Бонни и чмокнула губами, как не раз делал Тревис. Лошадь сразу же откликнулась и плавно тронулась вперед. Ветерок по-прежнему дул, и тепло этого вечера напомнило Ленобии о весне. Она улыбнулась.
— Может, эта долгая холодная зима закончилась, малышка Бонни. Может, идет весна.
Бонни запрядала ушами, прислушиваясь, и Ленобия похлопала ее по мощной шее. Она направила кобылу на север и поехала вдоль каменной стены мимо расколотого дерева, ставшего свидетелем стольких мучений, мимо конюшен и манежа.
Они ехали, перемежая шаг с легкой рысью, всю дорогу до места, где север соединялся с востоком в углу стены, опоясывающей территорию кампуса. Достигнув этой точки, Ленобия почувствовала, что уже привыкла к ритму Бонни, и лошадь ей доверилась. Она развернула Бонни в обратном направлении.
— Ладно, большая девочка Бонни, посмотрим, на что ты способна.
Ленобия наклонилась вперед, сжала колени, пришпорила кобылу и громко чмокнула губами, одновремейно тронув лошадь кончиками вожжей.
Бонни пустилась вскачь, словно спущенная с привязи скаковая лошадь.
— Но! — закричала Ленобия. — Так его! Погнали!
Тяжелые копыта Бонни вонзались в землю. Ленобия слышала мерное биение сердца лошади. Теплый ночной воздух развевал волосы Ленобии по ветру, и она еще ближе наклонилась к гриве Бонни, позволяя ей скакать во весь опор.
Кобыла тут же ускорилась увеличила темп, такая скорость казалась немыслимой для создания весом почти в тонну.
Пока ветер свистел в ушах, полоща серебристые волосы вампирши в едином ритме с гривой першерона в магическом танце, делающем лошадь и всадника единым целым, Ленобия вспомнила старинную персидскую поговорку: «Дыхание рая обретается между ушей коня».
— Точно! Совершенно точно! — закричала Ленобия, крепче прижимаясь к галопирующей лошади.
Охваченная восхитительным чувством радости и свободы, Ленобия двигалась синхронно с Бонни. Она не осознавала, что хохочет во все горло, пока не притормозила, обойдя кругом скамейку и остановив тяжело дышащую вспотевшую Бонни рядом с Тревисом.
— Она чудесна! — рассмеялась Ленобия и наклонилась, чтобы обнять Бонни за влажную шею.
— Я же говорил, что вам станет лучше, — крикнул ей Тревис, также смеясь, и подхватил Бонни под уздцы.
— Несомненно! Это так здорово!
— Как поездка верхом на горе?
— В точности как поездка верхом на красивой и умной горе! — Ленобия снова обняла Бонни. — Знаешь что? Ты и впрямь заслуживаешь всех этих печенек, — сказала она лошади.
Тревис лишь рассмеялся.
Ленобия перебросила ногу через седло, чтобы соскользнуть с лошади, но земля находилась дальше, чем она думала. Наездница пошатнулась и упала бы, если бы Тревис сильной рукой не подхватил ее под локоть.
— Осторожно, осторожно, девочка… — бормотал он, словно успокаивая молодую пугливую кобылку. — Земля о-очень далеко. Слезай аккуратно, а то упадешь.
Все еще ощущая прилив адреналина от бешеной скачки, Ленобия засмеялась:
— Мне все равно! Это того стоит! Такая поездка стоит чего угодно!
— Как и некоторые девушки, — заметил Тревис.
Ленобия подняла глаза на высокого ковбоя. Его глаза посветлели так, что больше не казались ореховыми. Теперь они переливались оливково-зеленым, четким, светлым и определенно знакомым.
Ленобия не думала, подчинившись инстинкту. Она шагнула в его объятия.
Казалось, что Тревис тоже утратил способность мыслить, потому что выпустил поводья Бонни и прижал Ленобию к себе. Их губы встретились в отчаянном поцелуе, в котором слились страсть и вопрос.
Ленобия могла остановиться, но не стала.
Она позволила себе отдаться безрассудному чувству. Нет, даже больше. Она разделила с Тревисом его страсть и поделилась с ним своей, ответила на его вопрос собственным желанием.
Поцелуй длился достаточно долго, чтобы Ленобия успела прочувствовать вкус Тревиса и признать, что отчаянно скучает по нему.
Но затем разум вернулся к ней.
Она лишь слегка отстранилась, и он выпустил ее из уютного кольца рук.
Ленобия чувствовала, что ее голова непроизвольно покачивается, а сердце бешено стучит.
— Нет, — сказала она, пытаясь восстановить ровное дыхание, — этого не может быть. Я так не могу.
Красивые глаза Тревиса затуманились.
— Ленобия, девочка. Давай поговорим. Есть между нами что-то, от чего нельзя отмахнуться. Как будто мы…
— Нет! — Ленобия призвала жесткое самообладание, которое практиковала веками, чтобы скрывать желание, тоску и страх под маской гнева и холодности. — Даже не думай. Людей всегда тянуло к нам. Ты почувствовал то же самое, что и любой мужчина, которого я бы удостоила поцелуя. — Она заставила себя рассмеяться, на этот раз совершенно безрадостно. — Вот поэтому у меня нет привычки целовать человеческих мужчин. Больше такого не повторится!
Не глядя на Тревиса и Бонни, Ленобия пошла прочь. Она повернулась к ним спиной, чтобы они не заметили, как она прикрыла рот рукой, чтобы с губ не сорвался всхлип.
Она открыла боковую дверь в конюшни так резко, что та врезалась в каменную стену здания. Но Ленобия не стала останавливаться. Она сразу пошла в свою комнату над конюшней, и заперла за собой дверь на замок.
И только тогда позволила себе заплакать.
