Несмотря на описанные и предыдущей главе обстоятельства за несколько времени вперед, существовали смутные предрасположения, что Иисус не преминет прийти на праздник Пасхи. О достоверности этого происходили между народом споры и на ожидаемое прибытие галилейского Пророка глядели с напряженным любопытством и интересом. Поэтому, как только в воскресенье рано утром узнали, что в течение дня Он должен прийти в Иерусалим, все пришло в движение. Известие это принесено было некоторыми из иудеев, посетивших Вифанию накануне и возвратившихся после заката солнца, чтобы путешествием не нарушить субботних уставов. Таким образом, множество народа было приготовлено, чтобы принять и приветствовать Избавителя. Который воскресил мертвого.

Он шел пешком. Три дороги вели из Вифании через гору Елеонскую в Иерусалим. Одна из них проходила между северной и центральной вершинами, из которых первая, по преданиям, называлась «Горой оскорбления», где, как предполагалось, стояли идольские храмы Соломона, а теперь, согласно рассказа в Деяниях Апостольских, известна под названием «Мужи Галилейские». Другая достигает самой высокой части горы и проходит вниз через нынешнее поселение Эт-Тур. Третья, которая, как к настоящее время, так и тогда, должно быть, была большой дорогой, изгибается вокруг левого склона центральной массы, между ним и «Горой Злобного Совета», где стоят развалины так называемого «Дома Каиафы». Другие проходы можно было назвать скорее горными стежками, а так как Иисусу сопутствовало множество Его учеников, то ясно, что Он избрал третью, более удобную дорогу.

Теперь нет там пальм, которые росли в то время: во всей Палестине стали они в настоящее время редки. Прошедши под пальмами вифанскими, от которых эта местность получила свое название, они приблизились к Вифании, или «Дому Пальм», небольшой подгорной слободе или хижине, которая вероятно находилась к югу от Вифании, но потом исчезла бесследно. К этому селению или вообще жилью Иисус отправил двух апостолов. Подробное описание местности у евангелиста Марка заставляет предполагать, что между ними Петр, а если это так, то надо думать, что ему сопутствовал Иоанн. Иисус сказал им, что, достигнув селения, они найдут ослицу привязанную и осленка с ней; пусть отвяжут ее и приведут к Нему. Если встретят препятствие со стороны хозяина, то последний замолчит, когда они объяснят, что эти животные надобны Господу. Все случилось так, как Он говорил. Они нашли привязанную на улице у ворот ослицу с жеребенком, какой им был нужен, потому что они искали такого, на которого никто из людей не садился. Хозяева животных, услыхавши для кого эти последние берутся, не сделали никакого препятствия. Приведши их к Иисусу, апостолы, желая воздать Ему царскую почесть, покрыли их своими одеждами, посадили Его на жеребенка и пошли дальше торжественной процессией. Это не было шествие для возбуждения политического энтузиазма и не имело характера тщеславия для напоминания победных триумфов. Нет, это был просто взрыв радости провинциалов, восторженное настроение бедных галилеян и живших в презрении народных учеников. Надменные язычники, если бы они были свидетелями смиренной процессии, только насмеялись бы над ней, как это сделали Юлиан и Сапор, когда известились о ней. По поводу осла римляне придумали множество насмешек над иудеями, а христиан называли «поклонниками ослов». Сапор предлагал евреям коня, чтобы он послужил ожидаемому Мессии, но один из евреев с гордостью ответил, что все его кони далеко хуже осла, который должен носить на себе Мессию, потому что этот осел происходит от того, который был у Авраама, когда он хотел принести в жертву Исаака, а также и у Моисея. Осел на востоке не считается презренным животным, и апостолы впоследствии вспомнили, что все это событие совершилось во исполнение пророчества Захарии: ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной. Да, это была процессия, совершаемая не с пышностью, но в какое глубокое ничтожество должны были погрязнуть при ней величайшие триумфы губительных войн и несправедливых побед!

Таким образом, Иисус воссел на жеребенка, которого некоторые из учеников вели под уздцы, но двинулся только тогда, когда толпа, сняв верхние одежды, стала расстилать их на пути и, нарвавши ветвей с олив, фиг и орешника, рассыпала перед Ним, восклицая в восторженном порыве: Осанна Сыну Давидову! Благословен грядущий во имя Господне! Осанна в вышних! Заимствуя эти выражения из псалмов, которые пелись в праздник Кущей, толпа изливала свой восторг в восклицаниях «осанна» (спасение) и каждый рассказывал, как Иисус воскресил Лазаря из мертвых.

Дорога тянулась, постоянно поднимаясь на Елсонскую гору, зеленым лугом под тенью деревьев, а потом внезапно повертывала круто к северу. С этого поворота виделся, как на ладони, Иерусалим. В ясной атмосфере, возникая из глубины тенистой долины, которая его окружала, восставал перед Ним город, с которым связаны были тысячи воспоминаний, и утреннее солнце, падая на мраморные башни и позолоченные крыши храма, отражалось огненным блеском, заставлявшим зрителя отвести глаза поневоле. Такой блеск подобного города во все времена производит приятное впечатление. Многие путешественники из евреев и язычников задерживали своих лошадей и глядели на это зрелище с невыразимым волнением. Я сам, в среду на святой неделе, 14 апреля 1870 г., не при солнечном восходе, а при полном свете месяца, проезжал из Вифании этим местом и никогда не забуду впечатления, возбужденного во мне внезапным видом города, с его куполами, минаретами и мелькающими огоньками, когда он видится при лунном освещении. Но на тогдашний Иерусалим в «его царственной мантии гордых башен» надо было смотреть, как на одно из чудес света. Он представлял зрелище великолепнейшее, чем нынешний разоренный, рассыпанный в прах город. И кто может изъяснить, кто может почувствовать могучий порыв божественного сострадания, который вспыхнул при этом зрелище в душе Спасителя? Возвеличилось ли, возрадовалось ли сердце истинного Царя этого города при взгляде на «массу золота и серебра»? Нет! далеко не так. На гробнице Лазаря Он проливал слезы молча, а здесь плакал навзрыд. Стыд от посмеяния, боль от страданий, спустя после того пять дней, оказались бессильными, чтобы вырвать у Него хоть один стон из груди или вызвать слезу на глаза Его; но здесь чувство глубочайшего сострадания объяло Его сердце, и Он не только плакал, но разразился в рыданиях, которые прерывали Его слова. Странный триумф для Мессии! Странный переход от торжественных кликов! Освободитель плачет над городом, который уже поздно спасти; Царь пророчествует крайнее разорение народа, которым приходил править! Если бы и ты хотя в сей твой день узнал, воскликнул Он, между тем как народ глядел на Него в удивлении, не зная, что подумать или что сказать, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Слезы прервали слова Его и, когда возвратился голос, Он мог только прибавить: но сие сокрыто ныне от глаз твоих. Ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отвсюду. И раззорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня ни камне, зато что ты не узнал времени посещения твоего. Раввины, изъясняя пророчество Иезекиилево, говорили, что облако славы отошло из храма, на восток к горе Елеонской, и там три года напрасно призывало народ голосом человеческим к раскаянию, а затем удалилось навеки. Этот голос Иисусов был последним воззванием Славы Господней к народу с горы Елеонской.

Верно, буквально, ужасно, через пятьдесят лет исполнилось пророчество Иисусово. За четыре года перед войной, когда город наслаждался полнейшим миром и счастьем, мрачный маньяк бродил по улицам города, повторяя беспрестанно: «Голос с востока, голос с запада, голос от четырех ветров, голос против Иерусалима и святого дома, голос против женихов и невест, голос против всего народа!» Никакое бичевание, никакие муки не могли исторгнуть от него других слов, кроме: «Горе! горе Иерусалиму! горе городу! горе народу! горе святому дому!» — до тех пор, пока семь лет спустя, во время осады, он не был убит камнем из катапульты. Голос его был отголоском голоса пророческого.

Тит не хотел срывать города до основания, но вследствие отчаянного упорства иудеев вынужден был окружить его сначала земляными окопами, а потом каменным ватом. Он не хотел разрушать храма и употреблял все усилия, чтобы сохранить его, но вынужден был обратить его в прах. Он не намеревался быть жестоким в отношении населения, но заклятый фанатизм и сопротивление жителей до того уничтожили всякое желание пощадить их, что он задался мыслью чуть-чуть не истребить всю расу, распиная их сотнями, травя в амфитеатре тысячами, продавая в рабство мириадами. Иосиф рассказывает, что даже тотчас же после осады никто в этой огромной пустыне не мог бы узнать красавицы Иудеи, что если бы какой из иудеев пришел туда внезапно, то был бы принужден спросить, что же эта за местность, хотя бы знал город в совершенстве? Кто в нынешнем Иерусалиме захотел бы видеть остатки города времен Христовых, тот должен отыскивать его на двести футов ниже почвы. Водном только месте остается еще несколько массивных фундаментов, как будто бы свидетельства, как громадны были здания, которых они остались единственными представителями. Каждую пятницу собираются здесь убитые бедностью евреи, чтобы постоять в саване (который каждый из них сшивает себе на день погребения) и поплакать над затмившейся славой падшей и поруганной родины.

Само собой разумеется, что когда Иисус проливал горькие слезы и высказывал пророческий плач, процессия остановилась. Но народ в долине Кедронской и около стен Иерусалима, ровно как богомольцы, которых шалаши и палатки теснились внизу по зеленым скатам, увидали приближавшуюся толпу, услыхали отголоски радостных криков и узнали значение такого волнения. Наломав зеленых и красивых пальмовых ветвей, народ устремился на дорогу, чтобы встретить приближавшегося пророка. Когда же два народных потока, один из сопутствовавших Ему, другой из присоединившихся на пути встретились друг с другом, то оставили Иисусу место в середине, примкнув кто к задним, кто к передним рядам процессии, а иные, обогнав ее, пошли вперед к воротам Иерусалимским, помавая ветвями и восклицая «Осанна!».

К толпе этой примешалось несколько фарисеев, для которых радость народная была желчью и полынью. Что означают эти клики с упоминанием о Мессии? Что значат эти царские титулы? Были ли они опасны и неприличны? Почему Он дозволил их? Учитель запрети ученикам своим, говорили они. Но Иисус не хотел этого. Если они умолкнут, сказал Он, то камни возопиют. Слова эти напоминали угрозы, которые встречаются между обличениями алчности и жестокости у пророка Аввакума, предвещавшие окончательное разорение, которым отмстит Господь Иерусалиму; камни из стен возопиют и перекладины из дерева будут отвечать им. Фарисеи чувствовали, что были бессильны остановить волну народную.

Когда процессия вступила в городские стены, весь город пришел в движение. Кто это? спрашивали иерусалимляне, выглядывая из-за решеток или стоя на крышах, на торговых местах, улицах и уступая место для прохода. Толпа же отвечала отчасти с гордостью за своего соотечественника, отчасти с оттенком недоверия к званию Иисуса, как Мессии, когда встретила презрение и неприязнь со стороны столичных жителей: это Иисус, пророк из Назарета Галилейского.

Относя последовавшее за тем очищение храма ко входу Господню в Иерусалим и считая это событие следовавшим непосредственно за входом, я придерживаюсь порядка в Евангелии апостола Матфея преимущественно перед св. Марком по следующим причинам: 1) невозможно, чтобы Иисус пришел поздней порой, вопреки Его всегдашнего обычая и вследствие страшных дневных жаров даже в это время года; 2) если Он пришел рано утром и не оставлял храма до позднего вечера, то, принимая во внимание, что события эти происходили в так называемое Вербное воскресенье, как это видно из евангелий св. Матфея, Луки и Иоанна, — мы не найдем указаний, в чем проведен был день (потому что путешествие из Вифании в Иерусалим не могло продолжаться больше 2 часов). 3) Очищение храма должно было быть более естественным последствием торжественного входа, нежели спокойного прихода на следующий день. Причин для отнесения такого очищения храма к следующему дню никаких не видно. После такой оговорки я перехожу к рассказу.

Настоящая процессия не могла идти далее подошвы горы Мориаг (Гар га бейт), за черту которой нельзя переходить в дорожной одежде или с пыльными ногами. Им пришлось разойтись в разные стороны, прежде чем вошли в ворота Сусаннины; вошел один Иисус. Таким образом, Господь, которого они искали, пришел внезапно в храм, — вестником завета; но они не узнали Его, не обрадовались Ему, хотя первым Его действием было очистить храм, чтобы они могли приносить жертву в правде. При взгляде на окружавшую обстановку сердце Его возмутилось сильным негодованием. Три года тому назад, в свою первую Пасху, Он очистил храм, но увы! напрасно. Снова жадность одержала победу над почтением; снова мозаичные полы и портики двора язычников заняты были погонщиками быков и овец, прасолами и ростовщиками; снова все осквернено пригнанным скотом; снова слышался голос торгующихся и звон золота. Сами еврейские писатели соглашаются, что беспорядки в храме дошли до крайней степени. Святилище, пишет Иосиф, стало теперь прибежищем, сборищем тирании. Действительно, — говорит в своей речи Анан, — для меня лучше было бы умереть, нежели видеть такую мерзость в доме Божием, — смотреть — как это священное, никому недоступное место попирается без надобности нечистыми ногами, как эти полы покрываются кровью негодяев. Всякий раненый Зилот, — продолжает Иосиф, — приходил в храм и обливал священный пол своею кровью. Иисус не хотел учить в таком оскверненном месте. С сокрушением и скорбью выгнал Он вновь из храма всех торговцев, и ни один из них не осмелился воспротивиться Его ревности. Он не потерпел, чтобы даже мирная ограда была возмущаема народом, проходившим внутри ее с различными сосудами, и обращена в проходной двор. Густая толпа евреев, — в числе, как говорят, почти трех миллионов, собиравшаяся на неделю праздников в святой город, — не усомнилась обратить двор язычников на эти дни, как и во всякие прочие, в отвратительнейшую по деятельности сцену, тем более, что, согласно закона, пасхальных агнцев, — которых должны были приобрести посетители, — надо было выбрать и отделить от прочих заранее. Но никакие их соображения, ни общие законы приличия не допускали, чтобы они обращали дом Отца Его, который был домом молитвы всех народов, в разбойничий вертеп, подобный находившемуся в Вади Гаммаме, где разбойники делили свою несправедливую добычу.

Он не начал своего обычного учения, пока не водворил в храме молчания и порядка, при которых оно было удобнее. По окончании отвратительной суматохи, когда храм принял свой настоящий вид, к Нему пришли страдальцы, и Он исцелял их. Тысячи слушателей, собравшись вокруг Него толпой, изумлялись Его глубокой учености и не могли достаточно наслушаться поучений Его. Истинные сыны храма, в своей невинной радости, продолжали торжественные клики «Осанна», которыми приветствовали при входе. Первосвященники, книжники, фарисеи и начальники народа глядели, презирали, удивлялись и терялись. Они в своем бессилии могли только злобствовать втайне, не смея ничего Ему сделать, в виду окружавшего Его народа. Но переговариваясь об этом друг с другом, они питали себя надеждой, что наступит их время; возьмет свое их мрачная сила. Если они пытались сказать Ему слово, то отходили униженные, уничтоженные Его спокойным возражением. Со злобой обращали они Его внимание на крики детей во дворах храма, говоря: слышишь ли, что дни говорят? Но Иисус, кротко защищая детей от явной ненависти, ответствовал: да разве вы никогда не читали: из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу?

Таким образом, среди напрасных покушений врагов уничтожить Его или повредить Ему, в высокой проповеди прошли часы этого замечательного дня, который отмечен сверх того достопамятным событием. Пораженные всем, что видели и слышали, греки — не эллинисты, т. е. говорящие по гречески иудеи, а греки — иудейские прозелиты, привлеченные праздником в Иерусалим, — пришли к Филиппу и просили предоставить им случай отдельно видеться с Иисусом. Халдеи с востока искали Его колыбели; греки с запада пришли к Его кресту. Кто они были и почему искали Его, неизвестно. Интересное предание, на достоверность которого нельзя впрочем положиться, говорит, что греки были эммиссарами Авгаря V, царя Едесского, который, узнав о чудесах Иисусовых и об опасностях, которым Он теперь подвергался, прислал сановников, чтобы предложить Ему убежище в своих владениях. Апокрифическое письмо Авгаря к Христу приведено св. Евсевием, который сообщает, что оно взято из сирийских документов, сохранившихся в Едессе. Письмо и ответ вероятно принадлежат к III веку по Р.Х. Авгарь говорит, что услыхав о чудесах Иисуса и заключив из того об Его божественной природе, «Я написал это, чтобы просить Тебя принять на себя труд придти ко мне и исцелить мою болезнь. Ибо я также слышал, что евреи на Тебя ропщут и желают оскорбить Тебя. У меня есть небольшой красивый город, которого достанет для нас обоих». Ответ Иисуса почти весь составлен из выражений Св. Писания и начинается намеком на 20 гл. 29 ст. Евангелия от Иоанна; в конце же письма прибавлено: «когда Я вознесусь, то пришлю одного из моих учеников, чтобы исцелить тебя от болезни: он принесет спасение тебе и твоим».

Святой Иоанн не говорит об Авгаре ни одного слова и не рассказывает даже, почему греки обратились прямо к Филиппу. Но так как Вифсаида была отечественным городом этого апостола и многие из евреев в этом периоде, по примеру семейства Иродов, приняли имена языческие, то греческому имени его нельзя придавать слишком много значения. Но при этом мы видим интересное указание на личное благоговение, которое апостолы чувствовали к своему Учителю, в том, что Филипп не вдруг решился передать просьбу греков. Он пошел сначала посоветоваться со своим согражданином Андреем и уже оба вместе передали Иисусу желание просителей. Приведены ли были они в Его присутствие, нам неизвестно; но из этого случая мы видим по крайней мере новый знак, что пришел час прославления Его имени. Ответ содержал ту мысль, что как пшеничное зерно должно умереть, прежде чем принесет плод свой, так слава приобретается смирением, и кто хочет последовать Ему, тот на всякий час должен был быть готов к смерти. Хотя же, при виде её, страх человеческий начал в Нем борьбу с послушанием, однако сознавая, что ставши с ней лицом к лицу. Он победит ее, Иисус воскликнул: Отче, прославь Имя Твое! Тогда в третий раз в Его жизни сошел с небес голос, который говорил: и прославил, и еще прославлю. Св. Иоанн говорит прямо, что голос этот звучал не одинаково для всех. Народ принял его за раскаты грома; некоторые сказали, что Ангел говорил Ему. Голос в членораздельных звуках слышали немногие. Но Иисус сказал, что голос тот был для них, а не для Него, потому что приблизился суд миру, его обличение в грехе против Св. Духа. Князь мира будет изгнан, а Ему следует быть вознесенным, как медному змею в пустыне, и оттуда привлечь к себе всех людей. Народ не уразумел таких отдаленных намеков испрашивал, что значат слова Сын человеческий должен быть вознесен. Если это значит, что Его предадут силой позорной смерти, то каким же образом это случится? Разве Сын человеческий не одно и то же, что Мессия, и разве не говорили пророки, что царство Мессии будет вечно? Истинный ответ на их вопрос мог быть воспринят только духовными сердцами; они же, будучи к тому не приготовлены, были бы оскорблены и поражены им, а потому Иисус не дал никакого ответа. Он только заповедал им ходить в свете в течение непродолжительного времени, пока Он должен оставаться с ними, и таким образом сделаться детьми света. Он пришел в мир, как свет; слова, которые Он говорил, будут судить тех, которые отвергли Его; потому, что каждое слово, каждый краткий ответ, каждая продолжительная проповедь — были от Отца, были яркими отблесками Отца светов, животворными лучами вечной жизни.

Но все великие и спасительные истины были невидимы для ослепленных глаз, мертвы для ожесточенных сердец. Даже те немногие из высокопоставленных и высокообразованных лиц, которые отчасти разумели и отчасти веровали им, не смели исповедать Его, чтобы не подвергнуться неизбежному в этом случае херему из синедриона, а им хвала человеческая была гораздо дороже хвалы Божией.

Таким образом, грусть и чувство отвержения возмутили вечер дня торжественного входа. Но оставаться в городе было небезопасно и не согласовалось с желаниями Иисуса. Он удалился из храма, скрылся от бдительных врагов вне городских стен, под защитой энтузиазма галилейских последователей и вышел в Вифанию с двенадцатью. Он, вероятно, не прямо вошел в селение; потому что целью Его было, по-видимому, найти скрытое место, чего не могло предоставить возвращение в известный дом, где многие видели Его за вечерей накануне. Гораздо правдоподобнее, что Он нашел приют с учениками на откосе горы Елеонской, усеянном оливовыми деревьями, невдалеке от места, где встречаются между собой дороги, ведущие в селение. Он привык проводить ночи на открытом воздухе, поэтому и Он, и апостолы, завернувшись в верхние одежды, могли заснуть крепким и мирным сном на зеленой траве, под тенью деревьев. Но ни от Него, ни от Его спутников не отставала тень предателя. Спал ли и Иуда так же спокойно, как остальные? Может быть. Потому что «угрызения совести могут смущать сон человека при первых его попытках на несправедливость, и потом, когда от преступления не останется ничего кроме бедствия, которое было последствием преступления. Между этими двумя пунктами преступник может быть свободен от всяких терзаний».