7
Ражный постоял над ним, после чего, не склоняясь, подал руку.
Побежденный вскинул глаза и руки не принял, угнездился в земле, приняв полусидячее, удобное положение. Если только что-то было удобное для него в этот час...
Взгляд его снова остановился на шраме.
А зря он сидел на земле, лучше бы принял помощь и встал: ристалище как пересохшая пустынная почва тянуло в себя остатки энергии.
Почему-то не вставал, медлил, слегка ерзал, терпя мучительную, обжигающую боль, охватившую сейчас все его тело. Так диктовали правила, или не хотел сразу сообщать место и время следующего поединка, не желал признавать себя побежденным, манежил теперь уже бывшего соперника, давил на нервы, куражился...
Ражный покинул ристалище, углубился в дубраву и, прихватив волчью шкуру, пошел назад. Улучив момент, Колеватый задрал на себе рубаху и что-то воровато рассматривал под ней, трогал пальцами и, захваченный врасплох, не стал скрывать своего интереса. Вотчинник же сделал вид, что ничего не заметил, поднял на ходу свой пояс и рубаху, сделал небольшой крюк и взял разорванный ремень поединщика.
Нет, он его не подрезал, как это делали иногда араксы: схалтурили калики перехожие, когда творили повиву для новорожденного Колеватого, вырезали на пояс кожу, посеченную свищами еще при жизни вола, не рассмотрели, не заметили взрыхленного, мягкого участка...
Тянуло рассмотреть бляхи-клейма, прочитать родословную, да уже ноги не держали: на секунду отвлекся и чуть не выстелился на вспаханном ристалище...
Бросил пояс Колеватому, потом шкуру на землю, мездрой вниз, лег и раскинулся на волчьей шерсти. Боковым зрением заметил, как поединщик сдернул рубаху и теперь откровенно рассматривал вздувшиеся огромными синими подушками грудь, бок и поясницу. Причем гематомы чуть ли не на глазах пухли еще и сливались в одну, обезображивая мощный, классический торс.
А вел он себя мужественно, ничего, кроме любопытства, к своим ранам не проявлял...
Через несколько минут разрыл землю, достал снизу прохладную и влажную, стал прикладывать к синякам.
– Не надо, не поможет, – глядя в сторону, проронил Ражный.
– Жжет, – спокойно отозвался он.
Вотчинник встал, поднял и отряхнул шкуру, бросил Колеватому:
– Завернись и лежи... – Сам же, не надевая рубахи, затянулся поясом по-боевому и пошел в дубраву.
– Куда ты, Ражный?.. Погоди.
Он обернулся – поединщик подавал руку, просил помощи.
Конечно, символически, соблюдая обычай. Вотчинник вернулся, протянул левую ладонь. Прежде чем взять, Колеватый глянул на нее с нескрываемым интересом, однако ничего особенного не обнаружил. Размерами левая кисть была даже чуть меньше правой...
– Голованово Урочище, у Вятских Полян. – Взял его руку. – Стерхов, из вольных... Вторая декада октября.
Бывший противник встал без напряжения, да зрачки выдали – расширились, очернили синие глаза. Сам поднял шкуру, посмотрел со всех сторон, затем взглянул на Ражного.
Тот кивнул.
Это был дар утешения...
– А поможет? – деловито спросил он.
– Размочи и мездрой к телу на ночь. Но сначала возьми иглу от шприца, да потолще... Спусти кровь из гематом, пока не свернулась.
Колеватый принял к сведенью, еще раз глянул на зарубцевавшуюся рану на боку и что-то спросить хотел, однако обмотался, закутался в шкуру, будто озяб, и пошел восвояси.
Ему было нестерпимо больно, и потому он спешил уйти подальше с глаз вотчинника, чтобы где-нибудь в укромном месте, в одиночестве покряхтеть, постонать или даже поплакать, если это поможет.
Но сойдя с ристалища возле крайнего дуба, он обернулся, натянул на лицо волчью морду и завыл.
– Прощай, Колеватый! – ответил Ражный. Он знал, что побежденный в первом поединке аракс уже больше никогда не встретится с ним в рощах, а так вряд ли сведет судьба.
В ответ на прощание вольный поединщик заворчал волком, застонал:
– Позор мне... Позор на весь Засадный Полк.
– Не поминай лихом! – добавил хозяин Урочища.
Колеватый снял шкуру с лица и то ли пошутил, то ли пригрозил:
– Лучше не попадайся, прапорщик! С говном съем!
Отдохнуть в глухом углу на охотничьей базе и отметить пятилетний юбилей своего существования приехала московская охранная фирма «Горгона». На территорию базы въехала кавалькада из шести разноцветных иномарок, ярко-желтого микроавтобуса, и последним с какой-то скромной осторожностью вкатился огромный черный джип «Линкольн Навигатор» с затемненными стеклами.
Случилось это спустя немногим больше месяца после поединка, когда Ражный еще никого не принимал, отдыхал сам в свое удовольствие, разогнав егерей, наведался старый приятель, с которым когда-то боролись в одной клубной команде Ярославля, и уговорил принять его партнеров по бизнесу, в прошлом тоже спортсменов, людей достойных, нормальных и надежных в том смысле, что не принесут особых хлопот и не кинут с оплатой.
Предложение это Ражному понравилось, сулило выгоды – дела земные следовало поправлять, иначе приличных людей сюда не заманишь, да и с долгами надо рассчитываться.
И при этом что-то все-таки смущало, то ли обещанные легкие деньги, то ли бегающие глаза приятеля, вдруг явившегося после двадцатилетней разлуки. Впрочем, он всегда был трусоват на ковре, и когда его брали на болевой прием, сильно потел, боялся смерти.
Да ведь столько времени минуло...
Неизвестно, как, что и кого охраняла эта «Горгона», да Ражному хватило трех минут общения, чтобы понять, кто такие. Десяток молодых, здоровых и упитанных парней явно делились на две категории: одна отличалась спортивностью и неплохой речью, другая, судя по жаргону, была, скорее всего, из бывших ментов, и вряд ли кто из них бывал на зоне, но все одинаково распускали пальцы веером.
Женская часть общества, приехавшая на микроавтобусе, оказалась числом больше мужской – девушек взяли с запасом и на удивление воспитанных, с хорошими манерами (как потом выяснилось, были они студентками филфака МГУ – этакий яростный стройотряд на летних каникулах). Возглавляла их командир – красивая и властная женщина лет тридцати, судя по тому, как ей все повиновались и называли Надеждой Львовной, преподаватель, а в свободное от учебного процесса время – содержательница фирмы «Досуг». Возле нее все время вертелась девица лет двадцати, с печально-ласковым взглядом, какой-то затаенной, скрываемой красотой, но в вульгарных эротических одеждах и с черной лентой на шее, туго сдавливающей горло, – то ли помощница, то ли комиссар стройотряда, которой позволялось называть командира Наденькой.
Так вот, бандерша отряда, едва освоившись в обстановке, подошла к Ражному, без всяких прелюдий указала на смуглую, итальянского вида филологиню и сказала:
– Это ваша девушка. За все платит хозяин. Но если она понравится кому-то из гостей, уступите и возьмете вон ту, крашеную.
Такой откровенности он не ожидал, хотя в летний период народ приезжал богатый, без комплексов и с легкими нравами. В «джентльменский набор» для отдыха непременно входили девушки не слишком тяжелого поведения, но чтобы вот так их раздавали, еще не бывало.
Против откровенного цинизма действовал только цинизм.
– А я вас хочу, Надежда Львовна, – сказал он, будто бы задыхаясь от страсти. – У хозяина право первой ночи.
– Я занята, – сухо бросила она и как бы увернулась от взгляда – так обычно ведут себя официантки в ресторанах, подающие на стол пьяным и похотливым гостям.
– Хорошо, тогда вашу наперсницу. Мне ее ошейник нравится.
На сей раз он не играл. Девица ему на самом деле понравилась, но так, как могут нравиться проститутки – с виду.
Бандерша смерила его строгим и презрительным взглядом, ответом не удостоила и, кажется, затаила тихую ненависть.
Несмотря на это, вначале все шло мирно и благопристойно, хотя гости пили всю дорогу и к базе подрулили на хорошем взводе. В том числе и начальник службы безопасности, приехавший один на джипе «Навигатор», и, верно, пивший всю дорогу за рулем в гордом одиночестве. Однако внутреннему распорядку они подчинились безропотно и с удовольствием: все приезжающие на охотничью базу проходили ритуал очищения – шли сначала в баню.
Исполнительный и трудолюбивый Витюля натопил так, что волосы трещали; мужчины бросились в парилку, как в рай земной, но девушек пришлось втаскивать, словно грешниц на сковородку в ад. Они визжали, даже царапались, чем еще больше возбуждали аппетит, а с наперсницей бандерши даже стало худо, и ее вывели в предбанник отдышаться. Бандерша, как и положено администратору, вначале самоустранилась, вероятно, выполняя определенные условия, тут же забегала, захлопотала, принесла нашатырь и потом увела пострадавшую на травку: охрана труда у студентов стояла на высоте.
После первого захода разгоряченные, взвинченные парни искупались в реке с барышнями, приняли пива и попытались втащить в парилку хозяина. Он сослался, что на работе, и это подействовало на отдыхающих – все понимали и особенно не напирали, поскольку ждали приезда шефа «Горгоны» – человека по фамилии Каймак. Официально он был крупным государственным чиновником (о чем упорно намекал еще тот приятель, что организовал Ражному клиентуру), работал в Палате по правам человека и, как понял Ражный, являлся тайным покровителем и, по сути, полным хозяином охранного предприятия.
Разумеется, его приезд на юбилейное торжество должен был остаться в абсолютном секрете от кого бы то ни было, потому и выбрали отдаленную охотничью базу в глухих местах. Ражного сразу об этом предупредили, чтобы тот не ломал себе голову, с кем имеет дело, а также намекнули, что теперь он отвечает за утечку конфиденциальной информации: то есть повязали секретностью, как веревкой.
Накануне, когда завозили продукты и кое-какое снаряжение для отдыха и развлечений, приехали два молчаливых человека – тогда совершенно трезвый и очень серьезный начальник службы безопасности на своем «Навигаторе» и тихо улыбающийся молодой человек с радиоприборами. Они прошли всю базу, осмотрели визуально и с помощью электроники обследовали все помещения вплоть до туалетов и ближайшие деревья – искали подслушивающую аппаратуру и видеокамеры. К счастью, ничего не нашли, иначе бы контракт немедленно был разорван.
Хорошие деньги зря никто не платит...
Несмотря на вольность и отдых, в «Горгоне» соблюдались строгая иерархия и дисциплина, так что никакой особой самодеятельности не было, всеми процессами незаметно управлял один из парней – примерный ровесник, спортивный и отлично сложенный человек по фамилии Поджаров, финансовый директор фирмы. Сначала он не особенно-то выделялся из толпы, хотя взгляд все время цеплялся именно за него, но точно так же, как цеплялся он за девицу с черным ошейником. Увидев, как Ражный легко отбился от гостей, попытавшихся сволочь его в баню, вдруг панибратски хлопнул его по шее и спросил, щуря лукавый глаз:
– Послушай, хозяин... А ты на коврах не бывал?
– В ранней юности, – бросил тот, чтобы отвязаться.
– Да? Это любопытно... Такое ощущение – не только в юности. А потягаться на травке слабо?
– На кушаках, что ли? – свалял ваньку Ражный.
– А ты не тот человек, за кого себя выдаешь, – вдруг заметил финансист. – Ладно, все в порядке, хозяин!
И поднял руки.
Лысоватый, узколицый и остроносый Каймак, человек лет за пятьдесят, приехал под вечер в сопровождении личной охраны и со своими «самоварами» – двумя молодящимися особами возрастом за сорок, весьма вульгарными, потасканными и откровенно некрасивыми. Ну точно, будто на помойке нашел или в бомжатнике напрокат взял! У одной не было передних зубов, а у второй росли жесткие усы и кустики волос на бородавках, и если бы не полная и сильно провисшая грудь, ее можно было принять за мужика.
В это время распаренные и утомленные баней отдыхающие лежали на траве, завернутые в полотенца или вовсе телешом. При появлении шефа публика стала «держать носок», как при главнокомандующем, и мгновенно утратила инициативу.
Одна лишь бандерша оставалась независимой и полностью самостоятельной.
Тайный руководитель «Горгоны» вначале тоже подчинился правилам охотбазы, сходил со своими женщинами в баню, очистился там, и началось скучное застолье, посвященное юбилею. Вспоминали, говорили речи, и его команда на какое-то время забыла о своих пальцах и даже барышнях. Каймак оказался кормильцем всей этой публики в прямом и переносном смысле, предлагал выпить, угощал, демократично подкладывал в тарелки своих подчиненных закуски, требовал то одного, то другого, но сам ничего не ел и лишь минералку потягивал. Егеря, на лето превращавшиеся в официантов, сбивались с ног, бегая от кладовых и холодильников, куда заранее были завезены продукты к праздничному столу.
Ражный по воле шефа охранной фирмы сидел рядом с ним, и его усатая спутница, для начала предложив выпить на пару, невзначай положила руку на колено, а потом под прикрытием стола забралась в джинсы. Ей жутко мешала «молния», однако рука оказалась по-змеиному холодная, гибкая – изогнулась и вползла. Спровоцировать на глупость бывшего спецназовца погранвойск таким образом не удалось: во-первых, он все время поглядывал на девицу с ошейником, во-вторых, был на работе и знал, за что трудится.
В-третьих, опасался, как бы такое чучело ночью не приснилось.
Но главное, замечание финансиста относительно борцовских ковров не выходило из головы, и тот сам время от времени незаметно рассматривал Ражного, следил за передвижениями, словно искал минуты для разговора.
И тоже не пил, когда все остальные гости расслаблялись по полной программе.
Седовласому шефу настолько понравилось очищение в бане, что он, не доведя юбилейное торжество до логического завершения, вдруг изъявил желание попариться еще раз, только сейчас всем вместе. Подвыпивший и еще более яростный стройотряд МГУ бросился в пекло первым, на ходу срывая одежку, и через несколько минут в парилке стало тесно. Ражный на сей раз уже не мог сослаться на служебные обязанности и оказался сначала в аду (банного жара он терпеть не мог после горячего Таджикистана), а потом в ледяной воде речного омута, где били подземные родники. Холод он любил больше и потому купался с удовольствием, пока наблюдающая со стороны за своими девочками Надежда Львовна не всполошилась и не закричала:
– Миля?! Миля?! Девочки, где Миля?! Мужчины! Ищите Милю!
Даже имя у наперсницы было особенным... Об этом Ражный подумал уже под водой, проплывая у самого дна. И еще в голову пришла банальная мысль – хорошо бы найти ее и вытащить, был бы повод для знакомства...
Но повезло одному из охранников Каймака, который достал бесчувственную Милю, вынес на берег, и вокруг в тот же миг образовался круг из девушек. Бандерша ползала возле наперсницы на коленях, хлопала по щекам и перепуганно звала:
– Миля, Милечка, дорогая! Что с тобой?!
Ражный ворвался в этот круг, оттолкнул Надежду Львовну, перевернул девицу на живот, переломил ее через колено и вдруг понял, что Миля не тонула и воды не нахлебалась, а находится в нормальном состоянии и прикидывается утопленницей. Тогда и он прикинулся, уложил ее на спину и стал делать искусственное дыхание рот в рот. После третьего вдоха девица «ожила», мгновенно села и оттолкнула «спасителя». Стройотряд вместе с командиром радостно загомонил, а Ражный взял Милю на руки, отнес в охотничью гостиницу и уложил в постель, сначала под присмотром самой бандерши.
Когда же снова уселись за стол и Каймак не обнаружил Надежды Львовны, Ражный решил «услужить», вернулся в гостиницу и захватил там женщин врасплох: Миля отчего-то смеялась, а ее подруга только что сделала себе укол в вену и не успела спрятать шприц – зажала его в руке. Он сделал вид, что ничего не заметил, сказал озабоченно:
– Вас просят к столу, Надежда Львовна.
Девица уже лежала как умирающий лебедь.
– Да, я иду! – всполошилась бандерша. – Милечка, запрись изнутри. И лучше тебе поспать...
Но на улице неожиданно остановилась, заговорила беспокойно, с оглядкой, забыв прежние обиды на хозяина:
– Присмотрите за Милей, буквально глаз не спускайте. Важно, чтобы никто из гостей к ней не прикоснулся. За исключением шефа.
Оказывается, девицу берегли для Каймака! Который даже и не взглянул в ее сторону, занимаясь своими старыми, хоть и начищенными самоварами.
– Проституток я еще не охранял, – на ходу сказал Ражный. – Мне что же, сидеть у ее постели?
Надежда Львовна догнала, забежала вперед.
– Она не проститутка!
– Да?! Это любопытно!
Она перебила резко:
– А если с ней что случится? Если и в самом деле утонет или того хуже – кто-нибудь изнасилует? Или вы нуждаетесь в антирекламе?
Ражный ничего ей не сказал, однако нашел Витюлю и приказал не спускать с девицы глаз.
Через несколько минут к нему подсел финансист, незаметно, по-свойски толкнул в бок.
– Хочешь эту утопленницу? Ну, так пойди и оттрахай ее, я разрешаю.
– Как можно? – стал валять дурака и одновременно насторожился Ражный. – Девицу берегут для господина. А я тут «шестерка», слуга. Нет, не смею! Будет скандал...
– Ладно, не придуривайся, иди. Шеф сделал заказ и забыл про него. С ним бывает...
– А что ты такой добрый? – спросил он и посмотрел Поджарову в глаза. – Не уворачивайся, говори.
– Ты же на нее глаз положил, – все-таки увернулся тот. – А шеф – он же натуральный извращенец.
– Вот как?.. Не заметил.
– Ну еще заметишь, – пообещал финансист и ушел на свое место, недовольный тем, что не склеил дела.
Спустя четверть часа Ражный убедился, кто тут правит бал и кто всегда прав.
Скандал действительно начался, только не из-за девицы с ошейником: расслабленный, благостный после бани и купания Каймак что-то шепнул егерю Агошкову, по-ангельски висящему у него за правым плечом. Исполнительный, подобострастный официант куда-то умчался и скоро вернулся совершенно обескураженным и несчастным.
Ражный, неусыпно наблюдавший за тем, что творится вокруг шефа, мгновенно заметил это и насторожился, поскольку Каймак посерел и взгляд его сделался непроницаемо-угрюмым.
А следил за ним не один Ражный, ибо все застолье, исключая подавляющее большинство будущих филологинь, также помрачнело и погасило банный, здоровый румянец. Егерь – отважный, истинный охотник, однажды ножом дорезавший свирепого секача, стоял бледный и косил виноватый глаз в сторону президента клуба. Тем временем Каймак знаком приблизил к себе одного из телохранителей, шепнул что-то на ухо, и тот, сорвавшись с места, подбежал к машине, прыгнул на сиденье и умчался, разрывая колесами мягкую, отдохнувшую от крестьянских трудов землю.
После парной и купания застолье поголовно сидело в полотенцах, и потому рука подружки шефа гуляла по ляжкам Ражного без всяких препятствий, однако не достигала никакого эффекта, шевелящиеся усики вызывали омерзение.
– Ты импотент? – спросила она откровенно.
– Да, – подтвердил Ражный и, скинув блудливую конечность усатой девицы, знаком подозвал к себе егеря.
– Что там стряслось?
– Из холодильника куда-то делся сыр... как его... рокфор, – промямлил Агошков. – Гнилой такой, зеленый...
– Наплевать, принеси нормального, свежего!
– А они хотят гнилого. Они без него ни жить, ни быть.
– Куда же он делся?
– Да не знаю! Меня не было, домой ездил...
– Сильно злой?
– Не то слово... Отправил мужика в город, за плесневелым.
И все-таки шеф «Горгоны» стерпел, сделал вид, что ничего не случилось, и через некоторое время возглавил торжество.
Ражный незаметно вышел из-за стола и отправился в гостиницу, где Герой дежурил возле утопленницы Мили. Когда завозили продукты, он разгружал и раскладывал их по холодильникам, а потом на целых девять часов оставался на базе один. Конечно, Витюля не гурман, чтоб воровать гнилой сыр, – скорее бы спиртное утащил, благо что клиенты прислали его несчитанно. Потому Ражный злости на него не держал, хотел лишь выяснить, куда мог подеваться треклятый рокфор.
Трудолюбивый Герой, присматривая за девицей, без работы не сидел, вставлял в окна марлевые рамки, чтобы не залетали комары.
– Слушай, Витюль, – миролюбиво начал Ражный. – У этих крутых в запасах сыр был, зеленый такой, с плесенью. В холодильнике лежал и куда-то исчез. Ты не видел?
Герой за все время жизни на базе в воровстве замечен не был и если брал водку, то только сливая опивки из рюмок.
– Видел, – неожиданно признался Герой. – Это рокфор, большой такой сверток, примерно на килограмм.
– Ну и что? – слегка опешил президент.
– Я его съел. Извини, Вячеслав Сергеич, но у меня слабость...
– Какая слабость? Жрать гнилой сыр?
– Для тебя гнилой, а для меня самый цимус... Привык к нему на всяких приемах, а-ля-фуршетах...
Его повышенная честность говорила лишь о том, что Витюля успел выпить, когда менял посуду на столе во время банного перерыва.
– Ты что, идиот? Ты понимаешь, как подставил меня?
– Понимаю... Не удержался, Сергеич... Как увидел – вспомнил молодость, ВДНХ, Георгиевский зал Кремля, свой звездный час...
– Ну я тебе устрою звездный час! – растерянно пригрозил Ражный и вернулся за стол.
Каймак вроде бы окончательно успокоился, начал снова улыбаться, шутить со своими страшными женщинами, хотя по-прежнему ничего не ел, и лишь застолье снова расслабилось, весело загудело, как он опять изменил курс юбилейного торжества.
– На рыбалку! – приказал шеф «Горгоны», и оставшийся телохранитель тут же принялся обряжать его в шорты и майку, прыскать аэрозолем от комаров и даже шнуровать кроссовки.
Компания дружно вскочила и, словно боевой расчет, взялась за дело: выгрузили из прицепов и спустили на реку два водных мотоцикла и небольшой катерок, достали удочки, спиннинги, сачки, какую-то мудреную химическую наживку и через десять минут под вой моторов унеслись вверх и вниз по течению. На берегу остался лишь утомленный гостями Ражный – командир стройотряда, опять же индивидуально был приглашен Каймаком на рыбалку и уплыл на катере.
И только президент облегченно вздохнул, как из гостиничного корпуса явилась утопленница Миля. На сей раз в новом, очень скромном и элегантном наряде, однако с этой дурацкой лентой на горле.
– А где все? – с целомудренной наивностью спросила она, будто бы испуганно округляя глаза.
– Ловят рыбу, – буркнул он.
– И Наденька?
– Все.
– И я хочу! И мне нужно! Просто необходимо!
– Этого только не хватало...
Ее капризный тон сменился на диктаторский:
– Я требую! Немедленно отвезите меня на рыбалку! Эй вы, слышите?!
Ражный подошел к ней вплотную, брезгливо просунул палец под черную ленту и подтянул поближе к себе:
– Слушай, ты!.. Утопленница! Лезь в свою нору и сиди тихо. Чтоб я тебя больше не видел!
Наперсница бандерши сломалась мгновенно, оказавшись плаксивой, истеричной девицей.
– Прошу вас!.. Поймите! Я обязана... Умоляю! Иначе мне не заплатят!.. Ну, миленький, пожалуйста!
Ражный схватил ее за руку, почти насильно привел и вручил Витюле.
– Мне сегодня только трупов не хватало!
Виноватый Герой боязливо взял плачущую за запястье и повел назад в гостиницу.
Часа через полтора рыбаки начали возвращаться, и, надо сказать, с неожиданно богатым уловом. Местная рыба, не ведавшая заморских химических деликатесов, хватала наживку, как сумасшедшая: около двух ведер крупных лещей, сорог и окуней торжественно вынесли с катера на берег. Каймак блаженствовал, вещал, закатывая глаза от удовольствия, – подчиненные слушали. А егеря тут же взялись чистить и потрошить рыбу, разводить костер и готовить все причиндалы для ухи.
Вероятно, бандерша на рыбалке пробилась поближе к Каймаку, напомнила ему о невостребованном заказе и, едва причалив к берегу, кинулась в гостиницу и скоро подвела и представила свою наперсницу шефу «Горгоны», хотя тот мог видеть ее за столом сорок раз. Тогда Ражный и заподозрил, что на этом юбилейном отдыхе есть некое подводное течение и эта Надежда Львовна приехала со своим стройотрядом не только для того, чтобы скрасить досуг, ублажить состоятельных мужчин; какие-то свои дела проделывала, интриги плела и весьма осторожно заманивала в сети влиятельного государственного служащего.
Так показалось вначале...
Вторым, а может, и главным интриганом тут был финансист. Чувствовалось, он стремится показать, что выше всех плотских утех и вынужден участвовать в скучных для него юбилейных мероприятиях; ни баня, ни пьянка, ни рыбалка ему не интересны, и толпу из сексуально озабоченных самцов и трудящихся самок он глубоко презирает.
А Каймака и вовсе ненавидит!
Поджаров слегка оживился, когда после рыбалки устроили соревнование по стрельбе из пистолетов и автомата «узи», принес из машины своего «стечкина» и с удовольствием перемолотил все бутылки, развешанные по кустам. Шефа «Горгоны» это задело, поскольку ему хотелось ловить рыбы больше всех и стрелять лучше всех. Ему вложили в руку пистолет, навешали бутылок еще больше, и Каймак открыл огонь. После впустую расстрелянной первой обоймы он закричал:
– Пистолет дерьмо! Дайте другой! Поджаров, дайте мне ваш пистолет!
Тот с удовольствием вручил ему «стечкина», но подложил свинью – поставил флажок на автоматический огонь, и Каймак, не проверив, ударил по мишеням длинной очередью. Естественно, не попал, однако на финансиста не обиделся, перевел пистолет на одиночные выстрелы и оставшимися в обойме семью патронами расколотил две бутылки. Пока ему перезаряжали оружие, оглянулся на толпу и чуть ли не лекцию прочитал:
– Это очень тяжелый пистолет, скажу я вам. И вообще, отечественное оружие – детище системы и для спортивных целей не годится. Оно предназначено только для убийства. Для убийства человека.
Затем подманил к себе Милю с ошейником, поставил ее впереди себя, положил ствол на ее плечо и с упора расстрелял все бутылки без единого промаха.
Публика радостно зааплодировала, а оглушенная, оглохшая девица, качаясь, пьяно убрела к кочегарке и там чуть ли не заползла в траву – ее попросту контузило от выстрелов и теперь тошнило.
Бандерша тотчас же ускользнула следом, а Каймак вдруг заметил Ражного.
– А как у нас стреляют охотники? – спросил он, под одобрительный гул отдыхающих протягивая ему пистолет. – Или вы привыкли убивать зверей дробью?
– Охотники привыкли стрелять по живым целям, – уклонился Ражный. – И не только дробью. Но живых мишеней я пока не вижу.
Шеф «Горгоны» ничего слышать не хотел, сам пошел развешивать бутылки.
– Вот сейчас и посмотрим! Сначала по мертвым!.. Если что – организуем живых! – Толкнул в бок одну из своих подружек, мол, вот она, мишень, и торжественно объявил: – Внимание, господа! На огневой рубеж выходит настоящий охотник!
Финансист мгновенно оказался рядом, зашептал:
– Принимай вызов, хозяин. Иначе шеф опозорит... Давай, давай, спецназ, покажи класс! Тебе же хочется его показать, я вижу...
Более всего Ражного насторожили не его провокаторские способности, а упоминание о спецназе: Поджаров ничего из его биографии не должен был и не мог знать. Впрочем, как и приятель, втравивший его в это дело.
– Я его сделаю, а он обидится и денег не заплатит, – свалял дурака Ражный.
– Деньги плачу я, – предупредил финансовый директор. – Давай!
Каймак со своими «живыми мишенями» развешал бутылки, вернулся сияющий, в предвкушении удовольствия взял со стола пистолет и снова протянул Ражному.
– Прошу вас! Как говорили в старину, к барьеру!
До целей было метров двадцать, поэтому Ражный отошел еще на столько же, увлекая за собой болельщиков, и, когда остановился на новом рубеже, все затихли.
– Давай! – улучив мгновение и скрывая восхищение, еще раз шепнул Поджаров.
Ражный выбрал позицию, поприцеливался в бутылки, затем несколько секунд смотрел в небо и, отвернувшись от мишеней, попросил:
– Завяжите мне глаза.
Кажется, публика не расслышала этого, но Каймак все понял.
– Если охотник не разобьет ни одной бутылки, он уже победил! Завяжите ему глаза!
В толпе возник легкий шумок – искали, из чего сделать повязку, и тут смуглокожая филологиня, подаренная ему бандершей, сдернула с себя бюстгальтер, не спеша приблизилась и, жарко дыша в лицо, дразня грудью, стала так же медленно завязывать глаза.
– А если у меня затрясутся руки? – шепотом спросил он.
– Такие руки не затрясутся, – одними губами вымолвила итальяночка.
На расстрел посуды ушло девять секунд – по одной на бутылку. Десятая осталась целой, поскольку висела донышком к фронту и Ражный срубил ветку над ней.
Он поставил пистолет на предохранитель и не успел сдернуть с глаз повязку, как оказался в объятьях Каймака...
Тогда у него и возникло подозрение, что этот важный и странный человек иной сексуальной ориентации – слишком уж жарко обнимал и норовил поцеловать в губы, так что можно было бы спутать со смуглянкой. Ражный вывернулся из его рук, сдернул с глаз бюстгальтер и поднял его вверх. И лишь когда Каймак отступил, под недружелюбное молчание парней «Горгоны», кинулся обнимать и поздравлять Ражного яростный стройотряд. И десяток женских рук, губ не смогли стереть или хотя бы затушевать ощущение мерзости, оставленное этим защитником прав человека.
В последнюю очередь к Ражному подошел финансист, хлопнул по плечу, но спросил опять шепотом:
– Ну что, убедился?
Ражный в ответ сплюнул и отер рукавом лицо.
Между тем этот поединок был почти мгновенно забыт, ибо Каймак нашел новое развлечение – варить уху, и все теперь колготились возле костра. А Поджаров на правах уже своего, доверенного человека, почти не отходил от Ражного.
Шеф «Горгоны» не брезговал работой, возился с уловом, носил дрова, снимал накипь в огромном медном котле и сам добавлял специи. Он в самом деле был или извращенец, или циник, потому что указав, например, на котел с ухой, сказал, что он похож на тюремную парашу, а потом стал рассказывать публике, какими бывают параши вообще и как на них неудобно сидеть.
Девица с черным ошейником прочихалась, прокашлялась, но оставшись глуховатой на одно ухо, была возвращена бандершей на место и теперь вертелась возле костра, что-то щебетала, а Каймак по-прежнему ее игнорировал и лишь однажды, когда проверял уху на соль, поднес деревянную ложку к ее губам и попросил попробовать. Миля храбро приложилась к ложке, но опалила губы, прыснула на него ухой и, смущенная, убежала в гостиницу.
В тот же миг возле Каймака очутился старший егерь Карпенко, самый демократичный, коммуникабельный из егерей, да еще и фельдшер по образованию, быстренько достал марлевые салфетки, бережно промокнул, отер лицо шефу «Горгоны» и успокоил, что никакого ожога нет, даже первой степени. Так что вместо контакта получился казус, и Ражный в тот миг подумал, что Каймак сделал это с умыслом, поскольку ни свои самовары, ни заказная девица, ни вообще женщины ему были не нужны.
Подставляя свое обрызганное лицо Карпенко, он проводил взглядом девицу, презрительно сморщился и, зачерпнув новую порцию, дал своей усатой спутнице.
И у той все получилось с блеском.
Вообще его невозможно было представить на государственной службе, в каком-нибудь огромном кабинете, решающим дела «о защите прав человека». Или он был таким лишь на отдыхе, в обществе подвластной ему «Горгоны», где полностью расслаблялся и напрочь уходил от серьезной своей должности?..
В это время вернулся посланный в командировку телохранитель и деловым тоном сообщил шефу, что на данный момент рокфора в областном центре нет – проверено на высшем уровне, и что послана специальная машина в столицу, которая вернется завтра утром и доставит сыр прямо на базу.
Увлеченный процессом варки, тот выслушал кое-как и отмахнулся.
Но когда уха оказалась на свеженакрытых столах, расположенных тут же, у огня на берегу, Каймак демонстративно отодвинул тарелку и, поманив егеря Агошкова, шепнул что-то на ухо. Тот припустил со всех ног в столовую и через некоторое время вернулся с банкой маринованной селедки и следом испуга на лице. Важный гость вдруг пристукнул вилкой, и банка, напоминавшая противотанковую мину, выпала из рук официанта.
– Но там больше никакой рыбы нет, – пролепетал Агошков. – Все обыскал...
– Где мой омуль? – Каймак вскочил, обращаясь почему-то к бандерше. – Я вас спрашиваю! Где рыба?!
Та от испуга ничего не могла сказать, однако мило улыбалась. А шеф «Горгоны» наконец опомнился и обернулся к Ражному.
– Где мой байкальский омуль с душком?!
Застолье, еще не успевшее хлебнуть и раздразненное запахами, бережно положило ложки на стол. Защитник прав человека оказался далеко не мягким, растерянным интеллигентом, как показалось вначале, но мог внезапно превращаться в зверя, пугая окружающих рычанием.
Закрепленный обслуживать главных гостей егерь Агошков язык проглотил, таращил испуганные глаза и делал Ражному какие-то знаки.
Тот лично не проверял продукты, присланные «Горгоной», машину разгружал Витюля, и потому ответить ничего не мог.
– Я лично отправлял! Кстати, вместе с сыром рокфор! – встрял начальник службы безопасности.
– Сейчас посмотрю сам. – Ражный вылез из-за стола. – Если отправляли, значит, в холодильнике.
Омуля ни в одном из холодильников не оказалось. Ражный выматерился, постоял на кухне и хотел было сразу же идти к гурману Витюле, однако выглянув на улицу, увидел, что Каймак все еще стоит и ждет.
– Вашей рыбы действительно нет, – сдерживая гнев, вымолвил он, в этот миг презирая себя. – Странно, но это так.
И только потом направился в гостиницу.
– Я голоден! Вам странно, а я голоден! – как-то слабо, подрубленно воскликнул Каймак. – И я не вижу здесь пищи, которую можно есть!
Хотелось обернуться и рявкнуть, мол, что же ты врешь, подлец! Стол завален такой едой, что глаза разбегаются!.. Не рявкнул, а усмехнулся и напустил на себя суровый начальнический вид, поскольку его догнал Агошков.
– Сергеич, кто это такие? Что за люди? Ну, я не могу! На хрен, что хочешь делай со мной – вертеться возле этого... этой суки не буду!
Хладнокровный егерь, бывший спецназовец, воевавший в Афгане (за что и был принят на работу), выглядел смущенным и возмущенным одновременно.
– Будешь, – отрезал Ражный. – Иначе твои ребятишки с голоду подохнут.
Агошков успел наплодить после службы четверых детей...
– Понимаешь, Сергеич!.. Он сначала денег дал, чаевые, сто баксов. И я взял, дурак!.. А он сначала прижимался ко мне, будто невзначай, потом щупать стал... И еще целоваться лезет!
– Я подумал, ты гнева его испугался... А ты ему просто понравился.
– Да мне на его гнев!.. Отпусти, Сергеич! Я с этими гнойными... Не доводи до греха!
– Ладно, скажи Карпенко, пусть подменит, – сдобрился Ражный и поднялся на крыльцо гостиницы.
Герой сидел в комнате, где на кровати, в эффектной позе лежала Миля с опаленными губками – кажется, у них текла мирная, задушевная беседа.
– Рыбу тоже ты сожрал? – с ходу зарычал Ражный.
Девица, как чуткий приемник, мгновенно уловила крайнюю степень гнева, вскочила и забилась в угол.
– Какую рыбу? – безвинно спросил Витюля.
– Байкальского омуля, с душком?!
– А это что, омуль был? – изумился тот.
Президент наладил его крюком снизу и сразу же уложил на пол. Девица взвизгнула, съежилась и стала маленькой – одни безумные от страха глаза светились из угла...
Герой хлестанулся затылком, но ориентации в пространстве не потерял.
– Каюсь, Сергеич, не удержался... Ну, люблю я все вонючее и гнилое! – на голубом глазу врал он, пытаясь встать. – Должно быть, в организме витаминов не хватает... Или бактерий.
– Лучше не вставай, лежи, – предупредил его Ражный. – Не доводи до греха...
И хлопнул дверью.
Застолья на берегу уже не было, гости стояли у воды, провожая глазами водный мотоцикл, уносящийся за речной поворот. Две подруги Каймака, оставшиеся на берегу, заламывали руки и выли, как над покойником. Красочная майка шефа «Горгоны» напоминала развевающийся английский штандарт.
Один из телохранителей запускал двигатель второго мотоцикла – что-то не ладилось...
«Понты» начались сразу же, едва Ражный приблизился к костру. Парни из «Горгоны» не могли простить его ловкости в стрельбе с завязанными глазами. Уехавший Каймак был лишь причиной для разборок. Правда, разборка предполагалась пока шутливой, с улыбочками, без злобы и без любви, а только для того, чтобы унизить хозяина, «опустить» его и себя показать, силой молодецкой померяться. Те, что походили на спортсменов, и те, что не избавились еще от ментовских привычек, в прямом смысле распустили пальцы и пошли буром на хозяина.
– Ты, козел! В натуре, за шефа ответишь! И за базар ответишь! Мы сейчас тебя сделаем! Пойдешь в реку омулей ловить!
Поджаров и телохранители не участвовали в представлении, один из них завел мотор и ринулся вдогонку за Каймаком, а финансовый директор стоял в сторонке и тоже улыбался, презрительно глядя на своих подчиненных.
Ражный опытным глазом сразу же выбрал начальника службы безопасности, судя по стойке и шипению, каратиста или кикбоксера – остальные были хоть и молоды, но сыроваты. Он прикрыл локтем рану на боку и встал расслабленно – боевая стойка, как порох в патроне, находилась сейчас внутри.
В последний миг пожалел, что отдых у богатой охранной фирмы не получился: на биотехнию хватило предоплаты, но после волчьего разбоя президенту клуба присудили возместить ущерб. И получался тришкин кафтан: не заплатить за порезанный скот – опишут базу. А если заплатить и не сделать подкормочные площадки, но главное, не закупить зерна и картофеля для зимней подкормки диких животных – Баруздин вынесет постановление об изъятии угодий.
Контракт с «Горгоной» был спасением ситуации, и ублажи ее – хватило бы на все.
Теперь у нее веская причина не платить. Так что вряд ли и финансист поможет...
Самым, пожалуй, серьезным из гостей был Поджаров, типичный дзюдоист в полусреднем весе, заподозривший в Ражном борца, однако он по-прежнему взирал на происходящее со стороны. В отсутствие Каймака финансовый директор был за старшего и вел себя чуть надменно, спокойно, тем самым подчеркивая положение и силу. Двух штангистов Ражный в расчет не брал, ожирели и спины подорваны, боксер слишком тяжел, неповоротлив, да и выпил хорошо. Потому сначала надо вырубить каратиста...
– Не трогайте! Не приближайтесь к нему! Стоять, сказал! – внезапно прокричал финансовый директор и лишь потом добавил: – Что же вы на хозяина? Не стыдно? Случилось недоразумение, и что? Когда вы оставите эти свои привычки?
Дисциплина и подчинение в охранной фирме были на высоте, после нравоучений кто-то схватил пьяного каратиста за набедренную повязку, удержал от глупости.
Поджаров, ступая осторожно, приблизился к Ражному, с интересом глянул в лицо.
– Вот теперь я вспомнил тебя... По стойке узнал. Но фамилию забыл... Что в спецназе служил, он знал, а фамилию забыл...
– Моя фамилия Ражный, – представился он спокойно и между тем сохраняя внутреннюю стойку: ожидал подвоха и прикрывал левый бок.
– Ражный, Ражный... Не помню. За кого боролся?
– За кого боролся – на того и напоролся, – проворчал тот и пошел к гостинице.
– Постой!.. Я откуда-то тебя знаю! Все знакомо!.. Давай поговорим?
Ражный не оглянулся, и Поджаров скоро отстал, затем вернулся к своим и, слышно, опять начал давать выволочку своим подчиненным.
А Ражный заглянул в номер, где сидели девица Миля и Витюля, с желанием немедленно изгнать Героя туда, откуда был взят на содержание – в пригородные электрички, однако никого там не застал. Ражный заглянул в столовую, на кухню и в зал трофеев, после чего вышел на крыльцо – капитанский мостик. Взгляд остановился на кочегарке: неужели этот идиот потащил филологиню к себе?..
Дверь в его каморку оказалась запертой изнутри, и оттуда же доносился то ли визг, то ли смех...
В другое время президент клуба только порадовался бы за Героя, была даже мысль из воспитательных соображений оженить его, если бросит пить, однако подопечный шарахался от женщин, сетуя, что рожденный пить любить не может. Сейчас наглое поведение Витюли, которому и так грехов не замолить, могло вызвать еще один скандал – из-за девицы, сберегаемой для Каймака. Сыру гнилого не дали, тухлая рыба исчезла, если еще барышню отнять, не то что денег получить с них – сожгут базу и уедут.
Выломать дверь было невозможно: после случая с налетом Кудеяра, Герой поставил кованые засовы и обил железом с двух сторон, поскольку часто оставался на базе один. Поэтому Ражный сходил за ключом, открыл кочегарку и, пройдя через тамбур, осторожно, на два пальца, приоткрыл внутреннюю дверь в каморку.
Утопленница Миля сидела с ногами на лежбище Витюли и, заливаясь безвинным детским смехом, играла с толстолапым, рослым, но худым и головастым волчонком. Сам же Герой стоял возле электроплитки, что-то жарил в большой сковороде, любовался игрой и, кажется, был счастлив.
Когда из «шайбы» исчез волчонок, Ражному некогда было думать о нем, тем более искать: матерый в то время резал скот, а поединщик ждал часа схватки. И несмотря на это, мысли все-таки не отрывались от звереныша, продолжали жить под спудом; он жалел волчонка, был уверен, что тот обязательно погибнет, и незаметно переходил к предстоящему поединку, собственной судьбе и отрывался от земли.
И так всякий раз, как только в памяти вставал какой-нибудь эпизод из той неудачной охоты на логове. Он никак не мог понять до конца, что же произошло, точнее, не хотел или не готов был поверить в разум животного, которому всего лишь сутки от рождения.
Едва лишь приблизившись мыслью к этому, ему отчего-то становилось неприятно и знобко.
Прочесывая ельники вокруг логова, Ражный умышленно бросил кепку на свой след, чтобы отпугнуть волчонка; он слишком хорошо знал повадки этого зверя и его врожденный страх перед человеком. Но щенок упрямо тащился за людьми и только чудом не попадал им на глаза. Такое поведение его можно было объяснить лишь тем, что он еще не брал следа, не чуял тонких запахов, а от кепки должен был шарахнуться в сторону или спрятаться и сидеть, не дыша.
Волчонок же поступил против всякой логики – остался возле сильнейшего источника человеческого запаха и тем самым, по сути, сдался человеку. Но не для того, чтобы стать добычей – спасти жизнь, ибо осознал свою неминуемую гибель. И сдался не первому встречному, а сделал выбор, то есть предугадал, почувствовал или каким-то невероятным образом услышал, кто из людей, участвующих в облаве, не желает причинить ему зла.
Ражный слышал множество баек про то, как лисы, лоси, кабаны и даже медведи выходили к людям за помощью – снять капкан, освободить от петли, занозы или просто спасти от бескормицы, но относился к этому, как к байкам, которые можно послушать и забыть. Тут же поведение звереныша не выходило из головы, и он все больше жалел пропавшего волчонка...
И уж никак не ожидал увидеть его живым, да еще в неожиданном месте – в каморке у Витюли. Сейчас он больше напоминал овчаренка, играя с девицей по-собачьи, но случилось неожиданное – он узнал его!
Едва Ражный переступил порог – Герой с филологиней среагировать не успели, – как волчонок прыгнул к нему, встал на задние лапы и принялся с визгом, со звериной жадностью лизать руку, при этом по-шакальи вертя задницей. В нем не было ничего волчьего – дворняга, да и только – впрочем, Ражный никогда не держал этих зверей и видел их лишь в природе, где подобной собачьей мерзости они не допускали.
Витюля стоял ни жив ни мертв, захваченный врасплох: президент никогда не заходил к своим работникам и не вникал в частную жизнь. Девица кожей ощутила назревающий конфликт, покрылась ознобом и, не сводя с вошедшего округленных глаз, потянулась к зверенышу, ласкающемуся к ногам Ражного.
– Это мой... Мой волчонок. Мне подарили...
И этот скулящий от радости зверек внезапно вздыбил шерсть на загривке, выгнулся и зарычал на девицу, показывая клыки, – на руку ее, что несколько секунд назад ласкала и баловала его. Похоже, Герой уже знал характер волчонка, сделал движение, чтобы отстранить Милю, но было поздно: от короткого, молниеносного удара кровь брызнула фонтаном.
Тотчас звереныш отскочил в сторону и теперь окрысился на Витюлю. Чуть запоздало Ражный схватил руку филологини, передавил возле локтя – вена у запястья оказалась расхвачена, как лезвием.
– Бинт давай! – прикрикнул он. – Живо!
Герой вначале засуетился, потом обвял.
– Нету бинта...
– Рви простынь!
Таращась на рану, Миля рухнула на диван без сознания, губы ее побелели, а глаза остались открытыми. Витюля нашел белый вкладыш от спальника, трясущимися руками попытался разорвать и, когда не получилось, схватил нож.
Между тем волчонок стоял у железной печки и, выгнувшись по-кошачьи, все еще урчал, только сейчас неизвестно на кого.
Ражный пинком забил его под печь.
– Паскуда! Ты почему укусил человека?!
Звереныш умолк, выполз обратно, словно подставляясь под удар.
Ражный тем временем сделал жгут, перетянул руку предплечья, после чего забинтовал рану на запястье, похлопал девицу по щекам. Та наконец закрыла глаза, будто заснула, и лишь потом очнулась, пьяно осмотрелась.
– Что?.. Вы меня изнасиловали?..
– Укусили, – буркнул Ражный и пихнул Героя: – Вытри пол!
Витюля половой тряпки не нашел, схватил свою майку и принялся оттирать кровь, поливая из ковшика. А Ражный взял волчонка за холку, поднял и посмотрел в глаза. Обвисший и покорный, он смотрел виновато и печально.
– Не смей кусать людей, понял? Никогда! Иначе я убью тебя. Лишу жизни. Я дал тебе жизнь, я и лишу.
Швырнул на пол. Волчонок поджал хвост, но не убежал, не спрятался, стоял с повинной головой.
– Сыр ему скормил?
– И рыбу – тоже, – раскололся Витюля. – Не жрал ничего... Сейчас жрет все подряд. Я прочитал – бактерий в кишечнике не хватало...
– Что вы со мной сделали? – в ужасе спросила девица, рассматривая синеющую руку. – Зачем?.. Вы же не такие звери, как они?! Зачем?!
– Сергеич, прости! – спохватился Герой. – Я его не брал! Точнее, брал, но не у тебя! Думал, для поляков поймали. Ей-богу, не знал!..
– Почему не сказал, когда поляки уехали?
– Виноват, Сергеич... Хотел себе оставить, воспитать...
– Зачем тебе волчонок?
Витюля кое-как замыл кровь, сунул в помойное ведро грязную майку. В это время девица сползла с дивана и бочком, страшась мужчин, подобралась к внутренней двери и исчезла в кочегарке.
– Глупость пришла в голову, – признался Герой. – Прости...
– Какая глупость?
– Думал вырастить волка. И ходить с ним, для самоутверждения.
– Для чего? – изумился Ражный.
– Хотел снова человеком себя почувствовать... Сильным человеком.
– Ну и что? Почувствовал?
– Не успел... Столько мороки было, то не жрет, то поносит... – Витюля боязливо поднял глаза. – Теперь выгонишь, Вячеслав Сергеич?
– Я подумаю, – обронил президент. – Что, приятно быть сильным?
– Как же!.. Вот когда у меня был звездный час!.. Теперь такая тоска... Не выгоняй, я отработаю, Сергеич, отслужу...
– Зачем же ты ей волчонка подарил?
– Больше нечего было, – признался Герой, чувствуя, что президент отходит от гнева. – А так захотелось что-нибудь подарить ей, дорогое, чтобы она себя почувствовала сильной личностью... Ты посмотри, какая она чудесная. Она не такая, не думай, хоть и приехала в компании... женщин древнейшей профессии. Даже если она и такая! Ну и что? Ее, может, жизнь заставила? Я ведь тоже по электричкам... Экономические и социальные условия, волчьи законы капитализма... Если ты меня выгонишь, то, значит, и ты такой же.
– Ладно, потом разберемся. А сейчас иди за этой... тварью! Не то еще куда-нибудь залезет!
– Она не тварь! – вдруг осмелел Витюля. – Ты ничего не знаешь!
– Знаю... Ее привезли сюда по личному заказу этого... Каймака. Чтоб ублажить...
– По заказу?! Кто сказал?
– Стерва эта, их сутенерша...
– Н-ну, падла!.. – Герой выскочил в тамбур, но Ражный остановил.
– Ты как его назвал?
– Кого?
– Зверя!
Тот посмотрел на волчонка, пожал плечами:
– Никак... А зачем? Он же не собака...
– Ну тогда все, беги. – Он посадил безропотного звереныша в рюкзак и понес в «шайбу».
Прежде чем выпустить, осмотрел забитую камнем яму у стены: конечно, недурно бы залить бетоном – крысы снова нарыли нор, поскольку летом в мясном складе хранился фураж для подкормочных площадок. Но сейчас некогда, в крысиный ход не протиснется, а своего до утра не пророет...
– Ты понял, что сказано? Не смей трогать человека! Никогда! – И еще раз швырнул на пол.
Волчонок преклонил голову перед ним, поджал хвост. Ражный пошел к двери, повесил рюкзак, хотел выйти, однако вернулся, сказал примирительно:
– Как назвать-то тебя?.. Чего молчишь?
Волчонок вскинул голову, посмотрел ему в глаза. И взгляд был не звериный – человечий, от которого продирал озноб.
– Хорошо, молчи, – согласился он. – Тогда и имя тебе будет – Молчун.
Оставив свет, запер двери на замок.
Встревоженные гости колготились возле костра на берегу, забыв о стройотряде. Девушки сидели у воды, плели венки из кувшинок. Уродливые подруги Каймака купались в реке обнаженными и бесполезно зазывали к себе парней, изображая в воде лесбийскую любовь. Юбилейное празднество было окончательно испорчено, никто не пил, не ел, а на хозяина базы посмотрели, как на врага, и готовы были наброситься на сей раз без шуток.
– Завтра в полдень у шефа самолет в Нью-Йорк, – заявил начальник службы безопасности. – Он не может опоздать. Врубился в ситуацию, или объяснить? Ты представляешь, что будет с тобой и твоим бизнесом, если он не сможет присутствовать на важной встрече в Штатах?
Поджаров в тот же миг оказался рядом, отмахнулся от начальника службы безопасности и повлек Ражного в сторону.
– Все, я вспомнил тебя! – сказал таким тоном, будто приговор выносил. – Ты был в Гудауте на чемпионате! Это ты же тогда грузина сделал?! Как его фамилия была? На «или»...
– Я не был в Гудауте, – перебил его Ражный.
– Ну как же? С Кормалевым боролся в полуфинале!
– Кормалев был чистый самбист. И я с ним никогда не боролся.
– Слушай, не пойму, ты чего темнишь? Я же отлично помню!
– С кем-то спутал. – Он высвободился, давно заметив, что старший егерь Карпенко делает ему знаки, зовет к себе, не смея встрять в разговор. Ражный подошел к егерю, и тот повлек его подальше от гостей.
– Сергеич, ты Героя посылал куда-нибудь? – встревоженно спросил он.
– Посылал...
– С ружьем посылал?
– Нет, присмотреть за этой... сучкой, которая тонула...
– А он схватил ружье, патроны и побежал вниз по реке. Рожа свирепая... Полчаса назад...
– Почему сразу не доложил?
– Да тебя этот... все за рукав таскает, – кивнул на фигуру Поджарова.
Оставив Карпенко, Ражный незаметно спустился под берег и стал отвязывать свою лодку.
– Эй, ты куда? – спохватился финансист.
Уйти из-под его ока было невозможно и послать подальше – тоже, поскольку хотелось сначала выяснить, что стоит за пристальным интересом к нему.
– Скоро стемнеет, – президент запустил мотор. – Ему же завтра в Нью-Йорк...
– Я с тобой! – Финансист вскочил в лодку.
«Горгона» тоже что-то закричала, замахала руками, но Ражный выехал на плес и помчался вниз. Река крутилась между холмов, выписывая большие меандры, размывала берега, и стройный сосновый лес рушился в воду, захламляя фарватер. Даже зная его, ездить на скоростной технике здесь было опасно, тем более в сумерках или ночью.
Случилось то, чего ожидал Ражный: телохранитель сидел на берегу мокрый сразу же за третьим поворотом, умудрившись наскочить на топляк еще при свете. Увидев лодку, зачем-то начал палить из пистолета в воздух. Мотоцикл у него опрокинулся и уплыл, а сам он едва добрался до берега, поскольку был в кожаных брюках и такой же куртке. Каймака он так и не догнал, хотя все время видел впереди, пока тот не скрылся за поворотом.
Ражный уже едва скрывал тревогу: если его не подстрелит Герой – а берегом, срезая длинные речные меандры, он может и обогнать его, – то налетит вот так же на корягу, вышибет мозги или просто на дно уйдет, раков кормить...
Подсадив телохранителя, поехали дальше. А Поджарову было на все наплевать, тем более на своего шефа. Перескочив к Ражному на корму и перекрикивая вой мотора, он спросил:
– Послушай, а ты Пашу Диева знаешь? Вольник из Мурманска?
– Знаю, – без интереса сказал Ражный, не желая продолжать эту тему.
– Ага, значит, ты был в Минске! На Кубке, в восемьдесят седьмом! Вот откуда я тебя знаю!.. Но что я фамилию твою никак не вспомню? Ражный... Убей бог... – И видя, что разговаривать с ним не желают, презрительно махнул рукой. – Ну его на хрен, брось ты переживать! Успокойся, все нормально. Знаешь, откровенно сказать, капризы надоели! Если жрать, то подавай всякую падаль. Сам подумай, нормальные люди едят такую гниль?.. И баб своих привез! Ты посмотри на них! В голодный год за мешок картошки бы не стал, а ему самое то... Или мужиков подавай.
– Мне наплевать на твоего шефа, – отозвался президент. – Но он мой гость, и я получил предоплату.
– Бизнес, конечно, святое дело, – согласился Поджаров. – Да мы русские люди или уже нет?
– Новые русские...
– Нет, это я к тому, что нечего выдрючиваться. На природе и в бане все равны. Не бойся, получишь расчет, – как-то многозначительно пообещал Поджаров. – Моя гарантия. Я финансовый директор.
– Утешил...
В это время телохранитель, рыщущий взглядом по берегам, закричал, заблистал глазами, указывая рукой на берег. Там, у песчаной косы, на отмели, стоял водный мотоцикл.
Ражный заложил крутой вираж и причалил рядом, выключил двигатель. Японское чудо техники оказалось привязанным за специальный штырь, вонзенный в песок. Размазанные по сырой глине следы вели на берег – Каймак гулял где-то по суше.
Поджаров облегченно вздохнул, однако с прежним воинственным видом сказал полушепотом:
– Ну, что я говорил? Да с ним никогда ничего не случится!
В сумерках эхо было звучным и многократным из-за пересеченной местности. Что-то зашуршало в угнетенных, изуродованных ветром соснах, и телохранитель, легко выпрыгнув из лодки, понесся в гору.
Ражный чуял, что поблизости никого нет, по крайней мере, на полкилометра в округе. Он не мог объяснить этой своей способности – чувствовать человеческое присутствие, но такая интуиция еще ни разу не подводила.
– Ты еще не устал от хлопотных гостей, Вячеслав Сергеевич? – вдруг спросил финансист.
Они не знакомились, хотя имя Поджаров мог узнать и от егерей, и это обращение еще больше насторожило его: он был для финансового директора «Горгоны» если не слугой, то чем-то вроде официанта, которого величать не принято.
– Это мой бизнес, – сказал в сторону Ражный.
– Какой это, на хрен, бизнес?! – Он натянуто засмеялся. – Вячеслав Ражный лесник! Бизнес нашел – всякой шпане прислуживать!
– И шеф ваш – шпана?
– Ну, шеф с закидонами, но не шпана. А остальные – шушера! Одни понты! Они в спорте больше пивной кружки веса не брали!.. А ты – Ражный! Ладно, не буду темнить. Я тебя сразу же узнал. Вернее, можно сказать, по моей инициативе отмечаем юбилей на твоей базе. Это я вышел на твоего приятеля, заплатил ему бабки и заставил устроить отдых на базе.
С этого момента Ражный определил для себя, что вступил в поединок, и начавшаяся схватка потому вялая, что Поджаров не приступил к активным действиям, а пока прощупывает соперника, ищет уязвимые места и, возможно, ждет подкрепления.
И вот уже пробует пойти на обострение...
– А что было сразу-то не сказать? Крутил, вертел...
– Подходы искал, – признался финансист. – Боялся отпугнуть повышенным интересом.
– Чем же я обязан за столь пристальное внимание?
Поджаров улыбнулся каким-то своим мыслям.
– Не ты обязан – мы тебе обязаны. Отдохнуть в епархии у самого Ражного! Они же никто этого не осознают. Но зато я отлично представляю, с кем имею дело.
– Ну-ну, продолжай, – разрешил он. – А я тебя послушаю.
– Помню, у тебя привычка была перед схваткой руку в штаны пихать, яйца укладывать. Была?.. Мы еще смеялись: ну все, Бирюк яйца уложил, сейчас противника уложит! А ты прилично боролся! Я только-только мастера выполнил, а ты...
– Почему – Бирюк? – спросил хмуро Ражный.
– Да это так тебя звали, за глаза, в кулуарах, среди молодняка. – В голосе его послышалась ностальгия. – Мы на видео снимали твои поединки, а потом на разборе полетов в замедлении крутили... Я все хотел понять, как ты делаешь захват левой. Вроде бы за кимоно, а получается со шкурой... Столько раз видел, а повторить не могу... Нет, объясни, как это делается? С захватом?
– Может, показать?
– Показывать не надо! – засмеялся Поджаров. – Я же все-таки финансовый директор!.. Или это твой секрет?
– Никакого секрета, – пожал плечами Ражный, отмахиваясь от комаров. – Волчья хватка.
– Я тренировался, не получается...
– Потому что был сытый. Всегда был сытый и не испытал волчьего голода.
– Не понял, ты о чем?
– О голоде. Голодный волк вырывает у бегущего лося куски мышц. Вместе со шкурой. Одним щипком. Он не давит его за горло, это вранье. Он вырывает промежность и неторопливо идет следом. Добыча через километр ляжет от потери крови...
– Но ведь надо еще иметь руку, как волчья пасть. Желательно с клыками. Ну-ка, покажи руку?
– Ты же не цыганка, руку тебе показывать...
– Нет, точно Бирюк! Не зря прозвище дали... Слушай, Вячеслав, я вспомнил: у тебя еще одна привычка была – лежать на земле после схватки. Говорят, даже на снегу лежал... А это зачем?
– Отдыхал.
– Ну, перестань! Я знаю, это ритуал какой-то. Но так никто ничего не понял. Болтали даже, будто ты какой-то свой допинг изобрел, который медики не ловят. Было или нет?
– Ерунда...
– Зачем тогда отлеживался?
– Приземлялся, – честно сказал Ражный, однако собеседник не поверил, опять принял за отговорку.
– Нет, ты всегда был какой-то странный, с прибабахом. С чего вдруг на самом подъеме из спорта ушел?.. Смотри, ушел и ведь забыли сразу! Один я не забыл!.. А если бы остался? Да ты бы сейчас гремел!
Ражный молчал, поскольку не мог объяснить, почему и ради чего ушел. Но Поджаров опять понял по-своему.
– Что ты в самом деле? Расслабься, отдохни, – дружески похлопал по плечу. – И не бери в голову проблемы эти! Сейчас приведут Каймака, никуда он не денется... Слушай, а ты сколько уже не борешься?
– Почему? Все время борюсь... В основном за место под солнцем.
– Зря бросил! Ты же еще не в возрасте! Смотри, что сопливый молодняк делает? За кордон продаются на раз, такие бабки стригут! За кого только не борются! Тебе-то зачем бизнес? Да и что это за бизнес? Хочешь, помогу вернуться?
В лесу дважды хлопнули гулкие пистолетные выстрелы, через несколько секунд еще один. Поджаров невозмутимо послушал эхо.
– Развлекаются ребята, – заключил он, хотя думал совершенно об ином и будто бы радовался, что все наконец-то ушли.
– Это что, входит в программу отдыха? – Ражный развел дымокур от комаров.
– В программу празднования юбилея...
В это время за поворотом завыл мощный мотор катера, и через несколько минут он вылетел на плес, несмотря на загрузку, едва касаясь воды и словно паря над ней. Поджаров помигал зажигалкой, но их и так заметили, подрулили к берегу.
Это прибыло подкрепление финансиста, точнее, обеспечение его поединка – своеобразные болельщики-клакеры, чтобы давить на Ражного психологически. Значит, настоящая схватка еще только начинается...
Приехавшие кричали, что нужно немедленно организовать поиск Каймака, прочесать место, где стреляли, и выловить стрелков. Они размахивали автоматами, явно задирали хозяина, и когда Поджаров попробовал их урезонить, чтоб не лезли в незнакомый лес ночью, то возмутились и на него.
– Ты что, не врубился? – распускал «понты» пьяный каратист, начальник службы безопасности, и косился на Ражного. – Тут банда работает! Каймака вынудили на ночную прогулку по реке, его просчитали. Заманили и наверняка грохнули! А на базе у машин все время срабатывает сигнализация! Ты что, не чуешь? Все это – явная операция! Против «Горгоны»! Нас сюда затащили, понял?
– Иди в задницу! – без всякого желания и азарта ругался на него Поджаров. – Ну что ты городишь? Ты хоть помнишь, где находишься?.. Поехали на базу!
– Кто начальник службы безопасности? Ты или я? – все больше расходился каратист, и возбужденная толпа его поддерживала. – Сейчас я организовываю поиск! А потом и базу пощупаем, и хозяина! Проверим его связи!
Парням «Горгоны» очень уж хотелось проявить себя, пострелять – деятельные, энергичные и кичливые, они заскучали возле костра, и потому никто уже не хотел слушать, все рвались в бой. Кое-как рассыпавшись в нестройную цепь и предводимые каратистом, они пошли в глубь леса на пойменном берегу – куда уже бегал телохранитель. Раздухаренные служители «Горгоны», треща кустами и чертыхаясь, скрылись в мелколесье, и через несколько минут там застучали сначала одиночные выстрелы, затем и очереди из «узи» и АКСУ. Потом стрелять перестали, но зато стали перекликаться, и скоро все голоса собрались в одно место, и начался базар – галдели и матерились, как вспугнутые галки, и с этим галдежом, толпой вылезли из подлеска еще более обозленные, изъеденные гнусом и мокрые. И уже появились ропчущие.
– На хрен, поехали на базу! Там водяра и телки, а тут комары и болото!
Каратист был непреклонен в яростном порыве найти Каймака, загнал всех на катер и повез на другую сторону. Матерился и гнал парней, как старый фельдфебель, а они уже настрелялись и полезли на берег с молчаливой ненавистью. На сей раз ушли без выстрела – может, патроны кончились? – а скоро треск и голоса стихли.
Но по крайней мере один человек остался у реки – залег в прибрежных кустах и затаился. Не предусмотрел лишь одного – тучу гнуса, обычно злого в прохладные вечерние часы...
Поджаров облегченно вздохнул, подбросил в огонь сырой травы и уже без опаски пошел в атаку.
– Лет пятнадцать назад я с одним япошкой боролся. Хоори – не слышал? Жестко он работал, почти всю встречу очками меня давил. Ну сам знаешь, публика-то наша, трибуны орут и тоже на мозги давят... Оставалось двадцать две секунды, и вдруг он делает непоправимый промах, подставляется... В общем, провожу бросок, и чистая победа. Глазам своим не верю, но судья встречу остановил и поднял мою руку.
– Поздравляю, – буркнул Ражный.
Поджаров не обратил внимания на его тон, продолжил задумчиво:
– Подставился мне, чтобы дружбу завязать. Я тогда еще не врубился... И завязал! По-русски говорил лучше нас с тобой. В Москве подзаторчал будто бы по каким-то коммерческим делам на полтора месяца. И каждый день – кабаки с японской кухней, какие-то представительства, а там знакомства, саке до упаду, какие-то гостиничные номера, гейши... Короче, КГБ мне на хвост упало, с женой до развода, в клубе на меня коситься стали, а я никак не пойму, чего ему нужно? Напоит и спрашивает, гейш своих подошлет – те в постели спрашивают, потом мужики с Лубянки в кабинетах пытают, про что базар был, так сказать. Мне же и ответить нечего – речь-то о спорте идет, о тренерах, о борцовских традициях. Наша обычная болтовня, как в раздевалках... И наконец, Хоори раскололся, поведал, чего хочет.
Он сделал паузу, стараясь вызвать любопытствующий вопрос, – не вызвал, но интереса к своему рассказу не потерял.
– Он проводил исследования древнекитайских источников, обошел чуть ли не все монастыри Тибета, сделался ламой и нашел то, что искал – самую древнюю и таинственную школу единоборств Мопа-тене. Этим стилем владеют единицы особо посвященных монахов. После нескольких лет ученичества Хоори овладел Мопа-тене, однако его гуру открыл ему еще одну тайну: глубинную суть тибетской школы этого вида борьбы можно познать... в России. И дали ему прочитать древний манускрипт, где к этому было прямое указание.
Поджаров говорил не спеша, размеренно, однако сильно волновался: волны, исходившие от него, даже пахли адреналином. Ражный чуть отвернулся, сел боком, чтобы этот ненавистный запах ночным тягуном относило в сторону.
Финансист боролся с собственными чувствами.
– У нас в России существует некая бойцовская традиция, эдакая древняя кузница богатырей, тайный орден борцов. И будто дожил он до наших дней, сохранился и существует благодаря русскому святому Сергию Радонежскому. Живут обыкновенно, с виду не выделяются физической мощью, а то и этого не заметно... Говорит, если за таким человеком несколько лет пристально наблюдать, можно уловить некоторые отклонения, странности. Например, необъяснимые отлучки раза два-три в год, несколько необычный образ жизни, страсть к одиночеству, поздняя женитьба, особое воспитание детей... Ну, там еще много чего. И вот этот самурай решил, что я принадлежу к такому ордену. Или что-то о нем знаю. Я, честно сказать, впервые об этом от него услышал. Но чую, отказывать ему нельзя. Такие суммы стал предлагать – по тем временам оторопь брала. Весь вопрос стоял, куда такие деньги девать... – Финансовый директор ностальгически вздохнул. – И давал, вроде бы дружески, на мелкие расходы... В общем, я стал темнить, будто бы проверять его, свел с подставными и половину суммы взял... Потом меня взяли, шесть лет усиленного режима... Но не в этом дело. Япошка-то не зря искал этот орден и баксами раскидывался. Я в зоне потом все сопоставил и сам пришел к выводу – не перевелись еще богатыри на русских просторах. И знаешь, тебя не один раз вспомнил. А потом вообще занес в реестр...
С другого берега прозвучал еще один выстрел и, как показалось, из ружья. Через несколько секунд ему ответил пистолетный.
– Первый выстрел был ружейный? – как ни в чем не бывало спросил Ражный.
– Не расслышал...
– Будто из дробовика саданули...
– Блин, уезжаешь от Москвы на полтыщи верст с надеждой отдохнуть – и тут стреляют! Дурдом, а не страна!
– Какая уж есть...
– Пусть порезвятся, – вдруг разрешил Поджаров. – Это создает особый острый колорит, так сказать, музыкальное сопровождение к нашему разговору. Ну, Вячеслав Сергеевич, готов ты поделиться тайнами своего ордена? Только со мной темнить не нужно, я не японец, а свой, патриот и соотечественник. Кстати, все началось с твоей фамилии. Однажды вдруг подумал, что значит войти в раж? Это ведь способность входить в особое психическое состояние, верно? Но управляемое состояние, а не просто пьяный кураж или затмение рассудка...
– Они в темноте там друг друга не постреляют? – озабоченно спросил Ражный. – Или у них холостые?
– Не отвлекайся, Ражный, не уходи, это теперь не поможет.
– Предчувствие нехорошее, – откликнулся он. – Без трупов не обойдется...
– Одним кретином больше, одним меньше... Ты слышишь, о чем я говорю? Не валяй дурака. Как говорят новые русские, будет базар или нет?
Пальба началась на обоих берегах одновременно, и выстрелы, умноженные эхом, напоминали уже фронтовую перестрелку. А через пару минут на берег выскочили двое конных с ружьями – необразованные сыновья горемыки Трапезникова...
