8
Утром следующего дня (в пятницу, четвертого мая), вместо того чтобы пойти на работу, я направился в Центральный архив округа. Архив был закрыт «по техническим причинам», и меня попросили зайти через месяц. Тогда я отправился в архив редакции «Таймс». Когда я вышел оттуда, у меня ломило спину от долгого сидения за просмотром микропленок старых номеров «Таймс». Зато мне удалось выяснить, что если Майлз и умер в период между декабрем 1970 и декабрем 1973 года, то случилось это не в округе Лос-Анджелес, – некролога я, во всяком случае, не нашел.
Естественно, никакого закона, предписывающего ему умереть в округе Лос-Анджелес, не существовало. Человек может умереть где угодно – им так и не удалось это упорядочить.
Можно еще попробовать навести справки в объединенном архиве штата Сакраменто. Я решил съездить туда как-нибудь. Поблагодарив библиотекаря «Таймс», я перекусил в ближайшем кафе и в конце концов пошел на службу.
Оказалось, мне дважды звонили; кроме того, на столе лежала записка. И записка, и звонки были от Белл. Мельком взглянув на записку и увидев первую строчку: «Дэн, дорогуша!», я, не читая, разорвал ее и выбросил. Потом позвонил на коммутатор и попросил не регистрировать звонков от миссис Шульц и не соединять меня с ней. Потом я зашел к главному бухгалтеру и спросил, можно ли выяснить бывших владельцев изъятого из обращения пакета акций фирмы. Он обещал попробовать, и я назвал по памяти номера некогда принадлежавших мне первых акций «Горничной, инкорпорейтед». Напрягать память не пришлось – мы выпустили для начала ровно тысячу акций, и я оставил за собой первые пятьсот десять номеров; «подарок по случаю помолвки» для Белл состоял из акций под первыми номерами.
Возвратившись в свою нору, я застал так Макби.
– И где же вы были? – поинтересовался он.
– И тут и там… А в чем дело?
– Вряд ли подходящий ответ. Мистер Галлоуэй дважды заходил и справлялся о вас. Я вынужден был сказать, что не знаю, где вы.
– Господи ты боже мой! Если я нужен Галлоуэю, то рано или поздно он меня найдет. Чем попусту тратить время на придумывание хитроумных комбинаций, лучше бы он хоть часть его использовал для продвижения товара на рынок – фирма от этого только выиграла бы.
Галлоуэй начинал меня раздражать. Он считался ответственным за продажи, но, по-моему, занимался в основном тем, что вмешивался в дела рекламного агентства, которое нас обслуживало. Впрочем, я, может быть, сужу предвзято, ведь меня интересует только техническая сторона дела. А все остальное – пустая бумажная возня.
Я знал, зачем потребовался Галлоуэю, и поэтому не спешил. Он хотел, видите ли, облачить меня в костюм образца 1900 года и в нем сфотографировать. Я объяснил, что снимусь, сколько его душе угодно, но в костюме 1970 года: мой отец и тот родился спустя двенадцать лет после наступления 1900 года. Он ответил, что никто не заметит разницы. Тогда я заметил, что нельзя всех считать круглыми идиотами. Он обиделся и заявил, что у меня неправильный подход к делу.
Эти люди, которые занимаются украшательством, чтобы дурачить публику, полагают, верно, что никто, кроме них, не умеет ни читать, ни писать.
– У вас неправильный подход к делу, – сказал Макби.
– Да? Сожалею.
– Вы неплохо устроились. Числитесь за моим отделом, но я обязан предоставлять вас, когда необходимо, в распоряжение коммерческого отдела. Я думаю, для вас же будет лучше начиная с сегодняшнего дня отмечаться на табельных часах, как все остальные… и неплохо бы вам отпрашиваться у меня, если вы уходите куда-нибудь в рабочее время. Пожалуйста, учтите это на будущее.
Я медленно сосчитал про себя до десяти в двоичной системе.
– Мак, а вы сами отмечаетесь в табельных часах?
– Что? Нет, конечно. Я же главный инженер.
– Вот именно. Так и говорится на табличке вашего кабинета. Но послушайте, Мак, я был главным инженером этого заведения еще до того, как вы начали бриться. Так неужели вы думаете, что я собираюсь отстукивать время прихода на табельных часах?
Он побагровел:
– Дело ваше. Но я вам вот что скажу: не будете отмечаться – не получите зарплату.
– Ах так? Не вы меня нанимали, не вам и увольнять.
– Посмотрим. По крайней мере, я могу перевести вас из моего отдела в отдел рекламы, где вам самое место. Если вам вообще есть где-то место. – Он взглянул на мою чертежную машину. – Здесь от вас никакого толку. И я не вижу смысла в простаивании такого дорогого оборудования без дела. До свидания. – Он быстро кивнул и вышел.
Я проводил его до двери. Тут вкатился «посыльный» и положил на стол большой конверт. Я не стал его вскрывать – слишком был взвинчен. Вместо этого я отправился вниз, в кафетерий для сотрудников. Мак, как и множество других педантов-бюрократов, считал, что результат творческой работы зависит от затраченных на нее человеко-часов. Неудивительно, что моя старая фирма годами не внедряла ничего нового.
Ладно, черт с ним. Все равно я не собирался здесь долго задерживаться.
Час спустя я притащился обратно и обнаружил на столе еще один конверт, на этот раз с грифом фирмы. Я вскрыл его, уверенный, что Мак решил не откладывать дела в долгий ящик. Но письмо было из бухгалтерии, оно гласило:
Уважаемый мистер Дэвис!
Относительно интересовавших Вас акций сообщаем, что дивиденды по основной части пакета акций выплачивались с I квартала 1970 года по II квартал 1980 года через трастовый фонд держателю по фамилии Хайнике. В 1980 году произошла реорганизация фирмы, и имеющиеся в наличии записи не позволяют с точностью проследить дальнейшую судьбу акций; очевидно (после реорганизации), они были проданы страховой компании «Космополитен», во владении каковой до сих пор и находятся. Держателем меньшей части акций до 1972 года являлась (как Вы и предполагали) Белл Д. Джентри, после чего права на акции были переданы акционерной компании «Сьерра ассептанс», которая разделила пакет на части и пустила их в свободную продажу. В случае необходимости мы могли бы выяснить подробности относительно каждой акции после того, как фирма была реорганизована, но на это потребуется определенное время.
Если наш отдел может быть еще чем-нибудь полезен для Вас, не стесняйтесь и обращайтесь в любое время.
И. Е. Рейтер, гл. бухгалтер
Я позвонил Рейтеру, поблагодарил его и сказал, что их ответ полностью меня удовлетворил. Теперь я знал – переданные Рикки акции до нее не дошли. Как явствовало из записей, передача моих акций некоему Хайнике была явным мошенничеством – за этим, конечно, стояла Белл; она нашла какое-то подставное лицо или просто воспользовалась вымышленным именем. Скорее всего, уже замышляла надуть Майлза, потому и начала принимать кое-какие меры.
Очевидно, после смерти Майлза ей не хватало наличных денег и поэтому она решила продать акции, подаренные мною. Но теперь, когда я узнал, что Белл лишилась всех акций, меня они перестали интересовать. Я вот забыл спросить Рейтера, что стало с пакетом акций Майлза… Это могло бы навести меня на след Рикки, даже если она уже не владеет акциями. Но был вечер пятницы, рабочая неделя подходила к концу, так что придется отложить выяснение до понедельника. А пока я решил вскрыть большой конверт, принесенный ранее, так как по обратному адресу уже знал, откуда он поступил.
В начале марта я написал в патентное бюро и запросил исходные данные по «Трудяге» и «Чертежнику Чету». Моя прежняя убежденность, что «Трудяга» – всего-навсего доработанный вариант «Феноменального Фрэнка», была несколько поколеблена после знакомства с принципом работы «Чертежника Чета». Необходимо принимать в расчет и то, что тот же самый неизвестный гений, который создал «Чертежника Чета» в точности таким, каким я себе его представлял, вполне мог параллельно со мной конструировать такого же «Фрэнка». Моя теория подтвердилась и тем, что оба патента были выданы в один год и принадлежали (во всяком случае, пока не истек срок их действия) одной компании – «Аладдину». Но я должен был знать все подробности. Если этот изобретатель до сих пор жив, я хотел встретиться с ним. Он мог бы кое-чему научить меня.
Сначала я написал в патентное ведомство и получил ответ с разъяснением, что вся документация на патенты, срок действия которых истек, хранится в Национальных архивах, что в Карлсбадских пещерах. Тогда я обратился в архивы, и в ответ мне прислали прейскурант платных услуг. Я написал туда в третий раз, приложив к письму платежное поручение (чеков они не принимали). Я запросил копию всех документов по обоим патентам – заявки, описания, чертежи и так далее.
Похоже, в большом конверте и было то, что я ожидал. Сверху лежали документы по патенту номер 4307909 («Трудяга»). Я проигнорировал заявку, описания и принялся за чертежи. От заявок прок разве что в суде – их пишут для того, чтобы заявить на весь мир о широчайших возможностях использования предлагаемого объекта. Потом настает очередь патентных экспертов, а они уж обязательно постараются свести на нет все ваши усилия – вот отчего появились адвокаты по патентному праву. Описание, наоборот, должно быть полным и подробным, но мне проще читать чертежи, чем описание.
Я должен был признать, что принципиальная схема «Трудяги» отличалась от схемы «Феноменального Фрэнка». Он был сконструирован лучше «Фрэнка», некоторые узлы были проще, и использовать его можно было в более широком диапазоне. Но основная идея была все та же, а иначе и быть не могло, поскольку автомат, управляемый трубками Торсена, должен был основываться на тех же принципах, что я использовал для «Феноменального Фрэнка». Думаю, я и сам со временем пришел бы к мысли о модернизации узлов – может быть, в следующих моделях. Нечто подобное даже как-то мелькало у меня в мозгу – «Фрэнк», используемый не только в работе по дому.
Наконец я решился взглянуть на имя изобретателя, указанное в заявке и описаниях.
Оно мне было хорошо знакомо: это был Д. Б. Дэвис.
Я долго вглядывался в него, медленно и фальшиво насвистывая «Время в моих ладонях». Итак, Белл солгала, солгала опять. Интересно, была ли хоть капля правды в той гнусной околесице, которую она несла? Конечно, Белл – патологическая лгунья, но я где-то читал, что в основе любого вранья лежит правда, измененная буйной фантазией лжеца до неузнаваемости. Совершенно очевидно: мою первую модель «Фрэнка» никто не крал, ее просто передали на доработку другому инженеру, а потом подали заявку на патент от моего имени.
С «Мэнниксом» дело у них не выгорело – это я знал точно по документам нашей фирмы. Но Белл утверждала, что причиной всему – отсутствие патента на производство «Фрэнка». Может, Майлз хапанул аппарат себе, а Белл оставил в уверенности, что «Фрэнка» украли, точнее, уже переукрали.
В таком случае… тут я бросил строить догадки – занятие более безнадежное, чем поиски Рикки. Можно было бы устроиться в фирму «Аладдин», чтобы раскопать там, кто им передал патент и получил за него денежки. Но игра не стоила свеч, поскольку срок действия патента давно истек. Майлз умер, а Белл если и получила что-нибудь с этого, то давно все промотала. Я же удовлетворился, доказав себе то, что для меня было важнее всего: подлинный автор изобретения – я сам. Это льстило моей профессиональной гордости, а кто беспокоится о деньгах, если нет повода беспокоиться о хлебе насущном? Только не я.
Итак, я перешел к патенту под номером 4307910 – на первого «Чертежника Чета». Чертежи были просто загляденье. Я сам не смог бы разработать прибор лучше, а этот парень смог. Меня привели в восхищение экономное применение цепей связи и умелая компоновка блоков с использованием минимума движущихся частей. Движущиеся части любого механизма подобны аппендиксу – во избежание неприятностей от них следует избавляться там, где только возможно.
Он даже использовал электрическую пишущую машинку для панели управления, указав ссылку на серию патентов Ай-би-эм. Это было сделано удачно и с инженерной точки зрения: нет смысла заново изобретать то, что можно купить в любом магазине.
Кто же этот головастый парень? Я полистал бумаги и нашел его имя – Д. Б. Дэвис.
* * *
Я долго сидел, задумавшись, над бумагами. Потом позвонил доктору Альбрехту. Нас соединили, и я назвал себя – у моего офисного телефона не было визуального канала.
– Привет, сынок, – отозвался он. – Я узнал твой голос. Как дела на новом месте?
– Все нормально. В компаньоны пока не принимают.
– Дай им время. А в остальном – порядок? Попривык?
– Конечно! Знать бы, что здесь так здорово, – улегся бы в «холодный сон» пораньше. Ни за что не подпишусь вернуться обратно в тысяча девятьсот семидесятый год.
– Да будет тебе! Я прекрасно помню этот год. Я тогда был еще ребенком, жил на ферме в Небраске, охотился и ловил рыбу. Весело проводил время, не то что теперь.
– Что ж, каждому свое. Мне нравится здесь, сейчас. Но вот что, док. Я ведь позвонил не просто потрепаться на отвлеченные темы. У меня небольшая загвоздка.
– Ну, выкладывай. Хорошо хоть небольшая, а то у остальных – все больше крупные.
– Док, может ли Долгий Сон вызвать потерю памяти?
Он ответил не сразу.
– В принципе – да. Не скажу, что мне встречались подобные случаи. Я имею в виду амнезию в чистом виде, не обусловленную другими побочными факторами.
– Что может вызвать потерю памяти?
– Да что угодно. Простейший случай – так называемая функциональная амнезия, когда сам пациент подсознательно стремится что-то забыть; он забывает последовательность событий или переосмысляет их, поскольку эти воспоминания для него невыносимы. Затем следует амнезия в результате травмы – скажем, от обыкновенного, пошлого удара по черепу. Или амнезия может возникнуть от внушения… с применением наркотиков или гипноза. А в чем дело, малыш? Не можешь отыскать свою чековую книжку?
– Да нет, не то. Насколько я понимаю, сейчас со мной все в порядке. Но я не могу вспомнить некоторые события, имевшие место до того, как я лег в сон… и это меня беспокоит.
– Может быть, дело в одной из упомянутых мною причин?
– Да, пожалуй, – задумчиво ответил я. – Подойдет любая, за исключением разве что удара по черепу… впрочем, меня вполне могли и огреть по башке, когда я был пьян.
– Я не стал упоминать, – сухо заметил он, – о самой распространенной временной амнезии – провалах в памяти под воздействием алкоголя. Послушай, сынок, почему бы тебе не зайти, мы обсудили бы все подробно. Если я не смогу распознать твой недуг – ты же знаешь, я не психиатр, – я направлю тебя к гипнологу; он очистит твою память, как луковицу от шелухи, и ты ему расскажешь, почему опоздал в школу четвертого февраля того года, когда учился во втором классе. Но он дорого берет, и потому не лучше ли сначала заскочить ко мне?
– Вот те на, док! Я и так отнял у вас много времени, а вы слишком щепетильны, чтобы брать с меня деньги.
– Сынок, мои пациенты мне небезразличны; кроме них, никого из близких у меня нет.
Я отделался от него, пообещав позвонить в начале следующей недели, если будет нужда в его помощи. Мне необходимо было все обдумать.
Во всем здании уже не было света, он горел только у меня в кабинете. Заглянула «Горничная» (тип: «уборщица»). Обнаружила, что в комнате кто-то есть, и безмолвно укатила прочь. Я опять остался один.
Вскоре в комнату заглянул Чак Фрейденберг:
– Я думал, ты давно ушел. Просыпайся и иди досыпать домой.
Я взглянул на него:
– Чак, у меня есть прекрасная идея. Давай купим бочку пива и две соломинки.
Он тщательно обдумал предложение.
– Что ж, сегодня пятница, а ясная голова нужна мне только в понедельник, чтобы знать, какой это день недели.
– Решено и обжалованию не подлежит. Подожди минутку, я засуну кое-что в дипломат.
Мы выпили пива, потом поели, потом еще выпили пива в заведении с хорошей музыкой, потом перебрались в другое заведение – без музыки, но со звуконепроницаемыми кабинами. Здесь нам никто не мешал, нужно было только заказывать что-нибудь примерно раз в час. Мы сидели и спокойно разговаривали. Я показал ему копии патентов.
Чак просмотрел документацию на прототип «Трудяги».
– Это по-настоящему отличная работа, Дэн. Я тобой горжусь. Как насчет автографа?
– Взгляни-ка еще вот сюда. – Я протянул ему патентное обоснование на чертежную машину.
– Кое в чем эта штука будет получше предыдущей. Дэн, ты сам-то понимаешь, что сделал для развития техники больше, чем в свое время Эдисон? Доходит до тебя, нет?
– Брось, Чак, тут дело серьезное. – Я ткнул пальцем в пачку фотокопий. – Ладно, я готов взять на себя авторство одной из них. Но я не мог быть автором другой. Я ее не создавал… разве только у меня из головы вылетело все, что случилось со мной до погружения в сон. Может быть, у меня амнезия.
– Ты толкуешь об одном и том же целых двадцать минут. Непохоже, чтобы у тебя предохранители отказали. Ты помешан не более, чем требуется для нормального инженера.
Я ударил кулаком по столу – аж кружки подпрыгнули:
– Должен я выяснить или нет?
– Держи себя в руках. Ну и что ты собираешься предпринять?
– Гм… – Я чуть замешкался с ответом. – Пойду к психиатру и заплачу ему, чтобы он докопался до истины.
Чак вздохнул:
– Я и ожидал услышать от тебя нечто в этом роде. Слушай, Дэн, предположим, ты заплатил своему специалисту по мозговой механике и он доложил, что все в порядке, память твоя – в прекрасном состоянии, реле у тебя в голове замкнуты как надо. Что тогда?
– Но это же невозможно.
– То же самое говорили Колумбу. Тебе даже не пришло в голову самое простое объяснение.
– Какое?
Не удостоив меня ответом, он подозвал робота-официанта и велел принести большой телефонный справочник.
– В чем дело? – поинтересовался я. – Собираешься вызвать мне полицейскую карету?
– Пока нет. – Он пролистал здоровенную книгу, нашел, что искал, и передал ее мне. – Посмотри-ка сюда, Дэн.
Я посмотрел. Он держал палец на строчке с фамилией Дэвис. Сверху донизу страница была заполнена колонками с фамилией Дэвис. А на том месте, куда указывал Чак, располагалась дюжина Д. Б. Дэвисов – от Дабни до Дункана. Там было и три Дэниела Б. Дэвиса. Один из них – я.
– И это из неполных семи миллионов человек, – заметил он. – Не хочешь ли попытать удачи среди остальных двухсот пятидесяти миллионов?
– Ничего это не доказывает, – попытался возразить я.
– Правильно, – согласился он. – Просто немыслимое совпадение, если случилось так, что два инженера с одинаковыми способностями работали над одним и тем же проектом в одно и то же время, да еще фамилии и инициалы у них совпали. На основе законов статистики можно, пожалуй, определить степень вероятности такого совпадения. Но люди, особенно те, кому вроде тебя положено знать такие вещи, забывают, что законы статистики имеют обратную силу – любое, даже самое невероятное совпадение может произойти. Здесь как раз тот самый случай. Мне такой вывод больше по душе, чем версия о том, будто у моего собутыльника винтиков не хватает. Тем более что хорошего собутыльника не так легко найти.
– И что, по-твоему, я должен делать?
– Во-первых, не тратить время и деньги на психиатра, а попытаться сделать «во-вторых». Во-вторых, надо узнать полное имя этого «Д. Б. Дэвиса», который подал заявку на патент. Есть довольно простой способ. Скажем, имя инженера – Декстер. Или даже Дороти. Но не падай духом, если окажется, что его зовут Дэниел, потому что среднее имя может оказаться – Березовски и номер социальной страховки у него другой. И в-третьих, а по сути во-первых, наплюй на все и закажи еще по кружке.
Так я и поступил. Потом мы говорили на другие темы; в частности, речь зашла и о женщинах. У Чака имелась теория, что женщины сродни механизмам, но их поведение абсолютно не поддается логике. Свои рассуждения он подтверждал графиками, рисуя их на мокром от пива столе.
Послушав его некоторое время, я вдруг, неожиданно для себя самого, сказал:
– Если бы действительно существовало путешествие во времени, я знал бы, что мне делать.
– А? Ты о чем?
– Да о своей проблеме. Слушай, Чак, я попал сюда – имею в виду в «настоящее», – путешествуя во времени, но каким-то несовершенным способом. Беда в том, что я не могу вернуться обратно. Все, что меня беспокоит, произошло тридцать лет тому назад. Если вернуться и докопаться самому до истины… Если б существовала такая вещь, как настоящее путешествие во времени!
Он уставился на меня не мигая:
– Но оно существует.
– Что?!
Он мгновенно протрезвел:
– Мне не следовало говорить это.
– Может, и не следовало, но ведь ты уже сказал. А теперь выкладывай-ка лучше, что ты имел в виду, пока я не вылил пиво из кружки тебе на голову.
– Забудь, Дэн. Я оговорился.
– Нет, выкладывай!
– А вот этого я как раз и не могу. – Он огляделся вокруг. Возле нас никого не было. – Это засекречено.
– Путешествие во времени засекречено? Господи, но почему?
– Черт тя возьми, парень, ты что, никогда не работал на правительство? Будь их воля, они бы и секс засекретили. И безо всякой причины – такова их политика. Но то, о чем ты спрашиваешь, засекречено, и я давал подписку. Так что отвяжись!
– Но… Брось трепаться, Чак, для меня это важно. Жутко важно.
Он упрямо молчал.
– Мне ты можешь сказать. Черт побери, да у меня самого был допуск «кью». И никогда меня допуска не лишали, хотя потом я и не работал на правительство.
– А что такое допуск «кью»?
Я пустился в объяснения. Наконец он одобрительно кивнул:
– Ты имеешь в виду форму допуска «альфа». Ты, видно, был крутой парень! Я-то заслужил только форму «бета».
– Тем более почему бы тебе не рассказать?
– Хм… Сам знаешь почему. Хотя у тебя и высокий уровень допуска, нужно еще и спецразрешение.
– Черта с два! Я только и делал, что пользовался таким разрешением. – Видя, что он, скорей всего, так и не решится продолжать, я раздраженно заметил: – Не думаю, что такое вообще возможно. Похоже, тебе просто пиво в голову ударило.
Он с торжественным видом уставился на меня, а затем произнес:
– Дэнни…
– Ну?
– Тебе я расскажу. Но не забывай, что значит допуск «альфа», парень. Да, я расскажу тебе, поскольку тем самым никому не причиню вреда. Но хочу предупредить: вряд ли этим можно воспользоваться для решения твоей проблемы. Да, правильно, это путешествие во времени, но оно неприменимо на практике. И ты не сможешь им воспользоваться.
– Но почему?
– Не торопи меня, ладно? Они не смогли устранить главную проблему и никогда не смогут – это теоретически невозможно. Это не представляет никакой практической ценности, даже для исследователей; просто побочный продукт при разработке нульграва – потому-то оно и засекречено.
– Какого черта, нульграв ведь рассекретили!
– И что с того? Если б путешествию во времени нашли коммерческое применение, гриф секретности тоже сняли бы. Заткнись и не перебивай.
Увы, я не внял его просьбе. Но лучше я передам его рассказ без моих замечаний.
Когда Чак учился на последнем курсе Колорадского университета – в Боулдере, – он подрабатывал лаборантом. Там у них была большая лаборатория криогеники, и он начинал в ней. Но университет заключил с Министерством обороны выгодный контракт на разработку, связанную с эдинбургской теорией поля, выстроил новую физическую лабораторию в горах, далеко от города, и Чака перевели туда. Завлабом был профессор Твитчел, доктор Хьюберт Твитчел, человек, который просто упустил Нобелевскую премию и по этому поводу сильно злобствовал.
– Твитчел решил попробовать поляризовать гравитационное поле по другой оси, – рассказывал Чак. – Он думал, что тогда поле не обнулится, а развернется в обратную сторону. Ничего не произошло. Тогда он ввел все данные по опыту в компьютер. Тот выдал в ответ такое, что у Твитчела глаза на лоб полезли. Мне, конечно, он ничего не сказал. Тогда он положил в испытательную камеру два серебряных доллара – они в то время были еще в ходу – и велел мне пометить их. Затем он нажал кнопку реле – и они исчезли. Так себе трюк, – продолжал Чак. – По-хорошему ему бы следовало еще и достать эти доллары из ушей у парнишки, добровольно полезшего на сцену из зала, где давалось представление. Но его, похоже, вполне удовлетворила и первая часть фокуса, да и меня тоже – платили-то мне повременно.
Спустя неделю один из этих кругляков появился вновь. Но только один. А несколькими днями раньше, когда шеф уже ушел, а я прибирался в лаборатории, в испытательной камере появилась морская свинка. Раньше я ее не видел, да у нас в лаборатории их и не было, так что я занес ее в биолабораторию по дороге домой. Они пересчитали свое хозяйство, но у них нехватки не обнаружилось, хотя морские свинки плодятся чуть не каждую минуту, поди подсчитай точно. Я прихватил ее с собой, и она стала жить в моей комнате.
После того как единственный серебряный доллар вернулся, Твитчел принялся так вкалывать, что забывал бриться. В следующий раз он поместил в испытательную камеру двух свинок из биолаборатории. Одна из них показалась мне ужасно знакомой, но я не успел ее рассмотреть как следует – он нажал волшебную кнопку, и они обе исчезли.
Когда дней через десять одна из них – та, что была мне незнакома, – вернулась, Твитчел понял, что добился нужного результата. Затем появился университетский военпред от Министерства обороны – штабного вида полковник, он был когда-то профессором… ботаники. Очень воинственный тип… Твитчел его презирал. Этот полковник заставил нас дать сверхсекретную клятву вдобавок к нашим «статусным» допускам. Он, похоже, возомнил, будто имеет дело с величайшим открытием в области военной логистики, с тех пор как Цезарь изобрел копирку. Замысел этого стратега сводился вот к чему: можно было бы изменить ход проигранных сражений или спасти положение еще не проигранных, направляя с помощью установки Твитчела дивизии на подмогу; противник же так никогда и не разобрался бы, что произошло. Он, конечно, был с большим приветом… и так и не получил вожделенной звезды на погоны. А все, что касалось работы лаборатории, с тех пор отмечено грифом «Сверхсекретно». Насколько я знаю, материалы эти до сих пор не рассекречены.
– Отчего же, мне кажется, что такое открытие могло бы найти применение и в военном деле, – заспорил я, – если только найти инженерное решение проблемы переброски во времени дивизии солдат. Нет, погоди… Ага, понял, в чем дело, у вас же всегда были пары. Тогда потребовалось бы две дивизии? Одну надо направить во времени вперед, другую – назад. То есть одной дивизии придется лишиться полностью… Думаю, правильнее было бы своевременно направлять дивизию туда, где она требуется.
– Ты прав, но доводы приводишь неверные. Совсем не надо использовать две дивизии, двух морских свинок или вообще пару предметов. Просто массы должны быть одинаковыми. Можно взять дивизию солдат и кучу камней того же веса. Как гласит третий закон Ньютона, «действие равно противодействию». – Он опять принялся рисовать пальцем по мокрой от пива поверхности стола. – Произведение массы на скорость равно: MV = mv… основная формула космических полетов. Сходная формула путешествия во времени – произведение массы на время равно: MT = mt.
– Так в чем задержка? Камней не хватает?
– Пораскинь мозгами, Дэнни. Скажем, ракета движется к какой-нибудь определенной цели. А в каком направлении движется прошлая неделя? Покажи-ка мне, попробуй, ну? И ты не будешь иметь ни малейшего представления, какая из них летит в будущее, какая – в прошлое. Способа ориентировать установку не существует.
Я умолк. Можно представить себе состояние полководца, ожидавшего свеженькую дивизию, а вместо нее получившего гору щебня… Немудрено, что бывший профессор так никогда и не дослужился до бригадного генерала.
Между тем Чак продолжал:
– Представь себе две эти массы в виде пластин конденсатора, несущих один и тот же временной заряд. Потом пластины разряжаются по затухающей кривой, то есть фактически по вертикали, и – вжик! Одна из них отправляется в середину будущего года, другая – в глубь веков. Но какая из них куда направилась – никто никогда не узнает. Ну а самое худшее, что вернуться обратно ты уже не сможешь.
– Хм… Кому охота возвращаться?
– Слушай, тогда в чем смысл всей затеи, если ты не можешь вернуться? Какая польза для науки или коммерции? Все затраты ни к чему, если ты не сможешь связаться из времени, куда ты попадешь, с настоящим. Да и оборудования пока такого нет – оборудования и энергии. Мы пользовались атомным реактором. Дороговато… Это еще один недостаток.
– Обратно-то попасть можно, – напирал я. – С помощью «холодного сна».
– Хм… если попадешь в прошлое. А очутись ты в будущем? Ведь предугадать невозможно. И если в прошлом, куда ты попадешь, уже знают, как погружать в «холодный сон»… то есть надо угодить в послевоенное время. Но какой в том толк? Если тебя интересует, что произошло, скажем, в году тысяча девятьсот восьмидесятом, спроси у кого-нибудь из стариков или полистай подшивки газет. Эх, был бы способ попасть в прошлое и сфотографировать распятие Христа… Но такого способа нет. Просто невозможен. Ты не только не сможешь вернуться обратно, но пока на Земле нет достаточного количества энергии для таких путешествий. Тут действует свое правило обратных квадратов.
– И тем не менее должен же был кто-то попробовать, черт возьми! Неужели никто не путешествовал во времени – просто из любопытства?
Чак опять огляделся:
– Я и так наговорил слишком много.
– Скажи еще, хуже не станет.
– Предполагаю, что три человека попробовали. Предполагаю. Один из них – преподаватель. Я был в лаборатории, когда Твитчел привел этого Лео Винсента. Твитчел сказал, что я могу идти домой. Я еще потолкался в лабораторном корпусе и видел, как немного погодя Твитчел вышел, но без Винсента. Насколько я понимаю, он все еще где-то там. После этого он, конечно, у нас больше не преподавал.
– А двое других?
– Студенты. Они зашли в лабораторию втроем, вышел только Твитчел. Один из них был на занятиях уже на следующий день, другой пропадал целую неделю. Так что соображай сам, что к чему.
– Самого-то никогда не тянуло?
– Меня? Я что, похож на ненормального? Твитчел-то считал, что это мой долг – добровольно пойти на это в интересах науки. Я ответил: спасибо, нет. Я лучше пойду пивка попью… И еще сказал, что если он сам надумает, то я с радостью нажму для него кнопку пуска. Он мой вызов не принял.
– А я бы попытал счастья. Узнал бы все, что меня беспокоит, а потом вернулся бы, опять погрузившись в «холодный сон». Овчинка стоила бы выделки.
Чак глубоко вздохнул:
– Хватит с тебя пива, друг мой. Ты уже пьян. Ты меня совсем не слушал. Первое, – он нарисовал галочку на мокром столе, – где гарантия, что ты попадешь в прошлое? Вместо того ты можешь очутиться в будущем.
– Рискнул бы все равно. Что ж, настоящее мне нравится больше, чем прошлое. Возможно, через тридцать лет мне еще больше понравилось бы.
– Ладно, тогда ложись в Долгий Сон – так хотя бы безопаснее. Или просто сядь и тихонько жди, пока будут бежать годы; я лично так и собираюсь поступить. Но только прекрати меня перебивать. Второе – если ты все-таки окажешься в прошлом, вполне возможно проскочить тысяча девятьсот семидесятый год просто из-за допустимого отклонения. Я знаю, что Твитчел палил наугад; не думаю, что аппаратура у него откалибрована. Правда, я-то не в курсе, поскольку был мальчиком на побегушках. Третье – лабораторию построили в тысяча девятьсот восьмидесятом году, а раньше на этом месте была сосновая роща. Предположим, ты вернешься за десять лет до того, как лаборатория была построена, и угодишь внутрь сосны. Вот уж рванет, не хуже кобальтовой бомбы! Только ты об этом уже никогда не узнаешь.
– Но… Кстати, почему надо обязательно очутиться возле лаборатории? Почему не где-то в открытом космосе, на том месте, где когда-то стояла лаборатория?.. Я имею в виду – где она была… или, точнее…
– Да ничего ты не имеешь в виду. Ты окажешься на Земле и на том же самом месте по широте и долготе. За математику не беспокойся, просто помни, что произошло с морской свинкой. Но если окажешься в прошлом, до того как выстроили лабораторию, можешь очутиться в дереве. Четвертое – как ты сможешь добраться до настоящего, если ляжешь в «холодный сон», даже при условии, что все сойдет нормально?
– Однажды я прошел через это, пройду и во второй раз.
– Понятно. Но чем ты будешь расплачиваться?
Я открыл было рот, чтобы ответить, да так и остался сидеть. Чак поверг меня в полное замешательство. Когда-то у меня водились деньги, теперь их больше нет. Даже то, что я скопил (а этого едва ли хватило бы!), нельзя было взять с собой. Черт, если б даже я ограбил банк (искусство, совершенно мне незнакомое) и взял целый миллион – в 1970 году я не смог бы его потратить. Просто-напросто загремел бы в тюрьму за попытку сбыта подозрительных денег. У них даже форма изменилась, не говоря уж о серийных номерах, датах, цвете и дизайне.
– Может, я там скоплю кое-что.
– Молодчина. А пока накопишь, ты, скорее всего, снова окажешься здесь и сейчас без особых усилий… только без зубов и волос.
– Ладно, ладно. Давай-ка вернемся к твоему последнему пункту. Скажи, слышал ли ты когда-нибудь о взрыве на том месте, где стояла лаборатория?
– Да нет вроде.
– Значит, я не вмажусь в дерево, потому что уже не вмазался. Дошло?
– Это до тебя еще не дошло. Старый парадокс, меня на нем не купишь. Я думал о теории времени, и, пожалуй, побольше твоего. Ты начал не с того конца. Никакого взрыва не было и ты не вмажешься в дерево, потому что ты никогда не совершишь этот прыжок. До тебя дошло?
– Но предположим, я его совершил?
– Исключено. Потому что есть еще и пункт пять. Против него тебе крыть нечем, так что вникай. Тебе не удастся совершить такой прыжок, потому что все, о чем мы говорим, засекречено, тебе просто не позволят. Так что давай забудем об этом, Дэнни. Мы провели вечер за умной и содержательной беседой, а утром… утром за мной придут из ФБР. Давай-ка выпьем еще по одной, а в понедельник – если не сяду в тюрьму – я позвоню главному инженеру «Аладдина» и выясню, как зовут того, другого Д. Б. Дэвиса, кто он сейчас или кем был раньше. Может, он до сих пор там работает, а если так, мы с ним поужинаем и поговорим о наших делах. А еще я хочу познакомить тебя со Шпрингером, генеральным директором «Аладдина», он отличный парень. И забудь ты про эту чушь с путешествиями во времени: они никогда не доведут их до ума. Лучше б я тебе ничего не говорил… а если ты на меня сошлешься, я сделаю квадратные глаза и скажу, что ты врешь. Мой допуск может мне когда-нибудь пригодиться.
Мы выпили еще по кружке. Дома, приняв душ и избавившись от излишков пива в организме, я пришел к выводу, что Чак прав. От путешествия во времени мне будет такая же польза, как от гильотины при лечении головной боли. А главное, Чак выяснит все, что мне нужно, у мистера Шпрингера между салатом и закусками – без суеты, без затрат и без риска. И к тому же мне нравится год, в котором я живу.
Забравшись в кровать, я протянул руку и взял со столика скопившиеся за неделю газеты. Теперь, когда я стал солидным гражданином, каждое утро пневмопочта доставляла мне «Таймс». Я редко брался за газету: когда моя голова занята решением инженерных проблем (а это было практически постоянно), вся эта чепуха меня либо раздражает, либо нагоняет скуку, либо, что еще хуже, настолько интересна, что отвлекает мой мозг от настоящего дела.
И все-таки я никогда не выбрасывал газету, не просмотрев прежде заголовки и не заглянув в колонку демографической статистики. В ней меня интересовали не рождения, смерти или свадьбы, а только «возвращения» людей из «холодного сна». У меня было предчувствие, что однажды я встречу чье-нибудь знакомое имя. Я бы зашел к нему, поприветствовал, поинтересовался, не нужна ли моя помощь. Конечно, это было почти невероятно, но я продолжал читать колонку, и делал это с удовольствием.
Наверно, подсознательно я считал всех остальных «спящих» своими родственниками. Так мы считаем приятелями всех, с кем служили в одной роте, – приятелями в том смысле, что, встретившись, можно вместе пропустить стаканчик.
В газетах я не нашел ничего достойного внимания, если не считать извещения о пропавшем по пути на Марс космическом корабле; это сообщение вряд ли можно было назвать новостями – скорее печальным фактом их отсутствия. Не обнаружил я и старых друзей среди недавно пробудившихся «спящих». Я откинулся на подушку и подождал, пока потухнет свет.
* * *
Часа в три ночи меня словно подкинуло в постели – я сел, и свет начал загораться. Я ошалело мигал, еще не придя в себя ото сна. Мне приснился страшный сон, почти кошмар: будто, просматривая газеты, я пропустил имя маленькой Рикки.
Я знал, что такого быть не могло, и все-таки с облегчением увидел стопку газет за неделю на столике у кровати. Я вполне мог скомкать их и выбросить в мусоропровод, как делал частенько. Я перетащил их на кровать и принялся перечитывать демографические колонки. На этот раз я читал все подряд – «рождения», «смерти», «свадьбы», «разводы», «усыновления» и «смена фамилии», «исходы» и «возвращения». Мне пришло в голову, что, пока я просматривал единственный интересовавший меня раздел, мой взгляд бессознательно отметил имя Рикки в другой колонке, случайно попавшей в поле зрения. Возможно, Рикки вышла замуж, завела ребенка или что-то еще.
И я едва не пропустил то, что вызвало мой мучительный сон. Это было в «Таймс» за 2 мая 2001 года, среду. В списке «возвратившихся» во вторник: «Риверсайдский храм… Ф. В. Хайнике».
Ф. В. Хайнике!
Хайнике – фамилия бабушки Рикки… Я знал это. Знал наверняка! Не знаю почему, но знал. Она хранилась где-то в тайниках памяти и моментально всплыла, стоило мне увидеть ее напечатанной. Может, я слышал ее когда-то от Рикки или Майлза; возможно, даже встречал саму старушку в Сандиа. Как бы то ни было, имя, увиденное в «Таймс», активировало забытый фрагмент информации в моем мозгу, и тогда я вспомнил.
Но мне все-таки нужны были неопровержимые доказательства. Я должен быть уверен, что «Ф. В. Хайнике» означает «Фредерика Хайнике».
Меня трясло от возбуждения. Позабыв о новых, так хорошо усвоенных правилах, я, вместо того чтобы соединить швы, пытался застегнуть их на несуществующую молнию. Тем не менее спустя несколько минут я уже был внизу, в вестибюле, где находилась телефонная кабинка. В комнате у меня телефона не было: моя очередь на установку еще не подошла. Потом мне опять пришлось подняться в комнату – за кредитной телефонной карточкой: я, похоже, здорово был выбит из колеи.
Руки у меня так дрожали, что я никак не мог всунуть карточку в щель… Наконец мне это удалось, и я вызвал «Сервис».
– Назовите нужный адрес.
– Мне нужен Риверсайдский храм. Район Риверсайд.
– Ищем… соединяем… номер свободен. Вызываем абонента.
Наконец экран вспыхнул, с него на меня сердито уставился пожилой мужчина:
– Должно быть, вас неправильно соединили. Здесь храм. Мы ночью закрыты.
– Пожалуйста, не отключайтесь, – попросил я. – Если это Риверсайдский храм, то именно вы мне и нужны.
– Ну и что вам нужно? В такое-то время?
– У вас есть клиент, Ф. В. Хайнике – она только что «вернулась». Я хотел бы узнать…
Он покачал головой:
– По телефону мы справок о наших клиентах не даем. А уж тем более посреди ночи. Вам лучше позвонить утром, после десяти. А еще лучше подъехать.
– Непременно, непременно. Скажите только одно – что означают инициалы «Ф. В.»?
– Я же сказал вам…
– Пожалуйста, послушайте. Я спрашиваю не из праздного любопытства – я сам «спящий»… храм «Соутелл», только недавно выписался. Так что мне все известно о сохранении «тайны родственных связей» и так далее. Вы уже опубликовали в газете имя и фамилию этого клиента. Мы оба прекрасно знаем, что храмы сообщают в редакции полные имена «возвращающихся», но газеты, чтобы сэкономить место, печатают только инициалы. Верно?
Он немного поразмыслил.
– Вполне возможно.
– Так, значит, не будет ничего предосудительного в том, если вы скажете мне, что означают инициалы «Ф. В.»?
На этот раз он медлил дольше.
– Пожалуй, что ничего. Если это все, чего вы требуете. Но больше я вам ничего не скажу. Ждите.
Он исчез с экрана. Мне показалось, что прошел целый час, пока он появился опять с карточкой в руке.
– Здесь темновато, – пробурчал он, вглядываясь в написанное. – Френсис… нет, Фредерика. Фредерика Вирджиния.
В ушах у меня зазвенело, и я едва не потерял сознание.
– Слава богу!
– Вам плохо?
– Нет-нет, спасибо вам! Сердечное спасибо! Да. Со мной все в порядке.
– Гм… Думаю, беды не будет, если вы узнаете еще кое-что. Возможно, это избавит вас от поездки сюда. Она уже выписалась.
