Глава тринадцатая. Падение

– А твой отец каждый год устраивает эту вечеринку? – спрашиваю я у Риган. Она расплачивается кредиткой, и мы вылезаем из такси возле ее дома.

Одно из двух: либо тренерам по гребле в Принстоне платят немерено, либо в средствах семья Риган не нуждается, судя по этому двухэтажному особняку. Он из камня и кирпича, с островерхой крышей и башенкой. Английский парк, ухоженная лужайка… Две подъездные дорожки к парадному входу уже заставлены машинами, а вот и белый «Ауди» Коннора.

– Как часы. Под девизом: «Добро пожаловать. Выиграем большую регату. Заставлю вас, раздолбаев, попотеть на зимних сборах».

Иду за ней вокруг дома к не менее ухоженному саду. Тут уже около полусотни хорошо одетых гостей бродят с напитками, и как тени снуют официанты с подносами, уставленными бокалами. Компания в основном мужская, но попадаются и девушки. Некоторые парни с подружками, уверяет Риган.

Невольно поправляю свою серую юбку-карандаш. Риган сказала, что вечеринка будет «шикарная, но благопристойная». А у меня нет так уж много подходящей к случаю одежды, поэтому надела эту юбку и фиолетовую шелковую блузку без рукавов и с глубоким вырезом на спине (к несчастью, в нем видна моя татуировка). Риган заверила меня, что даже если ее предки ее заметят, ничего такого не подумают. Однако я решила спрятать ее под распущенными волосами.

Быстро оглядываю толпу, чтобы найти Коннора. Не знаю, будет ли на вечеринке Эштон. Раз он капитан сборной, предполагается, что придет. Хотя еще предполагается, что изменять своей подружке с кем попало нехорошо, но Эштон это пока не выучил.

– Риган! Ну как ты? – раздается радостный женский голос.

Оборачиваюсь и вижу взрослую копию моей подруги. Бежит с распростертыми объятиями. Не могу не улыбнуться. Тот же рост, та же фигура, улыбка… абсолютно все.

– Отлично, мам, – спокойно отвечает Риган, а мать целует ее в щеку.

– Как успехи? Как занятия? На вечеринки ходишь? – торопливо расспрашивает мать приглушенным голосом. У нее немного суматошный вид, словно она боится, что не успеет поговорить с дочерью, и торопится выудить из той информацию.

– Да, мам. Ходим с соседкой вместе. Познакомься. Это Ливи. – Она отвлекает внимание матери на меня.

– Очень рада знакомству, Ливи. Зовите меня Рэчел, – говорит та с любезной улыбкой. – Да вы прехорошенькая! И такая высокая!

Чувствую, что начинаю краснеть. Открываю рот поблагодарить за комплимент, но она уже снова сосредоточилась на Риган.

– А как общежитие? Ты хоть высыпаешься на этой крошечной кровати? Нет, ну что это за кровати! В них же спать невозможно!

Давлюсь смешком и для конспирации делаю вид, что закашлялась. В крошечной кровати умудряются спать вдвоем!

Риган улыбается до ушей.

– Все не так плохо, мам. Думала, будет хуже.

– Ну, вот и хорошо. Я боялась, ты будешь плохо спать.

– Мам, ты знаешь, я хорошо сплю. Я же тебе вчера говорила. И позавчера. И два дня назад… – терпеливо говорит Риган, но я замечаю нотки отчаяния.

– Знаю, милая моя. – Рэчел гладит дочь по плечу. – Мне пора. Надо дать инструкции на кухне. – И мама Риган растворяется, словно дымок в воздухе, быстро и грациозно.

Риган наклоняется ко мне.

– Не суди строго. Я – единственное чадо, и мать явно перебирает с заботой. И постоянно на взводе. А сейчас мы ее отучаем от антидепрессантов. – Переведя дыхание, Риган спрашивает: – Проголодалась? Хочешь, пойдем подкрепимся и…

– Риган! – прерывает ее издалека зычный мужской голос.

Глаза Риган вспыхивают от радости, и она хватает меня за руку.

– А вот и отец! Пойдем, я вас познакомлю. – И она чуть ли не тащит меня за собой. А ведь Риган похожа на свою мать больше, чем хочет признать. Она чуть замедляет шаг – откуда ни возьмись появляется Грант с коктейлями для нас обеих.

– Приветствую вас, дамы! – говорит он, галантно раскланивается и так же быстро исчезает, успев обернуться и подмигнуть Риган.

Делаю глоток и с облегчением чувствую изрядную концентрацию виски. Сегодня после дежурства в больнице я вся на нервах.

Риган тащит меня сквозь толпу парней, улыбаясь им на ходу, пока мы не оказываемся в крытом итальянском дворике рядом с домом. Там нас ждет высокий здоровяк с аккуратно подстриженной седой бородкой и пузиком – надо полагать, ее отец, – и с ним Коннор.

– Папа, привет! – радостно вопит Риган и бросается к нему в объятия.

– Ты моя крошка!

Он приподнимает ее, а она целует его в щеку.

Подхожу к Коннору, он обнимает меня за плечо, а я смотрю на Риган, не в силах подавить чувство зависти.

– Ты такая красивая, – шепчет Коннор и быстро целует меня в губы.

– Спасибо. Ты тоже классно выглядишь. – И это правда. Он всегда хорошо одевается, а сейчас, в строгих брюках и белоснежной накрахмаленной рубашке, просто неотразим. Коннор улыбается, а я при виде ямочек у него на щеках чувствую, как моя тревога уходит. Я всегда расслабляюсь, когда Коннор рядом. Он как воздух. С ним легко, спокойно, комфортно.

Это правильно.

– Ну и как твое дежурство в больнице?

Наклоняю голову, словно решаю.

– Все хорошо. Трудно, но хорошо.

Он сжимает мне руку.

– Не волнуйся. Все наладится. У тебя все получится.

Выжимаю улыбку и смотрю на Риган и ее отца. Я рада, что хоть кто-то в меня верит.

– Как у тебя прошел первый месяц? Надеюсь, обошлось без диких выходок? – спрашивает у Риган отец.

– Обошлось – моя соседка за мной присматривает. – Риган поворачивается и кивает в мою сторону. – Познакомься, папа. Это Ливи Клири.

Он поворачивается и смотрит на меня добрыми голубыми глазами. Протягивает руку.

– Привет, Ливи. А я – Роберт.

– Здравствуйте, сэр… Роберт. Я – Ливи Клири. – Не знаю, что еще сказать. Качаю головой и усмехаюсь. – Извините, Риган уже меня представила.

Роберт улыбается. Вижу, что он смотрит поверх меня.

– Спасибо, – говорит он и берет протянутый ему чьей-то заботливой рукой напиток.

А потом рядом с Робертом появляется высокий, смуглый красавец. С невероятно длинными ресницами и пронзительными карими глазами, которые лишили меня покоя.

– Не за что, – вежливо говорит он.

Эштон всегда великолепен, даже в повседневной одежде. Но сегодня он пришел на вечеринку со всем уважением к дресс-коду своего тренера. Прическа стильная и опрятная, но в то же время сексуальная. Вместо привычных джинсов и кроссовок в этот вечер на нем черные брюки и стильные туфли, а вместо поношенной футболки – синяя приталенная рубашка, идеально отглаженная. Поглядываю искоса, как он потягивает свой коктейль, и замечаю под манжетой кожаный браслет. Пожалуй, только браслет и напоминает об Эштоне, которого я знала до сегодняшнего дня. А сейчас у него такой вид, словно он сошел с обложки модного мужского журнала.

Не знаю, в чем причина – то ли в этом преображении, то ли в том, что я призналась себе, что меня тянет к Эштону, – но дискомфорт, который я обычно испытываю в его присутствии, начинает исчезать или преобразуется в нечто совсем иное и даже приятное. Хотя по-прежнему все это не дает мне сосредоточиться.

Мои мысли прерывает бодрый голос Роберта:

– Парни, нутром чувствую. В этом году у нас команда победителей. – И он хлопает капитана по плечу.

В ответ Эштон расплывается в искренней уважительной улыбке. Ни разу не видела его таким.

Повернувшись ко мне, Роберт говорит:

– Значит, ты, Ливи, как и моя дочь, первый год в Принстоне.

Мои глаза встречаются с глазами Эштона, и я не успеваю сосредоточиться на Роберте, а сердце тревожно стучит.

– Да, сэр, – говорю я, прочистив горло.

– Ну и как тебе тут нравится? – Он опускает глаза на мою талию. И только сейчас до меня доходит, что рука Коннора по-прежнему приобнимает меня. – Надеюсь, ни один из моих паршивцев тебе не докучает?

Скромно улыбаюсь Коннору, а тот одаряет меня широкой улыбкой.

– Нет, не докучают, – улыбаюсь я и допиваю свой коктейль. Интересно, как это у меня вышло так быстро его уговорить? Глаза мои сами по себе опять находят Эштона, а он тем временем смотрит на мою грудь. Инстинктивно скрещиваю руки, а он ухмыляется и поднимает бокал к губам. Пожалуй, один паршивец все-таки докучает.

– Вот и ладно. Они у меня классные ребята, – с гордостью говорит Роберт и кивает головой. И тут раздается вопль – это явился Тай в своем килте. И Роберт добавляет: – Правда, порой немного буйные, хотя кто в такие годы не буйный? Верно говорю, Грант?

Готова поклясться, у Гранта есть особый радар для пустого бокала, или он следит за нами как коршун, но тот появляется как из-под земли и протягивает Риган и мне два коктейля.

– Верно, тренер.

– Кливер, надеюсь, коктейль безалкогольный? – спрашивает Роберт, подняв брови.

– Ни капли спиртного, – не моргнув глазом, отвечает Грант с очень честным видом.

– Конечно же, папа, – сладким голоском вторит ему Риган.

Роберт смотрит на свою любимую дочурку, которая может изобразить из себя невинную школьницу так, что невинные школьницы отдыхают. Уж не знаю, верит он ей или нет. Ведь ему достаточно наклониться и нюхнуть коктейль – и сразу станет ясно, что виски там больше, чем колы. Но он этого не делает.

– Ливи, а какая у тебя специализация?

– Молекулярная биология.

Судя по тому, как у него вспыхнули глаза, понимаю: он под впечатлением.

– Ливи собирается учиться на педиатра, – с гордым видом заявляет Коннор.

– Хорошее дело. А почему ты выбрала именно Принстон?

– Мой отец здесь учился, – отвечаю я, не задумываясь. На самом деле с тем же успехом я могла пойти в Гарвард или Йель. Меня пригласили все три университета, куда я по совету школьных учителей отправила заявления. Но я всегда знала, куда пойду учиться.

Роберт кивает, словно ждал именно такого ответа. Думаю, не редкость, когда несколько поколений семьи учатся в Принстоне. Он хмурит брови, словно размышляет, а потом спрашивает:

– В каком году закончил?

– В восемьдесят втором.

– Хм… а я в восемьдесят первом. – Он поднимает руку и задумчиво чешет бороду. – Напомни, как твоя фамилия?

– Клири.

– Клири… Клири… – повторяет Роберт и все чешет бороду, силясь вспомнить. Смотрю на него и делаю глоток. Вряд ли он знает моего отца, но мне приятно, что он старается вспомнить.

– Майлз Клири?

Я чуть не поперхнулась коктейлем, и глаза у меня лезут на лоб.

Роберт, похоже, очень доволен собой.

– Нет, кто бы мог подумать!

– Серьезно? Вы его знали? То есть. – Я пытаюсь справиться со своим волнением.

– Да. – Он медленно кивает, словно воспоминания нахлынули на него со всей силой. – Да, я его знал. Мы оба были членами обеденного клуба «Тайгер Инн». Часто ходили вместе на вечеринки. Он ведь ирландец, так?

Я радостно киваю.

– Дружелюбный, приветливый. – Он усмехается, и по его лицу пробегает грустная тень. – Одно время мы с ним даже ухаживали за одной девушкой. – Он снова усмехается, и глаза загораются воспоминанием. Не хочу этого слышать. – А потом Майлз встретил темноволосую красотку – и больше мы его почти что не видели. – Он чуть прищуривается и пристально смотрит мне в лицо. – Глядя на тебя, понимаю, что именно на ней он и женился. Ты – ее копия.

Улыбаюсь и киваю, на миг опуская глаза.

– Ливи, обалдеть можно! – вопит Риган, таращась на нас. – Надо пригласить их к нам, когда они к тебе приедут!

Роберт уже кивает головой, соглашаясь с дочерью.

– Буду рад вновь увидеть Майлза.

Вот так – бах! – и шарик моего приятного волнения лопнул, столкнувшись с реальностью. Да, было бы здорово посмотреть на встречу отца с Робертом. И чтобы родители снова были со мной рядом. Посмотреть, как отец заразительно смеется. Но этого уже не будет. Никогда. Коннор сжимает мне руку и притягивает к себе. Пока только он один знает. А теперь будут знать все.

– К сожалению, папа с мамой погибли в аварии, когда мне было одиннадцать лет.

После подобной новости следует пауза, а потом всё как всегда. Шок, побледневшее лицо, поднятые брови. Как правило, один кивок головой. Я видела это тысячу раз. В случае с Робертом все было именно так, плюс гневный вопрошающий взгляд в сторону дочери: дескать, «почему ты не знала такого о своей соседке по комнате?». Хотя ее вины тут нет. Я же ей так и не сказала. Не то чтобы не хотела, просто случая не было.

– Я… Мне очень жаль, Ливи, – сдавленным голосом говорит Роберт.

Пытаюсь утешить его ласковой улыбкой и подбодрить словами:

– Все в порядке. Это было так давно. Я… в порядке.

– Тогда… – Еще одна тягостная пауза: вот поэтому я не люблю рассказывать об этом на людях.

Потом Грант, который по-прежнему рядом, спасает ситуацию, заговорив про грядущую регату, и я перестаю быть в центре внимания. И теперь могу взглянуть на Эштона – впервые с момента начала разговора про моих родителей.

Ожидаю увидеть стандартную реакцию. Но не вижу ее. Его глаза прикованы ко мне с каким-то странным выражением. На губах чуть заметная улыбка, а во взгляде сквозит легкость.

Больше всего это похоже на… как бы поточнее сказать…

На умиротворение.

– Так вот он какой, «Тайгер Инн».

Коннор улыбается с важным видом и сжимает мою ладонь. Мы идем по Проспект-авеню, или, как его здесь называют, «главной улице», подходим к внушительному зданию в стиле эпохи Тюдоров, украшенному по фасаду коричневыми трилистниками, и поднимаемся по ступеням. Вечер четверга. У входа уже длинная очередь, но Коннор предъявляет клубную карту, и мы без проблем проходим внутрь.

Распахнув передо мной тяжелую дверь, он широким жестом обводит рукой интерьер.

– Добро пожаловать в лучший обеденный клуб!

Из зала доносятся смех и громкая музыка.

– Надо думать, каждый говорит так про свой клуб, – поддразниваю его я, осматривая панели темного дерева от пола до потолка и старинную мебель, пока мы идем в зал. В прошлую субботу, когда Роберт сказал, что мой отец был членом этого клуба, Коннор обещал устроить мне экскурсию. С той минуты я пребываю в нервном возбуждении.

– Тут красиво. – Делаю глубокий вдох, как будто это каким-то неведомым образом поможет мне ощутить присутствие в этих стенах Майлза Клири.

– Да ты еще ничего не видела. – Коннор улыбается и протягивает мне руку. – Гид к твоим услугам.

Коннор показывает мне все этажи недавно расширенного и отремонтированного клуба, в том числе парадную столовую, библиотеку и верхнюю гостиную. Подвал приберегает напоследок – просторное, с неярким светом помещение в гаражном стиле, которое называют «пивной погреб».

– Сейчас здесь свободно, – говорит Коннор, поддерживая меня за локоть, пока мы спускаемся по лестнице. – А к полуночи будет яблоку негде упасть. Это самый большой и лучший пивной погреб в Принстоне. – Усмехается и добавляет: – И я говорю так не только потому, что я член этого клуба.

– Не сомневаюсь, – шепчу я, оглядывая погреб. Тут полно студентов и студенток, все улыбаются, смеются и расхаживают с пивом в руках. У некоторых пластиковые мечи и маскарадные маски. Коннор говорит, наверное, пришли сюда с какой– нибудь тематической вечеринки.

Из мебели тут только большие зелено-белые деревянные столы с логотипом клуба. Ничуть не удивляюсь, когда вижу у одного из столов Тая: как обычно, вопит и разливает пиво из кувшина в пластиковые кружки, составленные пирамидками на противоположных концах стола.

– Привет, дружище! – Тай хлопает Коннора по спине свободной рукой. Наклонив голову ко мне, он приветствует меня дурашливым тоном: – Ирландка, привет! – И я хихикаю. В Тае есть что-то такое, от чего рядом с ним легко и просто. Да, он грубоватый, громогласный, а порой совсем безбашенный, но он не может не нравиться. Думаю, они с Кейси наверняка бы поладили. Может, поэтому мне так с ним уютно. Каким-то странным образом, несмотря на все его трюки с килтом, Тай напоминает мне о доме.

Коннор жмет Таю руку.

– Мы приходим сюда есть, а Тай тут все время ошивается. Он тут подрабатывает. Наверное, поэтому тут так шумно. Не знаю, как ему удается сдавать экзамены.

Тай кивает на раскрытый учебник на соседнем столе и изображает искреннее удивление:

– Не понимаю, о чем это ты. Да я тут написал свои лучшие работы. – Тай бросает пустой кувшин на пол и извлекает из кармана два шарика для настольного тенниса. – Готовы?

Коннор пожимает плечами и, повернувшись ко мне, спрашивает:

– Сыграем?

Покосившись на стол и мячики, спрашиваю:

– Что это за игра – пивной пинг-понг?

Тай со стуком опускает на стол пивную кружку и объявляет:

– «Бейрут»! Сразу видно, что ты новичок. – Он грозит мне пальцем. – Не смей называть нашу игру пиво-понгом. И не вздумай жульничать, а то я вышвырну тебя отсюда, невзирая на твою классную задницу!

– У меня такое ощущение, что кончится это дурно, – бормочу я, глядя на батареи пивных кружек. Но знаю, что с Таем шутки плохи, а попытка к бегству лишь унизит меня перед всем клубом.

– Чокнутый шотландец! – бурчит под нос Коннор, но в глазах у него улыбка. Обхватив меня за талию, он ухмыляется: – Не волнуйся. У меня большой опыт в этой игре. Со мной ты в полной безопасности.

В ответ чуть сжимаю его руку и чувствую облегчение: с Коннором мне ничего не страшно. Будь я с Эштоном, все было бы по-другому. Он бы специально проиграл, лишь бы меня подставить. В любом случае, буду осторожной – буду делать малюсенькие глоточки.

– Ну что, двое на двое? С кем играешь, Тай? – спрашивает Коннор.

– А ты догадайся! – раздается женский голос, и через секунду появляется Риган с неизменным конским хвостом и широкой улыбкой.

– Слава богу! – радуюсь я. – Ты моя спасительница!

– Увы, соседка! – Она похлопывает меня по спине, а другой рукой берет у Гранта здоровенную кружку пива и лукаво ему подмигивает. Здорово, что Риган сегодня здесь. После памятного разговора в доме ее родителей она была со мной необычно тиха. Может, разозлилась, что я не рассказала ей про автокатастрофу? Не знаю. Она молчит, и я тоже не заговариваю об этом. А сейчас она ведет себя, как обычно, чему я очень рада.

Здесь все, кроме… Заправив прядь волос за ухо, оглядываю зал, ища глазами Эштона.

– У него завтра сдача письменной работы, – шепчет мне на ухо Риган с многозначительной ухмылкой. – Он не придет.

Мычу что-то невразумительное, но не могу не почувствовать разочарования. И тут же ругаю себя. Ведь со мной Коннор. Коннор. Коннор. Сколько раз нужно повторить, чтобы привыкнуть?

– Ладно, Гиджет! – на весь зал вопит Тай. – Иди сюда. Коннор со своей девицей сегодня точно продуют!

Вижу, что на нас оборачиваются, и краснею.

– Я же никогда не играла в эту игру! – объясняю я громким голосом, хотя Тай, несомненно, прав.

– Если орел, мы начинаем, – объявляет Тай и подбрасывает монетку. Они выигрывают подачу, и скоро вокруг стола образуется толпа. Да, «Бейрут» тут определенно пользуется успехом. Скоро я понимаю: прикол в том, что наблюдаешь, как люди пьянеют. И очень быстро.

Коннор объясняет правила игры – если противники попадают в твои бокалы или если ты отправляешь мяч мимо стола, тебе пить. Да, для меня в этих правилах две проблемы. Первая в том, что наши противники отличные игроки, а вторая – я-то сама игрок никакой.

Хотя Коннор спец по забиванию голов, очень скоро Тай с Риган нас обходят. А по мере того, как я расслабляюсь от выпитого, играю еще хуже – настолько, что, когда моя очередь бить, люди отходят от стола подальше, чтобы мяч не угодил им в какое-нибудь жизненно важное место.

– Похоже, практика не идет тебе на пользу, так? – посмеивается партнер, ущипнув меня за талию.

Вместо ответа показываю ему язык и исподволь любуюсь мускулистыми руками и рельефным торсом Коннора, увлеченного игрой. Лицо у него сосредоточенное, даже задумчивое. И очень привлекательное. Поэтому меня отнюдь не радует, когда к нему подходит красотка-блондинка и кладет руку ему на плечо.

– Привет, Коннор! – говорит она кокетливым тоном.

– Привет, Джулия. – Он сверкает своей ослепительной улыбкой с неотразимыми ямочками, но тут же возвращается к игре и ловко отбивает подачу, полностью утратив интерес к белокурой искусительнице. Это очевидно не только мне, но и блондинке, которая тут же сникает.

К моменту, когда мы добираемся до последней кружки, Тай и Риган побеждают, а я уже никакая. Просто пью, когда Грант – наш добровольный рефери – объявляет разгромный счет.

Коннор целует меня в щеку и шепчет на ухо:

– Ты настоящий боец. Думаю, тебе не помешает подышать свежим воздухом. Пойдем.

Обняв меня за талию – чтобы приласкать, а главное – поддержать, Коннор ведет меня по лестнице наверх и провожает в тихое место.

– Как хорошо. – С наслаждением вдыхаю прохладный бодрящий воздух.

– Да, внизу становится душновато и жарковато, – шепчет Коннор, убирая волосы с моих щек. – Тебе тут нравится?

Хотя моя улыбка говорит сама за себя, отвечаю:

– Нравится. Очень. Спасибо, что привел меня сюда.

Чмокнув меня в лоб, Коннор поворачивается и прислоняется к стене рядом со мной.

– Ну что ты. Я сам хотел сюда прийти. Особенно теперь, когда мы знаем, что твой отец был членом этого клуба.

Улыбаюсь и спрашиваю:

– А твой отец тоже был?

– Нет, он был членом клуба «Кэп». Еще один известный обеденный клуб.

– А он не хотел, чтобы и ты стал членом «Кэпа»?

Коннор переплетает свои пальцы с моими и говорит:

– Он счастлив уже потому, что я учусь в Принстоне.

– Ясно. – Мой отец тоже наверняка был бы счастлив…

У Коннора задумчивый вид.

– Знаешь, а я ведь раньше не ценил, как мне повезло с отцом. – После паузы он поясняет: – Пока не познакомился с Эштоном.

Я настолько отвлеклась на игру и блондинку, которая клеилась к Коннору, что на время даже избавилась от мыслей об Эштоне. А теперь о нем напомнили, и мне снова не по себе.

– Что ты имеешь в виду?

Коннор вздыхает и хмурится, словно решает, как мне ответить:

– Я видел, как ведет себя Эштон, когда отец рядом. Он приезжал посмотреть регату. Эш становится другим человеком. Отношения у них. натянутые. Во всяком случае, у меня создалось такое впечатление.

Любопытство берет верх.

– Что же ты его не спросил?

Коннор хмыкает, и это красноречивее любых слов.

– Ливи, мы же парни. У нас не принято говорить о чувствах. А Эштон… Понимаю, ты считаешь его придурком, но на самом деле он классный парень. Он прикрывал меня столько раз, что и признаваться себе неловко. Помнишь историю о том, как я валялся в лодке? Когда я.

– Лежал задницей кверху? – хихикаю я. – Помню-помню.

Коннор опускает голову и смущенно улыбается.

– Если бы не Эштон, тренер наверняка бы вышиб меня из команды. Не знаю, что он сказал или сделал, но меня оставили. Да, я шучу, типа Эш – хреновый капитан, но на самом деле он – отличный. Замечательный капитан. Лучший за все три года, пока мы тут учимся. Все парни его уважают.

И не только за то, что у него больше девчонок, чем у всех нас вместе взятых.

У меня глаза лезут на лоб. С каждым днем сама мысль, что Эштон с кем-то другим – неважно, постоянная девушка это или еще кто – мне все неприятнее, так что после этой фразы мне становится тошно.

– Ладно, извини, что заговорил об Эштоне. Я люблю этого парня, но сейчас не хочу о нем говорить. Давай поговорим о… – Он поворачивается ко мне и обхватывает за талию двумя руками. Наклоняется и, скользнув языком мне в рот, целует – так долго мы с ним еще ни разу не целовались. Мне приятно, и я кладу ладони ему на грудь. У Коннора такая ладная фигура, и другие девушки это тоже замечают. Почему же мои гормоны начинают замечать это только сегодня?

Наверное, все дело в пиве.

А может, они наконец-то поняли, что Коннор – именно тот парень, который мне нужен?

– А ведь я тебя предупреждала, – напоминаю я Риган, растирая ноющую икру.

– Неужто все так плохо?

Вместо ответа изображаю страдальческую гримасу. Помимо школьной легкой атлетики и безумного задания доктора Штейнера, когда я гонялась по ферме за курами, стараюсь избегать всех разновидностей бега. Не нахожу в этом деле никакого удовольствия и, как правило, непременно подворачиваю ногу.

– Ну, давай же! – кричит Риган, прыгая на месте от нетерпения.

– Ладно. – Стягиваю волосы в конский хвост и стою, вытянув руки над головой, а потом устремляюсь за ней вниз по улице. Прохладный, пасмурный день с моросящим дождичком – еще один повод отменить пробежку. Риган клянется: по местному радио обещали через час ясную погоду. Думаю, врет, но не спорю. После вечеринки у ее отца отношения у нас несколько странные. Поэтому, когда она попросила составить ей компанию на утренней пробежке, я сразу согласилась, невзирая на скользкие дорожки и все прочее.

– Если мы пробежим до конца улицы и обратно, получится три километра. Справишься? – спрашивает Риган и добавляет: – Если выдохнешься, можем остановиться и пойти шагом.

– Лучше пристрели меня на месте, – усмехаюсь я.

– Не смешно, – фыркает Риган. – Тебе хорошо с таким ростом, а нам, коротышкам, нельзя расслабляться.

Через несколько минут мы приспосабливаемся и бежим рядом в одном темпе: я со своими большими медленными шагами и Риган со своими короткими, энергичными. И потом она выпаливает:

– Почему ты не рассказала мне про своих родителей?

Не могу понять, злится она или нет. Ни разу не видела ее сердитой. Но понимаю по тому, как она кусает нижнюю губу и хмурит брови, что она обижена.

Не знаю, что сказать, и говорю:

– Просто к слову не пришлось. Правда. Другой причины нет. Извини.

Какое-то время она молчит.

– Ты не любишь говорить об этом, да?

Пожимаю плечами.

– Да нет. То есть специально я не избегаю этой темы. – Не то что моя сестра: она закопала все в могилу и засунула туда динамитную шашку с зажженным фитилем. С того самого утра, когда я проснулась и увидела рядом с собой тетку Дарлу с опухшими от слез глазами и Библией в руках, я просто приняла это как факт. Сестра находилась на грани жизни и смерти, и я должна была думать о ней и о том, как нам с ней жить дальше. И так в одиннадцать лет, полуживая после гриппа, благодаря которому я не попала в ту аварию, я встала с кровати и пошла в душ. Потом позвонила по телефону в школу, предупредила, что не приду на занятия, и сообщила в школы, где работали родители. Пошла сообщить соседям. Помогала тетке Дарле собирать вещи перед отъездом. Помогала заполнять страховые документы. Договорилась о переводе в новую школу. Позаботилась о том, чтобы сообщить о смерти родителей всем близким и знакомым.

Какое-то время мы бежим молча, а потом Риган говорит:

– Знаешь, можешь говорить со мной обо всем, если захочешь. Ладно?

Глядя вниз, улыбаюсь своей миниатюрной подружке.

– Я знаю. – После паузы спрашиваю: – А ты знаешь, что тоже можешь мне сказать все-все?

Вместо ответа она расплывается в своей обаятельной широкой улыбке.

Решаю, что сейчас отличный момент полностью сменить тему:

– Например, можешь больше не притворяться, что вы с Грантом просто друзья. – Вовремя хватаю Риган за руку, а то она бы грохнулась на тротуар. Восстановив равновесие, она поворачивается ко мне и таращит на меня голубые глазищи, щеки полыхают румянцем. – А я думала, что ты никогда не краснеешь.

– Не вздумай ничего говорить! – шипит она, и хвост мотается по сторонам, когда она подозрительно осматривает придорожные кусты, словно за ними кто-то прячется. – Ливи, об этом никто не знает.

– Ты что, серьезно? Думаешь, никто не знает? – С удовлетворением замечаю, что румянец темнеет. – Думаю, все знают. Или хотя бы подозревают. – На днях Коннор обмолвился, что Грант по уши влюблен в Риган. Не раз замечала, что даже Тай смотрит на них с понимающим видом, ну а если Тай в теме, то и все остальные наверняка тоже.

Риган задумчиво покусывает губу.

– Пошли. Не стоять же тут столбом. – Мы снова бежим трусцой. – Все случилось как бы само собой. Мне Грант всегда нравился, и с прошлого года он со мной заигрывает. Однажды вечером мы столкнулись в библиотеке. Нашли тихий уголок. Рядом никого не было… – Она пожимает плечами. – Ну вот, так все и случилось.

– В библиотеке? – ахаю я.

– Ш-ш-ш! – Она машет руками и хихикает.

– Но… – Нет, я просто озадачена. – Где именно? – Сколько раз была в библиотеке и не представляю себе, где тот темный и тихий уголок, где можно заняться чем-либо другим, кроме чтения.

Риган лукаво ухмыляется.

– А тебе зачем? Хочешь уединиться там с Коннором?

– Нет! – Представляю, как предлагаю такое Коннору, и бросаю гневный взгляд на Риган.

Однако ее это ничуть не смущает. Приподняв бровь, она игриво осведомляется:

– Может, с Эштоном?

Чувствую, как у меня краснеет лицо и шея.

– Между нами ничего нет.

– Ливи, я видела вас вдвоем в «Шоушенксе». Вижу, как ты на него смотришь. Когда же ты признаешься в этом?

– В чем в этом? Что у моей соседки богатая фантазия?

Риган закатывает глаза.

– Ты же понимаешь, чем больше времени проходит, тем больше запутываешься.

– Ничего подобного. Говорю тебе, между нами ничего нет! – Потом вспоминаю и спрашиваю: – Ты не знаешь, он порвал с Даной?

Она пожимает плечами.

– Ничего такого не слышала, но кто знает. Эштон нем как могила.

– Что ты имеешь в виду?

– Да у него может быть десяток братьев и сестер, и никто ни о чем не узнает. – Риган останавливается и делает большой глоток воды из своей бутылки. Вытерев рот ладонью, продолжает: – Отец считает долгом знать про свою команду все. Кто из какой семьи, как учатся, какая у кого специализация, планы на будущее… Он думает про всех, как о своих парнях. – Вспоминаю этого здоровенного добряка, как он поглаживал меня по плечу, сколько вопросов задал, и понимаю, что Риган имеет в виду. – Но про капитана своей сборной он знает очень мало. Почти что ничего.

– Да? Интересно почему. – В голове слышится тревожный звоночек.

– Грант считает, это каким-то образом связано со смертью его матери.

Ноги сами по себе останавливают бег. Стою на месте. Риган замедляет шаг.

– Как? – спрашиваю я, переводя дыхание. Встречая людей, которые потеряли родителей, всегда воспринимаю чужую боль почти как свою.

Даже абсолютно чужие люди становятся для меня близкими.

– Понятия не имею, Ливи. Знаю только то, что подслушала как-то раз, когда отец разговаривал с ним у себя в кабинете. Но больше отец из него ничего так и не выудил. У Эштона талант уходить от темы. То есть… ну ты же знакома с Эштоном. Представляешь себе, какой он.

– Да, представляю. – На сердце опускается тяжесть: уж я-то знаю, что если человек не говорит о чем-то, на то есть причина. И причина серьезная.

– Побежали. – Риган шлепает меня по попе и устремляется вперед.

Приходится ее догонять, хотя теперь бежать мне совсем расхотелось. Предпочла бы посидеть и подумать. Припомнив, что говорил мне Коннор в «Тайгер Инн», спрашиваю:

– А ты видела его отца?

– Видела на осенней регате. Обычно он бывает с женщиной.

– С женой?

– За четыре года каждый раз видела с новой. Может, это были и жены. Кто знает? Опять же, Эштон упал с этой яблоньки, так что… – Она поворачивается ко мне лицом и выразительно смотрит.

– А какой он?

– Да с виду самый обычный. – Пауза. – Хотя, когда они рядом, атмосфера весьма напряженная. Как будто Эштон очень осторожен в своих словах и действиях.

Значит, не только Коннор заметил странные отношения между сыном и отцом.

– Послушай, а что, если он это сделал?

– Если он это сделал… Что сделал? – повторяю я, не понимая, о чем идет речь.

– Что, если он порвал с Даной? Ты же сама спрашивала.

– Спрашивала. – Риган умеет обходить сложные ситуации, но не упустит возможности задать непростой вопрос. Это мне в ней нравится. Хотя сейчас я бы обошлась без допроса. – Да ничего. Я с Коннором. Наверное.

– А как у вас двоих дела? Вы уже… – И она выразительно приподнимает бровь.

Качаю головой и бормочу:

– Ну, ты прямо как моя сестра. Нет. Мы с Коннором не торопим события.

– На мой вкус, это скука смертная, – сухо бурчит она. – Уверена, будь на его месте Эштон, у вас бы события развивались стремительно.

– Риган! – Шлепаю ее по заднице, и она хохочет. А у меня от этой мысли в душе все переворачивается. Что, если на месте Коннора был бы Эштон? Нет. Это невозможно.

– Когда Эштон рядом, ты совсем другая. И все, что делаешь с ним, делаешь по-другому.

– Злобно? – фыркаю я.

– Страстно, – усмехается она.

Хочу поскорее покончить с этой темой и спрашиваю:

– Так у вас с Грантом все серьезно?

Ловко перепрыгнув через лужу, Риган отвечает:

– Пока еще не уверена. У нас все просто. Еще не готовы определиться. Пока. – Наклоняет голову и застенчиво улыбается. – Честно, я от Гранта без ума. Если увижу его с другой, боюсь, у меня башню сорвет и я грохну обоих.

Хмурю брови, пытаясь представить себе Гранта с другой девушкой. Не могу: он ведь ходит за Риган по пятам, как влюбленный щенок. Потом мне приходит в голову, вдруг у Коннора есть другие девушки? Ведь мы же с ним тоже не определились. Что, если так? Может, «не торопить события» равнозначно «не занят для других»? Если бы я увидела его с другой девушкой, у меня бы тоже снесло крышу? Когда мы были в клубе, я не могла не заметить, что он пользуется успехом у противоположного пола, но меня это не слишком расстроило. И тут я вспоминаю, как Эштон целовал Дану, и у меня темнеет в глазах. Понимаю, что это неправильно, но теперь точно знаю: моя реакция объяснялась не только шоком. Это была ревность. Я жутко расстроилась. Так же, как когда подслушала в туалете рассказ той знойной красотки из бара. И когда она положила руку ему на плечо.

Слышу вздох Риган и возвращаюсь к реальности.

– Не знаю, насколько у нас с Грантом все серьезно, но пока он не закончит учебу, мы должны все держать в тайне.

Непонимающе хмурю брови.

– Ну из-за моего отца! Ты что, меня не слушаешь? Ливи… – Она смотрит на меня с укором. – Иногда я думаю, где ты все время витаешь… Отец от него не в восторге.

– Почему?

– Он считает, что Грант несерьезно относится к жизни. Грант боится, что отец обо всем узнает и вышибет его из команды.

– Но ведь он учится в Принстоне. Куда же еще серьезнее? – недоумеваю я.

– Был бы на самом деле серьезный, не стал бы трахаться в библиотеке с дочерью своего тренера, – бормочет Риган и набирает скорость.

С этим не поспоришь.

А дождь все моросит. Холодный осенний дождичек – и скоро моя синяя футболка промокает насквозь. Но мне все равно. Риган выбрала маршрут по безлюдной улице респектабельного жилого района по соседству: красивые коттеджи, ухоженные лужайки и подстриженные деревья, окрашенные во все цвета осенней палитры. Приятно побыть вдали от суеты кампуса. У меня такое ощущение, что с моих плеч упала тяжелая ноша. Наверное, я слишком много времени провожу там, совсем зациклилась на учебе. Окружающая атмосфера наполняет меня спокойствием, я наслаждаюсь ощущением свободы и сосредоточиваюсь на дыхании, удивляясь тому, что не отстаю от Риган.

И думаю об Эштоне. О его жизни, о его матери. От чего она умерла? Несчастный случай, вроде аварии? Или неизлечимая болезнь, например, рак? Вспоминаю наш с ним разговор в первую неделю, когда я ему сказала, что хочу заниматься педиатрией, в частности, детской онкологией. Судя по его реакции, возможно, его мать умерла от рака.

Мы еще не добежали до конца улицы, а Риган уже кричит:

– Давай вернемся. Становится холодно, а нам еще назад километра полтора бежать. – Она перебегает улицу. – Ты можешь побыстрее? Дождь меня достал.

– Может, не стоит больше доверять прогнозам местной метеостанции? – с насмешкой спрашиваю я и выпиваю большой глоток воды. Во рту так пересохло, что даже язык болит, но я не хочу перегружать желудок, вдруг начнется приступ икоты.

– Какой метеостанции? – Она лукаво смотрит на меня через плечо, пока я пытаюсь ее нагнать. Потом она увеличивает темп. Мне такой темп не по силам, решаю я, и бегу чуть позади, любуясь тихой дорогой. Она убегает вдаль извилистой лентой, и приходится огибать неровности и смотреть под ноги, чтобы не спотыкнуться и не подвернуть ногу.

На противоположной стороне улицы вдалеке замечаю бегущую фигуру. Еще один безумец рискнул совершить пробежку в такую погоду. Перевожу глаза с силуэта на дорогу и обратно, а через какое– то время понимаю, что это мужчина. Он приближается, и я вижу темные лохматые волосы.

Это Эштон.

Шаг размеренный, движения четкие, лицо непроницаемое… Эштон бежит как профессиональный атлет. Мокрая белая футболка облепила все ребра и литые мышцы грудной клетки. И я не могу отвести от него глаза. Сердце учащенно стучит от бега, а теперь еще и кровь бурлит от адреналина, и я чувствую прилив энергии. Такое ощущение, будто я могу пробежать десятки километров, могу перепрыгивать через машины, могу.

Хорошо, что успела выставить вперед руки и не вмазалась лицом в тротуар.

Наверное, свалилась я неслабо: Риган услышала шум, бежит ко мне и тревожно вопит:

– Ливи! Ты в порядке?

Морщусь и пытаюсь подняться: острая боль в лодыжке, ссадина на ладони.

– Да, вроде… – Боль в ноге дает о себе знать с новой силой: – Похоже, подвернула ногу, зацепилась о выбоину в тротуаре.

Риган подходит и осматривает бетонное покрытие.

– Ты об этой тонюсенькой трещине?

Чертыхнувшись под нос, бормочу:

– Я тебя предупреждала.

– Ага, помню. Ну и как нам теперь быть? – Нахмурившись, Риган извлекает телефон из кармана. – Может, Грант поблизости. И тогда заберет нас отсюда.

– Ирландка, это было эффектно! – кричит Эштон, перебегая дорогу и шумно дыша.

Риган удивленно таращит на него глаза: похоже, она его сразу не заметила. Как это возможно? Да, она на самом деле не обратила на него внимания! Риган смотрит на меня с намеком: ну конечно, раз у нее хватило сообразительности перепихнуться в библиотеке, она решила, что я специально так картинно завалилась на дороге.

– Привет, Эштон! – игриво говорит она, не отрывая от меня взгляда.

Он быстро кивает и опускается рядом со мной на колено. Осматривает мою щиколотку, а я прислушиваюсь к его дыханию. Внезапно рот наполняется слюной. Как это может быть? Только что там было сухо, как в пустыне! Касание его пальцев, пусть и осторожное, причиняет боль и возвращает меня к реальности.

– Стоять можешь? – участливо спрашивает он, глядя на меня своими роскошными карими глазами.

– Не знаю, – бормочу я и делаю попытку встать на ноги. Он тут же обхватывает меня за талию и помогает выпрямиться в полный рост Очевидно, что пробежка окончилась, да и до дома мне не дойти. – Похоже, растяжение. – Я уже не раз растягивала связки, так что ощущение мне знакомо.

– Я звоню Гранту, – заявляет Риган, открывая телефон.

Внезапно меня отрывают от земли, и вот я уже в сильных руках Эштона, он несет меня вниз по улице, а его ладони непонятным образом обжигают меня сквозь мокрую одежду.

– Не собираюсь стоять под дождем, пока Кливер соблаговолит подъехать, – бросает он через плечо.

– Куда мы идем? – спрашиваю я, понимая, что общежитие в противоположном направлении и до него больше километра.

Глядя прямо перед собой, он шепчет:

– Тащу тебя к себе в берлогу, Ирландка. – Ухмыляется, а потом уже другим тоном тихо говорит: – Обними меня за плечо. Так будет удобнее.

Послушно поднимаю руку, обнимаю Эштона за шею и кладу ладонь на плечо. Большой палец упирается в вырез футболки. Чувствую, как от моей тяжести у него напряжены мышцы. Интересно, как долго он сможет меня нести?

Риган, похоже, думает о том же. Бежит рядом и замечает:

– Однако идти довольно далеко!

– Метров восемьсот, не больше. Марш! – командует он и подмигивает Риган. – А то еще отрастишь задницу на беду Гранту.

Страх растолстеть – мощная мотивация. Риган показывает Эштону язык, посылает мне многозначительный взгляд и бежит вперед с еще большей скоростью, чем раньше. А я остаюсь наедине с Эштоном.

– Извини, Ирландка, что я весь потный. Ты застукала меня в разгар длительной пробежки, – шепчет он, и на миг его глаза смотрят в мои, а потом снова на дорогу.

– Все в порядке. Ничего страшного, – бормочу я чуть охрипшим голосом. И правда, внезапно понимаю, что вовсе не против, хотя он совсем мокрый. Непонятно, от пота или дождя. Влажные волосы, хотя и липнут ко лбу и щекам, все равно выглядят привлекательно. Вижу, как по щеке бежит капелька, и мне хочется ее смахнуть, но я сомневаюсь, не слишком ли это интимный жест, и сдерживаюсь. А сердце у меня колотится еще сильнее, чем от бега.

– Ирландка, не смотри на меня.

– Я не смотрю. – Отворачиваюсь и смотрю на дорогу, а щеки горят. Попалась. Опять.

Эштон чуть встряхивает меня, перехватив руки поудобнее.

– Может, опустишь меня и отдохнешь?

Он ухмыляется.

– Восемь лет занятий греблей не проходят даром. Я не устал, Ирландка.

– Догадываюсь. – Восемь лет. Теперь понятно, почему он в такой прекрасной форме. – Значит, тебе на самом деле нравится.

Вздохнув, он шепчет:

– Да, здорово расслабляет, когда сидишь на воде и думаешь только о конечной цели. Так проще не думать ни о чем другом.

Эштон встряхивает головой. Вижу еще одну дождинку у него на щеке и понимаю, что он хочет ее смахнуть, но у него заняты руки.

– Сейчас, – шепчу я и протягиваю руку к щеке. Эштон морщится и хмуро смотрит на меня. Отдергиваю руку. Наверное, я неправильно поняла. Не надо было… Но дело не во мне, понимаю я. Заметил большую ссадину у меня на ладони. Он осматривал щиколотку, а про ссадину я забыла.

– Ирландка, лучше тебе не бегать, – бормочет парень.

– А тебе на пробежку лучше одеваться потеплее, – ни с того ни с сего взрываюсь я и чувствую, что густо краснею.

– Не понял, Ирландка. Это еще почему?

Тяну время, облизываю зубы языком и решаю просто проигнорировать вопрос.

– Я могла подождать Гранта.

– И схватила бы воспаление легких, – упрямо парирует он и снова перехватывает руки. От его движения ногу снова простреливает болью, но я умудряюсь не поморщиться. Не хочу расстраивать Эштона.

Он идет быстрым, размеренным шагом и смотрит прямо перед собой, из чего я делаю вывод, что разговор окончен.

– Жаль, что у тебя погибли родители, – говорит он так тихо, что я чудом расслышала.

Украдкой гляжу на него: смотрит прямо перед собой, лицо – непроницаемая маска.

Слова вертятся на языке, но я молчу. Ведь Риган тогда подслушивала. Предполагается, что она ничего не знает. И я тоже. Вот если он сам мне скажет…

Молчу и просто киваю, жду, что дальше. Но он тоже молчит. Повисает длинная, неловкая пауза. Эштон смотрит на дорогу, а я перевожу взгляд с его лица на придорожные деревья и обратно. Чувствую, что тепло его тела передается мне, и понимаю, что на мне его пот. Слышу биение его сердца и сравниваю со стуком своего. А потом до меня вдруг доходит комизм ситуации.

Больше не могу молчать.

– Даже не верится, что отец Риган знал моих родителей, – непринужденным тоном говорю я. – И что он увидел во мне маму. Не знала, что мы с ней похожи.

Эштон хмурит брови.

– А ты помнишь, какая она была?

– Помню. Но все детские и студенческие фотографии родителей пропали во время наводнения, так что я никогда не видела ее в моем возрасте.

Внезапно я чувствую, что кончики моих пальцев гладят теплую кожу, и понимаю, что в какой-то момент я забылась, моя рука взбунтовалась против разума и скользнула за ворот футболки Эштона. Сегодня, видно, такой день, что меня тянет на подвиги: понимаю, что если не знать ответа, то вопрос мой может показаться вполне невинным, и я решаюсь спросить, стараясь сохранять непринужденный, легкий тон:

– А как твои родители?

– А что именно тебя интересует? – переспрашивает он после паузы. Пытается говорить безразличным тоном, но, судя по тому, как сжались его руки и напряглась шея, понимаю: попала в болевую точку.

– Не знаю… – Поворачиваюсь и смотрю на дорогу. – Расскажи мне о них.

– Да особо нечего рассказывать. – Тон из безразличного превратился в недовольный. – А что? Риган что-то слышала?

Стараясь смотреть на дорогу, делаю глубокий вдох и решаю не лгать.

– У тебя… нет мамы?

Слышу, как Эштон переводит дыхание.

– Верно. Ее больше нет. – Он говорит об этом будничным тоном, но так, что больше вопросов не возникает.

Не знаю почему, но я решаю испытать судьбу.

– А что отец?

– Отец есть… к сожалению. – В голосе звучит неприкрытая неприязнь. – Ирландка, давай не будем об этом.

– Хорошо, Эштон.

По дороге к дому я еще раз пять спрашиваю, не устал ли он, и он раз пять просит меня закрыть рот и не спрашивать одно и то же.

Больше мы ни о чем не говорим.

Он идет мимо Риган – она успела принять душ и облачиться в огромный для нее спортивный костюм Гранта – и мимо любопытного Гранта, поднимается наверх, минует общую ванную и несет меня прямо в ванную в своей комнате. Осторожно сажает меня на столик.

А потом я слышу сдержанный стон и понимаю, что ему надо было давным-давно опустить меня и отдохнуть.

– Извини, – бормочу я, и меня охватывает чувство вины.

В дверях появляются Риган и Грант – как раз в тот момент, когда Эштон потягивается, разминает руки, закинув их за голову, и чуть постанывает.

– Вот это мускулатура! Нет, вы только полюбуйтесь! – дурашливо восторгается Грант и тянется пощупать бицепсы.

– Отвали, Кливер, – резко говорит Эштон, отбрасывая его руку. Хватает с вешалки полотенце и начинает вытирать мне лицо и волосы.

– Ничего себе! Я хотел за вами поехать, но Риган сказала, мол, вам двоим нужно… – Риган пихает его локтем в бок, и он умолкает на полуслове.

– На. Твой чай. – Риган протягивает мне чашку, от которой идет пар.

Выпив глоток, понимаю, что это не просто чай.

– Спаиваешь раненую подругу, – констатирую я, а алкоголь приятно горячит горло. – Ну и кто так поступает?

– Тебе повезло больше, чем хромой лошади, – отвечает Риган, расшнуровывает мне кроссовку и снимает носок с больной ноги. Морщусь от боли, и Риган спрашивает: – Так плохо? Может, отвезти тебя в больницу?

Смотрю на лиловый синяк на своде стопы и опухшую лодыжку.

– Нет, думаю, это всего лишь растяжение связок.

– Ирландка, ты пока еще не доктор, – бормочет Эштон, наклоняется и осматривает мне ногу. А я смотрю на его спину: мокрая футболка облепила его как вторая кожа. Вижу каждую мышцу. Когда он меня нес на руках, грудь была укрыта от дождя, а спина промокла до ниточки. Даже если Эштон и продрог, он не подает виду.

– Давай для начала приложим лед, а если будет хуже, отвезу тебя в больницу.

Молча киваю, отмечая про себя, как Эштон берет ситуацию в свои руки, словно у меня нет права голоса.

– Вот, возьми. – Грант протягивает мне пару костылей. – Заметив мою гримасу, объясняет: – Это Тая. Он пару раз в году обязательно растягивает связки, производственная травма на вечеринке. Хорошо, что он коротышка. Думаю, тебе как раз подойдут.

– А он не будет против?

– Нет, до ноября они ему точно не понадобятся. Он у нас как часы. – Грант опускает глаза на мою ногу и улыбается.

– Что? – настораживаюсь я.

Он пожимает плечами и говорит:

– Ирландка, у тебя такие сексуальные ножки. – Тут же раздается недовольное рычание Риган, и она игриво шлепает приятеля по груди.

– Хватит глазеть на ножки моей соседки!

– Хорошо, давай тогда поглазею на твои.

Она визжит и удирает из ванной, а Грант гонится за ней.

– Лед принесите! – кричит им в спину Эштон и уже тихо с досадой бормочет: – Этот идиот все– таки доиграется – вылетит из сборной.

Смотрю, как он изучает содержимое туалетного шкафчика и извлекает аптечку первой помощи.

– Надеюсь, тренер ни о чем не узнает, – с улыбкой говорю я. – Им так хорошо вдвоем.

Эштон замирает на месте. Секунды через четыре руки снова приходят в движение, и он достает антисептик и бинт.

– Может, хочешь позвонить Коннору и сообщить, где ты?

– Ну да. – Мне и в голову не пришло ему позвонить. Я вроде как о нем забыла. Нет, не вроде как. Я о нем совершенно забыла. – Он ведь в библиотеке, пишет работу, да? Не хочу его беспокоить.

Взяв мою ладонь в свою, Эштон смотрит мне в глаза и спрашивает:

– Уверена?

И у меня возникает ощущение, что он спрашивает меня о чем-то совсем ином. Может, о том, уверена ли я в своих чувствах к Коннору?

Атмосфера в ванной становится все напряженнее, и я с трудом втягиваю воздух в легкие и выталкиваю его, а темные глаза все смотрят в мои, ожидая ответа.

– Думаю, да. – Вот и все, что я могу из себя выдавить.

Эштон вздрагивает, и я снова вспоминаю, что он насквозь промок.

– Тебе надо переодеться. А то еще заболеешь, – шепчу я, не сводя глаз с его мокрой одежды.

Отпустив мою раненую ладонь, он стягивает с себя футболку. Швыряет в угол, поворачивается и опять берет мою руку. А я снова вижу перед собой его торс, который не могу выкинуть из памяти до сих пор. Торс, при виде которого у меня замирает дыхание. У меня еще не было возможности смотреть на него в трезвом состоянии. И я молча глазею. Как олень, попавший в свет фар, я не могу отвернуться и жадно вбираю все детали.

– А что он обозначает? – спрашиваю я, кивнув подбородком на символ, вытатуированный там, где сердце.

Эштон молчит. Он полностью игнорирует мой вопрос и проводит большим пальцем по моей нижней губе.

– У тебя губа потрескалась, – шепчет он и переводит взгляд на ссадину. Мое лицо пылает.

– По-моему, ничего страшного, – бормочу я, а Эштон перемещает мою ладонь поближе к раковине. Обращаю внимание на его кожаный браслет: похоже, он никогда его не снимает. Показываю на него здоровой рукой и спрашиваю:

– Зачем тебе это?

– Ирландка, хватит вопросов на сегодня. – Судя по тому, как он стискивает зубы, понимаю: ответ на этот вопрос тоже спрятан в тайнике.

Риган права. Он никогда не говорит про себя. Вздыхаю и смотрю, как он отвинчивает крышку антисептика и разжимает мою ладонь.

– Да она не… – Но вместо слов «не болит» у меня изо рта вылетает вопль и ругательства, достойные пьяного матроса. – Какого хрена ты делаешь? Черт! Вот ведь дебил, ты же мне всю ладонь сожжешь! – Я извиваюсь от нестерпимого жжения. – Гребаный садист!

Не обращая на меня внимания, Эштон поворачивает ладонь так и сяк, чтобы как следует рассмотреть.

– Все чисто.

– Еще бы! Хорошо, что до кости не прожег!

– Расслабься. Сейчас все пройдет. Постарайся отвлечься – можешь на меня поглазеть, пока боль утихнет. Ведь именно поэтому ты и свалилась… – Он поднимает на меня глаза, и я вижу в них улыбку. – Как ты сказала? Гребаный садист? Изысканно.

– Извини. Зато от души, – бормочу я и чувствую, что губы у меня готовы расплыться в улыбке. Пожалуй, это забавно. Или будет забавно, когда я снова смогу ходить… Чтобы не поддаться искушению, обвожу глазами маленькую ванную: зеркальная плитка в душевой кабине, молочно-белые стены, белые махровые полотенца…

А потом снова смотрю на Эштона: мне он куда интереснее плитки и полотенец. И чего бы то ни было еще. На внутренней стороне предплечья татуировка орла в индейском стиле. Большая – сантиметров пятнадцать, с мелкими сложными деталями.

Под татуировкой замечаю шрам.

Открываю рот задать вопрос и тут же закрываю. На плече у Эштона довольно крупный китайский иероглиф. А под ним еще один шрам. Ловко замаскированный под татуировкой.

К горлу подкатывает тошнота: вспоминаю день, когда сестра пришла домой с огромной татуировкой на бедре – пять черных воронов. Пять жертв той страшной аварии. Себя она тоже причислила к умершим. Правда, в то время я ни о чем не догадывалась. Сестра рассказала мне, в чем смысл татуировки, только два года назад.

Тяжело вздыхаю и снова перевожу глаза на грудь Эштона, чтобы как следует рассмотреть рисунок.

И вижу еще один шрам, ловкой рукой скрытый под татуировкой.

– В чем дело? – спрашивает Эштон и разворачивает бинт. – Ты такая бледная.

– Что… – я сдерживаюсь и не спрашиваю, что случилось, потому что все равно не получу ответа. Перевожу глаза на свою поврежденную ладонь и думаю. Может, никакой тайны нет. Люди часто используют татуировки, чтобы замаскировать шрамы…

Но нутром я чувствую, что все не так просто.

Смотрю, как Эштон ловко накладывает повязку на ссадину. Рана больше не болит: то ли потому что время прошло, то ли потому что мой мозг лихорадочно напрягается, силясь сложить головоломку. Но слишком много фрагментов отсутствуют. Кажется, все просто: кожаный браслет…

Кожаный браслет.

Внезапно меня озаряет: это не кожаный браслет.

Беру Эштона за руку и рассматриваю тонкую полоску коричневой кожи: прострочена по краям, пара отверстий…

Это кусок ремня.

Перевожу дыхание и снова смотрю на шрамы, спрятанные под татуировками.

И все фрагменты головоломки встают на место.

Доктор Штейнер говорит, что я чувствую чужую боль острее, чем все остальные, потому что мне пришлось многое пережить, пока Кейси не оправилась от трагедии. И реагирую я на чужую боль бурно. Может быть, он прав. Может, поэтому у меня замирает сердце, подступает тошнота и по щекам текут слезы.

Тихий шепот Эштона отвлекает меня от моих мыслей.

– Ирландка, на свою беду ты слишком сообразительная, – говорит он с грустной улыбкой.

Смотрю, как движется его кадык, и все не отпускаю его руку. Он не пытается ее отнять. И не избегает моего взгляда. А когда я другой рукой касаюсь его груди, кладу ладонь на татуировку прямо над его сердцем, он даже не вздрагивает.

Мне хочется задать ему столько вопросов! Сколько тебе тогда было лет? Часто тебя избивали? Почему ты до сих пор носишь кусок ремня на запястье? Но я ни о чем не спрашиваю. Не могу: только от одной мысли о маленьком мальчике, которого зверски избивают, слезы бегут по щекам с новой силой.

– Эштон, если хочешь, можешь говорить со мной обо всем. Я никому ничего не скажу, – шепчу я дрожащим голосом.

Он наклоняется и стирает поцелуем слезинку у меня на щеке. Одну, потом другую, третью – постепенно приближаясь к моим губам. Не знаю, может, из-за напряженности момента – сердце болит за него, тело тянется к нему, а мозг полностью в отключке, – но когда его губы у края моего рта и он шепчет: «Ирландка, ты опять на меня глазеешь», я автоматически поворачиваюсь, чтобы встретить его губы.

Он тут же отвечает: не теряя времени, накрывает мой рот своим и проникает внутрь. Чувствую соленый вкус своих слез, когда его язык оказывается рядом с моим. Одной рукой он поддерживает мой затылок и целует с новой силой, проникая в меня все глубже и глубже. И я не сопротивляюсь, потому что хочу быть к нему ближе, хочу помочь ему обо всем забыть. И мне все равно, правильно я поступаю или нет. Это не может быть неправильным, раз это так прекрасно.

Моя ладонь все лежит у него на груди, на сердце, которое все сильнее стучит у меня под кончиками пальцев, а поцелуй все длится и длится, пока не высыхают мои слезы и не устают губы, и я хочу навсегда запомнить божественный вкус Эштона.

Потом он внезапно отрывается от меня, а я глотаю ртом воздух.

– Ты вся дрожишь.

– Не заметила, – шепчу я. И ведь не заметила. И до сих пор не замечаю.

Я чувствую лишь его сердце под своей ладонью, вижу перед собой его красивое лицо и понимаю, что с трудом дышу.

Схватив в охапку, Эштон несет меня в комнату и опускает на кровать. Идет к комоду, по дороге захлопывая дверь в комнату. Я молчу. Даже не оглядываю комнату. Просто смотрю на его спину, в мозгу пустота.

Он бросает на кровать простую серую фуфайку и спортивные брюки.

– Надеюсь, подойдет.

– Спасибо, – шепчу я, поглаживая мягкую ткань, а голова идет кругом.

То, что происходит потом, не поддается объяснению. Может, из-за того, что случилось месяц назад, или из-за того, что сейчас произошло в ванной, когда Эштон командует: «Ирландка, подними руки», мое тело подчиняется, словно робот в замедленной съемке. Когда его пальцы хватают низ мокрой футболки и тянут выше, выше… я перевожу дыхание, и вот уже я в одном розовом спортивном лифчике. Он не смотрит на меня и не раздражает замечаниями. Молча разворачивает фуфайку, натягивает ворот через голову и опускает на плечи. Опускается на колени, и я глотаю комок в горле, когда его руки проскальзывают под кофту и ловко расстегивают застежку лифчика, а его глаза все удерживают мой взгляд. Стягивает лифчик, бросает на пол и ждет, пока я просуну руки в рукава.

– Встань, – тихо говорит он, и мое тело снова повинуется. Кладу ему руку на плечо, чтобы не напрягать больную ногу. Фуфайка велика размеров на пять и свисает до середины бедра. Поэтому, когда он тянет за пояс моих брюк и стаскивает их, я прикрыта. А он все стоит на коленях, и его глаза смотрят в мои. Они не отпускают меня. Когда брюки оказываются на полу. Когда его руки скользят наверх и залезают под фуфайку стянуть трусики. Когда его пальцы оказываются за эластичной лентой, я снова перевожу дыхание. Он тащит трусики вниз, и они падают на пол. С шумом вздохнув, он на миг крепко жмурится и говорит шепотом:

– Садись. – И я сажусь.

Он опускает взгляд и осторожно освобождает опухшую ногу от мокрой одежды. Разворачивает свои треники, растягивает пошире, чтобы просунуть мои ноги, и натягивает как можно выше.

– Встань, Ирландка. – И я встаю, снова держась за него, а он надевает мне брюки и затягивает веревку на талии. Не допустил ни единого нескромного прикосновения.

А если бы и допустил, думаю, я бы его не остановила.

Он поднимается, а я стою одетая, не дыша, и до конца так и не понимаю, что это было. Эштон берет меня за руку, поднимает ее и кладет ладонь на сердце, как делала я. И держит ее, накрыв сверху своей большой ладонью, и она чуть дрожит – то ли от холода, то ли еще от чего-то, и сердце у него гулко стучит. Смотрю в его печальные, хранящие тайну глаза.

– Спасибо тебе, – тихо говорит он.

Проглотив ком в горле, шепчу:

– За что?

– За то, что помогаешь забыть. Хотя бы ненадолго. – Он подносит мою руку к губам и целует. – Только все равно ничего не получится, Ирландка. Держись Коннора.

Эштон отпускает мою руку, и у меня обрывается сердце. Он поворачивается, идет в ванную, спина напряжена, голова опущена, словно он потерпел поражение.

Боюсь, если не спрошу его сейчас, другой возможности мне не представится.

– А что значит «ты нужна мне навсегда»?

Он останавливается у двери, одна рука на ручке, другая на косяке – вижу, как напрягся бицепс. Он уже шагнул в ванную, и я решаю, что так и не получу ответа.

– Девушка навсегда. Свобода. – И он закрывает за собой дверь.

А мне остается лишь взять с кровати костыли и ковылять отсюда. Мне нужно время все обдумать, а думать, когда рядом Эштон, невозможно.

Черт побери. Коннор.

Совсем про него забыла. Опять.