ГЛАВА 6
В сосуде что-то стучит, — сказала я Розелле.
Она выглядела так, как будто ее ударили.
— Но это… невозможно. Они еще не получили «запальники»!
Дэниел был в замешательстве.
— Почему? Я тоже когда-то стучал в сосуде.
— Тогда все было по-другому.
— В сосуде прототипы Эхо? — спросил он.
— Да, для «Касл». Но я еще даже не начала их разработку, не вводила никакие данные. У них нет «запальников»; и я не собираюсь больше с ними возиться.
Дэниел с тревогой возразил:
— Но почему? Вряд ли он обрадуется, если ты не закончишь работу.
Розелла побледнела, но в ее глазах вспыхнул вызов.
— Теперь мне наплевать, обрадуется он или нет.
— Когда они должны быть готовы? — спросила я.
— К завтрашнему дню. Еще одна причина, по которой вы должны уехать как можно быстрее.
Дэниел заметно нервничал:
— Как ты ему все объяснишь?
— Я не буду ничего объяснять. Все кончено.
— Вы должны ехать с нами, — сказала я, застегивая рубашку.
Розелла как будто меня не слышала. Она подошла к столу, который был завален оборудованием. Взяла металлический цилиндр с медным наконечником и отпечатком в виде перевернутой «Э». Я сразу поняла, зачем он нужен.
Из сосуда снова донесся шум. Розелла выглядела встревоженной. Она прошептала что-то по-испански, а потом сказала:
— У нас почти не осталось времени, но я должна сделать тебе обезболивающий укол…
— Не нужно, — сказала я, понимая, что нам и правда надо спешить. — Я потерплю.
И я смогла выдержать. Она прижала прибор к моей коже и повернула наконечник. Я смотрела прямо в глаза Дэниела, а он — в мои. Было больно. Боль буквально вгрызалась в меня, но я могла ее вынести, потому что знала: это была цена свободы.
— Ну, вот и все…
Снова послышался шум. Мы подошли к сосуду, который, как и остальные, парил в тридцати сантиметрах над электромагнитной подставкой.
— Останьтесь тут, — сказала Розелла. — Я вниз, хочу кое-что проверить в компьютере.
И мы остались вдвоем с Дэниелом. Подошли к сосуду. У меня было такое чувство, что нужно что-то сказать:
— Прости.
— За что ты просишь прощения?
— За все. За то, что так себя вела, когда мы впервые встретились. Я была не права, считая, что все Эхо одинаковые.
Он улыбнулся.
— В большинстве случаев так и есть. Большинство Эхо будут делать то, что записано в их программе. Они не думают о том, что делают. Выполняют, что им прикажут, и все. Они никогда не узнают, что такое радость от книги или поцелуя, но и боль им неведома. Они безнравственны. Чтобы обрести нравственность, они должны испытать радость и боль. Они запрограммированы для совершения определенных действий, человек отдает им приказ, они называют его хозяином или господином и сделают для него все, что угодно. Даже убьют.
— Но люди тоже бывают такими, — я во все глаза смотрела на него. — Операция не изменила тебя. Перепрограммирование… то, что дядя Алекс сделал с твоей головой.
— Сначала мне казалось, что изменила. Но потом я понял, что остался прежним. Моя сущность, делавшая меня тем, кто я есть, никак не была связана с программой. Во мне есть что-то еще. Что-то вечное.
— Я так перед тобой виновата… Ты не должен был спасать меня!
— Но ведь теперь все в порядке. Мы…
Из четвертого сосуда раздался шум. На этот раз гораздо более резкий и громкий. Дэниел растерялся:
— Странный звук. Слишком сильный, даже для Эхо. Отойди.
Как только он это сказал, послышался звук еще из следующего сосуда, стоявшего чуть дальше. И еще из одного.
— Происходит что-то странное!..
В этот самый момент Розелла поднялась к нам на левиборде. Она была очень встревожена.
— Он влез в мои компьютеры! Его хакеры взломали мою защиту. Они перепрограммировали всех Эхо, и теперь у них максимальный уровень силы и агрессии, гораздо выше разрешенного. Вы должны немедленно уезжать. Прямо сейчас! Они вот-вот пробьют сосуды, и как только это случится, они убьют всех нас. Теперь это записано в их программе, я только что видела код! Бегите, спасайтесь! Садитесь на корабль до Луны.
— А как же ты?
— Я должна остаться здесь, — сказала она. Ее голос звучал ровно, но напряженно. Происходило что-то, о чем она не хотела говорить нам, от чего пыталась защитить. Ее испанский акцент усилился.
— Я должна перепрограммировать компьютеры. Это моя обязанность. Уезжайте же, пока еще не слишком поздно!
Она почти кричала:
— Уходите! Вы должны уйти! Vete!
Но было уже поздно. Рука Эхо пробила сосуд, вырвалась наружу, расплескивая восстанавливающую жидкость, и схватила Дэниела за шею.
Дэниел задыхался. Я схватила маркирующую машинку для Эхо со стола, включила ее и прижала медный наконечник к запястью неизвестного Эхо. Но этот Эхо не был Дэниелом. Он не чувствовал боли.
На столе лежало множество инструментов, которых я никогда раньше не видела. Среди них я нашла знакомый мне лазерный нож. Я включила его и вонзила в руку Эхо. Сработало. Темная кровь брызнула во все стороны. А отрезанная рука по-прежнему сжимала горло Дэниела, пока он ее не оторвал от себя. Часть руки, которая осталась у все еще невидимого Эхо, бешено дергалась во все стороны. Из других сосудов раздавался грохот. Один из них тоже уже был пробит насквозь заключенным в нем Эхо.
— Бегите! — кричала Розелла, но мы не могли так поступить.
— Я не оставлю тебя здесь, — сказал Дэниел. — Ты меня создала. Ты обо мне заботилась.
— Я тебя предала!
— У тебя не было выбора.
— Уходите сейчас же! Вам теперь есть о ком заботиться. Вам обоим! Теперь вы есть друг у друга. Иногда, чтобы что-нибудь получить, нужно что-нибудь потерять. Мне терять нечего. Если вы останетесь и погибнете, а я спасусь, я не смогу с этим жить.
— Розелла, — сказала я, — ты ни в чем не виновата.
— Послушайте, — она почти умоляла нас. — Мне не трудно изменить программу. Всего пара строк, и я остановлю все это. Но я не спущусь вниз, пока не буду уверена, что вы в безопасности. Возьмите мою машину, поезжайте в Валенсию, в центральную больницу. Она называется «Клиника Куирон де Валенсия». Найдите там моего дедушку и заберите его из больницы. Пожалуйста, сделайте, как я говорю. Мне кажется, он тоже в опасности.
Это все меняло.
— Хорошо, мы поедем туда и позаботимся о нем.
Розелла скрылась в подвале.
Шум теперь исходил из всех занятых сосудов; отовсюду пытались выбраться Эхо.
— Идем, — сказала я Дэниелу.
Я вцепилась в него, и мы побежали мимо рук, пытавшихся схватить нас, поднимая тучу брызг. На пол выплескивалось все больше жидкости. Мы добежали до двери и велели ей открыться. Грохот позади нас становился сильнее, и нам пришлось предпринять несколько яростных попыток, чтобы ее распахнуть. Наконец мы оказались снаружи, в невыносимо жарком мареве, под лазурно-голубым небом. Мы обежали склад с другой стороны и увидели не магнитомобиль, а обычную машину, которая ездит по земле; древний, битый электромобиль 2070-х годов.
Дэниел открыл его; он знал, как им управлять. Мы поехали по старой, пыльной дороге, которая уже давно не была предназначена для машин, как вдруг ожил старый холофон, установленный на приборной панели.
— Да? — ответил Дэниел.
И мы увидели мерцающее лицо Розеллы.
