Глава 7

Здесь столько дисков, что невозможно сосчитать, и мне хочется расспросить о них Тэйта, но он равнодушно проходит мимо, словно их нет. Высокие окна выходят на бассейн, дальний край которого будто обрывается, открывая крутой спуск и роскошный вид.

– Ты голодна? – спрашивает Тэйт. – У меня тут выбрать особо не из чего, но, возможно, осталась пицца, или давай что-нибудь закажем…

– Нет, все в порядке, – отвечаю я, покосившись на него. Аппетита у меня все равно нет. Я по-прежнему отношусь к нему с опаской, по-прежнему чувствую настороженность. От одной только его близости мой пульс учащается. – Мы можем выйти на улицу?

Меня влекут слабые огоньки, играющие на поверхности воды в бассейне. Не знаю, видела ли я когда-нибудь место прекраснее.

Тэйт касается одной из дверей, и она начинает складываться гармошкой. Следом за ней сама собой складывается вся стеклянная стена целиком, так что гостиную и задний дворик теперь ничего не разделяет.

Воздух тут же наполняется ароматом зелени и свежескошенной травы. Перед нами протянулся длинный прямоугольный бассейн, вода в котором светится ярко-синим цветом. За бассейном – широкая полоса газона, откуда открывается огромная панорама вплоть до горизонта. Масштабы этой картины завораживают – целый мир, застывший в отдалении. Тэйт подводит меня к кромке травы, и я сажусь рядом с ним, скрестив ноги. Я настолько потрясена, что не протестую, когда он берет меня за руку. Мы сидим над отлогим склоном холма, который спускается вниз, а там, далеко внизу, бесконечная масса сверкающих огней – Лос-Анджелес. Сверху город выглядит невероятно – словно сказочная страна, раскинувшаяся до самого темного океана.

– Со временем к этому привыкаешь, – произносит Тэйт, словно читая мои мысли.

– Не думаю, что я бы привыкла. Отсюда все кажется другим.

– Это всего лишь иллюзия. – Он вытягивает перед собой ноги. – Издалека все может казаться прекрасным.

Я перевожу взгляд от прекрасной картины на горизонте на Тэйта, позволяю себе присмотреться к невозмутимым, жестким чертам его лица. Оно всегда выглядит сдержанным, непроницаемым. Я вдруг понимаю, что он по-прежнему держит меня за руку, отнимаю ее и провожу ладонями по острым стеблям травы.

– Почему? – спрашиваю я.

– Почему что?

Я зарываюсь пальцами в траву, ощущая влажную землю под ней.

– Почему ты не сказал мне, кто ты?

На мгновение его лицо расслабляется, а потом он говорит:

– Ну, я увидел тебя.

– Когда?

– В тот первый вечер, когда оказался у цветочного магазина. Поэтому я и вошел – заметил тебя в окне. – Тэйт облизывает губы. – Ты смотрела в свой телефон и улыбалась, а потом рассмеялась. – Он бросает взгляд на мои руки, погруженные в траву. – Ты показалась мне такой красивой. Самой красивой из всех, кого я встречал.

Его слова – будто искры, которые вспыхивают и потрескивают в пространстве между нами. Никто прежде не говорил мне таких слов, и, хотя рассудок подсказывает мне, что Тэйт, возможно, повторяет подобное каждой девушке, которую приводит к себе домой, все равно мое тело, словно поток электричества. Нервные окончания оголены.

– На самом деле я не за цветами пришел, – продолжает он. – Я просто хотел пообщаться с тобой. А когда понял, что ты не знаешь, кто я, растерялся. – Он слегка хмурится. – Я солгал и сказал, что мне нужны розы. Но с самого начала выбирал их для тебя.

Я вытираю ладони о колени, пытаясь не придавать значения своей реакции на эти слова.

– Я понял, что должен увидеть тебя снова. Ты меня заинтриговала. Не помню, когда я в последний раз общался с кем-то, кто меня не знает.

– Значит, ты пригласил меня на свидание только потому, что я тебя не узнала? – Я произношу это резким тоном, пытаясь осадить нарастающее между нами напряжение.

– Нет. Не только поэтому. – Тэйт смотрит на меня, но я не поворачиваюсь к нему и не встречаюсь с ним взглядом. Я себе не доверяю. – В тебе было нечто такое… и есть… – Он умолкает, не договорив.

Я не совсем понимаю, что именно он имеет в виду, и чувствую, как кожа на лбу собирается в складки, но по-прежнему на него не смотрю.

– Тебе не стоило лгать, – говорю я.

При воспоминании о том вечере, о папарацци и о напирающей на нас толпе у меня внутри затягивается узел. Я оказалась в таком идиотском положении.

– Я не лгал, – возражает Тэйт, и я понимаю, что он прав, но все равно это кажется каким-то подвохом. – Я хотел понять, согласишься ли ты пойти со мной на свидание, не зная, кто я, – добавляет он.

– Так это была проверка?

– Нет – не проверка. – Он качает головой, скользя по мне взглядом: по моим скулам, моим волосам, спадающим на шею, губам. – Ты мне была интересна.

– Напрасно. Во мне нет ничего интересного.

– А я так не думаю. Я хочу узнать тебя ближе.

Я не отвечаю. Не могу. Мне с трудом удается ровно дышать. Тэйт снова берет мою руку, подносит ладонь к губам, едва касаясь ее. Меня пробирает дрожь, когда я смотрю на это, на форму его рта. Я заставляю себя отвести взгляд, снова вглядываюсь в мерцающие далеко внизу огни города.

– Настоящая? – Вопрос звучит почти над самым ухом.

– Что? – Мой голос дрожит.

Шероховатым кончиком пальца Тэйт прикасается к внутренней стороне моего левого запястья, проводит по контуру темно-синего треугольника, нарисованного на коже.

Я выдергиваю руку и тру треугольник пальцами.

– Просто чернила. Я всегда его рисую.

– Это что-то означает?

– Треугольник символизирует силу, – объясняю я. – Он способен выдержать давление со всех сторон. – Я поворачиваю запястье так, чтобы рисунка не было видно. – Наверное, мама мне это говорила, но точно не помню.

– Тебе нужно быть сильной?

– Нам всем нужно… в какие-то моменты, – отвечаю я. Как, например, сейчас. Я должна помнить данное себе обещание. Мое будущее уже намечено; у меня есть план. И в нем нет места ни Тэйту, ни сотне бабочек, порхающих в животе.

Он делает долгий выдох.

– Ты еще что-нибудь рисуешь?

– Иногда. – Все время. Мне всегда нравилось рисовать карандашами и красками – в детстве я думала, что стану художницей, когда вырасту. Но потом поняла, что труд большинства художников не оплачивается. Даже Ван Гог и Моне не были признаны в свое время. Поэтому у меня появился более практичный план. Отличные оценки, стажировка, Стэнфорд, медицинский факультет, ординатура, потом работа. Но я не скажу Тэйту обо всем этом.

– Хотел бы я тоже иметь художественный вкус. – Откидываясь назад и опираясь на локти, он поднимает лицо к небу.

– Ты пишешь музыку, – говорю я. – Это намного больше впечатляет, чем умение рисовать каракули.

Его пальцы так близко от моих, и мой взгляд сам по себе скользит по его руке, по напряженным мускулам ближе к плечу, по изгибу его шеи, нежному участку кожи за ухом.

– Не знаю, можно ли это вообще называть музыкой. Все это просто фокусы в студии, – с горькой усмешкой говорит Тэйт. Он смотрит в небо, наводненное светящимися точками, звезды кажутся отсюда намного ярче, их свет не притупляют яркие неоновые вывески и фонари. – Раньше я болел музыкой, она была только моей… но теперь все иначе. Она лишена чего-либо подлинного.

– Поэтому ты перестал выступать? – спрашиваю я. Мне не многое известно о жизни и карьере Тэйта Коллинза, но я слышала по радио о том, что он больше года не выступал на сцене и не выпускал новых альбомов. Он просто-напросто исчез с радаров на самом пике своей карьеры. И никто, похоже, не знает, почему. И мне никогда не было до этого дела… до сих пор. До этого момента, когда я сижу рядом с ним, на его газоне, а его пальцы, его плечо, его тело в такой опасной близости от меня.

Тэйт выпрямляется.

– В этом бизнесе есть и другие отвратительные вещи. – Его взгляд внезапно затуманивается, словно мыслями он устремляется в прошлое. Вспоминает о чем-то, что недосягаемо для меня. – Все вышло из-под контроля, и назад не вернешь.

Он не отвечает. Даже не качает головой. Его глаза устремлены куда-то вдаль – к чему-то далекому.

– Но ты по-прежнему любишь писать музыку? – мягко спрашиваю я, предпринимая попытку вернуть его в реальность.

– Я так давно ничего не писал. Не уверен, что помню, как это делается.

– Сомневаюсь, что такое можно забыть. – Я пытаюсь говорить ободряющим тоном.

Тэйт поворачивается и смотрит на меня впервые за все время этого разговора. Сжимает губы, и его взгляд снова смягчается, словно он постепенно возвращается в настоящее.

– Надеюсь, что ты права.

Его рот расплывается в непринужденной улыбке, а на щеке вновь появляется ямочка.

– Какую из своих песен ты любишь больше всего? – спрашиваю я, надеясь помочь ему вспомнить то, что он раньше любил в своей музыке, а может, и то, что его когда-то вдохновляло.

– Вероятно, ты такой вообще не слышала.

Я отвожу взгляд, слегка смутившись.

– Честно говоря, я слышала не так уж много твоих песен. – Я прикусываю губу, состроив гримасу – может, сойдет за улыбку.

Тэйт смеется – по-настоящему смеется.

– Так даже лучше.

Затем одним прыжком встает на ноги и протягивает мне руку ладонью вверх.

– Иди сюда.

Он помогает мне подняться, и прежде чем я успеваю понять, что происходит, обнимает меня одной рукой за поясницу, притягивая ближе к себе, а пальцы другой руки переплетает с моими – и мы начинаем танцевать.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я. Сердце рвется из груди – наши тела соприкасаются.

– Ты спрашивала, какую из своих песен я больше всего люблю, – говорит он, прижимая меня еще крепче. – Я покажу тебе. Это песня о любви – под нее нужно танцевать медленный танец.

Не успеваю я ответить или запротестовать, или проглотить комок в горле, как он начинает напевать. Сначала едва слышно, а потом нашептывая слова песни, которая кажется мне отдаленно знакомой – это одно из его творений. «Если бы ты знала, каково мне без тебя, ты бы не ушла». И в этом приятном, спокойном тембре его голоса я слышу Тэйта Коллинза – певца. В груди встает комок.

Он нежно и уверенно держит меня в своих объятиях, шепчет слова песни, и я не сопротивляюсь, я позволяю себе закрыть глаза. Откуда-то налетает ветерок, шелестя листвой дерева вблизи от нас, и, несмотря на то что воздух теплый, по моим рукам пробегают мурашки. Ладонь Тэйта еще крепче прижимается к моей спине, я чувствую его пальцы через ткань футболки. Мы описываем медленный, широкий круг. Я все глубже погружаюсь в происходящее, позволяя моменту завладеть мной.

Открыв глаза, осознаю, что Тэйт смотрит на меня со спокойным и непроницаемым видом. Внезапно он обрывает танец и ведет меня к дому. Разворачивается лицом ко мне почти у самой двери и, обхватив меня руками за талию, прижимает к одной из каменных колонн заднего крыльца. Его глаза ищут мои. Я вижу, как пульсирует жилка в основании его шеи, а потом он близко наклоняется ко мне. Ближе.

Я делаю глубокий вдох, коснувшись его грудью, и он прикрывает глаза. Робко кладу руки ему на грудь, и от собственной смелости у меня перехватывает дыхание. Он такой теплый. Моя ладонь застывает у центра его груди, я чувствую, как учащенно бьется его сердце.

Тэйт проводит пальцем по моей щеке, чуть ниже глаза. Он так близко, что еще чуть-чуть и наши тела и губы соприкоснутся. Я дрожу и закрываю глаза, в предвкушении приоткрыв рот. Чувствую на своих губах его дыхание, теплое и легкое, и понимаю – он рядом. Знаю, что он собирается меня поцеловать.

И хочу этого.

Его руки еще крепче обхватывают меня, и наши тела прижимаются друг к другу. У меня вырывается стон, и прежде чем я успеваю что-то произнести, о чем-то подумать, он закрывает мой рот своим.

Именно таким я и представляла себе первый поцелуй. Его губы касаются моих нежно, но уверенно. Я надеюсь, что не испорчу этот момент, действую чисто инстинктивно. Наши губы соединяются снова и снова. Тэйт прикусывает мою нижнюю губу, мягко оттягивает ее, а потом отпускает. Я чувствую, что у меня вот-вот подогнутся колени, и хватаюсь за его рубашку, сжимая ткань в кулаках.

С каждым прикосновением его губ к моим я словно проваливаюсь куда-то. Тэйт гладит мое лицо. Проводит рукой по щеке, касается рта, подбородка. Его пальцы спускаются вниз по моей шее, задерживаются на ключицах. Я втягиваю воздух, содрогаясь: боюсь, что он осмелится зайти дальше. Хочу, чтобы зашел дальше…

Я распахиваю глаза в тот момент, когда он отрывается от моих губ. Мы оба дышим тяжело, его грудь поднимается и опускается синхронно с моей. Тэйт отстраняется всего лишь на секунду, его темные глаза пристально заглядывают в мои, задавая немой вопрос, на который я отвечаю крошечным кивком.

И тогда он снова целует меня. На сей раз требовательнее. Мои губы открываются под натиском его рта, он проводит кончиком языка по моей нижней губе. Я хватаю воздух ртом, а Тэйт, воспользовавшись этим, целует меня еще глубже. Мой пульс учащается, когда его палец, играя с низким вырезом моей футболки, опускается к солнечному сплетению, оказавшись между чашками бюстгальтера.

И наконец ко мне возвращается рассудок. Паника охватывает все мое существо, я упираюсь руками ему в грудь, и мы отрываемся друг от друга. Я пытаюсь отдышаться, унять свое обезумевшее сердце, но это сложно сделать, пока он теребит мою футболку, касаясь чувствительной кожи под тканью.

– Господи, Шарлотта… – Тэйт качает головой. – Я не могу… – Он умолкает, словно не может понять меня.

Я медленно поднимаю на него взгляд, уверенная в том, что мои щеки сейчас ярко-алого цвета. Мне нужно отойти от него, но я стою оцепенев, а он снова проводит костяшками пальцев по моей щеке. От его прикосновений меня пробирает дрожь. Я делаю резкий вдох как раз в тот момент, когда он собирается поцеловать меня снова, и шепотом произношу:

– Я никогда раньше этого не делала.

– Чего? – Тэйт отстраняется на пару сантиметров.

– Я… я никогда ни с кем не целовалась раньше. – Я закрываю глаза. Судорожно сглатываю.

Тэйт почти неуловимо отходит на шаг назад, но меня внезапно обдает холодом.

– Ты никогда ни с кем не целовалась? – В его голосе звучит недоверие.

Я медленно качаю головой.

– Я никогда не делала… ничего подобного.

Его реакция становится для меня неожиданностью.

– Я так не могу. – Тэйт произносит это жестким тоном, его слова, словно глыбы льда, врезаются в меня острой кромкой. Он отходит от меня, и мир врывается между нами: ночной воздух, ветер, шелестящий листвой деревьев, звук проезжающей в отдалении машины. – Ты должна уйти. – Он произносит это ровным, бесстрастным тоном и внезапно будто бы оказывается за миллион километров от меня. Пространство между нами кажется ледяным, словно он никогда не стоял со мной рядом, словно я все это себе придумала.

Не глядя на меня, Тэйт разворачивается и идет в дом. Я не могу сойти с места, я будто вдавлена в каменную колонну, у которой он меня оставил, перед глазами все плывет.

Следующие несколько минут проходят, как в тумане. Хэнк торопливо ведет меня к подъездной дорожке, где уже стоит заведенный черный автомобиль. Он открывает передо мной заднюю дверцу, и я потрясенно смотрю на массивный каменный фасад дома. Жду, что увижу лицо Тэйта в одном из окон, как, отодвинув шторы, он наблюдает за мной, но на меня лишь мрачно взирают холодные стены, подчеркивая мое невыразимое одиночество.