Глава 24
На следующий день бабушка и Миа забирают меня домой из больницы. Я сижу впереди, молча. Все кажется померкшим: акварельные краски, растекающиеся по белому листу. Оказавшись дома, стремительно прохожу через гостиную и иду по коридору в свою комнату. Даже этот дом кажется мне чужим, прежняя Шарлотта, которая раньше жила здесь, мне не знакома.
– Ты в порядке? – спрашивает Миа. Лео не с ней – через коридор я слышу, как бабушка укладывает его спать.
– Нет, – отвечаю я, опускаясь на кровать спиной к сестре. Я слышу ее дыхание, чувствую ее присутствие, но не поворачиваюсь к ней. Не хочу увидеть мысли, ясно написанные на ее лице. В итоге Миа уходит, закрыв за собой дверь.
Я провожу в постели три дня. Миа приносит мне еду, спрашивает, как я, пытается поднять меня на ноги, но у меня просто нет сил. Бабушка проявляет поразительную чуткость. Ни разу даже не заговаривает о Тэйте.
Карлос навещает меня каждый день после школы и сидит со мной, не заставляя меня говорить. Он не старается подбодрить меня, как делал бы в обычных обстоятельствах. Просто сидит рядом.
Постепенно я прихожу в себя. Беру с полки свои любимые романы, читаю отрывки из них, нахожу утешение в словах. Открываю ноутбук, листаю снимки, которые когда-то делала для школьной газеты, пытаясь представить, кем я была, когда делала их, понять, изменилась ли. Захожу в почту, просматриваю задания, присланные учителями, делаю отовсюду по чуть-чуть. Я по-прежнему отстаю, но мой учебный консультант говорит, что в Стэнфорде всё поймут, что меня не станут винить за оценки, которые снизились после больницы. Я говорю себе, как хорошо, что я еще не успела отправить просьбу об отсрочке, что теперь все может вернуться на круги своя. Стэнфорд в следующем году, после него медицинский факультет – тот путь, который я целенаправленно спланировала.
Я говорю себе, что должна радоваться, что все могло быть намного хуже.
Что я по крайней мере не разрушила свою жизнь.
В четверг вечером Миа снова подходит к моей двери и тихо стучит, чтобы узнать, не проснулась ли я. Она садится на краешек постели и прикасается к моим волосам, откидывая их за плечи. Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, крепко зажмуриваюсь, пытаясь удержать их.
– У тебя все еще болит голова?
– Нет. Дело не в этом, – отвечаю я.
– Знаю, – мягко произносит она. – Он разбил тебе сердце, да?
Я киваю и закрываю глаза руками, с губ срывается всхлип.
– Они не все плохие, – уверяет Миа, касаясь моего плеча. Но я только усмехаюсь, короткий, болезненный смешок.
– Прости меня, Миа, – говорю я, поднимая на нее глаза.
– За что?
– Я была плохой сестрой. После появления Лео. Я думаю… я не понимала… – Я помню, как осуждала ее. Не хотела помогать ей, даже когда могла.
– Мы обе совершили свои ошибки, – говорит она. И, видя в ее глазах прощение, я снова готова разрыдаться.
Я опускаю взгляд на свою руку, смотрю на кольцо нашей матери. Прежде оно служило мне напоминанием – не быть такой, как она, но я влюбилась так же сильно, как и мама.
– Думаю, мне это больше не нужно, – говорю я, снимая кольцо с безымянного пальца.
Не глядя на меня, Миа надевает его на свой палец. Оно идеально ей подходит, возможно, даже больше, чем мне. Ее кожа смуглее, почти как у матери, и теперь кольцо смотрится так же, как когда-то на маминой руке.
Образы мамы мелькают у меня в памяти – всегда с кольцом на пальце. Она была такой красивой. Но такой потерянной.
Я похожа на нее больше, чем полагала.
* * *
Когда Миа уходит, я встаю и иду по коридору. Бабушка сидит у себя в спальне, на краю постели. На коленях у нее лежит старый альбом с фотографиями, который я видела всего лишь несколько раз в жизни.
– Могу я с тобой поговорить? – спрашиваю я, медленно переступая порог.
– Конечно.
Я сажусь рядом с ней, глядя, как она проводит рукой по фотографии, на которой запечатлены она и моя мама – еще младенцем. Бабушка тогда была так молода, почти подросток. На этом снимке она очень похожа на меня.
– Мне просто следовало тебя послушать. – Непостижимо, но слезы опять начинают литься у меня из глаз.
– Нет. – Бабушка качает головой и берет меня за руку. – Я думала, что защищаю тебя, но вместо этого я тебя отталкивала.
Я шмыгаю носом и говорю, сбитая с толку ее словами:
– Не понимаю…
Бабушка улыбается и поднимает бровь.
– Ты заслуживаешь любви не меньше остальных, Шарлотта. Ты заслуживаешь самой лучшей любви – той, которая будет длиться вечно. Может быть, не в этот раз… с Тэйтом, но я знаю, что однажды ты ее найдешь. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, это все, чего я когда-либо хотела.
Мои мысли возвращаются к Тэйту, я вспоминаю, как он склонился надо мной, перед тем как поднять с дороги. Вспоминаю его лицо, глаза, похожие на черные воды океана. Я думала, он любит меня – даже если и не знает, как это выразить словами, – но теперь я знаю, что все кончено.
– Мне нужно тебе кое-что рассказать, – говорю я, глядя в бабушкины сине-зеленые глаза. – Я приняла решение…
Она смотрит на меня, прищурившись.
– Я хочу взять отсрочку на год перед тем, как пойти учиться в дальше. Я думала, что поступлю так, чтобы быть с Тэйтом, но в действительности делаю это ради себя самой. Мне нужно взять перерыв; нужно понять, чего я хочу от жизни. Знаю, что тебя пугает целый год отсрочки, но обещаю, ничего не случится. Я не брошу учебу, обещаю тебе. Она меня дождется. Я просто хочу убедиться в том, что готова.
– И чем ты займешься? – спрашивает бабушка. Ее улыбка бледнеет.
– Точно не знаю… Еще не решила окончательно. Может, найду другую работу, может, возьму свои накопления и съезжу куда-нибудь – выберусь наконец из Калифорнии. Мне просто нужно время, чтобы понять, кто я и чего я хочу.
Мне кажется странным быть с ней настолько искренней, делать подобные признания. Но у меня такое чувство, что сейчас я могла бы рассказать ей о чем угодно.
Она молчит, а потом сжимает мою руку. Ее глаза блестят.
– Я когда-то мечтала поехать в Европу… перед тем, как забеременела. Но шанса мне так и не представилось.
Я киваю.
– Это мой шанс.
Скрипит кровать, когда она разворачивается ко мне и говорит:
– Ладно.
– Ладно?
– Возьми год – сделай все то, чего я не смогла.
– Ты серьезно?
Бабушка кивает и обнимает меня. Я чувствую, как моя футболка намокает от слез, и только потом понимаю, что она плачет.
– Спасибо, – говорю я, и говорю это от всего сердца. Никогда в жизни я еще не испытывала большей благодарности.