Глава 12

– Это плохая идея, Шарлотта. – Бабушка стоит в дверях моей комнаты, а я сажусь на чемодан, чтобы застегнуть его.

– Ты не заставишь меня изменить решение, – отзываюсь я, стараясь смягчить тон.

– После всего, ради чего ты так усердно трудилась, ты просто собираешься лететь в Колорадо с каким-то парнем, которого едва знаешь? Со звездой, которая живет в совершенно другом мире? А как же твое обещание ни с кем не встречаться, сконцентрироваться на будущем – ты теперь от всего этого отказываешься?

– Я ни от чего не отказываюсь. – Я беру телефон с кровати и засовываю его в задний карман. – Ничего не изменилось, кроме того, что в моей жизни появился человек, который мне не безразличен и которому не безразлична я настолько, что он хочет познакомить меня с родителями. Я думала, ты проявишь больше понимания.

Я познакомила бабушку с Тэйтом в то утро, когда он удивил меня своим снежным приглашением в Колорадо. Мия стояла в дверях кухни с Лео на руках и впервые в жизни помалкивала – только разглядывала Тэйта как какое-то диковинное существо. Я думала, она начнет фотографировать его прямо там. И несмотря на то, что бабушка была вежлива, протянула Тэйту руку, предложила кофе и завтрак и мило ему улыбалась, как только он ушел, она учинила мне допрос и заявила, что я совершенно потеряла рассудок. После этого она прочесала всевозможные сайты светской хроники, изучая летопись его плохого поведения. «Он не такой», – твердила я ей, но она явно мне не поверила. Бабушка считает, что все эти задокументированные ошибки и составляют его суть. Но она, конечно, не видит того, что вижу я.

– О каком понимании речь, если ты пускаешь на ветер свою жизнь? – вопрошает она сейчас.

– Я не пускаю ее на ветер, – вздыхаю я. – И, если ты откажешь мне в поддержке, это ничего не изменит. Я поступлю по-своему, нравится тебе это или нет.

– Я не хотела, чтобы до этого дошло, но ты не оставляешь мне выбора. Мой дом – мои правила. – Бабушка впервые говорит со мной вот так: в ее голосе смесь разочарования и безысходности, которые, как мне казалось, могут быть адресованы только Мие и, когда мы были младше, нашей матери. – Я не позволю тебе повторять ошибки остальных членов этой семьи. Ты не едешь с ним в Колорадо, и давай закончим этот разговор.

Я поднимаю чемодан с кровати и смотрю ей прямо в глаза.

– Мне восемнадцать, так что ты не можешь мне запретить. – Увидев выражение ее лица, я успеваю пожалеть об этом заявлении сразу же, как только произношу его. Но все равно не позволяю себе пойти на попятную. Дом ее, но жизнь-то моя. – Пожалуйста, просто доверься мне, ладно? – добавляю я мягко, надеясь, что она поймет, как это важно для меня. – Я умная, помнишь? Поверь, я способна принимать собственные решения.

– Ты можешь быть гениальной, а влюбившись, все равно поведешь себя глупо, – говорит она мне, когда я везу чемодан по коридору. – Женщины в нашей семье славятся этим.

В этих словах нет ничего нового – ничего, о чем бы я не думала сама, но когда бабушка произносит их вслух, я словно ощущаю физический удар. Поступки, которые члены моей семьи совершали в прошлом, возможно, и не привели к счастью, но нас с Мией здесь бы не было, если бы эти поступки были иными. Как, впрочем, и Лео. В это мгновение мне вдруг начинает казаться, что бабушка возмущена самим фактом нашего существования. Я ставлю чемодан на колеса и обхожу ее. Она не тянется ко мне, не пытается удержать, вероятно понимая, что ничего не сможет поделать.

Оказавшись у входной двери, я предпринимаю еще одну попытку.

– Я знаю, что ты беспокоишься, бабушка. Я ценю твою заботу. Но, благодаря тебе, у меня есть своя голова на плечах, и я знаю, что делаю.

Ее плечи опускаются, и гнев на лице сменяется усталостью.

– Я в этом не уверена.

Я ощущаю укол вины, когда выхожу за дверь со своим чемоданом. Она не обнимает меня на прощание и ничего не добавляет. Я уезжаю, и она бессильна. Это моя жизнь, напоминаю я себе. И закрываю за собой дверь.

Тэйт прислал за мной лимузин, который отвезет меня в аэропорт. Элегантная блестящая машина резко выделяется на фоне нашей обшарпанной грязной улочки. Соседские дети пялятся на меня, когда я быстро подбегаю к лимузину и забираюсь внутрь, а соседские дети глазеют на меня и показывают пальцами. Эти же дети строили снежные крепости и валялись в снегу у нас во дворе, пока снег не растаял. Сейчас наш дом определенно самый популярный в этом районе.

Но как только машина трогается с места, все мои тревоги улетучиваются. Погода мягкая и теплая, и я опускаю стекло, высовываю в окно руку и ловлю встречный ветер.

Я думала, что водитель отвезет меня в аэропорт Лос-Анджелеса, но мы едем на север и в результате оказываемся на аэродроме, о существовании которого я даже не подозревала. Вывеска на воротах гласит: «АЭРОПОРТ ВАН-НАЙС». Лимузин выкатывается прямо на летное поле, где стоит белый лайнер с открытой дверью и приставленным трапом – я понимаю, что это частный самолет.

Я начинаю подниматься по ступеням, сердце гулко колотится в груди. Оглядываюсь на лимузин – водитель передает две мои сумки другому мужчине, который несет их к самолету. Все это просто не может происходить наяву. Я делаю глубокий вдох и ступаю на борт самолета. Войдя в салон, сразу вижу Тэйта. Он сидит в дальнем углу бежевого дивана, который занимает всю длину самолета. На Тэйте простая серая футболка и джинсы – слегка небрежно, но красиво. Он встает, едва заметив меня.

– Привет, – говорю я. Я не видела его несколько дней и поражена тем, насколько ослепительно он выглядит. Прямо сейчас он похож на того самого Тэйта Коллинза, плохого парня, рок-звезду. Все без исключения девчонки в моей школе готовы умереть за то, чтобы сказать ему хоть одно слово. А я стою перед ним, в его собственном самолете.

– Привет, – отвечает Тэйт, засовывая телефон в карман джинсов. – Я скучал по тебе.

– Прошло всего несколько дней. Мне пришлось пораньше отметить Рождество с семьей, чтобы бабушка отпустила меня.

Он шагает ко мне и проводит рукой по моим волосам.

Так странно, что желание может застать тебя врасплох. Я никогда не испытывала ничего подобного, но, оказываясь вблизи от него, мое тело хочет того, о чем разум не позволяет даже мечтать. И, ощущая обжигающее дыхание Тэйта, я желаю лишь одного: чтобы он поцеловал меня. Но он встряхивает головой, словно прогоняя наваждение, и опускает руку.

Из маленькой комнатки в носовой части самолета появляется женщина.

– Могу забрать у вас пальто и сумку, если желаете, – предлагает она с сияющей улыбкой. Ее волосы заколоты на затылке в некое подобие кренделя, а сбоку приколот искусственный сине-зеленый цветок. Можно подумать, что мы летим на Гавайи.

– Спасибо, – говорю я, передавая ей зимнее пальто, которое купила на днях: до этой поездки у меня не было в нем необходимости.

Девушка возвращается в носовую часть самолета, а я осматриваюсь под пристальным взглядом Тэйта.

Вижу длинный модный диван и свежие цветы, стоящие в вазе, приклеенной к столу. Этот самолет совершенно не похож на те, что я видела в фильмах. Сама я никогда прежде не летала.

Сев на кожаный диван, говорю:

– Это больше, чем я ожидала.

Тэйт садится рядом со мной, опираясь одной ногой в колено другой. Он абсолютно расслаблен.

– Абсурдно больше, – признает он. – Можешь сказать это.

– Ты всегда летаешь вот так?

– Не всегда. Но так проще. Меньше мороки.

– Меньше фанатов и папарацци, ты хочешь сказать.

– Ага. Это тоже.

– Ты рад, что увидишься с семьей? – спрашиваю я.

Тэйт наклоняется вперед, опустив ногу и положив локти на колени.

– Здорово, что я лечу домой. Давно там не был.

Он не ответил на мой вопрос.

– Как долго?

Он пожимает плечами.

– Несколько лет.

– Ты серьезно? Ты не видел родителей несколько лет?

– Им не по душе мой образ жизни. Все, что происходит. Они не понимают меня.

– Но они, должно быть, тобой гордятся – твоими достижениями.

– Гордятся, – кивает он.

– Так почему же? Почему ты решил поехать домой спустя столько времени?

Тэйт поднимает голову и смотрит на меня.

– Из-за тебя.

Я свожу брови к переносице. Не понимаю.

– Хочу, чтобы они с тобой познакомились.

Я касаюсь его предплечья и, подавшись вперед, опускаю подбородок на его плечо.

– Я рада, что еду к тебе домой, – шепчу ему на ухо и вижу, как он закрывает глаза.

Стюардесса приносит нам тарелку с фруктами, круассаны и газированную воду с дольками лимона. Тэйт говорит, я могу попросить все, что угодно. Если мне захочется блинов, крем-брюле или жареных орешков, стюардесса волшебным образом все приготовит. В самолете полно провизии.

Но мне просто хочется устроиться рядом с Тэйтом, положить голову ему на грудь и смотреть на проплывающий внизу мир: миниатюрные дома, лоскуты ферм и белоснежные вершины гор. Я не могу удержаться – делаю фотографии, пусть даже и на телефон. Может, потом открою их в фотошопе, в школе, и буду обрабатывать до тех пор, пока они не станут похожи на пейзаж, который разворачивается под нами.

Наконец откладываю телефон в сторону и закрываю глаза.

– Поспи, если хочешь, – шепчет Тэйт мне в висок, обнимая меня рукой. Он начинает напевать что-то мне на ухо, и я ощущаю на шее его теплое дыхание. Я не узнаю мелодию. Слушаю, а потом поднимаю голову и спрашиваю:

– Что это за песня?

– Просто мелодия, которая вертится у меня в голове.

– Для новой песни? – осторожно уточняю я.

– Не знаю, – мягко отвечает Тэйт. – Может быть.

Я закрываю глаза, слушая, как он напевает. Иногда его губы касаются моего уха или волос, и меня пробирает дрожь.

Я проваливаюсь в сон и снова возвращаюсь в реальность, слушая, как Тэйт Коллинз поет – лишь для меня одной.

Городок Теллерайд штата Колорадо, напоминает зимнюю сказку из какого-нибудь фильма. На летном поле больше метра свежевыпавшего снега, а он все не перестает падать с темного неба. Когда мы приземляемся, нас ожидает черный внедорожник, и мы спешим пересесть из самолета в машину. Колючий холодный воздух пробирается под нашу теплую одежду.

– Ты дрожишь, – отмечает Тэйт, взяв мою руку, лежащую на коленях. – И у тебя замерзли пальцы.

– Я в порядке, – отвечаю я. Мы едем через город. Солнце только зашло, фасады магазинов украшены серебристо-белыми праздничными огоньками, вырезанными из бумаги снежинками, а за стеклами витрин стоят эльфы в остроконечных зеленых шляпах. Это сказка. – Мне здесь нравится. В такое место невозможно не возвращаться.

Тэйт прижимает мою ладонь к своим теплым губам и не спешит отнимать.

– Хорошо, – наконец произносит он.

Мы подъезжаем к дому его родителей. Улица вьется вдоль пологого склона холма. Все дома припорошены снегом, сугробы лежат на крышах и газонах. Здания похожи на пряничные домики, в которых мерцают рождественские гирлянды. В некоторых дворах стоят громадные снеговики, а на крышах красуются пластмассовые Санты с оленями. В Лос-Анджелесе таких тоже ставят, но здесь они смотрятся естественно и не выглядят аляповато.

– Поверить не могу, что ты когда-то здесь жил, – говорю я, выходя из машины на подъездной дорожке дома его родителей: двухэтажного строения в стиле шале, с почтовым ящиком, украшенным мигающими красными лампочками.

– И я не могу, – отзывается Тэйт, сделав глубокий вдох и снова взяв меня за руку. – Готова?

– Думаю, я готова больше, чем ты.

Тэйт выглядит напряженным, словно готовится к сражению; ему явно не по себе. Держась за руки, мы поднимаемся по обледеневшим ступеням к входной двери. Он постукивает большим пальцем по моему указательному.

Но, когда мы звоним в дверь и нам открывает его мама, мы сразу же оказываемся окутаны теплом объятий, ароматами корицы и тыквы и запахом горящих в камине дров. Мне сложно понять, почему Тэйт так нервничал по дороге сюда.

Мы топчемся у двери. Мама Тэйта, Хелен, стискивает его в объятиях, а отец жмет мне руку. Потом какой-то ком коричневой шерсти пулей пролетает мимо меня, едва не сбив с ног. Собака просто огромная – большое пушистое рыжевато-коричневое существо с белой мордой и пятнами вокруг глаз.

– Рокко! – восклицает Тэйт, зарываясь руками в собачью шерсть. Вскоре они оба оказываются на полу, Рокко не перестает лизать Тэйту лицо.

– Шарлотта. – Хелен уводит меня прочь от этой сцены воссоединения в гостиную. Там она жестом просит меня сесть на гигантский красный клетчатый диван и устраивается рядом. – Ты еще красивее, чем рассказывал Тэйт, – говорит она.

Мама Тэйта очень симпатичная, у нее утонченные черты лица, высокие скулы, ее темно-русые волосы доходят до плеч, а еще у нее крошечные ручки.

– Он обо мне рассказывал? – спрашиваю я.

– Разумеется. Когда он сообщил, что приедет домой и привезет с собой свою девушку, мне захотелось узнать все до малейших подробностей.

– О, – только и говорю я. Мысль о том, что Тэйт представил меня как свою девушку, согревает. Я бросаю на него взгляд – он по-прежнему на коленях, борется с Рокко.

– Рокко появился у нас, когда Тэйту было девять, – говорит его мать. – Этот пес его практически вырастил.

– А Тэйт годами не приезжал его проведать, – замечает отец.

Тэйт бросает взгляд на него, затем на меня – его челюсти плотно сжаты.

Хелен поспешно добавляет:

– Так чудесно, что вы приехали. Я подготовила гостевую комнату. Надеюсь, тебе будет удобно, Шарлотта.

– Я непритязательна, – говорю я ей с улыбкой, а потом улыбаюсь Тэйту, который наконец поднимается с пола, продолжая почесывать пса за ушами.

– Наш человек, – произносит отец. И я чувствую, что за этими словами кроется нечто большее, чем их очевидный смысл. Вспоминаю, что говорил Тэйт по дороге сюда, – родителям не по душе его образ жизни. Деньги, большой дом, частные самолеты – они всего этого не понимают. Они обычные люди и ценят самые обычные вещи. Если так, то мы прекрасно поладим.

Повисает пауза, которую Тэйт не спешит заполнять, а потом Хелен, хлопнув в ладоши, встает.

– Что ж, тогда я отведу Шарлотту в ее комнату. – Ее губы изогнуты в обеспокоенной улыбке. – Тэйт, милый, твоя комната в том же виде, в котором ты ее оставил в прошлый раз. Можешь отнести туда свои вещи.

– Твоя мама бережет ее, как музей, – подмечает отец. – Будто все еще ждет, что ты снова здесь поселишься.

Я не могу определить, шутит он или нет, – никто не смеется.

Тэйт с отцом заносят наши чемоданы, а мама ведет меня по коридору в ту комнату, в которой я буду жить, – отдельно от Тэйта. Само собой, отдельно. Не знаю, о чем я вообще думала.

– Ты идешь, Шарлотта? – окликает она.

Я трясу головой, возвращаясь в реальность.

– Сейчас!

На следующий день мы едем на «Елочную базу Санты» – так гласит деревянная вывеска на заборе, которая расположена на обширном участке земли. По всей видимости, выбирать большое красивое дерево в канун Рождества – семейная традиция Коллинзов. И я не могу не вздохнуть от зависти.

У нас дома бабушка достает старую пластмассовую елку, которая была куплена в девяностые годы прошлого века. Мы ставим ее в углу гостиной, рядом с телевизором, и вешаем на нее одну-единственную гирлянду с лампочками и с десяток украшений, которые бабушка хранит с того же времени. У нас никогда не было настоящей, живой ели.

– Разделимся? – предлагает папа Тэйта, пока мы стоим в очереди за горячим шоколадом. Девушка за стойкой – настоящий эльф вплоть до приклеенных остроконечных ушек.

– Я за, – отвечает Тэйт и улыбается вполне искренне. Сегодня напряжение в семье спало, словно воспоминания о прошлом нашли путь сквозь трещины и расщелины проведенных порознь лет.

– Каждая пара выберет по елке; ту, что окажется лучше, мы и повезем домой.

– Договорились, – соглашается Тэйт и смотрит на меня взглядом, полным боевого настроя, – он явно собирается победить в этом соревновании.

Прежде чем разойтись, я украдкой бросаю взгляд на маму Тэйта. Ее глаза кажутся яркими и блестящими от холода. Насколько я могу судить, она сегодня счастлива. Вся неловкость вчерашнего вечера позади, и она просто радуется тому, что ее сын наконец приехал домой.

«Елочная база Санты» занимает гигантскую площадь, гораздо большую, чем любой из елочных базаров, который можно найти в Лос-Анджелесе. Здесь есть маленький поселок под названием «Страна Санты» – дети выстраиваются в очередь, чтобы посидеть вместе с самим Сантой. Есть и палатки, где можно купить праздничные вязаные шапочки, игрушечные поезда, и даже имеется небольшой обнесенный забором загон с настоящим северным оленем, которого можно погладить. Это не просто елочный базар; это целый праздничный торговый центр, изобилующий мишурой и рождественскими атрибутами, напоминающими красно-белые леденцы в форме посоха.

Я тащу Тэйта к оленю. Величественное животное стоит за забором, пережевывая пучок сена. Опершись на забор, я осторожно протягиваю пальцы, чтобы коснуться его шерсти. Олень горячо дышит мне на руку и лижет ее своим длинным языком.

– Эй, – протестует Тэйт, погладив оленя по шерстке. – Эта девушка занята.

Я хихикаю и убираю руку. Олень опускает голову обратно к сену.

– Он симпатяга. – Я прижимаюсь к Тэйту, прислоняюсь лбом к его груди. Вдыхаю его запах, чувствую, как бьется его сердце под толстовкой, и от этого все мое тело наполняется теплом, которое неподвластно морозу. Тэйт здесь кажется совсем другим – похоже, не беспокоится, что в толпе его заметят папарацци или фанаты. Но дело не только в этом. В Лос-Анджелесе его как будто что-то тяготило, но ему удалось оставить этот груз там.

– Ну что, начнем поиски идеальной елки? – говорит Тэйт, прижимаясь губами к моим волосам.

Я киваю и отстраняюсь от него. Но он удерживает мою руку в своей, наши пальцы переплетены.

– Это нечестное соревнование, – вполголоса замечает Тэйт, не глядя на меня. Отголоски вчерашних переживаний отражаются на его лице. – Отец считает, что он знает, как лучше, – всегда, без исключений.

– Тогда давай просто хорошо проведем время, – говорю я многозначительно и тяну его за угол оленьего загона, так что мы теперь спрятаны от посторонних глаз за деревянной стеной.

Тэйт сначала качает головой, а потом вдруг меняет решение и вжимает меня в стену. Его тело, его руки, сжимающие мои запястья, горячее дыхание на моей шее – все это заставляет меня терять рассудок. Я смотрю на него с улыбкой, мысленно моля о поцелуе.

Его взгляд задерживается на моих губах, а потом он припадает к ним ртом. Я исступленно целую его в ответ. Его пальцы обхватывают мои запястья, он прижимается ко мне всем телом.

Мне нужно больше.

Он отрывается от моих губ, покрывает поцелуями мой подбородок, шею. Я чувствую прикосновения его горячего рта, влажного языка, чувствую, как он мягко покусывает мою кожу. Когда он поднимает голову и смотрит на меня, я вижу сокрытое в его взгляде желание. Целуясь, мы не сводим друг с друга глаз. Простой поцелуй, легкое касание губ. Снова.

И снова.

А потом мы одновременно закрываем глаза, и наши языки встречаются, а он крепко сжимает мои бедра. Я берусь за молнию его толстовки и расстегиваю ее. Он издает стон, и меня охватывает возбуждение.

В это ужасное, удивительное, умопомрачительное мгновение я готова позволить ему сделать все, что угодно.

Абсолютно все.

Тэйт снова стонет, не отрываясь от моего рта, а потом отстраняется и измученно произносит:

– Что ты со мной делаешь?

Черты его лица суровы и серьезны, а губы кажутся припухлыми и влажными от поцелуев.

– Это ты со мной что-то делаешь, – шепчу я в ответ, глубоко дыша. В голове не укладывается, что Тэйт вызывает во мне такие чувства – как будто меня влечет к нему невидимой рукой. Я всегда видела себя с трудом взбирающейся на крутую гору, принуждающей себя идти вперед под грузом учебы, работы и собственных нереальных планов на будущее. С Тэйтом я ощущаю легкость. Я чувствую себя свободной.

Он больше ничего не говорит, просто ведет меня к рядам елок – бескрайнее море вариантов. Мы вытаскиваем несколько деревьев, изучаем их вблизи.

– Почему ты уехал из Колорадо? – спрашиваю я, в конечном итоге нарушая молчание. Тэйт пробирается между елками в задний ряд, убежденный, что наконец нашел идеальную.

– Я всегда знал, что уеду. Я с детства хотел заниматься музыкой.

– Но ты уехал без родителей?

– Типа того. Когда мне было пятнадцать, я победил в вокальном конкурсе в Денвере. Меня отправили в Лос-Анджелес, чтобы я спел для руководителя звукозаписывающей компании. Он сразу подписал со мной контракт.

– И? – допытываюсь я.

– И… все изменилось. Я отправился в турне, записал две пластинки, которые меньше чем через год стали платиновыми. Все произошло так быстро, что у меня не было времени о чем-то задумываться.

– И родители не переехали с тобой в Лос-Анджелес?

– Сначала переехали. Мотались между Лос-Анджелесом и Колорадо. Но когда началось безумие, когда я стал более… популярным, они принялись учить меня жить. Возможно, они были правы, но я не хотел их слушаться.

– Мне жаль, – говорю я.

Тэйт продирается обратно через массу елочных веток и снова оказывается рядом со мной, окутанный терпким ароматом свежей хвои.

– Я многое хотел бы исправить в прошлом, – произносит он серьезно. – Но я уже не тот, кем был раньше, Шарлотта. Ты должна это знать.

Я не совсем уверена, что он имеет в виду, – у меня такое ощущение, что о чем-то Тэйт по-прежнему умалчивает, о чем-то важном, но на его лице снова появляется маска сдержанности. Я решаю, что не стану спрашивать, по крайней мере не сейчас.

Вместо этого подаюсь вперед и чмокаю его в губы.

– Шарлотта, – шепчет он, а потом целует меня в ответ. Губы у него такие теплые, и наше дыхание в холодном воздухе превращается в пар. Я не хочу отпускать его. Хочу, чтобы он целовал меня до тех пор, пока зима не растает, сменившись весной. Хочу остаться здесь, прячась среди этих рождественских елок, пока ночь не окутает небо мглой и все не разойдутся домой. Но Тэйт отрывается от моего рта, тяжело дыша, мы оба – облако тепла среди заснеженной зимы. И тогда я чувствую хлопья, которые, кружась в своем собственном ритме, падают с серого тусклого неба. Идет снег. Мягкие снежинки приземляются на мои волосы, ложатся Тэйту на плечи.

И в этот момент, в его объятиях, у меня есть все, чего я могу пожелать.

Мы с Тэйтом выбираем худосочное дерево с обвисшими ветвями. Оно совершенно не похоже на то, что я рисовала в своем воображении. Немного провисает с одной стороны, а верхушка странным образом загибается, но отчего-то именно оно кажется нам идеальным. Тэйт взваливает его на плечо и несет к выходу, где из динамиков над головой продолжает рваться музыка, смешиваясь с падающим снегом.

К моему великому удивлению, оказывается, что родители Тэйта выбрали такую же невзрачную на вид елку. Его отец осматривает наше дерево, с серьезным видом ощупывая ветки, а потом поворачивается к Тэйту и говорит:

– Похоже, у нас обоих прекрасный вкус.

С этими словами мужчина искренне улыбается и хлопает Тэйта по плечу. Хелен смеется и подносит руку ко рту, словно вот-вот расплачется, наблюдая, как рассеивается напряжение в отношениях отца и сына.

Тэйт не сразу оценивает этот комплимент, но когда осознает, что отец пытается сделать сказать, его лицо смягчается. Он смотрит на меня, и у него на щеке появляется ямочка.

Мы решаем купить обе елки. Однако когда Тэйт достает бумажник, его папа отмахивается.

– Ты можешь сколько угодно быть мистером Денежный Мешок, но я все еще твой отец.

Его мама фотографирует нас рядом с нашим деревом. Одной рукой Тэйт обнимает меня за талию, другой поддерживает кособокую елку. Вокруг нас медленно падают снежные хлопья и мерцают рождественские огоньки – все это кажется каким-то волшебным сном.

Я вообще не хочу просыпаться.