Глава 9

– Что с тобой произошло? – спрашивает Карлос, упираясь локтем в металлическую дверцу соседнего шкафчика.

Воспоминания о прошлой ночи все еще гудят у меня в голове: звонок Тэйту в три часа ночи, моя кожа, пылающая от влажного ночного воздуха. Я прячу от Карлоса улыбку. Я не готова рассказывать ему про Тэйта. Возможно, отчасти мне боязно услышать, что скажет друг, – ведь несмотря на все его шуточки он может действительно быть разочарован тем, что я нарушила свое правило не ходить ни с кем на свидания. А вдобавок еще и тот факт, что я встречаюсь с Тэйтом Коллинзом. Мне правда не хочется, чтобы эта информация стала всеобщим достоянием; если мне было так неловко, когда посреди урока мне принесли цветы, то каково же мне будет, узнай все о наших отношениях? Так что, пожалуй, я ничего пока не буду говорить. Мне не нравится скрывать это от Карлоса, но я помню слова Тэйта и не тороплюсь..

– В каком смысле? – уточняю я, бросая рюкзак в шкафчик.

– Ты вся светишься.

– Ничего подобного, – возражаю я. Но сама прикасаюсь к щекам кончиками пальцев, будто могу стереть это с лица. Собираясь на первый урок, достаю учебник по истории – его мягкая коричневая обложка вдоль и поперек разрисована экзотическими цветами и танцующими фигурами, которые я выводила во время скучнейших лекций мистера Трентона по истории Америки.

– Нет, правда, – говорит Карлос, опуская локоть и придвигаясь ближе ко мне. – Я же знаю тебя – ты сияешь. А это прогресс, учитывая, какой депрессивной ты была последние три недели.

Его слова напоминают мне о первом ужине с Тэйтом, когда я еще не знала, кто он такой. Тогда я сказала ему, что нормальные люди в обычной жизни не сияют. А потом узнала, что он один из них – один из тех людей, чьи лица светятся в музыкальных клипах, на бортах автобусов и рекламных щитах. При воспоминании о том разговоре я ощущаю укол стыда. Интересно, правда ли это – что обычные люди тоже могут сиять. Я улыбаюсь.

Эми Роджерс копошится рядом с Карлосом, пытаясь подобраться к своему шкафчику, но он не сходит с места – ждет моего ответа.

Я бросаю на него строгий взгляд.

– И вовсе я не была депрессивной. – Эти слова кажутся неубедительными даже мне. – Мне просто радостно оттого, что сегодня пятница, – говорю я так, словно приближающиеся выходные могут быть причиной того, что моя физиономия лучится.

Карлос как будто верит мне.

– Что ж, здорово, что старушка Шарлотта вернулась. Я тоже ужасно жду выходных. Миссис Дункан завалила нас домашкой по матанализу, и я подумываю о том, чтобы сжечь свой учебник в знак протеста.

– Очень эффективное решение, – отвечаю я с улыбкой.

– Рад, что ты со мной согласна. Еще я решил зависнуть завтра на Netflix, развеяться немного.

Я киваю, но потом слышу рингтон своего телефона и начинаю поспешно копаться в сумке.

– Увидимся на английском. – С этими словами Карлос разворачивается и встраивается в поток школьников, направляющихся на первый урок.

Я достаю телефон, на экране все еще светится сообщение.

Оно от Тэйта.

Грудь охватывает трепет, по телу разливается жар, и я окидываю взглядом заполненный народом коридор, как будто кто-нибудь из проходящих мимо может прочитать мое сообщение и догадаться, что оно от Тэйта Коллинза. Но никто не обращает на меня внимания – как обычно.

«Да», – пишу я в ответ.

На экране появляется другое сообщение: «Сегодня?»

Я как раз собираюсь ответить, когда из динамика над моей головой аккордом из четырех нот раздается звонок: до начала урока осталось всего пять минут. Я захлопываю шкафчик и смешиваюсь с толпой. На ходу пишу ответ: «Скажи где», и нажимаю «Отправить».

День тянется так, словно время замедлилось. Мы анализируем экзаменационный материал, который я с трудом воспринимаю, а на уроке истории проводят внеплановую контрольную, но я не помню, доделала ли ее до конца.

Я постоянно проверяю телефон в ожидании ответа от Тэйта, который все не приходит.

После уроков, получив очередные задания для школьной газеты, мы с Карлосом направляемся к выходу. Впереди нас ждут выходные. Проходя через массивные двойные двери, Карлос без умолку рассказывает, как сегодня на уроке физкультуры случайно угодил мячом Аманде Коатс в лицо, играя в «вышибалы».

– Конечно, мне было ужасно неловко, – говорит он. – Но эта девчонка слишком сильно накрашена, и на физкультуре мячи, как магнитом, притягиваются к ее лицу…

Он продолжает разглагольствовать, но я слушаю лишь вполуха. Мой взгляд устремлен на дорогу сквозь толпу школьников, которые спешат в разных направлениях.

Там, у обочины, стоит машина Тэйта.

– Я слышал, что Майк Логан сегодня устраивает вечеринку. – Голос Карлоса снова отдается у меня в ушах. – Может, сходим? Должно быть весело.

– Не могу, – отвечаю я, переводя взгляд с машины на Карлоса. Он ее пока не заметил.

– А чем еще тебе сегодня заниматься? Сегодня же пятница, Шарлот. Учеба может подождать до завтра. – Он переминается с ноги на ногу и бросает на меня многозначительный взгляд. – К тому же я думал, что на этой неделе у тебя не было работы в лаборатории – твой профессор вроде как готовится к каким-то новым опытам или что-то в этом роде?

– Знаю… – говорю я, заправляя прядь волос за ухо. – Просто… Мне нужно заранее начать подготовку к экзамену по истории. Похоже, я провалила сегодняшнюю контрольную.

– Это вряд ли. Шарлотта Рид никогда не проваливает контрольные.

– Прости, – бормочу я, насупившись.

– Отлично. – Карлос делает шумный выдох. Но, несмотря на явную досаду, все равно целует меня в щеку, прежде чем уйти. – Позвони мне завтра! Мне нужна твоя помощь с математикой, не забудь!

Я машу ему на прощание, делая вид, что ищу что-то в рюкзаке. Когда Карлос переходит дорогу и исчезает из виду, я спускаюсь по ступенькам к машине. Она не сдвинулась с места с тех пор, как я вышла из здания. Я начинаю сомневаться, подходя ближе: может, я ошиблась – может, это не Тэйт.

Но тут дверца распахивается.

Я застываю на месте, вглядываясь в темноту салона.

– Ты садишься? – Из темноты доносится голос – голос Тэйта.

Мое сердце подскакивает в груди, и я быстро окидываю взглядом парковку и газон перед школой. Только Дженна Санчез, которая, как мне кажется, до сих пор расстроена тем, что в тот день на уроке английского цветы принесли мне, а не ей, смотрит на меня с боковой дорожки, где стоит и болтает со своими друзьями. Но потом она отворачивается.

Я скидываю с плеч рюкзак и ныряю на пассажирское сиденье. Тэйт улыбается мне. Вид у него почти застенчивый.

– Привет, – говорит он.

– Я не знала, что ты меня заберешь.

– Хотел устроить тебе сюрприз.

– У тебя получилось. – Я пытаюсь сдержать улыбку, которая так и рвется с моих губ. Не хочу, чтобы он знал, как я рада его видеть. Это кажется мне глупым, девчачьим и вообще на меня не похожим.

– Я знаю, что ты, возможно, еще сомневаешься. Но когда ты позвонила ночью, я… мне не терпелось увидеть тебя снова.

Я поднимаю на него взгляд. Изогнутые губы, темные глаза и миллион загадок, которые я еще не разгадала. При виде него мое сердце начинает подскакивать к самому горлу. Та усталость, которую я ощущала до встречи с ним, испарилась. Все нервные окончания в моем теле воспламеняются, когда он рядом.

А потом я замечаю в его руках полоску черной ткани.

В его руках черная полоска ткани.

– Что это? – спрашиваю.

– Повязка на глаза. – На его щеке играет ямочка. – Я хочу отвезти тебя кое-куда, но это тайна.

Я беспокойно ерзаю на сиденье. Повязка на глаза, серьезно? Я должна сейчас же выйти отсюда. Поехать домой и поработать над своими эссе для Стэнфорда, сделать домашнее задание, дать Мии отдохнуть от Лео – все что угодно, только не это. И тем не менее остаюсь на месте.

– Шарлотта, – произносит Тэйт мягко. – Ты мне веришь? – Он говорил нечто подобное вчера вечером. Для него это важно. Я хочу, чтобы он знал: я готова попытаться.

Поэтому киваю.

– Я верю тебе.

С этими словами я поворачиваюсь лицом к окну. Мое отражение смотрит на меня: широко распахнутые глаза, волосы, лезущие в лицо. А потом отражение исчезает: Тэйт завязывает мне глаза. Я прикусываю нижнюю губу.

– Не слишком туго? – шепчет он мне на ухо.

Я качаю головой, нет. От его горячего дыхания у меня в животе разливается пьянящее тепло.

– Не подглядывать, – добавляет он.

Автомобиль трогается с места, встраивается в поток.

Теперь, когда я лишена возможности видеть, остальные мои чувства обостряются. Я слышу размеренное, едва различимое дыхание Тэйта. Чувствую его запах – чистый, свежий аромат одеколона и что-то еще, напоминающее соленый океанский воздух. Я представляю, что он приближается ко мне, воображаю, какого это – ощущать его прикосновения, не видя его самого.

На протяжении нескольких минут в машине царит тишина, а потом Тэйт спрашивает:

– О чем ты думаешь?

– Не… – начинаю я, но обрываю себя на полуслове. Я знаю, ему нужен искренний ответ. Чувствую это по его тону – он хочет услышать правду. Но не могу признаться, что думаю о его прикосновениях, поэтому говорю:

– Об океане.

И отчасти это правда.

– О чем именно?

– О воздухе. Он пахнет солью и солнцем, а еще чуть-чуть зеленью. И… – Я умолкаю, но Тэйт ничего не говорит. Теперь я с трудом слышу его дыхание, словно он задержал его в ожидании продолжения. – Я думаю о прикосновениях волн, – добавляю я, – когда они забираются все выше по твоим ногам. В детстве я всегда считала, что море живое, что оно пытается утащить тебя подальше от берега. И так… отчаянно, словно тянется к тебе из самой глубокой точки океанского дна. Порой мне хочется позволить ему – позволить унести меня на глубину, где я могла бы дрейфовать тысячи миль, пока благодаря волнам я не окажусь на берегу какого-нибудь далекого континента. Мне нравится думать об этом.

Воцаряется тишина, и я гадаю, смотрит ли Тэйт на меня.

– Мне нравится твой образ мыслей, – наконец произносит он, и я слышу, как он меняет положение в кресле.

Я облизываю губы, потом прикусываю нижнюю. Тэйт делает вдох.

– Шарлотта… – говорит он с мольбой в голосе.

– Что?

– Просто… не делай так, ладно?

– Не делать как? – спрашиваю я и, к собственному удивлению, начинаю ощущать себя в своей тарелке. Мне это нравится. Я снова мягко закусываю губу. Знаю, что он смотрит на меня, и все мое тело покалывает, как будто он прикасается ко мне. Словно это он покусывает мои губы.

– Шарлотта. Я вряд ли это выдержу. – Я слышу в его голосе улыбку. – Ты сведешь меня с ума.

Значит, не только Тэйт обладает властью в наших отношениях, что бы он ни говорил. Я откидываюсь в кресле, улыбаясь про себя.

Машина плавно останавливается, и я понимаю, что звуки города стали тише. Мы уже не на одной из главных улиц.

Когда дверца открывается, меня окутывает внезапный порыв ветра – несмотря на то что он теплый и мягкий, по моим рукам пробегают мурашки. Когда Тэйт прикасается ко мне, чтобы помочь выйти из машины, между нами словно проскакивает разряд электричества. Вдали раздается гудок автомобиля. Я понятия не имею, где мы находимся.

Я делаю всего несколько шагов, а потом через дверной проем попадаю в какое-то здание, где витает запах пыли и мебельной обивки.

Моя нога упирается во что-то твердое.

– Ступени, – поясняет Тэйт.

Я поднимаю правую ногу, сначала очень неуверенно, боясь, что упаду лицом вперед и разобью себе нос. Но Тэйт крепко меня держит – одна его рука обхватывает мою талию, пальцы другой переплетены с моими. Так мы поднимаемся по устланной ковром лестнице.

– Где мы? – спрашиваю я, оказавшись наверху. Вытянув перед собой свободную руку, пытаюсь нащупать что-нибудь, что поможет мне определить наше местонахождение. Но пальцы ловят лишь воздух. А Тэйт не отвечает. Вместо этого он ведет меня вперед, а потом перестает поддерживать. Я чувствую себя лишенной опоры, словно могу упасть в любую секунду.

– Тэйт? – шепотом произношу я, кончиками пальцев прикасаясь к повязке на глазах, но внезапно он снова оказывается рядом и медленно проводит ладонями по моим рукам снизу вверх. Я задерживаю дыхание, чувствуя, как его пальцы скользят по моей шее, поднимаясь к волосам, и наконец он развязывает повязку, и она падает с моих глаз.

Я моргаю, пытаясь сфокусировать взгляд в просторном тускло освещенном помещении. Это огромный и изысканно украшенный кинотеатр, с золотой окантовкой сводчатого потолка и красными занавесками до самого пола. Мы на балконе второго этажа, под нами – ряды пустых кресел и огромный экран впереди. К одной из стен приставлены лестницы, а на полу стоят банки с краской и разложены полосы белой ткани – похоже на подготовку к покраске. Кинотеатр реставрируют.

– Он называется «Люмьер», – говорит Тэйт. – Ты о нем что-нибудь слышала?

Я качаю головой.

– Он был одним из первых в Голливуде. На протяжении многих лет закрывался и открывался снова, здесь показывали преимущественно второсортные фильмы. Но в конце концов его решили отреставрировать.

Я подхожу к ограждению, прикасаюсь ладонями к холодной металлической планке и смотрю вниз. В рядах не хватает нескольких кресел.

– Нам можно здесь находиться? – спрашиваю я.

Губы Тэйта смягчаются в улыбке:

– Я обо всем договорился.

Я поворачиваюсь, заметив небольшой столик рядом с двумя креслами в первом ряду, у самого ограждения. На белой скатерти стоит какая-то необычная бутылка с искрящейся водой, огромная миска попкорна и небольшие стеклянные блюдца с разнообразными сладостями в красочных обертках.

Тэйт подводит меня к креслам, и мы садимся. Почти сразу же свет начинает меркнуть, регулируемый из какого-то невидимого места. Все превосходно срежиссировано.

– Что будем смотреть? – спрашиваю я Тэйта.

– Увидишь.

Я пытаюсь представить, какое кино может стоить всех этих усилий, и чувствую, как опускаются уголки моего рта. А потом вспоминаю.

– «Касабланка», – произношу я вслух. Тем вечером в ресторане Тэйт поверить не мог, что я никогда не видела этот фильм.

Он улыбается, но не отвечает.

Громадный киноэкран начинает мерцать, бледный свет бросает отблески на лицо Тэйта. И вот на экране проступают черно-белые картинки: появляется карта Африки, Касабланки, а потом возникает зернистая, размытая сцена оживленного рынка. Звук кажется далеким, с эхом, свойственным старым фильмам. Я с улыбкой откидываюсь на спинку кресла.

Я была права.

В темноте кинотеатра ощущаю на себе обжигающий взгляд Тэйта. Он как будто застыл в своем кресле. Наблюдает за мной во время первого поцелуя между главным героем, которого играет Хамфри Богарт, и его возлюбленной, в исполнении Ингрид Бергман, в сцене воспоминаний о Париже, когда они только влюбились друг в друга. Я жду, что Тэйт дотронется до меня, коснется моих рук, сложенных на коленях. В какой-то момент, наклонившись вперед, чтобы налить мне воды, он едва не задевает мое колено, но этого не происходит – Тэйт ни разу не притрагивается ко мне, ни единого раза. Он держит дистанцию. Лишь его глаза прикованы ко мне.

В конце фильма, когда влюбленные прощаются, и самолет поднимается в темное небо, экран чернеет и в зале снова загорается свет. Тэйт поворачивается ко мне. Его взгляд порхает по моим губам.

– Тебе понравился фильм?

Я касаюсь пальцем разделяющего нас подлокотника – границы, которую нельзя нарушать, – и отвечаю:

– Он трагичный.

– Почему ты так считаешь?

– Они же в итоге не остались вместе. Она уехала, и все кончилось. Так печально.

– Значит, тебе не понравилось?

– Не очень. – Мне неловко это признавать, но Тэйт смотрит на меня с любопытством.

– Это классическая любовная история, – добавляет он.

– Но я хотела, чтобы они в конце концов были вместе. В этом же и заключается смысл любовной истории, разве нет? Двое влюбленных жертвуют всем ради того, чтобы быть вместе. – Я никогда не считала себя романтичной, но даже мне нравится «Ромео и Джульетта».

– Они и пожертвовали, – говорит Тэйт, помедлив. – Они отказались друг от друга, несмотря на свои чувства. Жизнь такова, что порой невозможно быть с тем, кого любишь.

– Ты когда-нибудь был влюблен? – дерзко спрашиваю его я.

Он поднимается, и я вижу, как низко сидят джинсы на его бедрах.

– Нет. А ты?

– Тэйт, – смеюсь я. – Я же говорила, что никогда даже ни с кем не целовалась.

Я жду, что он улыбнется или рассмеется в ответ, но вместо этого он просто смотрит в пустоту. Я пытаюсь прочесть что-нибудь в его холодном взгляде, понять что-то по едва различимым движениям подбородка, из-за которого его лицо кажется суровым.

– Пошли? – наконец обращается ко мне он.

Мы спускаемся по устланной красным ковром лестнице, где я еще недавно шла с завязанными глазами, и оказываемся перед металлической дверью. Тэйт толкает ее, и я вижу, что у выхода нас ждет «Тесла» – я выяснила, как именно называется его черная обтекаемая машина.

Тэйт открывает дверцу, и я берусь рукой за крышу, готовая скользнуть внутрь, как вдруг замечаю группку девушек, прогуливающихся по аллее. Их короткие блестящие платья колышутся на бедрах, а каблуки опасно высоки. Я опускаю глаза и оглядываю себя, внезапно потрясенная собственной заурядностью: простые джинсовые шорты, грязные темно-синие балетки, прямые каштановые волосы, собранные в хвост.

Я заурядная. Обычная и предсказуемая. Я не похожа на тех девушек. И, хотя отдаю себе отчет в том, что расшитые пайетками платья и каблуки не делают их лучше меня, все равно чувствую укол зависти: именно такую девушку я могу представить рядом с Тэйтом.

– Ты в порядке? – спрашивает Тэйт.

– Да, – отвечаю, садясь в машину. Я слишком долго на них глазела, и он это заметил.

Мы едем молча – это молчание нельзя назвать неловким, скорее мы оба находимся в ожидании чего-то. Как будто что-то должно произойти. И снова мне не верится, что происходящее реально. Совсем не потому, что рядом со мной Тэйт Коллинз. Нет, у меня просто не укладывается в голове, что я встречаюсь с кем-то, что, несмотря на все мои попытки убежать от такого парня, как Тэйт, я не хочу, чтобы сегодняшний день заканчивался. Внутри меня словно идет борьба – я намерена держаться от него на расстоянии, и в то же время мне не терпится оказаться ближе.

Я прошу Тэйта остановиться в квартале от моего дома. Не хочу, чтобы бабушка или Миа заметили, как я выхожу из такой машины. Букет – это одно, но, если Тэйт Коллинз привезет меня домой, соврать будет гораздо сложнее.

Тэйт ступает на тротуар. Я вижу, как он окидывает взглядом окружающие дома и многоквартирные строения: балконы, заваленные барбекюшницами, пластиковыми стульями и велосипедами, мой любимый ржавеющий «Бьюик», который много лет простоял на этом месте. Какой-то мальчик ведет по тротуару баскетбольный мяч, периодически делая выпады руками в стиле карате. Он нас даже не замечает.

– Давно здесь живешь? – спрашивает Тэйт. Хотела бы я найти способ представить все в лучшем свете, сказать ему, что обычно все не так плохо или что мы живем здесь временно. Но это не изменит правду – здесь мой дом.

– Бóльшую часть жизни. Мы с сестрой переехали к бабушке, когда были еще совсем маленькими.

– Сестра старше или младше?

– Старше.

– Она такая же умная, как ты?

– И да, и нет.

Тэйт улыбается, чувствуя, что за этим кроется долгая история.

– Спасибо за фильм, – говорю я ему.

– Я рад, что тебе понравилось, и не понравилось одновременно.

Я с улыбкой смотрю ему в лицо.

– Не то чтобы не понравилось. Просто я не согласна с концовкой.

– Так значит ты романтик?

– Только с недавних пор, – говорю я, заливаясь краской.

Мы с Тэйтом стоим всего в паре десятков сантиметров друг от друга, и воздух между нами настолько неподвижен, что на мгновение я чувствую головокружение. Глядя на него вблизи, я вспоминаю, как тем вечером у него дома он целовал меня, как прижимался ко мне обнаженным до пояса телом, как гудела и покалывала моя кожа, ощущая жар от камина.

Я бессознательно шагаю к нему, сокращая расстояние между нами до считаных сантиметров. Я хочу почувствовать его снова, хочу целовать его рот, холодный и одновременно обжигающий. У меня перехватывает дыхание.

Тэйт дотрагивается до моей талии, сжимает мои бедра. Но не привлекает меня к себе, скорее удерживает на расстоянии, останавливает. Он моргает, а потом, словно собравшись с мыслями, говорит:

– Мы не должны торопиться.

Он отрывает взгляд от моих губ и смотрит мне в глаза, и я едва не разражаюсь смехом. Я всю свою жизнь избегала парней – таких, как Тэйт, в особенности. Считала, что им нужно от меня только одно, и вот, посмотрите, сейчас он заявляет мне о том, что мы не должны торопиться.

– Верно, – отвечаю я, выпрямляясь.

Мне нужно радоваться, что он сохраняет дистанцию: так будет легче не наделать ошибок. Не стоит хотеть большего. И все же….

– Спокойной ночи, Шарлотта Рид, – говорит Тэйт, убирая руки с моих бедер.

– Спокойной ночи, Тэйт Коллинз, – отвечаю я тихо и шагаю прочь по тротуару.

Я слышу ровный звук «Теслы» на холостом ходу, но не оборачиваюсь. Я отказываюсь быть девушкой, которая оглядывается назад. Но чувствую, как Тэйт провожает меня взглядом до тех пор, пока я не исчезаю за углом.

Я ощущаю на себе этот взгляд еще долго. Уже нырнув под прохладные простыни и накрыв лицо подушкой, вспоминаю, как ловко его пальцы удерживали меня, чтобы я не придвинулась ближе, чтобы не прикоснулась к нему, не поцеловала.

И проваливаюсь в сон, и мне снится, как его руки скользят по моим бедрам и по всему моему телу.