12

На следующее утро я неспешно потягиваю кофе в своей гостиной, стараясь не думать о визите к врачу, когда является герцогиня.

– Идем со мной, – говорит она.

Начинается. Не могу думать ни о чем другом. Она ведет меня к доктору Блайту. Кажется, я даже не могу себя заставить встать.

– Куда мы идем, моя госпожа? – полушепотом спрашиваю я. Аннабель бросает на меня выразительный взгляд, но я его не понимаю. Герцогиня хмурится; видимо, мне не положено задавать вопросы.

– Я кое-что хочу тебе показать. Вставай.

Еле живая от страха, я плетусь за ней по коридорам и галереям, и мне кажется, я знаю, куда мы идем. Меня охватывает паника. Но тут герцогиня сворачивает в другую сторону, к парадной лестнице, и я испытываю невероятное облегчение.

Напротив лестницы – распашные двери с золотыми ручками в форме крыльев. Герцогиня поворачивается ко мне.

– Доктор Блайт настроен очень оптимистично, он считает, что ты сможешь выполнить мои требования. Меня это чрезвычайно радует. Поэтому… – Она открывает двери, и меня обдает теплом, в котором я улавливаю запахи дерева, ткани и пыли, легкий аромат сосны. Когда я вижу, что за дверями, у меня отвисает челюсть.

Это концертный зал. Ряды кресел, обитых красным бархатом, тянутся к массивной сцене в обрамлении тяжелых красных штор с золотыми кистями. Изумление толкает меня вперед, и я ступаю по мягкому бордовому ковру, оглаживая пальцами плюшевые подлокотники кресел. Сводчатый потолок отделан позолотой и медью, а круглые светильники заливают зал теплым светом. Сверху открывается ярус, и ряды кресел уходят ввысь. Я и представить себе не могла более заманчивого места для исполнения музыки, разве что Королевский концертный зал.

Как по команде, на сцене появляются два лакея – один выносит стул и пюпитр, другой – мою виолончель.

– Ты можешь играть здесь, когда захочешь, в любое время, – говорит герцогиня. – Я надеюсь, это сделает тебя… счастливой. – Ее слова звучат не очень-то искренне, но меня это не волнует. Мне не терпится взять в руки смычок. Акустика в этом зале, должно быть, потрясающая.

– Я могу сейчас поиграть? – спрашиваю я, поспешно добавляя: – Моя госпожа?

– Конечно, – отвечает герцогиня. Она уходит, и Аннабель занимает свое место – видимо, она шла следом за нами. Я поднимаюсь на сцену.

Никогда еще мне не доводилось стоять на сцене. Оглядывая бескрайние ряды пустующих кресел, я дрожу от волнения. В них так много ожидания. В журналах Лили меня всегда интересовали только фотографии с концертов. Я устраиваюсь на стуле и закрываю глаза, сжимая виолончель коленями. Представляю, будто выступаю в Королевском концертном зале, перед нарядной публикой, которая собралась послушать мою игру. Слышу шелест программок, шепот разговоров, но они стихают, как только я поднимаю смычок. Все с нетерпением ждут моего выступления, и я чувствую себя королевой, способной одним простым жестом усмирить целый зал. Я исполняю куранту до мажор, и, когда музыка смолкает, раздаются оглушительные аплодисменты. Я выбираю другую пьесу, потом еще одну и еще. Я играю несколько часов. Здесь, на этой сцене, я могу притвориться, что это моя профессия, что я не суррогатная мать, а музыкант, профессионал, такой же уважаемый, как Страдивариус Тэнглвуд.

Близится вечер, когда я, наконец, останавливаюсь, но все еще пребываю в эйфории. Аннабель хлопает в ладоши, и ее овации еле слышны в огромном пустом зале.

Все?

– На сегодня, думаю, хватит, – отвечаю я.

Красиво звучит.

– Спасибо, – усмехаюсь я. – Надеюсь, ты не заскучала.

Аннабель улыбается и трясет головой. Она нажимает кнопку на стене, и вскоре появляются два лакея, чтобы отнести виолончель и стул обратно в мои покои.

– Что теперь будем делать? – спрашиваю я, спускаясь со сцены. Я вне себя от счастья и восторга.

Экскурсия?

– По дворцу?

Аннабель кивает.

– Было бы здорово.

Концертный зал – не единственная достопримечательность дворца дома Озера.

Верхний этаж занимают в основном кабинеты и читальни. Здесь же комната с урнами, в которых, как подсказывает Аннабель, хранится прах прежних герцогов и герцогинь дома Озера. У меня мурашки ползут по коже от такого соседства, но она уверяет, что такие комнаты есть в каждом дворце. Мы осматриваем картинные галереи, гостевые покои, но Аннабель показывает мне только половину верхнего этажа, старательно обходя восточное крыло.

– А что там? – спрашиваю я.

Мужские покои.

– О-о. Там спит герцог?

Аннабель кивает.

И Гарнет.

– Понятно. – Я мысленно представляю себе красавца-сына герцогини. И, повинуясь какому-то безотчетному порыву, спрашиваю: – А он здесь сейчас?

В школе, будет веч.

– О. – Я тереблю пуговицу на своем платье. – Он очень красивый, правда?

Аннабель краснеет.

Очень.

Она дважды подчеркивает слово, и я хихикаю.

Нижний этаж еще больше похож на сложный лабиринт. Аннабель провожает меня в бальный зал с паркетным полом, широкими арочными окнами и фреской на потолке – по ярко-голубому небу разбросаны кудрявые белые облака и порхают разноцветные птицы. Здесь же главная гостиная с видом на озеро и просторная галерея, заполненная скульптурами из белого мрамора. Мы проходим мимо закрытой двери, откуда тянет неприятным едким запахом.

– Что там? – спрашиваю я.

Аннабель корчит гримасу.

Курительная комната герцога.

– А, кстати, где герцог? – интересуюсь я. – Что он вообще делает?

Аннабель ухмыляется.

То, что ему приказывает Г.

Я смеюсь.

Наконец она показывает мне библиотеку, и я сразу же влюбляюсь в эту комнату. Она огромная, с высокими потолками и витражными окнами, и здесь так чудесно пахнет старой бумагой, клеем и кожей. Длинные деревянные лестницы расставлены вдоль стеллажей, а золотая винтовая лестница ведет на балкон.

В центре есть открытая зона для чтения, с кожаными креслами и мягкими диванами, разбросанными вокруг большого круглого стола. Столешница инкрустирована драгоценными камнями, которые я поначалу принимаю за броши, но, подойдя ближе, вижу, что это гербы. Я узнаю среди них круг и трезубец дома Озера.

– Что это? – спрашиваю я.

Королевские дома Жемчужины.

– Все? – Их здесь, должно быть, не одна сотня; они собраны в круги, очерченные тонкими серебряными линиями. В центре – коронованное пламя Королевского дворца. Четыре ближайших к нему герба, видимо, принадлежат домам-основателям. Но другие… – Вот почему я никогда не блистала на уроках истории и культуры королевского двора, – говорю я. – Разве можно запомнить столько домов?

Аннабель еле сдерживает улыбку. Она указывает на центральный герб.

Курфюрст.

– Его я знаю. А эти четыре – дома-основатели, верно?

Она кивает и указывает на соседний круг, объединяющий гербов сорок, не меньше.

Дома 1-го класса.

Рядом еще один круг, в котором уже около сотни гербов.

2-й класс.

И, наконец, внешний круг с самым большим количеством гербов.

3-й класс.

– Да, но… – Я указываю на герб во втором ярусе – сверкающий красный овал с двумя скрещенными белыми линиями. – Его почти не отличишь от этого. – Я тычу пальцем в герб из третьего яруса, белый овал с двумя скрещенными красными линиями.

Аннабель поводит бровью и качает головой, указывая на красный овал.

Дом Огня.

Потом переводит взгляд на белый овал.

Дом Света.

– Отлично, – говорю я. – Слушай, если ты все знаешь… тогда скажи, что это?

Я указываю на серебряный круг в первом ярусе, с двумя скрещенными золотыми перьями.

Дом Пера.

– Ладно, это было легкое задание. А как насчет этого? – Третий ярус, бледно-зеленый прямоугольник, пересеченный двумя изогнутыми люминесцентными линиями.

Дом Вуали.

Я качаю головой.

– Сдаюсь. Ты выиграла.

Аннабель печально улыбается.

Она проводит меня вдоль стеллажей, показывая, где стоят книги по искусству и истории, любовные романы, рассказы для детей. Целая полка отдана музыкальным нотам, и я копаюсь среди них, выискивая старые любимые произведения и открывая новые пьесы, которые мне не терпится разучить.

– Мне можно их брать? – спрашиваю я.

Конечно.

Я достаю с полки целую кипу нот и усаживаюсь на пол, раскладывая их на ковре и раздумывая, что взять с собой.

– Кто ты?

Тонкий гнусавый голос заставляет меня вздрогнуть от неожиданности, и, поднимая голову, я вижу перед собой девушку, которая стояла у окна в день похорон Далии. Ее колючие глаза впиваются в разбросанные листки бумаги.

– Я… – Мне так и хочется сказать «Вайолет», но Аннабель поднимает свою дощечку. Похоже, на ней уже написано слово суррогат.

– О. – Она критически оглядывает меня, совсем как временами герцогиня. – Лучше бы ты убрала этот хлам.

– Кто ты? – резко спрашиваю я.

Девушка ухмыляется. У нее заостренные нос и подбородок, а глаза посажены слишком близко.

– Я не обязана отвечать на твои вопросы. Ты всего лишь суррогат.

Мои щеки вспыхивают, и я возвращаюсь к прерванному занятию, не обращая на нее внимания. Краем глаза я вижу подол ее юбки – девушка стоит и наблюдает за мной. Я продолжаю копаться в нотах. Герцогиня может мне приказывать, но не эта девчонка.

Юбка исчезает, и я поднимаю взгляд.

– Кто это был? – шепотом спрашиваю я у Аннабель.

Племянница Г.

– Она что, гостит здесь?

Здесь живет.

– Она не очень-то любезна, да?

Аннабель качает головой.

Слуги ненавидят ее.

Потом подносит палец к губам и подмигивает мне. Я улыбаюсь.

Видя, что я увлечена нотами, Аннабель решается ненадолго оставить меня. Она тычет пальцем в грудь и пишет:

Книги по искусству.

– Хорошо, я тебя там найду, – отвечаю я.

Когда у меня скапливается внушительная стопка нот – а сколько еще не разобрано, сколько меня ждет открытий, – я возвращаю на полку нотные сборники и отправляюсь на поиски Аннабель. Должно быть, я сворачиваю не в ту сторону, потому что выхожу к лестнице, ведущей на балкон. Я возвращаюсь назад, иду вдоль длинных стеллажей с солидными томами в кожаных переплетах, и упираюсь в дверь, слегка приоткрытую. Из щели струится свет, оставляя золотистую полоску на ковре. Я слышу шелест страниц. Любопытство толкает меня вперед, и я распахиваю дверь.

Комната совсем небольшая, ее стеллажи заполнены книгами с древними покореженными корешками и стопками выцветшего, пожелтевшего пергамента. Я вижу одинокий деревянный стол и склонившуюся над ним очень знакомую фигуру.

– Люсьен! – взвизгиваю я.

Он поднимает голову, бледнея от ужаса.

– О боже, – говорит он. – Какой приятный сюрприз. Только давай уйдем отсюда. Тебе нельзя здесь находиться.

Он берет меня за руку и выводит из комнаты. Я успеваю рассмотреть пергамент, который он изучает, – лист, испещренный голубыми линиями и цифрами, похож на светокопию. Но вот мы уже за дверью, в главном зале библиотеки.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.

– Я доставлял письмо хозяйке дома.

– От Курфюрстины?

Он склоняет голову.

– У герцогини самая большая библиотека в Жемчужине. Она была так любезна, что позволила мне посмотреть кое-какие книги перед возвращением в Королевский дворец. – Его нежный взор становится серьезным. – Как тебе здесь живется?

Я не знаю, что сказать. Люсьен, кажется, понимает меня и без слов.

– Давай присядем на минутку, – предлагает он.

Я следую за ним в дальний угол, где стоит небольшой столик с двумя стульями, обитыми плюшем. Он отодвигает для меня стул, позвякивая связкой ключей на поясе.

– Знаешь, я вполне способна сама отодвинуть стул.

Он пожимает плечами.

– Привычка.

Я сажусь, и он подходит к другому стулу, снимая что-то с брелка, но это не ключ. Вещица похожа на маленький серебряный камертон. Люсьен прикладывает палец к губам, потом постукивает камертоном по столу и отпускает его. Инструмент зависает в воздухе, вибрируя и издавая слабое жужжание.

– Что это? – спрашиваю я. Камертон медленно возвращается на место.

– Это избавит нас от чужих ушей, – объясняет Люсьен. – Когда поживешь с мое в Жемчужине, научишься осторожности.

– И давно ты здесь? – Я почему-то думала, что Люсьен родился в Жемчужине.

– С десяти лет.

– Что, правда? А из какого ты округа?

Гладкое лицо Люсьена каменеет.

– Почему бы нам не поговорить о чем-то более важном? Как у тебя дела?

– Не знаю, – признаюсь я. – Вроде бы все в порядке. Лучше, чем у некоторых. – В горле встает ком, когда я думаю о Далии. – Ты успел с ней познакомиться?

Люсьену не нужно спрашивать, кого я имею в виду.

– Немного, – печально произносит он. – Она казалась очень милой.

– Да, она и была такой.

– Она из вашего инкубатора?

Я качаю головой.

– Мы встретились только в комнате ожидания.

Мы оба молчим.

– Это герцогиня, – еле слышно шепчу я. – Это она убила ее.

Люсьен кивает.

– Да. Я знаю.

Я в замешательстве.

– Знаешь?

– Нетрудно было догадаться. – Его лицо искажает гримаса.

– А Курфюрстина знает? – Мое сердце бьется сильнее от страха. – Не будет ли… возмездия?

Он похлопывает меня по руке.

– Нет. Этот яд не оставляет следов. Курфюрстина не сможет ничего доказать, а обвинения в адрес одного из главных домов может лишить ее их поддержки. С такой родословной, как у нее, нельзя себе позволить потерять хотя бы одного союзника. Так что рисковать она не станет. – Его рот кривится. – К тому же через год она сможет купить другого суррогата.

– Что же это за место? – спрашиваю я. – Почему никто не знает, что происходит? – Я бы наверняка услышала, если бы в Южных Воротах рассказывали об убийстве суррогата. Новости у нас распространялись, как лесной пожар.

Люсьен с жалостью смотрит на меня.

– Никому нет дела до смерти суррогата. – Он замолкает, задумчиво вычерчивая пальцами какие-то линии на столе.

– Вчера я была у врача, – говорю я.

Люсьен поднимает голову.

– И как все прошло?

– Герцогиня хочет, чтобы ее дочь стала следующей Курфюрстиной.

Он вздыхает.

– Да, уверен, что она этого хочет. Как и все другие женщины Жемчужины, купившие суррогатов в этом году, чтобы родить дочерей.

– Но герцогиня думает, будто я могу сделать то, что не под силу другим суррогатам. Она надеется, что я выношу ребенка быстрее… не знаю, как-то смогу ускорить весь процесс. Но возможно ли это? Ты слышал, бывало такое раньше?

Люсьен застывает, лицо становится непроницаемой маской. Он как будто старается ничем не выдать своих мыслей.

– Люсьен? – Я робко окликаю его. – С тобой все в порядке?

Наши взгляды встречаются, и я замечаю, какие у него глубокие синие глаза.

– Я бы очень хотел помочь тебе, – говорит он, и в его голосе сквозит такая тревога, что меня бросает в дрожь. – Но, похоже, у меня совсем не остается времени.

– Времени для чего?

– Чтобы привести план в действие. Чтобы убедиться в том, что я могу тебе доверять.

– Ты можешь мне доверять, – говорю я, выпрямляя спину, словно это поможет доказать мою надежность.

Люсьен улыбается.

– Да, думаю, что могу. – Он наклоняется ко мне. – Я помогу тебе выбраться отсюда, – шепчет он.

Слова повисают в воздухе.

– Из дворца? – шепчу я.

– Из Жемчужины, – отвечает он.

Приближающиеся шаги заставляют нас отпрыгнуть друг от друга. Одно ловкое движение – и камертон возвращается в связку ключей на поясе Люсьена, а в следующее мгновение появляется Аннабель, держа в руках увесистую книгу по искусству. Она бросает взгляд на Люсьена и тотчас приседает в реверансе. Люсьен встает.

– Я вижу, тебя повысили, – говорит он, отвешивая поклон. – Ты теперь фрейлина нового суррогата?

Аннабель заливается румянцем и кивает.

– Твоя мать, наверное, очень гордится.

Аннабель снова кивает. Мое сердце отчаянно колотится, и я стараюсь казаться невозмутимой, когда Люсьен поворачивается ко мне.

– Было приятно увидеться, 197. – В его глазах я читаю тайное обещание, когда он произносит: – Уверен, скоро мы встретимся снова.

Я морщусь при упоминании номера моего лота, но не успеваю попрощаться с Люсьеном, потому что он исчезает за дверью маленькой комнаты. Дверь за ним закрывается, и я слышу, как щелкает замок.

Аннабель вопросительно смотрит на меня.

– Он был моим мастером, – объясняю я. – Готовил к Аукциону. – Я в полной растерянности от нашего разговора и его резкой концовки. Я бы так и сидела на этом стуле, дожидаясь, пока выйдет Люсьен, чтобы расспросить его подробнее. Но уверена, что мне запрещено общаться с Люсьеном. Если он говорит, что скоро мы снова встретимся, то нужно просто ждать и верить, что так оно и будет. Придется набраться терпения. – Я… я нашла все, что мне нужно. И теперь хотела бы вернуться к себе.

Обратный путь я помню смутно.

Выбраться из Жемчужины.

Люсьен только что предложил мне свободу.