10
– Куда у нас выход? – уже в сотый раз спрашиваю я Аннабель, пока она расчесывает на ночь мои волосы. – В Жемчужину?
Она откладывает расческу.
Или Банк.
– Ты с нами?
Она пожимает плечами. Я могу сказать по ее лицу, что она действительно не знает.
– Это… меня поведут к доктору? – нервно спрашиваю я.
Аннабель качает головой.
Др. приходит сюда.
– О. – Я покусываю ноготь на большом пальце и немного успокаиваюсь. Аннабель убирает мою руку ото рта и начинает втирать в кожу увлажняющий крем.
– Я не особо интересовалась Жемчужиной, пока жила в Южных Воротах. Вот моя подружка Лили – та постоянно читала сплетни в светских журналах и мечтала здесь жить. Интересно, где она теперь. Она была такой милой девочкой. Надеюсь, она попала к хорошей хозяйке.
Я провожу пальцами по полированной поверхности туалетного столика и бархатной крышке шкатулки с драгоценностями.
– Ей бы здесь понравилось. – Мне приятно поговорить о Лили – это напоминает мне о том, что она была и остается в моей жизни, что мы дружили, а это кое-что да значит. – Она обожает экстравагантные вещи, любит наряжаться и все такое. Ее бы удар хватил, если бы она увидела эту комнату. Но у нее был лот 53. Возможно, она сейчас в Банке.
В Банке красиво.
Я смеюсь.
– Ты не знаешь Лили. У нее свои представления о красоте, не как у всех. – Мои мысли вновь возвращаются к вчерашнему ужину. – Знаешь, я видела свою лучшую подругу. Рейвен. Вчера, за ужином. Ее купила графиня дома Камня. Ты что-нибудь знаешь о ней?
Аннабель пожимает плечами, но прикусывает нижнюю губу, а ее брови сходятся на переносице.
– Рейвен сильная, – говорю я, но, скорее, для собственного утешения. – Сильнее всех, кого я когда-либо встречала. У нее все будет хорошо.
Аннабель рассеянно кивает и тянется за баночкой крема для лица.
Меня вдруг осеняет, и я хватаю ее за запястье.
– Ты не знаешь моего имени, – говорю я. Никто не знает моего имени, но странно, что я даже ни разу не порывалась сказать ей, как меня зовут.
Аннабель округляет глаза и отчаянно трясет головой.
– О, пожалуйста, – настаиваю я. – Можно?
Она отворачивается, в ее лице сквозит мука.
– Ладно, – говорю я. – Извини. Не обращай внимания.
Она успокаивается, но я хватаю дощечку и мел, и, прежде чем она успевает отнять их у меня, выписываю:
Вайолет.
После чего одним щелчком стираю надпись.
На следующее утро Аннабель одевает меня во все черное.
В ее настроении угадывается какая-то перемена – она нервничает, редко пользуется мелом, а на все мои вопросы сухо кивает или качает головой. Она выбирает платье, по фасону очень напоминающее то, в котором я была на Аукционе – длинное, в пол, с завышенной талией. На шею она надевает мне колье из черного бархата.
– Для чего это? – спрашиваю я, поглаживая мягкую ткань кончиками пальцев; на ощупь ошейник очень приятный. Аннабель не отвечает, она закалывает передние пряди моих волос, распуская их сзади.
Врывается Кора, в руке у нее черная кружевная вуаль.
– Она готова? – Кора придирчиво оглядывает меня с головы до ног. – Очень хорошо, – говорит она Аннабель и закрепляет вуаль в моих волосах.
– Для чего это? – снова спрашиваю я.
– Не задавай вопросов. Пойдем со мной.
– А разве Аннабель не идет с нами?
– Нет, – резко отвечает Кора.
Аннабель провожает меня еле заметной улыбкой. Тревога нарастает во мне, пока мы с Корой проходим по уже знакомым картинным галереям, спускаемся по широкой лестнице в стеклянное фойе. Солнечный свет льется сквозь крышу, отражаясь в воде фонтана. Герцогиня ждет меня, окруженная красной стеной своих ратников. Она в длинной черной юбке, черной шелковой блузке и элегантно скроенном черном жакете. На голове у нее черная шляпка-таблетка с вуалью, едва прикрывающей глаза, которые критически осматривают меня.
– Платье… какое-то уж очень простенькое, – говорит она.
– Прошу прощения, моя госпожа, – говорит Кора, приседая в реверансе. – Ее можно переодеть.
Герцогиня пренебрежительно отмахивается.
– Не надо, времени нет. – Она подходит ко мне, цокая каблуками черных туфель. Наши взгляды встречаются. В руках у нее поблескивает серебром какая-то вещица. – Слушай меня внимательно. Мне этого совсем не хочется, да и тебе, я уверена, это не требуется, – говорит она. – Но есть люди, которые только и ищут повод, чтобы оклеветать меня. Если ты будешь хорошо себя вести, я больше не буду прибегать к этому без крайней необходимости. Ты все поняла?
Я ровным счетом ничего не понимаю, но ее слова меня пугают. И тут она открывает серебряную вещицу, и сердце мое обрывается.
Это поводок.
– Ты ведь будешь хорошей девочкой, правда? – мурлычет она. Мой разум кричит, что это неправильно, дико и ужасно, но я как будто парализована и стою как вкопанная, хотя сердце рвется из груди, протестуя против такого унижения. Я неотрывно смотрю на нее, и это все, что я могу сделать.
Ратники выдвигаются вперед, на случай если я взбунтуюсь, но герцогиня останавливает их взмахом руки.
– Нет, – тихо говорит она, не сводя с меня своих темных глаз. – Стойте на месте. Она понимает.
Хотя все во мне кричит и беснуется, я позволяю герцогине закрепить серебряный поводок на моем бархатном ошейнике. Часть меня все еще в шоке. Другая часть боится новой оплеухи, как и грубой силы ратников. И лишь одна крохотная частичка моей души все понимает, а потому смиренно наблюдает за тем, как герцогиня крепит к браслету на своем запястье серебряную цепь, которой мы отныне связаны. Я понимаю, что у нее свой тайный замысел, частью которого стала и я, и этим жестом она лишь напоминает мне, что я ее собственность.
Я все понимаю, но простить не могу. Я ненавижу ее за это.
– Вуаль, Кора, – требует герцогиня, и Кора опускает черное кружево на мое лицо. Вуаль закрывает глаза, нос, рот и падает мне на плечи.
Я на цепи, прикованная, скрытая от всего мира. Впервые я чувствую себя заключенной.
– Пойдем, – говорит герцогиня и шагает вперед. Поводок натягивается, дергает меня за шею, и теперь я догадываюсь, для чего нужен бархатный ошейник – чтобы не исцарапать кожу.
У меня нет выбора, кроме как следовать за ней. Щеки мои пылают от унижения, и я сжимаю руки в кулаки с такой силой, что ногти впиваются в ладони. Боль обостряет все чувства, среди которых на первое место выходит злость.
Двое лакеев распахивают перед нами стеклянные двери, и яркий солнечный свет пробивается сквозь мою вуаль. Солнце теплое, хотя дует прохладный ветерок, и я покрываюсь гусиной кожей. Гнев и стыд, возмущение несправедливостью происходящего на миг отступают, когда я оглядываюсь по сторонам. Парадный двор поражает своим размахом, а сам дворец будто облицован алмазными пластинами. Его многогранный фасад искрится радугой, и голубые флаги на многочисленных башенках гордо развеваются на ветру. Кристально голубое озеро простирается передо мной, а вдалеке виднеются ворота.
Какое-то движение в одном из окон первого этажа привлекает мое внимание. Я вижу фигурку девушки, которая стоит, скрестив на груди руки, и буравит меня взглядом. А, может, она смотрит на герцогиню. Трудно сказать.
Поводок снова дергается, когда герцогиня устремляется в сторону автомобиля, какой я видела только на фотографиях. Настоящий легковой автомобиль. Гладкий и белый, с длинным носом и металлическими накладками на передних колесах. Рядом с ним электрические дилижансы кажутся громоздкими и старомодными. Лакей открывает дверцу, и герцогиня усаживается на заднее сиденье; я неуверенно следую за ней, едва не стукаясь головой о низкую дверную раму. Сиденья обиты мягкой светло-коричневой кожей и нагреты солнцем. Лакей хлопает дверцей. Водитель приветствует герцогиню и запускает двигатель. Гравий хрустит под колесами, когда мы катимся вниз по длинной подъездной аллее. Я нахожу очень удобным такой способ передвижения и даже могла бы получить удовольствие от путешествия, если бы не сидела на цепи.
Я оглядываюсь назад и смотрю на дворец. Девушки в окне уже нет.
Герцогиня как будто не замечает меня и нетерпеливо постукивает пальцем по подлокотнику. Она достает пудреницу из своего черного шелкового клатча и подкрашивает губы красной помадой. Потом изучает свое отражение в крошечном зеркальце и вздыхает.
– Как это страшно – стареть, – говорит она. Я молчу. Да и все равно мне нечего на это сказать. По мне, так герцогиня вовсе не выглядит старой.
Золотые ворота венчает герб дома Озера – лакированный голубой круг, перечеркнутый двумя серебряными трезубцами. Я уже видела его в своих покоях, над каминами и на часах, а еще на мундирах ратников. Автомобиль выруливает на асфальтированную дорогу; ее поверхность настолько гладкая, что кажется, будто мы скользим, а не едем. Я вспоминаю грязные, изрытые колеями дороги Болота, по которым мы тряслись, когда ехали прощаться со своими родными; глинобитные лачуги; запах грязи и серы в воздухе; пыль, в которой тонет все. Какой разительный контраст со здешними красотами.
Жемчужина застроена сплошь дворцами, они будто громоздятся друг на друга, хотя разделены высокими толстыми стенами, утыканными острыми пиками. Сами дворцы можно разглядеть только через широкие ворота, куда впускают не всякого. Когда алмазный дворец герцогини скрывается из виду, я мельком замечаю многоуровневое сооружение из мрамора и оникса со ступенями по внешней стороне каждого уровня, что придает ему четкую геометрическую форму. Мне сразу вспоминаются строительные кубики, в которые мы с Охром играли в детстве.
На дороге все больше машин, и все как будто следуют в том же направлении. Мы проезжаем дворец за дворцом, многие отделаны цветными кристаллами – розовыми, бирюзовыми, изумрудными, оттенков топаза и граната. Одни с высокими башенками, другие – с куполами, есть и экзотические конструкции, каких я в природе не видела.
Дворец, похожий на пирамиду из треугольников, напоминает мне вечнозеленое дерево, тем более что построен он из нефрита и золота. Прямо перед ним разбит огромный розовый сад, хотя сейчас он спит, поскольку близится зима, но поздноцветущие бутоны все еще цепляются за лианы, расцвечивая их бледно-розовыми и красными лепестками. Герб на воротах – зеленый бриллиант с крестом из двух роз. На подъездной аллее стоит черный автомобиль.
– Как всегда, опаздываем, – бормочет герцогиня.
И тут стены как будто расступаются, и я забываю о том, что не хочу разговаривать с герцогиней, забываю про поводок и вуаль, потому что я узнаю здание, к которому мы приближаемся. Здание, которое я и не чаяла увидеть наяву.
– Это же Королевский концертный зал! – восклицаю я. Огромный фасад из розового камня, увенчанный бледно-зеленым куполом и двумя золотыми статуями прекрасных женщин с длинными тонкими трубами в вытянутых руках. Ошалев от изумления, я смотрю и вспоминаю всех великих музыкантов, которые выступали в знаменитом зале – Корнетт Странд, Гайда Балабан и мой любимый Страдивари Тэнглвуд. Я не могу себе представить большего счастья, чем возможность играть на этой сцене.
Я не свожу глаз с Королевского концертного зала, пока он не исчезает из поля зрения.
Дорога взбирается выше, и мы въезжаем в лес. Вереница автомобилей петляет среди деревьев, уже начинающих менять окраску, и всполохи красного, оранжевого и желтого расцвечивают пышную зелень. Наш водитель уверенно входит в повороты, но я все-таки хватаюсь за ручку двери, чтобы не сползти к сиденью герцогини. Она задумчиво смотрит в окно.
– Я любила этот лес, когда была маленькой, – говорит она. – Но мой отец никогда не разрешал мне здесь гулять. Говорил, что это слишком опасно. – Она качает головой. – Все из-за мужчин и их любви к оружию и охоте забавы ради. – Я никак не могу представить герцогиню ребенком и уж тем более играющей в лесу. – Мне нравилось притворяться, будто я умею разговаривать с деревьями, как младшая из сестер в «Колодце желаний». Ты знаешь эту историю?
Я ошеломлена. Неужели герцогиня читала «Колодец желаний»?
– Говори, – резко приказывает она, видя, что я молчу.
– Да, – отвечаю я. – Знаю. – И добавляю неохотно: – Моя госпожа.
– Я так и думала. Это очень… провинциально. Моя гувернантка читала мне эту книжку, а она была очень простой женщиной. Отец был просто в ярости, когда узнал об этом. Мне следовало читать классику, а не сказки. Он бросил мою гувернантку в темницу. Больше я никогда ее не видела. – Герцогиня так буднично рассказывает об этом, что у меня холодок бежит по спине. – Полагаю, тебе ее читала мама? В Болоте гувернанток нет, полагаю.
– Мне читал отец, моя госпожа.
– О? – Она удивленно выгибает бровь. – И в каком же округе работает твой отец?
– Он умер, – холодно отвечаю я. И уже не добавляю «моя госпожа».
Герцогиня улыбается.
– А ты мне нравишься. В тебе прекрасно уживаются послушание и характер.
Я сжимаю челюсть и отворачиваюсь к окну. Меня бесит, что я не могу ей ответить, бесит, что моя смелость доставляет ей такое же удовольствие, как моя покорность.
Лес резко обрывается, и новые удивительные открытия затмевают мое плохое настроение. Автомобиль ползет через экзотический сад с фигурно подстриженными деревьями. Живая изгородь из огромных чудищ высотой футов в десять тянется вдоль дороги; стволы деревьев изогнуты, переплетены или льнут к земле.
– Почти приехали, – радостно объявляет герцогиня.
Мы сбавляем скорость, потому что дорога забита автомобилями, и взбираемся еще выше, пока не въезжаем на большую площадь с фонтаном. В центре фонтана скульптурная композиция – четверо мальчишек стоят спина к спине и дуют в трубы, из которых выбиваются струи воды, стекающие в чашу. На дальней стороне площади стоит дворец – настолько экстравагантный, что может принадлежать только Курфюрстине и Курфюрсту. Отделанное полированным золотом, здание полыхает на солнце, как жидкий огонь, а его колонны, пилястры, купола и башенки выше, чем в любом из дворцов, которые я уже видела. Низкие, широкие ступени, вымощенные гладким серым камнем, ведут к массивным распашным дверям.
Знатные дамы, все в черном, расхаживают по площади; многие из них в сопровождении суррогатов, тоже на поводках, в черных одеждах и вуалях, как и я. Зрелище очень мрачное, и мне интересно, что происходит.
Водитель останавливает машину и быстро выходит, открывая дверцу для герцогини. Я начинаю скользить через сиденье, стараясь держаться ближе к ней. Мне ненавистно ощущение того, как натягивается мой поводок.
Дамы расступаются при появлении герцогини, делают реверанс и бормочут: «Ваша светлость». Я вглядываюсь в лица суррогатов под вуалями, выискивая Рейвен. Она должна быть здесь. Наверняка во дворец приглашены все четыре дома.
– Доброе утро, Иолит, – обращается герцогиня к рыжеволосой женщине в черном боа. Серебряный браслет поблескивает у нее на запястье, и цепочка тянется от него под вуаль суррогата.
– Пёрл! – восклицает женщина. Они с герцогиней обмениваются воздушными поцелуями. – Как ты поживаешь?
Герцогиня дает какой-то вежливый ответ, но я уже ничего не слышу, потому что все мое внимание приковано к суррогату на цепи.
Девушка беременна и, видимо, скоро должна родить.
Я не могу разглядеть ее лица под вуалью, тем более что она держит глаза опущенными. Но она не может быть намного старше меня.
Реальность – неумолимая и жестокая – застает меня врасплох.
Я понимаю, что смотрю на свое будущее.
Окружающие звуки постепенно возвращаются.
– …так жаль, что я не смогла быть на Аукционе, – говорит женщина в боа.
– Ну, не печалься, тебе и нужды-то особой не было, – утешает ее герцогиня.
– О, я знаю, но в этом году списки выглядели так заманчиво, – хнычет женщина. Списки. Меня тошнит. – Какой лот ты приобрела?
– 197, – самодовольно заявляет герцогиня.
– Она, наверное, была популярна?
– Да, интерес к ней был большой. – Герцогиня бросает взгляд на беременную. – Я смотрю, у тебя скоро роды.
– Примерно через месяц, – говорит женщина, поглаживая необъятный живот суррогатной матери, и мне хочется провалиться сквозь землю. Девушка не поднимает глаз и вообще никак не реагирует на прикосновение своей хозяйки.
– Кажется, только вчера ты ее купила, – сетует герцогиня.
– О, да, – соглашается дама. – Время летит, не так ли?
– Вы уже выбрали имя для своего сына?
– Мы с лордом дома Стекла решили подождать, пока он родится. Но на примете есть несколько имен, – подмигивает она.
Эта дама, должно быть, леди дома Стекла – я хорошо помню из уроков истории двора, что все королевские особы, рангом ниже представителей четырех главных домов, носят титулы «лорд» или «леди». Она округляет глаза и машет кому-то у меня за спиной:
– Аметрин!
«Какие странные имена у этих женщин», – думаю я, когда к нам присоединяется графиня дома Роз, тяжело опираясь на черную трость, в норковом манто, накинутом на плечи. «Львица» скрывается под вуалью, но я чувствую исходящие от нее волны раздражения. Бьюсь об заклад, она ненавидит поводок еще сильнее, чем я.
– Как печально, не правда ли? – говорит графиня, но по ее лицу этого не скажешь – опечаленной она не выглядит.
– Да, – приглушенным голосом, но с намеком на улыбку отвечает леди дома Стекла. – И так… неожиданно.
– Действительно, – с иронией замечает герцогиня.
Я понятия не имею, о чем они говорят, но что-то в их тоне вызывает у меня беспокойство.
Под рев труб распахиваются парадные двери дворца. В окружении ратников на крыльцо выходит немолодой мужчина, в его черных волосах заметна седина, особенно на висках. Сразу становится тихо, и толпа гостей низко кланяется. На этот раз я и сама догадываюсь, что надлежит сделать реверанс, потому что даже мне это лицо знакомо. Я видела его сотни раз на обложках журналов Лили, на официальной королевской печати, в газетах, что читали смотрительницы…
Курфюрст.
Он высок ростом, красив лицом, и его не портят даже морщины. На нем черный мундир с красными пуговицами и гербом королевской семьи на левой стороне груди, который изображает увенчанное короной пламя с двумя скрещенными копьями.
– Ее Королевская милость благодарит вас за поддержку в это скорбное время, – произносит он. У него богатый тенор. – Но она не хочет видеть суррогатов в этих стенах. Если вы желаете выразить свои соболезнования, вам придется оставить их здесь. Разумеется, под защитой моей личной гвардии.
Изумленные вздохи и ропот возмущения прокатываются по толпе. Леди дома Стекла хмурится, поглядывая на живот своего суррогата, а лицо графини дома Роз выражает откровенный ужас.
– Оставить их здесь? – шипит она герцогине. – Одних?
Герцогиня впивается взглядом в Курфюрста, и ее рот кривится в улыбке.
– Очень умно, – бормочет она и, дергая за поводок, притягивает меня к себе. – Ты будешь вести себя, как положено, – произносит она голосом резким и холодным, как осколки льда. – Или будешь наказана. Это понятно?
Стискивая зубы, я послушно киваю. Герцогиня задерживает на мне взгляд и, снимая с запястья браслет, застегивает его на моей руке. Другие дамы следуют ее примеру, многие – не без колебаний.
Черный поток устремляется к открытым дверям, дамы приседают в реверансе перед Курфюрстом, а в это время красный поток берет в кольцо суррогатов. Гвардейцы Курфюрста вооружены винтовками, их лица суровы. Может быть, это просто мое воображение, но они кажутся мне более рослыми по сравнению с ратниками герцогини. Девушки испуганно шарахаются от этих верзил, когда они плотнее смыкают кольцо. Мы сбиваемся в кучку, и я случайно сталкиваюсь с беременной, наступая ей на ногу.
– О, прошу прощения, я так виновата, – поспешно извиняюсь я. Девушка ничего не говорит, но ее рука ложится на живот. – Как он… в порядке?
– Брыкается, – шепчет она, и я не знаю, говорит она со мной или сама с собой, но тут она поднимает взгляд. Глаза у нее карие и печальные, как у оленя, и кажутся еще более выразительными на худом лице с выступающими скулами и заостренным подбородком. Призрачная улыбка мелькает на ее губах.
– Это… хорошо? – Я понятия не имею, каково это – быть беременной. У меня сохранились смутные воспоминания о моей матери, когда она носила Хэзел, но меня тогда больше интересовало, как эта малышка повлияет на мою жизнь, а о том, что испытывает мама, я даже не задумывалась. Но я помню, что мама всегда светилась от счастья и не была таким скелетом, как эта девушка.
– Он знает, что мне страшно. – Девушка нежно поддерживает живот. – Он знает, что я не люблю выходить из дома.
– Как он может знать, что тебе страшно? – недоумеваю я.
– Ты сама поймешь, – говорит девушка. – Когда это случится с тобой.
Вдруг кто-то хватает меня за руку.
– Фоун? – Незнакомая девушка вглядывается в мое лицо сквозь вуаль.
– Н-нет, – запинаясь, отвечаю я. – Вайолет. – От того, что я могу произнести свое имя вслух, на душе сразу становится легче.
– Ты не видела девушку с темно-русыми волосами и веснушками? Ты из Западных Ворот?
– Нет, – говорю я. – Извини. Я из Южных. Фоун – твоя подруга?
– Она моя сестра, – со слезами на глазах произносит девушка. – Я… я не могу ее найти. – Она поворачивается к «львице», хватает ее за руку. – Вы не видели девушку с темно-русыми волосами и веснушками?
«Львица» выдергивает руку.
– Не прикасайся ко мне, – холодно говорит она.
Девушка шмыгает носом и поворачивается в другую сторону, с мольбой повторяя свой вопрос. «Львица» перехватывает мой неодобрительный взгляд и фыркает.
– Что?
– Я тебя не понимаю, – говорю я. – Она просто просила о помощи.
«Львица» смеется.
– А я не понимаю тебя. Всех вас. Вы ведете себя, как слабаки, боитесь своих хозяек. Мы рожаем их детей. У нас власть.
– Может быть, – возражаю я. – Но ты тоже не сама выбирала эту жизнь.
– Вайолет!
Звук моего имени заставляет меня забыть все, что я хотела сказать.
– Рейвен? – ахаю я.
– Вайолет!
– Рейвен! – Я кричу громче и, отчаянно работая локтями, пробираюсь на ее голос. Смелость Рейвен вдохновляет других девочек, и все больше имен звучит в толпе.
– Фоун! – ищет сестру девушка.
– Скарлет!
– Джинджер!
Толпа суррогатов начинает корчиться, как многоглавое чудовище, вытягиваясь, растекаясь по площади; я выкрикиваю имя Рейвен уже во всю мощь своего голоса, и вот она – я бросаюсь к ней, обнимаю знакомую фигурку.
– Как ты? – спрашивает она.
– Все в порядке, а ты…
И вдруг выстрелы разрывают воздух, когда гвардейцы начинают палить из ружей, чтобы усмирить толпу. Мы сбиваемся вместе, как стадо оленей, затихая в напряженном молчании. Я сжимаю руку Рейвен.
– Как дворец дома Озера? – спрашивает Рейвен. – Герцогиня хорошо к тебе относится?
– Я… не знаю. Она ударила меня. Но потом подарила виолончель. И еда отменная. – Рейвен смеется, и я улыбаюсь. – А как графиня дома Камня?
Она ухмыляется.
– Не думаю, что мы с ней поладим.
– Почему? Что ты имеешь в виду?
– Не беспокойся обо мне, Вайолет. – Рейвен хитро усмехается. – Я заставлю ее проклинать тот день, когда она купила меня.
– Рейвен, не надо, – умоляю я. Меня восхищает храбрость моей лучшей подруги, но боюсь, что тут не прокатит, как с розыгрышами в Южных Воротах. – Она может отомстить тебе.
– Да. Я знаю. – Рейвен отрешенно смотрит куда-то вдаль. – Ты уже была у врача?
– Нет.
– Скоро пойдешь. И тогда все узнаешь. – Мышца дергается на ее скуле. Рейвен вздыхает. – А может, и нет. Может быть, герцогиня совсем другая. Но графиня… с ней что-то не так, Вайолет.
– Рейвен, ты меня пугаешь, – говорю я.
Она сжимает мою руку.
– Не волнуйся, я справлюсь.
Очередной залп выстрелов сотрясает воздух. Королевские особы покидают дворец.
– Я не хочу расставаться с тобой, – шепчу я Рейвен.
– Я тоже. – Она храбро улыбается. – Но мы ведь будем видеться. Мы же из Домов-основателей, верно?
– Верно, – говорю я, стараясь казаться увереннее, чем себя чувствую. Дамы начинают разбирать своих суррогатов, закрепляют браслеты на запястьях и ведут девушек на поводках к автомобилям.
– Она не должна видеть нас вместе, – говорит Рейвен, напряженно замирая. Графиня дома Камня, легко узнаваемая туша, медленно спускается по ступеням. И вот уже моя рука повисает одиноко, а Рейвен растворяется в море черной вуали.
– Ну как? – вдруг раздается рядом со мной голос герцогини. Она забирает у меня браслет и защелкивает его на своем запястье. – Ты хорошо себя вела?
– Да, моя госпожа, – бормочу я, опуская глаза.
– Вот и славно. Мы едем домой.
Лес за окном автомобиля расплывается мутным пятном.
Мои мысли путаются, я все пытаюсь понять, что хотела сказать Рейвен. Что с ней происходит в доме Камня? Что сделал доктор?
– Видела кого-нибудь из знакомых?
Голос герцогини врывается в мои мысли.
– Там, на площади, – продолжает она. – Видела кого-нибудь из своих? Ты какая-то рассеянная.
Я стараюсь казаться невозмутимой.
– Нет, моя госпожа.
Ее рот дергается, словно она борется с улыбкой.
– Ты отъявленная лгунья. – Она вынимает булавку из волос, снимает шляпу-таблетку и кладет ее на колени. – Можешь поднять вуаль. Наш траур закончился.
Я с радостью убираю с лица вуаль.
– По кому мы скорбим, моя госпожа?
Герцогиня касается уголка рта своим длинным пальцем.
– Вчера утром умерла суррогат Курфюрстины.
Все плывет у меня перед глазами, я задыхаюсь, как будто получила удар под дых. Она говорит о Далии.
– Ты же видела ее, помнишь? За ужином. Такая крошка. Будем надеяться, что Ее Королевская милость станет более осмотрительной в будущем. Титул не гарантирует защиту от невзгод.
Я не могу говорить. Я не могу думать. Далия была так молода… она была такая маленькая…
– Как? – вздохом вырывается у меня вопрос. Губы не слушаются.
Герцогиня улыбается про себя.
– Я всегда находила это… унизительным, как одна крошечная капля растительного экстракта может уничтожить человека. Мы такие хрупкие и уязвимые, не так ли? Один глоток вина, и вдруг… конец. Как легко забрать жизнь.
Голова идет кругом, когда до меня доходит смысл ее слов.
– Но почему?
Герцогиня поднимает бровь.
– Курфюрстина, кажется, забыла, что я живу здесь намного дольше, чем она. Я потомок одного из четырех Домов, а не какая-нибудь лавочница из Банка. Она решила, что может менять правила. Она позор для престола, унижение для королевского титула, и вчера она узнала, что никто не является неприкасаемым. – Похоже, ее забавляет выражение растерянности на моем лице, и она ухмыляется. – Добро пожаловать в Жемчужину.
