ГЛАВА 2
Касси Винчестер. Лучшая подруга. В этой фразе был серьезный смысл, но она, подобно словам мать или отец, не вызвала у меня сейчас никаких воспоминаний и никаких эмоций. Я пристально смотрела на офицеров, гадая, должна ли как-то отреагировать, но ведь я не знала эту девушку — эту Касси.
Старший коп, детектив Рамирез — так он назвал себя, представляясь нам, — начал задавать вопросы, которые обычно задают в подобных ситуациях.
— Вам известно, что с ней случилось?
— Нет, — ответила я, наблюдая за тем, как «живительный» раствор вливается в мою вену.
— А что последнее вам запомнилось? — спросил помощник шерифа Роуд.
Я подняла на него глаза. Он стоял передо мной, сцепив руки за спиной, и кивнул, когда наши взгляды встретились. Его вопрос был очень простым, и я действительно хотела ответить на него правильно. Мне необходимо было это сделать. Я посмотрела на маму. Непроницаемая защитная оболочка, только что созданная ею, начала рушиться. Ее глаза блестели, нижняя губа, ставшая тоньше, дрожала.
Мой папа снова кашлянул.
— Джентльмены, неужели вы не можете подождать. Девочка достаточно натерпелась. И если бы что-то знала, сказала бы вам.
— Что-то знала… — словно про себя, повторил детектив Рамирез, не обращая внимания на просьбу моего отца. — Так что последнее вам запомнилось?
Я зажмурилась. Что-то ведь должно было быть. Я читала «Убить пересмешника». Наверняка читала ее в классе, но не могла представить себе ни школу, ни учителя. Я даже не знала, в каком классе училась. Ну это уж полный отстой!
Помощник шерифа Роуд подошел ближе, словно не замечая недовольного взгляда напарника. Сунув руку в нагрудный карман куртки, он достал фото и показал мне. На фото была девушка. Она и вправду выглядела похожей на меня. Хотя ее волосы и не были такими рыжими, как мои, скорее каштановыми. А в ее глазах преобладал поразительно красивый зеленый цвет — несравненно лучший, чем тот, что был в моих… Но мы могли бы сойти за сестер.
— Узнаете ее?
Подняв на Роуда удрученный взгляд, я покачала головой.
— Ничего страшного в том, что не узнаете. Доктор сказал, что вам нужно время, чтобы восстановиться, а когда…
— Подождите! — Я рванулась вперед, забыв про этот долбаный штатив с капельницей. Шнур натянулся, и казалось, вот-вот игла выскользнет из вены. — Подождите, я что-то помню…
Мой отец шагнул вперед, но детектив жестом попросил его оставаться на месте и спросил:
— И что же вы помните?
Я шумно сглотнула, горло мое внезапно пересохло. В общем-то, ничего особенного не произошло, но я воспринимала это как невероятно важное событие.
— Я помню скалы — похожие на валуны, такие же гладкие. Плоские. Песочного цвета.
И там была кровь, но этого я не сказала, потому что не была уверена в том, что это правда.
Мои родители переглянулись, а детектив Рамирез вздохнул. Мои плечи опустились. Было ясно, что все кончилось неудачей.
Помощник шерифа погладил меня по руке.
— Это хорошо. Это действительно хорошо. Мы думаем, что вы были в государственном лесном заповеднике «Майко», и в том, что вы сказали, есть смысл.
Легче от этого мне не стало. Я уставилась на свои грязные ногти, желая только одного — остаться одной. Но офицеры, похоже, не собирались уходить; они разговаривали с моими родителями, причем разговаривали так, будто меня здесь вовсе не было. Основной темой волнений было то, что Касси все еще не найдена. Это я поняла. И от этого мне стало еще хуже. Я хотела помочь найти ее, но понятия не имела, как это сделать.
Я украдкой взглянула на моих родителей и полицейских. Детектив Рамирез, сузив глаза, не спускал с меня пристального и недоверчивого взгляда. Дрожь пробежала по моей спине, я поспешно отвернулась, чувствуя, что заслужила этот взгляд, который словно застыл на мне.
Как будто я была виновата в чем-то — в чем-то ужасном.
Страх, смешанный со смущением, еще не прошел полностью, когда эти незнакомцы — ну, я хотела сказать, мои родители — на следующий день забирали меня из больницы. Я не могла поверить, что врачи отпустят меня с ними вот так просто. А что, если они в действительности вовсе не мои родители? Если они психопаты, задумавшие мое похищение?
Вот смех.
Если бы какие-то случайные люди без всякой на то причины вдруг потребовали отдать им семнадцатилетнюю девочку, именно столько лет мне и было, это было бы обставлено совсем иначе. А свой возраст я выяснила, когда посмотрела в то утро на свою карту, висевшую на спинке моей кровати.
Мой взгляд скользнул по темным волосам моего отца. Аура влиятельности словно окутывала его, воздействуя на все, чего он касался. Можно было ничего не знать о нем, но чувствовать силу, которой он обладал.
Высокие деревья на зеленых пологих холмах, так же аккуратно подстриженные, как те, что окружали поле для гольфа, которое я видела по телевизору, установленному в моей больничной палате, росли по обе стороны дороги, ведущей к нашему дому. Когда мы проезжали по высокому участку дороги, я увидела группу небольших, уютно выглядевших домов.
Однако наш… «Бентли» проехал мимо.
«А они богатые», — мелькнула у меня мысль. Тошнотворно богатые. Забавно, почему я не подумала, что «Бентли» краденый, ведь я же знала, как выглядят деньги.
Я снова принялась поглаживать ладонью эластичную кожу обшивки. Машина явно была новой, хотя бы потому, что в салоне стоял тот самый запах, который отличает только что выпущенные автомобили.
И тут я увидела наш дом. Ничего себе… Он был размером с небольшой отель. Непонятный архитектурный стиль с мощной мраморной колоннадой на фасаде: четыре, а то и пять этажей, расположенный слева от дома гараж был размером с те дома, мимо которых мы только что проехали.
— А это и правда наш дом? — спросила я, когда машина объезжала фонтан — увитый зеленью образец безвкусицы и установленный прямо посередине подъездной дорожки.
Мама оглянулась назад и с деланой улыбкой ответила;
— Ну конечно, наш, дорогая ты моя. Ведь ты прожила в нем всю свою жизнь. Да и я тоже. Это был дом моих родителей.
— Был? — озадаченно спросила я.
— Они переехали в Коралл-Гейблс. — Она на мгновение замолчала и едва заметно перевела дыхание. — Сейчас, моя дорогая, они живут во Флориде. А это их родовое имение.
Имение. Слово какое-то старомодное. Я снова перевела взгляд на отца и вдруг озадачилась тем, что мама сказала их, а не наше — как будто этот дом принадлежал не моему отцу, а ее семье.
Отогнав от себя эту мысль, я глубоко вздохнула и затем снова прильнула лицом к окну. Милостивый боже, я жила в этом доме. Когда-то я входила в этот роскошный вестибюль и смотрела на эту хрустальную люстру, которая наверняка стоила дороже, чем моя жизнь. Вдруг я словно приросла ногами к месту, на котором стояла. Повсюду были дорогие вещи. На полу перед ступенями главной лестницы лежал мягкий ковер. На стенах кремового цвета висели пейзажи известных мастеров. И в холл выходило множество дверей, а значит, в доме было множество комнат.
Мое дыхание стало прерывистым, выдохи были такими, словно в горле у меня периодически происходили слабые взрывы.
Папа положил руку мне на плечо, чуть-чуть сжал его.
— Все нормально, Саманта, только не волнуйся.
Я вгляделась в его лицо, лицо человека, которого я должна была знать. В его темные глаза, приятную располагающую улыбку, крепкую челюсть… Но ничего не почувствовала. Мой отец оставался для меня незнакомцем.
— А где моя комната?
Он снял руку с моего плеча.
— Джоанна, может, ты проводишь ее наверх?
Мама подошла ко мне медленным размеренным шагом и своей холодной ладонью взяла меня за локоть. Она повела меня наверх, рассказывая о том, кто помогал искать меня. Сам мэр принимал в этом участие, что, похоже, имело для нее большое значение: а губернатор сообщил нашей семье о том, что молится за нас.
— Губернатор? — переспросила я шепотом.
Она кивнула, и ее губы растянулись в еле заметной улыбке.
— Твой прапрадедушка был сенатором. Губернатор Андерсон — друг нашей семьи.
Я не представляла, что сказать в ответ.
Моя спальня оказалась на третьем этаже, в конце длинного коридора, освещенного несколькими бра. Мама остановилась перед дверью с наклеенным листком бумаги, на котором было написано «ОСТОРОЖНО, ЗЛАЯ СОБАКА».
Это вызвало у меня невольную улыбку, но мама, открыв дверь, отошла в сторону. Осторожно ступая, я вошла в эту незнакомую мне комнату, в которой пахло персиками, и, сделав несколько шагов, остановилась.
— Я оставлю тебя на несколько минут, — сказала мама, откашлявшись. — Я велела Скотту разложить несколько твоих ежегодников. Когда ты захочешь их посмотреть, они на твоем письменном столе. Доктор Уэстон сказал, что это может помочь.
Помочь в поисках моего файла памяти. Я согласно кивнула, сжав губы и продолжая осматривать комнату. Она была большая. Примерно раз в двадцать больше, чем моя палата в больнице. Посередине комнаты стояла кровать. Стеганое одеяло на белой подкладке аккуратно заправлено. Поверх него в изголовье лежали несколько подушек, обшитых по швам золотой тесьмой, а на них восседал коричневый медвежонок, который в этой современной спальне был явно не к месту.
Мама снова кашлянула. Я забыла о ней. Повернувшись к маме, я ждала. Ее улыбка показалась мне полной боли и в то же время неловкой.
— Если что, я буду внизу.
— Хорошо.
Коротко кивнув, мама вышла, а я принялась обследовать комнату. Ежегодники лежали на моем письменном столе, но я прошла мимо. Я была еще не совсем готова к этой странной прогулке по местам, память о которых стерлась в моем сознании. На столе стоял ноутбук известной фирмы и еще несколько электронных устройств меньшего размера, одним из которых, насколько я поняла, был айпод. На стене рядом с письменным столом висела телевизионная панель. Я вспомнила, что рядом с ноутбуком видела пульт дистанционного управления.
Подойдя к гардеробной, я распахнула ее двустворчатые двери. Но ее содержимое меня почти не заинтересовало. Я никогда не испытывала слабости к шмоткам. И знала это. Немного погодя я обратила внимание на полки в глубине гардеробной и чуть не завизжала.
Обувь и сумочки — вот что я считаю главным.
Было ли это частью прежней меня? Или дело просто в том, что я девушка? Водя пальцами по платьям, я так и не решила, в чем причина. Но платья были хороши.
Вернувшись в спальню, я обнаружила, что в ней есть еще и балкон, а также моя собственная ванная комната, наполненная такими вещами, которые мне не терпелось попробовать. Возле кровати оказалась пробковая доска, сплошь покрытая прикрепленными к ней фотографиями. Вот это да! У меня была масса подруг, и они были… одеты, как я. Нахмурившись, я принялась подробно рассматривать этот фотоколлаж.
На одном фото красовались пять девушек. Я была в центре, и все мы были одеты в платья одинакового фасона, но разных цветов. О, милостивый боже. Одинаковые платья? Я озадаченно рассматривала фотографии на доске. С одной из них я улыбалась, стоя с двумя другими девушками на поле для гольфа. На следующей фотографии была та же группа, что и на первом фото, но теперь все девочки стояли на какой-то пристани, позируя в весьма откровенных купальниках на фоне судна под названием «Ангел». На мне был купальник черного цвета. Я, как мне показалось, начинала видеть тенденцию.
Я провела руками по своим бедрам и животу; приятно было осознать, что тело на этой фотографии действительно мое. Еще несколько снимков были сделаны в школе: вот наша компания склонилась над планшетом с огромным дисплеем, а нас окружают мальчишки.
Я всегда получалась на фотографиях улыбающейся, но эта улыбка… была какая-то не такая, она напоминала мне о том, как мне улыбались в больнице. Неискренно, поддельно, кукольно. А моя улыбка на этом фото была еще и холодной. Расчетливой.
И на каждой фотографии рядом со мной оказывалась одна и та же девушка, мы обнимали друг друга или кривлялись, глядя в камеру. На всех фотографиях она была в красном — это цвет свежей крови.
Улыбка девушки была похожа на мою, и на фотографии, которую помощник шерифа показывал мне в больнице, была она. Я почувствовала острое жжение в желудке. Ревность? Неужели я испытывала к ней ревность? Да нет, этого не могло быть. Она же моя подруга. Моя лучшая подруга, если мне сказали правду.
Мне хотелось узнать о ней больше.
Действуя со всей осторожностью, я отцепила от доски одну нашу с ней фотографию и поднесла ее ближе к глазам. Ее улыбка вызвала у меня дрожь, а мой взгляд непроизвольно скользнул от фотографии вверх. Ярко-красный цвет поблек от комнатного света, сменившись унылыми оттенками серого. Я вся покрылась гусиной кожей.
Холодно. Как здесь холодно, и темно, и только шум в ушах… сильнее — тише, сильнее — тише…
Закрыв глаза, я затрясла головой, надеясь избавиться от этого мрачного чувства, вдруг возникшего неизвестно откуда. Я заставила себя открыть глаза, и комната снова наполнилась яркими живыми красками. Мой взгляд снова остановился на фотографиях, приколотых к доске. Изображение было размытым, снимали со вспышкой — просто мимолетное видение: какая-то высокая светловолосая девочка в мягкой красной шляпе, широко улыбаясь, протягивает ко мне руки.
Изображение девочки исчезло, словно его никогда и не было на снимке. Не понимая, в чем дело, я всматривалась в фотографии, надеясь найти эту девушку на одной из них. Она запомнилась мне десятилетней, а на снимках, приколотых к доске, не было ни детей, похожих на нее, ни девушки постарше, в которую она могла бы превратиться. Обескураженная и разочарованная, я отошла от доски. Девочка была теплой и настоящей — не такой, как другие. Я была бы счастлива видеть ее фотографию на стене среди прочих.
— Смотрите, кто вернулся.
Вздрогнув при звуке этого глубокого голоса, от неожиданности я вскочила, выронив фотографию на пол. Не понимая, в чем дело, и все еще не придя в себя, я обернулась.
Какой-то парень, высокий и худощавый, стоял в дверях. Карие глаза, почти скрытые копной каштановых волос, смотрели на меня. На лице — озорная гримаса. Чутье подсказало, что этот парень — мой брат. Мы похожи. Значит, это Скотт. Мы с ним разнояйцевые близнецы. Так, по крайней мере, мама объяснила мне, когда мы ехали домой.
Слегка откинув назад голову, он с любопытством смотрел на меня.
— Тебе не надоело парить всем мозги? Может, расколешься и посвятишь меня во все свои дела?
Пихнув ногой фотографию под кровать, я провела вдруг ставшими липкими ладонями по бедрам.
— Что… О чем ты?
Пройдя в комнату, Скотт остановился в паре метров от меня. Мы были с ним одного роста.
— Ну и где же ты все-таки была, Сэм?
— Не знаю.
— Не знаешь? — Он рассмеялся, и вокруг его глаз собрались морщинки. — Может, уже хватит? Лучше скажи, что вы с Касси затеяли на этот раз?
— Касси пропала, — чуть слышно пробормотала я, уставив глаза в пол. Ведь она была не похожа на ту девушку, фотографию которой показывал мне помощник шерифа. Наклонившись, я вытащила из-под кровати снимок.
— Это Касси, так?
Сосредоточенно нахмурившись, брат посмотрел на фото.
— Ну да, это Касси.
Быстрым движением я положила фотографию на прикроватный столик.
— Я не знаю, где она.
— На этот счет у меня есть кое-какие соображения.
Интересно. Я быстро повернулась к нему.
— И что же это за соображения?
Скотт плюхнулся на мою кровать и лениво потянулся.
— Да все, блин, очень просто. Ты, наверное, ее грохнула, а тело куда-то заныкала. — Он рассмеялся. — Это мое главное соображение.
Кровь отхлынула от моего лица, я почувствовала удушье.
Улыбка Скотта исчезла, когда он взглянул на меня.
— Сэм, да что ты, старуха, да я же просто прикалывался.
— Ой, — простонала я.
Сладкое облегчение от этих его слов мгновенно охватило меня; сев на край кровати, я уставилась на свои обломанные ногти. В одно мгновение все в комнате стало серым и белым. Единственным оставшимся цветом был красный — живой, трепещущий красный цвет под моими ногтями.
Слабое хныканье — кто-то плакал.
Скотт схватил меня за руку.
— Послушай, ты в порядке?
Я заморгала — видение и звуки исчезли. Спрятав ладони, я кивнула ему.
— Да, я в порядке.
Он сел на кровати и пристально посмотрел на меня.
— Блин, а ты, похоже, и вправду не прикалываешься.
— Не прикалываюсь в чем?
— Да во всей этой фигне с амнезией — ведь я же поспорил на деньги, что вы слиняли куда-то, балдели там несколько дней, а сунуться домой не могли, пока не протрезвели.
Что он, черт возьми, плетет.
— Я что, часто проделывала такое?
Скотт разразился громким лающим смехом.
— Да… чего-то я не врубаюсь. Ты, похоже, и вправду не прикалываешься.
Теперь и я почувствовала, что наш с ним разговор зашел в тупик.
— И как ты это понял?
— Ну как… Для начала, ты не выперла меня из своей комнаты и не пригрозила, что устроишь мне веселую жизнь.
— А что, раньше я это делала?
Брат смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
— А что, нет? Ведь ты даже била меня. Однажды я дал тебе сдачи, но хорошо, что мы быстро успокоились. Папа разбушевался. Мама не могла прийти в себя от ужаса.
Я сдвинула брови.
— Так мы что… дрались друг с другом?
Снова упав на кровать, Скотт покачал головой.
— Черт, все как-то странно.
Кто бы сомневался… Я снова посмотрела на свои руки и вздохнула.
— Ну а как насчет убийства Касси и сокрытия ее тела? С чего ты это брякнул?
— Да я же шутил. Ведь вы же лучшие подруги. — Он ухмыльнулся. — А по правде говоря, вы ведь последние два года больше смахивали на заклятых подруг. И между вами постоянно существовало какое-то скрытое соперничество. Это началось, когда выбирали королеву класса и ею стала она. По крайней мере, так ты говорила всем, но я думаю, что это началось, когда вы обе перешли в старшую школу и обе начали встречаться с Делом-трахальщиком.
— Делом-трахальщиком? — Я откинула со лба прядь волос. — Так это же мой бойфренд.
— Он твое все.
Я поморщилась — замечание Скотта мне не понравилось, но вслух я произнесла:
— А я не помню… Его я тоже не помню.
— Ну, блин, это будет уже настоящим ударом по его самолюбию. — Брат оскалился. — А ты знаешь, это, пожалуй, самое лучшее из всего, что когда-либо с тобой происходило.
— То, что я потеряла память и не знаю, что произошло со мной, ты это имеешь в виду? — Внутри меня закипала злость — сильное и знакомое мне чувство. — А знаешь, я очень рада, что ты прямо-таки тащишься от этого.
— Да это совсем не то, что я имел в виду. — Скотт сел, глядя мне прямо в глаза. — Ты наводила ужас на всех, кто тебя знал. А это… ну то, что произошло сейчас, это как бы улучшение.
Я снова почувствовала противный внутренний холод — то самое неприятное ощущение вернулось. Так, значит, я наводила ужас? Я закусила губу, чувствуя горькое разочарование от того, что в моей голове не нашлось ничего, что могло бы подтвердить или опровергнуть сказанное Скоттом.
Кто-то негромко кашлянул.
Мы повернули головы и… Вау! Ничего, кроме вау! Моя челюсть, отвиснув, опустилась на покрывало. Высокий парень стоял в дверном проеме моей спальни. Темно-каштановые волосы почти полностью закрывали его лоб и завивались возле ушей. Его кожа была почти оливкового цвета и на фоне моей бледности выдавала в нем потомка либо коренных жителей Америки, либо латиноамериканцев. Его широкие скулы придавали лицу экзотический вид, сильные челюсти были плотно сжаты. Рубашка с длинными рукавами плотно обтягивала его плечи и бицепсы. Тело парня было атлетическим, стройным и мускулистым.
Черная бейсболка свешивалась с кончика его пальца — похоже, он про нее забыл. Наши глаза встретились, и я почувствовала, что в груди у меня что-то зашевелилось. Его магнетические глаза были ярко-голубыми. Такой цвет имеет послезакатное небо, когда день закончился и вот-вот наступит ночь — в общем, цвет сумерек. В его взгляде я заметила неподдельный интерес ко мне и озабоченность.
— Это мой бойфренд? — шепотом спросила я с надеждой и одновременно со страхом. Будь он моим бойфрендом, я не знала бы, что с ним делать. Или нет, знала — внезапно в голове у меня возникло множество ассоциаций, связанных с поцелуями, прикосновениями и прочими забавными делами… Этот парень был… соблазнительно великолепным, и это пугало меня, что называется, до смерти.
Скотт давился от смеха.
Гость, стоявший в дверях, смотрел на моего брата, затем перевел взгляд на меня. Жар буквально опалил мне щеки. Тот самый интерес все еще был в его глазах, и мои губы изобразили подобие улыбки. Он был счастлив видеть меня, но… Но вдруг его глаза превратились в ледышки.
— Бойфренд? Да… — медленно произнес он глубоким и мягким голосом. — Ну уж нет, даже если бы ты в следующем году заплатила за мою учебу в Пенсильванском универе.
Уязвленная и смущенная его ответом, я отпрянула назад, но вопрос сорвался с моих губ прежде, чем я сумела их сжать.
— А почему нет?
Незнакомец смотрел на меня так, словно из моей головы торчала рука, которой я размахивала во все стороны. Он повернулся к моему брату, поднял брови.
— Я подожду тебя на улице.
— Заметано, Кар, выйду через секунду.
— Почему его так странно зовут? — удивилась я, складывая руки на груди.
Парень с автомобильным именем остановился и обернулся ко мне.
— Кар — это Карсон Ортиз.
Ой. Все понятно. Я опустила руки, казня себя за свою несусветную глупость.
Глаза Карсона сузились.
— Она действительно не имеет понятия о… Ни о чем?
— Да, — подтвердил Скотт и поджал губы.
Карсон снова собрался уходить, но снова остановился. Пробормотав что-то себе под нос, он посмотрел на меня.
— Я рад, что ты в порядке, Сэм.
Прежде, чем я успела ответить, он ушел. Я снова повернулась к Скотту.
— Я ему не нравлюсь.
У Скотта был такой вид, будто он вот-вот снова рассмеется.
— Да, похоже, что так.
Какое-то странное томление возникло у меня в груди.
— А почему?
Слезая с кровати, брат вздохнул.
— Он не нравится тебе.
Не нравится мне? У меня что, нет вкуса? Он же просто потрясающий, и, без сомнения, во всем! А откуда, кстати, я это знаю?
— Я что-то не врубаюсь.
— Ты для него одна из тех сучек… В последние два года…
— Но почему?
По выражению его лица я поняла, что ему надоели мои бесконечные «Почему?».
— Да потому, что его отец наемный работник, а ты не больно расположена к наемным работникам. А также к их отпрыскам и всем, блин, кто имеет к ним отношение.
Мои ослабевшие руки опустились на колени, я совершенно не представляла, что сказать в ответ. Он, должно быть, снова разыгрывал меня.
— А у нас разве есть наемные работники?
Глаза Скотта округлились.
— Мать и отец нанимают работников; это наверняка покажется тебе смешным, но мама не работала в своей жизни ни одного дня. — Его передернуло, когда он увидел выражение моего лица. — Господи, да с тобой говорить все равно что с новорожденным.
Злость, казалось, впивается в мою кожу, причиняя сильную боль.
— Прости. Кар уже ждет тебя, чтобы потрепаться. И уж он наверняка не страдает от пониженного коэффициента умственного развития.
В его взгляде на меня мелькнуло сожаление, и Скотт снова тяжело вздохнул.
— Послушай, мне действительно жаль. Я не это имел в виду, Сэм, но все так странно. Как в фильме «Вторжение похитителей тел», где люди превращались неизвестно в кого.
Это было странно. Обеспокоенная и даже немного испуганная, я смотрела на пустой дверной проем. И вдруг поняла, что не хочу оставаться одна.
— А куда ты с парнями идешь?
Скотт, еще раз посмотрев на свои спортивные штаны, удивленно приподнял бровь.
— У нас тренировка по бейсболу.
— Можно я тоже пойду?
Его лицо превратилось в изумленное.
— Ты же ненавидишь бейсбол. Единственной причиной, по которой ты туда ходила, был Дел.
— Да я не знаю, кто такой Дел! — Мои ладони беспричинно сжались в кулаки. — Я не знаю, что именно я ненавижу. Или что мне нравится. Или что мне следует делать или говорить. Мне все это незнакомо. Но что еще хуже, теперь я знаю, что все, похоже, ненавидят меня — в том числе и моя лучшая подруга, которая исчезла одновременно со мной, — а почему, я даже не могу вспомнить. — Я оглядела комнату глазами, к которым подступили слезы. — А еще мое второе имя Джо. Ну кто дал ребенку такое ужасное второе имя?
Несколько секунд Скотт хранил молчание, а потом опустился передо мной на колени. Это было более чем странно — смотреть в его лицо, а видеть свое собственное, но более твердое и решительное.
— Сэм, все будет в порядке.
Моя нижняя губа задрожала.
— Все так говорят… Ну а что, если этого не будет?
Он ничего не ответил.
Ведь если что-то было не в порядке, то вряд ли уже будет иначе. Я застряла в жизни, которую не помню, втиснутая в оболочку этой девушки — Саманты Джо Франко, и чем больше я узнаю ее, тем сильнее начинаю ненавидеть.
