Книга: Письмо на небеса
Назад: Дорогой Джон Китс,
Дальше: Дорогая Эми Уайнхаус,

Дорогой Курт,

Сегодня четвертое января. День, когда мир вокруг меня поблекнет, потому что нужно убирать рождественскую елку. Мы с папой тянули с этим, пока ломкие иголки не стали так сильно осыпаться, что усеяли весь ковер под ней и уже проникли на кухню. Ни мне, ни папе не хватало духу убрать елку раньше, но сегодня утром я проснулась и поняла, что больше не выдержу этого – смотреть за завтраком в глаза папе и ни слова не говорить о том, что дерево умирает и его нужно унести, не говорить вообще ни о чем, а лишь подносить ухо к миске с рисовыми хлопьями «Райс Криспис» и выдавать дурацкие шуточки о Снэпе, Крэкле и Попе.
Поэтому, рано проснувшись, я прямо в пижаме спустилась в гостиную и принялась за уборку елки. Папа вышел, когда я, перекинув ее через плечо, шла к двери, и на кремовый ковер дождем сыпались иголки.
– Что ты делаешь? – спросил папа.
– Убираю елку.
– Давай я тебе помогу.
– Нет, – совсем того не желая, резко ответила я. – Сама справлюсь.
Выйдя на улицу, я поняла, что не знаю, куда елку девать, и направилась в кладовую для инструментов. Там, оглядевшись, наткнулась взглядом на пилу. Я положила елку на цементный пол и распилила ее ствол на неровные части. Хвоей пахло так ошеломляюще сильно, словно само сердце дерева сочилось через порезы наружу. Я собрала распиленные остатки и сложила их в мусорную корзину.
Папа в доме убирал с пола последние иголки. Громкое гудение пылесоса заглушило урчание в моем животе, когда я прошла мимо папы в кухню, чтобы поесть «Райс Криспис».
Потом пришел папа и тоже насыпал себе в миску хлопьев и залил молоком. Он уже надел рабочую одежду и был готов уходить.
– Что собираешься сегодня делать? – спросил он, глядя на меня.
– Не вылезать из пижамы и смотреть телевизор, – слабо улыбнулась я. Благодаря школьному расписанию у меня оставался еще один день каникул.
– А где твой парень? Не хочешь пригласить его в гости как-нибудь днем?
– У-ху, – неопределенно ответила я. Мне не хотелось говорить папе правду – что Скай не звонил мне уже целых пять дней.
Затем, подняв ложку, чтобы через силу засунуть в себя хоть немного хлопьев, я увидела его. Плавающего в моей миске пластикового паука – одного из тех, что я подарила папе на Рождество. Должно быть, папа бросил его в упаковку с хлопьями. Я постаралась как можно искреннее рассмеяться и, взглянув на папу, увидела на его лице полную надежды улыбку.
– Попалась, – сказал он.
Папа ушел на работу, а я включила альбом In Utero и прослушала Heart-Shaped Box наверное тысячу раз, пока меня не затошнило. Мне захотелось набрать номер Ская, просто для того, чтобы услышать гудки. Я звонила ему и звонила после Нового года и нажимала на отбой, только когда вызов переключался на голосовую почту и в трубке раздавался механический женский голос. Я не оставляла сообщений. Не знала, что сказать.
Вечером, пытаясь заснуть, я все думала о елке в мусорной корзине. Мне не давала покоя мысль, что это неправильно. Я не могла оставить ее там, поэтому тайком вышла на темную улицу и пронесла распиленные части через весь район, по которому гуляла со Скаем, обогнула поле для гольфа и бросила остатки дерева в канаву. Может, вода вынесет их в реку, а потом – кто знает? – в океан. И тогда их, возможно, прибьет волной на калифорнийский пляж.
Сейчас я снова лежу в постели, но сон не идет. В ладонях застряли занозы. Они пахнут лесом. Голову не оставляют мысли о том дне, когда сломались крылья Мэй.
Мы были феями, и, находясь рядом с сестрой, я ощущала волшебство и верила в него. Каждый раз, когда мне казалось, что тени в нашей комнате оживают, я будила сестру, и мы тайком выбирались во двор с новым списком ингредиентов для заклинаний. Они менялись вместе со временем года. Шесть красных ягод. Семь желтых листьев. Капелька меда из жимолости. С-трудом-отыскиваемое-перо. Растаявшая сосулька. Мы творили заклинания для отпугивания прячущихся в тенях людей, для сохранения гена феи, для победы над злыми ведьмами. Однажды я нашла раненую птицу, и мы наложили на нее заклинание исцеления. Конечно же, когда на следующий день я вернулась к коробке, в которую мы положили птицу, ее в ней уже не было. Она улетела.
Однако часть волшебного мира была недоступна мне. Я не умела летать. Да, я знала правило – только старший ребенок в семье имеет крылья, – однако очень надеялась, что есть исключения. Все, чего я хотела – летать. Я молилась об этом, когда тетя Эми водила нас с Мэй в церковь. Я крепко-крепко закрывала глаза и всем сердцем желала обрести крылья, когда Мэй сдувала с моей щеки выпавшую ресницу.
Но мое желание не исполнялось, и тогда я стала мечтать о том, чтобы хоть одним глазком увидеть крылья сестры. Если бы я увидела ее парящей в небесах, то уж точно бы приобщилась к волшебству. Я не сводила глаз с обнаженной спины сестры, когда после ванны мы лежали на постели и мама мазала нас лосьоном. Глядя на ее выступающие лопатки, я представляла, как ее гладкая кожа расходится, высвобождая прозрачные, радужные, переливающиеся крылья.
Я молила и молила о том, чтобы их увидеть. Хотя бы кончик крыла. Хотя бы на секунду. Мэй неустанно повторяла, что не может мне их показать, но я не унималась, и однажды, мне тогда было лет семь, я так сильно просила ее об этом, что разрыдалась. Наконец сестра сдалась и сказала, что взлетит на растущий во дворе вяз, после чего я смогу выйти из дома и посмотреть на нее.
– Но ни в коем случае не смотри на меня, пока я тебе этого не разрешу. Пока не приземлюсь на самой верхушке. Обещаешь?
Я пообещала. И собиралась сдержать обещание. Правда! Однако, стоя у задней двери и ожидая зова сестры, я почувствовала, как что-то неудержимо тянет меня нарушить его. Я решила, что если увижу крылья Мэй нечаянно, то это не будет считаться, поэтому приоткрыла дверь и выглянула на улицу. Устремив взгляд к дереву, я увидела, как сестра падает с самого верха вяза.
– Ты сломала их! Сломала! – кричала она.
Я в слезах побежала к ней.
– Но я даже не видела их. Я не смотрела!
– Ты их сломала, – заплакала Мэй.
– Я их исцелю! Это возможно? Могу я их исцелить?
Мэй посмотрела на меня. Я плакала горше, чем она. Вытерев слезы с моих щек, она сказала:
– Может быть, я найду способ их зашить. Они будут кривоваты, но, может, я опять смогу летать.
И она дала мне список того, что я должна ей для этого принести. Сестра собиралась снять крылья и заняться их починкой.
Именно в это мгновение я поняла, что собой представляют крылья Мэй и что она никогда больше не сможет на них летать. Сестра выдумала их, и заклинание, наложенное на меня сестрой, чтобы я в них верила, было разрушено. Но никто из нас не хотел этого признавать. Никто из нас не перестал притворяться. Целый месяц после этого Мэй ходила, опираясь на костыли и хромая дома, а я все просила у нее прощения. Сестра говорила, что все хорошо – ее крылья в порядке и ночью она снова будет летать в вышине.

 

Искренне ваша,
Лорел
Назад: Дорогой Джон Китс,
Дальше: Дорогая Эми Уайнхаус,